Дамаск

Инсар, тяжело дыша, прислонился лбом к прохладной колонне. Он дрожал от злости, гнева и …желания. Почему этот северный раб вызывает у него такие чувства? Он не привык к такому. Он привык, что все склоняются перед ним, прославляя его красоту и искусность в любви. Как смеет этот варвар так дерзко смотреть на него, не испытывая ни капельки почтения?! Но разве он не сам этого хотел? Разве не мечтал покорить кого-нибудь, равного себе по силе духа? И разве, когда увидел он этого северянина, закованного в цепи, будто дикий зверь, не забилось сильнее его сердце, словно пронзенное раскаленной иглой? С невольничьего рынка раба доставили в дом Аль Зади, неизменного поставщика невольников для дворца халифа. Так было заведено, что даже если члены династии сами покупали рабов, те сначала доставлялись в дом торговца. Там их отправляли в бани, лечили при необходимости, одевали в красивые одежды, рассказывали о нравах двора – словом, готовили для жизни во дворце. Не было сомнений, что купленный Инсаром раб нуждается в помощи лекаря. Он был истощен, спина исполосована кнутом, кожа обгорела на солнце и вздулась волдырями. Через два дня принц тайно посетил дом торговца, чтобы узнать, как продвигается лечение. Тот провел его в комнату, где на узкой постели, застланной белоснежной льняной простыней, спал невольник-северянин. Его перевернули на живот, чтобы не травмировать поврежденную спину. Чисто вымытый и причесанный раб оказался дивно хорош собой, к тому же намного моложе, чем показалось Инсару на рынке. - Мы все время даем ему пить отвар с сонным зельем и травами, снимающими боль, поэтому он почти всегда спит, а когда бодрствует, то воспринимает происходящее неясно, будто в мутной пелене. Однако этим отваром нельзя злоупотреблять, иначе наступит привыкание, - объяснял Аль Зади. Почти каждый день принц навещал своего невольника. Однажды он даже сам смазал его спину целебной мазью, и эти минуты до сих пор не выходили у него из памяти. Его руки скользили по заживающим рубцам, ощущая под пальцами крепкие мышцы и горячую кожу. В паху стало жарко и тяжело. И вдруг губ пленника коснулась легкая блаженная улыбка. В этот момент Инсару показалось, что между ними протянулась какая-то тонкая нить. Чем-то этот раб напоминал принцу его мать, невольницу с Севера, которая теперь носила имя Самира. Багдадский халиф сумел покорить ее гордое сердце, пробудил к любви, подарил сына. И все же не было дня, чтобы она не вспоминала Север. А порой ночью, во сне, с ее губ срывались непонятные, полубезумные слова о несбывшейся судьбе, о причудливой воле Норн. Инсар так и не смог понять, что же такого было в этой холодной, варварской земле, что она так и не отпустила его мать? Каждый день, пока сын был маленький и жил с ней, она учила его языку своего народа. Малыш схватывал все на лету, и к пяти годам уже свободно тараторил на языке Севера. И теперь он возблагодарил Аллаха за то, что между ним и столь желанным невольником не стоит барьер немоты. С каждым днем Инсар желал пленника все сильнее. Он обязательно должен покорить этого северянина. Во что бы то ни стало. Даже если придется использовать не совсем честные методы. Впрочем, когда это во дворце халифа пользовались честными методами?

***

Вот уже три дня как эти покои стали его темницей. Два раза в день в комнату неслышно входил маленький сгорбленный евнух с подносом, наполненным фруктами, и кувшином с водой. На все попытки заговорить с ним испуганно махал руками и убегал за двери, которые охраняли два стражника с секирами. Как же ему надоели фрукты! Здесь что, больше ничего не едят? Он мечтал о куске мяса – жареного, сочного, чтобы жир стекал по рукам. И о чарке доброго пенного пива. Он уже знал свое жилище так, будто прожил здесь год. Это были покои, состоящие из трех комнат, отделенных друг от друга мраморными колоннами и сводчатыми арками. В центре – спальня с огромным квадратным ложем. Справа от нее три невысокие ступеньки вели в комнату, уставленную по периметру низкими диванами, на которых были разбросаны бархатные и шелковые подушки. Посередине комнаты стоял длинный приземистый стол из темного резного дерева, инкрустированного перламутровой мозаикой. Высокие окна были убраны ажурными решетками и закрыты ставнями. Рано утром одну из ставен открывали, и тогда он мог видеть кусочек сада и изящную витую скамеечку. Слева от спальни находилось помещение с небольшим бассейном и фонтаном в виде многоярусной чаши из розового мрамора. От безделья и скуки он не находил себе места. Изучил себя в зеркале. Сражался воображаемым мечом с воображаемым противником. Купался в бассейне; это стало его любимым занятием. Спал. Ел ненавистные фрукты. Пытался разогнуть браслет, сделанный, как он предположил, из сплава золота с каким-то более прочным металлом. Снова спал. Он много думал о принце Инсаре. Сначала – только с ненавистью и раздражением – наглый, избалованный, самовлюбленный мальчишка. Потом – с интересом. Он оказался довольно силен, когда повалил его на пол и сжал ноги своими крепкими бедрами. И что-то в его лице казалось смутно знакомым. Как будто он уже видел где-то эти зеленые, чуть удлиненные глаза и волосы цвета пепла. Что же ему все-таки от него нужно? Может, ему просто нравится играть с людьми? Но в его взгляде отчетливо читался интерес именно к нему, Рагнару. Или как он его назвал? Дамаск? Кажется, так назывался город, который они проходили, двигаясь от побережья к столице. Он что-то говорил про сталь. И про его глаза. Будто про девчонку вирши слагал. Неужели он… О, великие Асы! Только не это! Он слышал, что в гаремах халифа держат мальчиков для утех, но и помыслить не мог о том, что может стать одним из них. Нет большего унижения для мужчины, чем позволить взять себя как женщину. Он знал, что воины его народа порою поступают так с пленниками, которых хотят унизить, но никогда даже не видел, как это происходит, а только слышал иногда крики, доносящиеся из шатров взрослых воинов. Никогда он не пойдет на это! Скорее убьет эту гадину и падет от рук стражи. Но гадина не приходила. Никто не покушался на его честь. Безделье сводило с ума. Фрукты уже не лезли в горло. Ненависть сменила апатия.

***

Ему снилось мясо. Оно шкворчало на вертеле, поворачиваясь румяными, сочащимися жиром боками и умопомрачительно пахло. Большим кинжалом он отрезал от него сочные куски и жадно ел, причмокивая и запивая холодным, пенящимся пивом. Боги, как же вкусно! Ничего вкуснее в жизни не ел. О нет… Неужто это только сон? Рагнар проснулся и понял, что запах мяса никуда не делся. Встав с ложа, он увидел сидящего на длинном диване Инсара. На низком столе стояло огромное блюдо с сочной жареной ягнятиной. Не слишком большие куски были политы каким-то ароматным соусом. Рядом, в плетеной корзинке лежали свежие дымящиеся лепешки. Перед принцем стояло два кубка и пузатый медный кувшин. Что-то подсказывало Рагнару, что там отнюдь не вода. - О, ты проснулся? А я уж думал, что гурии унесли тебя в свои райские сады. Присаживайся, поужинай со мной. От запаха мяса у Рагнара помутилось в голове, а в животе громко, предательски заурчало. - Я не сяду за один стол с врагом! - Да брось! Твой желудок говорит другое. И я не враг тебе. Неужели ты еще не понял? Инсар вскочил из-за стола и схватил его за руку. Пленник попытался вырваться, но принц держал крепко и тащил к столу. - Садись. Рагнар сел, сглатывая слюну. Сильнейшее чувство голода боролось с гордостью и недоверием. Принц налил в кубок вино и протянул его пленнику. - Пей! Не бойся, не отравленное, - Инсар пригубил из своего кубка. – И мясо бери. А лепешку в соус макай. Очень вкусно. Рагнар аккуратно, стараясь не показывать, насколько он голоден, пригубил из кубка, зачерпнул лепешкой густой ароматный соус и едва не застонал от удовольствия - вкусно-то как! Инсар глядел на него с довольной улыбкой и отпивал вино маленькими глотками. Через некоторое время, убедившись, что пленник насытился, он поставил кубок на стол и наклонился вперед, сцепив руки в замок. - Я хочу извиниться перед тобой, Дамаск. Я был груб, прости. - Зачем ты извиняешься? Я же раб для тебя. Кому какое дело, что думает раб. - Если я говорю, значит, мне есть дело. - Ты не обманешь меня, принц. Я догадываюсь, чего ты хочешь от меня, и мой ответ – убей меня сразу. Инсар расхохотался. - И чего же, по-твоему, я от тебя хочу? Рагнар смутился. Даже говорить об этом ему было стыдно. - Ты… хочешь использовать меня… как женщину. - Ты о чем? – принц откровенно веселился. - Я слышал, что вы…что у вас… Во имя Одина, не заставляй меня это произносить! - Ты слышал, что мы делим ложе с мужчинами, - Инсар уже не смеялся. - Да… Принц встал и отошел к мраморной колонне. Провел рукой по белой витой поверхности, будто она могла помочь ему подобрать нужные слова. - Отчасти ты прав. Но волноваться тебе не о чем. Буду с тобой откровенен – ты действительно понравился мне как мужчина. Рагнар напрягся и вскочил с дивана. - Сядь, Дамаск! – резко приказал принц, и что-то в его голосе было такое, что северянин повиновался. - Выслушай меня. Когда я увидел тебя на невольничьем рынке, то почувствовал что-то такое… Ты понравился мне… Я захотел тебя. И еще я не мог позволить тем скотам издеваться над тобой. Но я пока не могу покупать себе рабов. Тебя купил мой брат Малик. Только с условием, что через месяц ты покоришься мне. Для Малика это значит одно – ты разделишь со мной ложе. - А иначе… - Иначе я должен убить тебя. Сам. Должен всадить нож в твое сердце. - Тогда сделай это прямо сейчас, принц, потому что этому не бывать никогда. Я скорее убью себя, рискуя никогда не попасть в чертоги Асгарда. - Я уже понял это. Но убить тебя не могу. Знаешь, ты десять дней был в беспамятстве, а я приходил к тебе. Я не говорил, но в наших жилах течет похожая кровь. Моя мать – северянка. Это она научила меня языку Севера. Я приходил, разговаривал с тобой, зная, что ты меня не слышишь. Я – чужой тебе, а ты мне – нет. Я привязался к тебе. - Послушай, принц… - Инсар. - Инсар, мне жаль, что из-за меня ты попал в такую переделку, но мое решение не изменится. Ты можешь взять меня силой, но по доброй воле я никогда на это не пойду. - Я не буду брать тебя силой, Дамаск. Сотни раз я уже пожалел об этой нелепой сделке. Мог бы и по-другому уговорить Малика купить тебя. У меня есть план. Оставайся до конца месяца моим гостем. А потом, если тебе не будет противно, подыграй мне перед Маликом. А если даже это для тебя немыслимо, принуждать не буду. Я помогу тебе бежать и переправиться к морю, а там уж доберешься до дома. - Зачем ты это делаешь? - Не спрашивай меня, Дамаск. Я только знаю, что не могу причинить тебе вреда. Я хочу, чтобы ты стал моим… другом. - Раб не может стать другом, Инсар. - Забудь, что я тебе говорил в прошлый раз. Я сниму браслет в конце месяца, и ты больше не будешь рабом. Раньше я этого сделать не могу. Рагнар задумался. С одной стороны, он не доверял этому чужестранному принцу, тем более после того как тот признался в своих порочных пристрастиях. С другой стороны, его слова звучали вполне искренне и то, что он говорил, было похоже на правду. К тому же, Рагнар не мог не признать, что Инсар не сделал ему ничего плохого – спас от изуверов-торговцев, вылечил, поселил в роскошных покоях. И вроде смирился с тем, что Рагнар никогда не будет ему принадлежать. В конце концов, пока что это его единственный шанс остаться в живых и, может быть, даже вернуться домой. - Я согласен быть твоим гостем, Инсар.