А помнишь...

Колени ему обработали довольно быстро. Измазав йодом все повреждённые места, его выпустили. И теперь он как важный дисциплинар восседал в кресле президента комитета и с любопытством разглядывал песочные часы на столе Кёи. Миори сидел недалеко от него на подоконнике, насвистывая гимн школы. Не хотелось завязывать бессмысленный разговор с застенчивым мелким паразитом, чуть не сломавшим часть интерьера стола, но природная болтливость, элементарная любовь к детям и страх перед рассерженным начальством развязали ему язык: - Как твоё имя, хоть, а то я ведь даже не знаю. Хибари мне ничего про тебя не сказал, - юноша с явным недоумением посмотрел на парня, оторвавшись от интересных часиков, песок в которых ещё не досыпался из одной половинки в другую. Его искренне изумляло рвение людей расспросить о его самочувствии, настроении, физическом состоянии, и многие безошибочно называли его по имени, не издеваясь, наоборот, стараясь помочь. - Меня зовут Мукуро, - негромко выложил иллюзионист, отводя глаза от любопытной "няни", так любезно под страхом избиения согласившегося занять его на какое-то время. А с другой стороны, он был добрым. Ни разу не повысил голос, не ударил и даже не подал виду, что тот ему уже порядком надоел. - А я Миори, но для своих - Мио, - спрыгивая с подоконника и подходя к мальчишке, проговорил он, - называй меня, как захочешь, - он неторопливо преодолел расстояние, разделявшее его с иллюзионистом, и присел на освободившееся кресло президента комитета дисциплины. - С ума сойти, - на выдохе произнёс он, делая круг почёта в кресле, - я в кресле своего начальника, и за это меня не убьют. Не каждый день удавалась такая возможность, - рассуждал он сам с собой вслух, но предельно тихо, чтобы никто не услышал об отсутствии Хибари. - А что, вас могут обидеть, - своим наивным вопросом Мукуро вызвал несдержанный смех и умилённую улыбку на губах Миори. Он откинулся глубоко в кресло и все ещё содрогавшимся от смеха голосом пояснил: - Меня могут не просто обидеть. Хибари у нас такая сволочь: он меня и избить, и уволить может, а, от чего это зависит, одному Богу известно... - в красках описав всю личность своего начальника в гневе, Мио взглянул на дрожащего мальчишку, до ужаса испугавшегося такой правдоподобности и красочности рассказа. В его глазах поблёскивало искреннее изумление и ужас. - А почему он такой злой? Его тоже бьют? – не успокаивался иллюзионист, потрясённый рассказом Миори и сравнивая описанную личность с тем, с кем встретился сегодня на базарной площади: он был другой. - Нет, конечно, его никто не может побить, - растерянно пояснял дисциплинар, надеясь, что его начальник вернётся как можно позже и не застанет этот разговор. - А почему? – в иллюзионисте разгорался рьяный интерес к своему недавнему спутнику. Он уходил, но обещал вернуться, как говорилось. Парень, сидевший в кресле, уже буквально не знал, что ответить: не скажешь же ребёнку, что если посметь косо посмотреть на его начальника, то через десять минут нужно будет собирать свои разбитые останочки по комнате. - Слушай, а давай поговорим о чём-нибудь более интересном, например, о тебе. Только ты не рассказывай Хибари-сану, о чём мы сейчас разговаривали. Хорошо? – понадеялся он на понимание со стороны ребёнка, но этот однозначный кивок означал только усилившийся интерес. - Вот ты, например, откуда родом? Ты из этого города? Где твоя семья – мама, папа? Что делал здесь? Как увидел Хибари? Что сказал ему при встрече? Мне же интересно! А после я обязательно расскажу тебе обо всём, что тебя интересует, - пообещал он, поманив мальчишку к себе жестом руки. Мукуро послушно выполнил немую просьбу Мио и, подойдя к креслу, попробовал запрыгнуть ему на колено. Работник услужливо подтолкнул его вверх, чтобы помочь с штурмом себя, и иллюзионист добился своего. Довольный от того, что совершил маленький подвиг, он легко улыбнулся своей привычной для себя через десять лет улыбкой, обнажавшей верхний ряд белоснежных молочных зубов. - Миори-сама, - начал он, прицепившись взглядом к красной наручной повязке своего собеседника, - если я скажу вам, откуда сейчас убежал, вы не сильно будете ругаться? – решил удостовериться в честности Мио Мукуро, ощупывая выпуклую повязочку. - Нет, я никогда не ругаюсь без дела. Откуда? – не показывая в голосе искреннее любопытство и детский азарт, спросил он. - Я был в лаборатории вместе со своими друзьями. На нас ставили опыты, как на мышках, только мышки дохли, а мы оставались жить. А потом я не знаю, что произошло. Чпок - и я уже в другом месте, - как-то опечалено рассказывал иллюзионист, но после ободрился и, виноватым, можно сказать, стыдливым голоском добавил: - Но я не бросал их. Я бы никогда не оставил их одних в лаборатории. Не знаю, где они, - на мгновение Мио показалось, что голос мальчишки содрогался от совершенно пустых, внезапно накативших слёз. Детей, младших братьев и сестёр у Миори не было, и он просто не знал, что в такой ситуации можно сделать. Нужно не дать случиться катастрофе. В конце концов, если он хорошо посидит с мальчиком, то сможет возвыситься в глазах Кёи от уровня ниже плинтуса до дверной ручки. - Слушай, погоди, погоди, я тебе верю: ты никого не предавал, только не плачь, пожалуйста, - просьбы дисциплинара были проигнорированы, но, собрав всю волю в кулак, мальчик утёр засопливившийся носик тыльной стороной ладони. - Извините, я не хотел, - испуганно извинился иллюзионист, отводя глаза от изумлённого лица Мио. Щёки предательски горели от всепоглощающего румянца, вызванного беспокойным блужданием его совести. - Да ладно тебе, эй, - чувствуя неуверенность перед такой робостью Рокудо, беспокоился Мио, покачивая ногой, на которой он сидел, чтобы хоть как-то развеять накатившую неприятную обстановку. Юноша, почувствовав тряску, перевернулся лицом к Миори, стараясь сползти вниз к полу, но сильные руки дисциплинара не дали ему ускользнуть и поддёрнули повыше. - Ты ни в чём не виноват. Понял меня? Ни в чём. Это я тебе обещаю.