Бездорожье

«В сердце жалость умерла, А душа оделась сталью, И дорога в ночь легла Бесконечно страшной далью» Тэм – Черный ветер

      Рыска бежала все дальше и дальше в чащу, не заботясь направлением и не думая о том, как будет искать выход. Последняя выходка белокосого вконец уничтожила те крохи благодушия, что еще с утра теплились в душе. Ее не волновали больше пирожки, пряники, которые Жар обещал принести с молельни, когда приведет домой Оську, не тревожила ее испорченная лента, которая никому не досталась на праздники, а утраченные обрядовые травы лишь делали всё еще горше. Вот почему все так? Почему он всегда старается всё испортить, всем нахамить, глупо отшутиться, когда можно просто по-человечески поговорить, спросить совета, выслушать, а не воротить каждый раз нос и не требовать от жизни одни лишь творожные верхушки? Да что он вообще видел на своем пути, кроме шелков, перин и всеобщей любви? Что?        Не сказать, что Рыскино детство было таким уж несчастным, были в нем и радостные моменты, такие, например, как, когда они с Жаром с общего стога сена ночью катались, или маковые рогульки крали, что для господ пеклись. Ох, и болели потом отхоженные лозиной руки! Но до чего вкусно было, красота! А еще была любовь всех батраков дома, были сказки долгими зимними вечерами, были свистульки, вырезанные и подаренные втайне детям, и были звезды, любопытно заглядывающие в дырявую чердачную крышу, и был дождь, нашептывающий, что все будет хорошо. Из этого складывалась память, и ею стоило дорожить. Рыска вдруг остановилась перед кустом волчьих ягод, понимая всю суть, и ей стало не по себе. У него не было детства. Не такого, каким его привыкли знать весковые дети, без игр в кукурузе, без рыбалки на рассвете, краж яблок по осени и выпитых сливок с кринок парного молока. А те ссадины, что Альк заработал, падая с крыш, детством не считались. И друзья у него вряд ли были, ибо сын посла заслуживал, скорее, почтения, пусть даже напускного. А потом была Пристань и последующие за ней кошмары. Зато в его жизни были балы и дамы в кринолинах, но с ними, наверняка, тоже не приходилось говорить о чувствах. Вот и требовал саврянин творожные верхушки, забывая, что припрятанная под румяным тестом середина тоже бывает ой как вкусна.        Альк задумчиво допивал уже третью чашку с наспех заваренным отваром, всё равно до вечера делать нечего, да и травы безнадежно испорчены. По правде говоря, он напрочь забыл, что сегодня Огневищи, и по традиции травы готовились загодя. Все обычаи уже давно смешались в его восприятии, как смешиваются прогорклые осенние листья перед тем, как отправиться на костер, а порты же он на заборе развесил просто потому, что те мокрые были, а солнце с обеда припекало, а тут вон как Саший всё подгадил. Альк не хотел вспоминать, как на рассвете чуть не заключил с водяниками вечный договор, но мысли перепуганным роем сами рвались наружу. Когда Рыска со вторыми петухами затеяла у печи возню, а Жар, почуяв такое дело, наскоро смылся прочь, Альку тоже ничего иного не оставалось: в бадье вода закончилась, в поленнице дров чуть меньше десятка, да и мало ли еще чего хозяйственная девка удумает, а ему еще до вечера у дядьки Сёма на пороге стоять, стращать тех, кому и так свет не мил. Так рассудив, белокосый обрядился в новые порты, выданные хозяйкой-саврянкой взамен тех, что сгорели от лучины, и был таков, по пути все же захватив ведра, пока Рыска, ловко орудующая у печи ухватом, от злости не пустила его по другому назначению. Однако девку сегодня все же оводы покусали, неужто из-за трав она так взъярилась?       Речка, подернутая туманом, неспешно нежилась в лучах нарождающегося солнца. Камыши тихо перешептывались с водой, на берегу блестели камешки, о чем-то щебетали едва проснувшиеся птицы, и впервые хотелось жить. Вот так просто ходить поутру на речку, слушать ветер, смотреть в небо, чувствовать, как трава щекочет босые ноги, и забыть о том, что рано или поздно вновь случится оборот, что кормилец ждет исправного работника, и что…. Альк быстро разделся и прошел к кромке. Волны сомкнулись за спиной, белыми змеями поплыли намокшие косы, а он все шел, разгоняя рукой туман и жмурясь от непрогретой еще воды. Речка казалась мелкой и безопасной, плавать саврянин не любил, но умел, и почему-то решил попытать судьбу именно этим утром, когда некстати вспомнилось, как в детстве он на спор хотел переплыть озеро. Альк оттолкнулся от дна и ушел под воду. Вверху светило солнце, вверху пели песню птицы, а он вновь позабыл попросить у реки разрешения войти. Впрочем, весковые обряды всегда казались ему не более чем байками. Ногу свело судорогой, водяник не любил шутить и надменностью его не напугаешь. Вода слепила глаза, руки не слушались, и очень скоро в душе завопила паника. Говорят, крысы хорошо плавают. «Очень скоро у меня будет возможность лично в этом убедиться», - мелькнуло в голове.       Очнулся Альк уже на берегу, как его вынесло из речки, он не понимал, как не понимал и того, почему в миг опасности он остался человеком, ведь во время пожара всё случилось иначе. Нервно оглянувшись на воду, он быстро оделся и побрел прочь, едва заметно хромая. Мокрые волосы бились по спине, а в ведрах гулял ветер. У колодца Альк повстречался с Жаром и отдал тому ведра. Помощник мольца не на шутку испугался, завидев издали промокшего насквозь белокосого, словно беспокойник от водяного сбежал, потому без слов согласился выполнить чужое поручение и пообещал Рыске ничего не говорить, напоследок же Альк окатил его водой, за компанию. Целил то он на себя, только рука в последний момент дрогнула. Еще в детстве его учили преодолевать страхи страхами: боишься клинка, значит будешь учиться сражаться с завязанными глазами, вот и сейчас он не нашел ничего лучше, чем перекинуть на голову берестяное ведерко. Помогло мало. Цокая зубами от холода, Альк ворвался в хату и, завернувшись в одеяло, поспешил к печке, а там сушились травы.        А Рыска не из вредности осерчала, она просто волновалась, как бы чего плохого не случилось. С самого утра ее не прекращали посещать странные видения, одно другого краше. Мутными каплями застоявшейся воды в душе оседало дурное предчувствие. Девушка еще не научилась отличать игры дара от правды, потому дело не спорилось, она продолжала поглядывать в окно да прислушиваться к тому, что творилось во дворе. Саший знал, куда много лучин назад запропастился Альк, и вероятно же его и унес по своим темным делам, а когда Рыска вернулась из баньки и обнаружила саврянина как ни в чем ни бывало хлебающим отвар из ее трав, мутная вода предчувствия словно рванулась вниз, смывая здравый смысл, умение замечать детали и, в общем-то, всегдашнюю ее доброту. Вот и сейчас девушка сидела под ягодным кустом, натянув рубаху на колени, и впервые за прошедшие месяцы плакала. Голодным брошенным волчонком в сердце выло отчаяние, вторила ему змеюка-совесть, и бурчал желудок, в котором за сегодняшней совсем не праздничной возней и маковой росинки не было. Рыске было горестно и радостно одновременно. Радостно оттого, что Альк невредимым вернулся домой, а горестно, что привычно разбились все ее надежды, словно глиняный горшок, сброшенный с полки игривым котенком, и пусть так случалось с самой зари ее жизни, каждый раз было по-новому обидно, а еще совестно вернуться домой. Впервые она ни за что накричала на человека, и леший с ними, с травами, ведь все же хорошо! Или не хорошо?       - Куда ж Сашиева девка пропала, а? – вопросил Альк пустую чашку и вздохнул. Жар улизнул из дому на игрища, как и все молодые весчане, до утра будут петь песни, прыгать через костер и пускать по воде венки. Саврянин поморщился и бахнул кулаком по столу, на душе было неспокойно, дар не отзывался, а после неудавшегося договора с водяником его и вовсе знобило. Может поэтому ближайшее будущее разлеталось стаей перепуганных ворон?        Рыска задумчиво брела вдоль лесной кромки, стараясь не показываться никому на глаза. К вечеру поднялся ветер, от речки, плескавшейся вдали, ощутимо веяло холодом, а костры, алыми маками расцветающие на поляне, лишь дразнились своим недосягаемым теплом. Слух лениво цеплял обрывки песен, внутри грустно улыбалась зависть и разочарование. Даже Жар пошел на игрища! Его шапку было сложно не заметить среди украшенных венками голов, а уж Оська плясала вокруг костра краше всех! Рыскин же венок так и остался висеть на колодце и жаловаться ветру на нелегкую долю. И было бы из-за чего плакать, а вот плакалось отчего-то. Через пару щепок на поляне появился Метай, прячущий что-то за спиной и оглядывающийся по сторонам. Рыска вспомнила, как он на прошлой седмице слушал в кормильне ее сказки, как хвалил, запивая услышанное яблочным квасом, и как хмурился Альк, вежливо, но непреклонно выпихивая Метая за дверь. Странно, и что ему не понравилось? Девушка зябко поежилась и прошла к центру поляны, в душе еще лелея надежду прыгнуть через костер. В детстве ее на игрища, конечно, не пускали, а потом прошло время и просто стало не до этого.        «Да и кто меня, дуру весковую, замуж возьмет?» - словами Алька засмеялось отчаяние, босые ноги споткнулись о корягу, но ожидаемой встречи с землей не произошло. - И что это наша сказочница тут делает? – спросил мужской голос, подхватывая уже падающую Рыску. - На костры посмотреть пришла, - пролепетала девушка, тихо ойкая от ушибленной ноги. - На игрища парами ходят, аль утонул венок?* - Не было никакого венка, - всё почти забытое всколыхнулось вновь. Пары повели хороводы, песней заглушая вопросы Метая. Рыска заозиралась – она и не заметила, как их вновь оттеснили к кромке. - Пойдем ко всем? – нерешительно попросила девушка. Внутри грозой прогремел дар. - А зачем нам ко всем? Будешь через костер прыгать, платье свое опалишь, ноги обожжешь, пойдем со мной, басню мне баять будешь. От Метая пахнуло медовухой, вероятно украденной из кормильни, гнилые зубы оскалились в темноте, и Рыска вдруг поняла, почему хмурился Альк. - Пусти меня!        Змеиным кольцом ладонь Метая обвилась вокруг Рыскиного запястья, по ногам больно захлестала трава. Хольгины песни зазвучали все громче, затрещали в пламени жертвенные венки, запахло полынью и чабрецом. Лес уже не казался родным домом, где всё простят и где помогут, да тут и позвать-то было некого. «Я ж так и не попросила прощения….». - Я тебе сейчас такую басню пробаю, век помнить будешь! – угрозы Алька редко расходились с делом, а изрядно принявший на грудь Метай даже не понял, что произошло, - А это за медовуху!       Рыска, упавшая под тот самый куст волчьих ягод, испуганно смотрела, как уползает прочь горе-жених, и как течет кровь с губы не успевшего увернуться саврянина. - Цела? Хотя, и так знаю, что да, - к удивлению Рыски, Альк протянул ей руку, помогая подняться. - Когда ж я научусь слышать дар? – прошептала девушка, морщась. - Да ты, как я вижу, никого никогда не слышишь и не слушаешь. - Очень больно? - Пустяки…. Пойдем отсюда, - Альк широкими шагами повел Рыску ближе к кострам. Какое-то время девушка молчала, не решаясь спросить, вновь сморозить какую-нибудь глупость и тем самым получить в ответ ехидную шутку. - Альк? - Ммм? - А как у вас в Саврии Огневищи праздновали? - Я не знаю. - Почему? - Потому что, Рысь, - Альк остановился, развернулся к девушке, - Посольским детям якшаться с весчанами не велено было, да и не до того. А потом я ушел из дома. А теперь, вот, вы навязались на мою голову, и ты готова меня убить за какие-то травы. - Не какие-то! - Ну, неужели ты веришь, что смесь полыни и васильков и вправду может привести к тебе жениха? Впрочем, одного же привела. - Да ну тебя! – вновь рассердилась Рыска. - Что на тебя сегодня нашло? - Ничего! Я всю жизнь ждала этого праздника, так мечтала, что меня на игрища позовут, а вы! Сначала Жар с лентой, потом ты с венком, теперь Метай с баснями, кто меня такую непутевую замуж возьмет? - Ох, горе ты мое, замуж не за ленты берут и не за сено, пусть даже самое душистое, а по поводу мечты, так оглянись – мы на игрищах, уже песни допели, Хольгу в круг призвали, и у тебя еще остался последний обряд, - сказал Альк и раскатисто чихнул. - Пойдем лучше домой, я тебе молочка с медом сделаю. - Молоко я ненавижу, и я тоже никогда не прыгал через костер. Боги повелевали обязательно очиститься через пламя, иначе новый круг не сулит ничего хорошо, можно до него вообще не дожить. Люди постарше очерчивали круг, ставили по нему свечи, а сами становились в центре, а кто помоложе и посмелее – прыгали через костер. Коль не зацепишь одежду – счастье новый круг сулит, а коль пара не расцепит ладоней, то сама Хольга их благословила.        Рыска топталась перед уходящим в небо Божининым цветком и нервно одергивала платье. Счастливые пары уже убежали в кустики – теперь можно любиться, не боясь, что Лучезарная осерчает, а Альк, посмеиваясь, наблюдал за всеми вокруг. Жар с Оськой перешептывались неподалеку, поглядывая в сторону новообретенной пары. - Пойдем? – скорее заявил, чем спросил саврянин и тут же потянул Рыску назад, - Закрой глаза и слушай дар, он подскажет и выведет. Но девушке не было страшно, внезапно ее вдруг охватило тепло и радость. Казалось, в груди поднялся свет и окутал пару, защищая от пламени. Хольга очистит и благословит, тьма всегда отступает перед светом. Рыска открыла глаза и побежала вперед, ноги оторвались от земли, крыльями диковинной птицы над костром взметнулись растрепавшиеся волосы Алька, мягкое разнотравье приняло в свои объятья, а рук пара не расплела. - Ну что, стоило этого сваренное сено? – спросил саврянин.       Рыска улыбнулась и опустила глаза. ---------------------------------------- *утонувший венок означал скорую смерть. [прим.автора]