Бездорожье

      На заросших вереском полях было тихо и пусто, словно враз все забыли, как здесь проливалась кровь, как скрежетали, сходясь в смертельной схватке, клинки, как делили на «своих» и «чужих», и как с горечью и пустотой осознавали бессмысленность такого дележа, когда все заканчивалось. Все всё понимали, рано или поздно, но чаще поздно и с глухим раскаянием. Альк шел вдоль кромки поля и всматривался в горизонт. Странной была Линтвайта, и это придавало ей некую прелесть. У кромки поля стояли огромные каменные истуканы — свидетели битв и поражений, единственные, кто видел слезы этой гордой и так непохожей ни на что страны. Альк сорвал вересковую травинку и медленно растер в пальцах, позволив ветру разнести по полю фиолетовую пыльцу — дань всем умершим, всем тем, кого забыли так же, как забыли его.        Он и не просил его помнить, слишком горд был предавший все, что дорого, путник, слишком горд и независим. Да только, что делать теперь со всем этим тщеславием? Альк поправил клинки и пошел, себе, дальше, наблюдая, как клубится пыль под его шагами, как топчут молодые побеги кожаные сапоги, и как ему попросту становится все равно.        Солнце клонилось к закату, красной волной лучи его разукрашивали заросшие вереском поля, кровью стекали с лишенных воспоминаний лиц каменных истуканов, что жители Линтвайты ставили по четырем сторонам света на своих полях, лучи уходили во тьму, дорожка убегала вдаль.        Альк словно ждал чего-то, но все никак не мог понять, чего именно. Говорили, в полях обитали призраки, те, кто так и остался между небом и землей, не найдя себе прощения в сердце богов. Альк в такие разговоры не верил, хоть и уважал верования жителей Линтвайты. Путник не помнил, как оказался в пустошах, но одно знал точно: ему необходимо здесь быть.       Ветер пригибал фиолетовые волны, и они радостным полотном, вытканным самой судьбой, расстилались далеко-далеко за пределы поля, в закат, где жизнь была чуточку светлее, чем здесь. Альк сорвал травинку, одуряюще пахшую домом, и закрыл глаза, вспоминая.        Вязью кругов по воде разбегались прожитые лета и зимы, когда он вел нетопыря по тракту, без цели и смысла, когда ему едва хватало средств к существованию, но Путничья грамота в чересседельной сумке грела его самолюбие, да и попросту, некуда было возвращаться. Некуда и не к кому.       Альк вспоминал свой разговор с наставником перед отъездом, и ему делалось грустно и горько. Они, помнится, сидели у окна и наблюдали, как на землю ложится снежное покрывало, как всегда хотелось верить, что эта зима принесет очищение от старых грехов, но с такими мыслями надобно в молельню идти, а не глушить совесть травяной настойкой такой крепости, что усыпила бы и быка. Учитель долго смотрел на Алька, после чего вздохнул и произнес, особенно ни к кому не обращаясь  — Рыска задерживается, а к ночи метель разыгралась…. — Я думаю, метель ей не помеха, — криво усмехнулся Альк, опуская глаза. — Да, конечно. Молодец она у меня, экзамены сдала с первого раза, саврянский выучила, — Наставник внимательно посмотрел на ученика, — Из лука стреляет лучше всех, Томек, вон, сватается к ней.  — Это кто такой? — спросил Альк, пропуская мимо ушей все сказанное раннее. — Сын наместника Крокаша, смышленый парень, одаренный. — А Рыска что же? — А Рыска шарахается от него, будто сам Саший в его образе ей явился, дурная девка! — заявил Крысолов, отметив, как ученик довольно улыбнулся, но тут же поспешил сменить тему. — Скоро ночь оборота, — начал, было, Альк, но тут же осекся: представлять Рыску крысой не хотелось ни ему, ни учителю. Райк долго и внимательно смотрел на горящую на подоконнике свечу, словно взвешивая все «за» и «против», а после совсем по-отечески обратился к белокосому. — Знаешь, Альк, читать тебе наставления я не буду, но ты можешь помочь Рыске, если захочешь. У тебя получилось тогда сменить дорогу вески, получится и сейчас. — Второй раз я на такую подлость по отношению к Рыске не пойду! — взвился Путник. — Тебе и не надо, иногда достаточно просто подумать.        Эти слова так и остались без ответа, Альк сгреб со стола шапку, выслушал напутствия Наставника и помчался в метель, осадив нетопыря на выезде из города. Он долго вглядывался в темноту, словно чувствовал что-то, словно навеки прощался с Крокашем и той, кого любил. Ему было больно и удивительно признаться в этом, потому он смолчал, оставив Райку горсть омелы. Альк понесся прочь из города, а снежный ветер занес его следы, занес ту тропу без возврата и повел его по новой дороге без конца.

***

       Альк вошел в вересковую пустошь и всмотрелся в алую полосу заката. Что он видел в небесном безмолвии, какие вопросы задавал, на что так боялся узнать ответ? Саврянин не боялся, собственное будущее тоже мало его волновало, но там, по другую сторону Туманного моря сейчас была ночь, та самая, ночь весеннего равноденствия.        В Линтвайте уже правило настоящее лето, одним ударом руша все устои, а там, в Крокаше, еще только первые проталины появились среди снегов, искрились серебром огромные сосульки и не находили себе места выпускники Пристани.        Альк словно бы видел, как сидит у окна одетая в серую бесформенную хламиду Рыска, как сцепила в замок пальцы, и как смотрит на выплывающий из-за облаков сияющий медяк луны. Ей не страшно, это Альк тоже видел, ей безразлично, как бывает человеку, которому нечего терять в жизни и некого больше любить. На столе лежит сумка с записями, сохраненными на «авось, пригодится на трактах», и Путник грустно качает головой, слишком хорошо понимая Рыску.        Что-то нужно менять в Пристани — так говорили наставники, но ничего не менялось, и лучшие адепты продолжали выбегать из ворот ставшего родным дома серыми крысами. Не в этот раз! Альк представил себя стоящим рядом с Рыской, с недавних пор это действие не вызывало у него особого труда. Он знал, что вот сейчас она встанет, осенит себя Хольгиным знаком, чем впервые не вызовет насмешку Путника, снимет с хламиды медный пояс, переберет ладонью ягоды омелы и выйдет из комнатушки.        Рыска поспешит в Зал Испытаний, не замечая, как не слушаются ее босые ноги, как скалится с неба луна. У входа ее встретит Наставник и без слов возьмет за плечи, он не имеет права благословить, но он нарушит правило. Если бы он только мог помочь….        У самых дверей Зала Альк всего на щепку вспомнит свою ночь оборота, а может, две ночи, крысиным хвостом разрубившие его дороги. Во вторую роковую ночь ему было до обидного безразлично, кем он выйдет из испытания, просил, лишь, хоть и знал, что такое невозможно, чтобы разыскали Наставника и отдали его Рыске, если оборот пойдет не в его пользу, но Хольга пожалела дерзнувшего пойти наперекор ее воле. А, может, Саший подсобил, он любил смелых, и любил отчаянных, но не отчаявшихся.        Втайне же Альк думал, что среди выпускников было мало желающих связать себя с Выжившим, такое ему придумали прозвище, хоть в человечьем, хоть в крысином обличье.        Вот у дверей Зала топчется тот самый Томек, Альк внимательно его рассматривает, отмечая, что времени осталось совсем мало. Томек хорош собой, высокомерен и учтив со всеми без исключений девушками, даже теми, которые и на корову влезть не могут без помощи. Томек мнит себя верхом на нетопыре, мнит себя наместником Крокаша, ему тракты не нужны, он и отсюда сможет вершить судьбу города. Горожане толпами будут идти к нему и нести подношения, и не будет ему равных в искусстве градоправительства, а дома будет ждать жена, с желтыми как у Рыски глазами…. — Прости, дружок, все мы чем-то жертвуем, — шепчет Альк и мысленно входит в Зал Испытаний.       Рыска сбрасывает с себя хламиду и ложится на каменный стол. Вокруг стола стоят ее учителя и наставники, палачи, не испытывающие ни капли жалости, они всё уже для себя решили — незачем помогать Дикой кошке, которая так же, как и Альк, пошла наперекор всему.       Им и не надо.       Рыску просят прекратить едва начавшийся дождь — испытание, с которым справился бы и первокурсник, но руки ее дрожат, а ворот кажется неподъемным. Она обращает на окно полные слез глаза, едва слышно шепчет: «Помоги мне», но Альк четко видит ее белоснежной крысой, покидающей Зал за пазухой у Наставника. Ну, уж нет!        Альк хватает в горсть вересковые цветы и сжимает в кулаке, что бы ему это не стоило, он не зря оказался в двух мирах одновременно. Рыска силится, и все никак не сдвинет приросший к Колодцу Судеб ворот, но вот заклубилась пыль на тропинке, и вякнул нетопырь, везущий Путника. Альк довольно кивнул и легко толкнул от себя ржавый ворот. Ветер вырвал из его ладони горсть вереска и унес вдаль, из носа ручьем хлынула кровь, заломило виски, и красная закатная полоска больно мазнула по глазам, но одно Альк знает точно: Рыска вышла из Зала Испытаний, и Наставник вручил ей бурого крыса — несостоявшегося градоправителя Крокаша.