Пять с половиной дней

Сейчас меня и Лаванду опять разделяет стена. Вчера сработали сигнальные чары, оповестившие медиков, что Лаванда проснулась и меня поспешно вывели за дверь. В принципе хорошо, что вывели, в первый момент я так растерялась, не знала, что сказать. Сердце застряло где-то в глотке, я не могла дышать, глядя в эти голубые глаза. Я видела в них упрёк: «Не успела, не защитила, не смогла…». Всё это стучало у меня в голове, крошилось осколками, ранило, царапало голову изнутри. И вроде было понятно, что я ничем не могла помочь, что это было не в моих силах, а лишь в руках никем не подчиняющихся богов, но… Это проклятое «но». Нет. Да. Я не виновата. И Лаванда это знает. Всё хорошо. Теперь я готова к встрече. Самое главное – конфеты. Эта сладкоежка обожает шоколадные конфеты, их мне помогла выбрать Падма. Сладости не люблю и не разбираюсь в них, поэтому пришлось потратить почти час у витрины с конфетами, прежде чем сестра - такая же любительница шоколада как Лав - тщательно выбирала самые вкусные конфеты. И, после покупки, отвоевала половину себе. Что меня больше всего удивляет, так это то, что и Падма и Лаванда, при всех своих отличиях, любят сладости, и при этом – только маггловские. «Маги совершенно не разбираются в изготовлении сладостей» - так говорит моя сестра, рассказавшая мне по секрету о том, что мечтает открыть свой кондитерский магазин в Косом переулке. «…И тогда маги узнают, что такое настоящее блаженство, что такое настоящий вкус, а не эта зачарованная мерзость» - всегда заключала она, а я поспешно прятала улыбку. «Никогда не воспринимай легкомысленно чужие мечты. Никогда!» - для мамы этот вопрос тоже был, видимо, очень болезненным. Сейчас в палате Лаванды её родители, я не хочу их тревожить. Поэтому стою, подпирая стенку, не решаясь заходить. Мы хорошо знакомы, они лёгкие и весёлые люди, но мне кажется неправильным заходить, пока они общаются с Солнцем. О, они уже закончили? Миссис Браун, ещё два дня назад бледная, как снег в Англии, такого мокрого серовато-белого цвета, с оттенком жёлтого, сейчас выглядела словно помолодевшей на лет десять, а морщинка между бровей у мистера Брауна разгладилась, и полные губы растянулись в сдержанной, но искренней улыбке. Вызывавший горечь во рту запах старых книг, из-за которого я, в своё время, так и не поладила с Грейнджер, исчез. Улыбаюсь. При всех своих тараканах, они очень симпатичные люди. Меня в них умиляет их непосредственность и прямолинейность. И эти же черты характера иногда раздражают. - О, Парвати, ты уже здесь! – у мистера Брауна очень забавная и, порой, раздражающая привычка, которую переняла и Лаванда – не здороваться, в своём обычном состоянии. – Почему не заходила? - Простите, я не хотела вас тревожить, вам же, вероятно, хотелось поговорить с Лавандой наедине… - Ох, дорогая, это такие пустяки, право слово! – мистер Браун искренне удивлён. - Вы знаете, что сказал колдомедик? - Да. К сожалению, дочке придётся пробыть здесь некоторое время. Врач сказал, что это просто перестраховка. Двух-трёх дней будет вполне достаточно. Потом мы заберём её. - Хорошо. - Ну, мы спешим. До завтра, Парвати. - До завтра. Они убегают. Кажется, миссис Браун работает в Министерстве, а мистер Браун – аврором, так что их спешка понятна - всё только недавно закончилось, работы, видимо, невпроворот. Подхожу к двери и на секунду замираю. Будет ли Лаванда рада меня видеть или… Раздражённо одёргиваю саму себя – глупости! – и вхожу. - Милая, ты пришла! – глядя на светящийся взгляд Лав и чувствуя даже с противоположной стороны палаты этот пьянящий запах ванили, ощущаю себя полной дурой. Очень счастливой дурой. Улыбнувшись, спрашиваю: - Ты как? - Отвратительно! Здесь нечем заняться. Смотришь себе, смотришь в потолок, с ума сходишь от безысходности – мне же здесь ещё целую вечность торчать. Не поговорить толком нельзя, даже вставать без помощи медсёстер сегодня запретили. Родители не могут развлекать меня постоянно – у них работа. Так то ладно, но они же ещё и учебников понатаскали – они что, хотят чтобы я окончательно загнулась здесь?! О, Боже… Как же я её обожаю её слушать. Даже недовольное ворчание, даже всхлипы… - Ты случайно не знаешь, когда меня надумали выпускать? – спросила Лаванда, обиженно надув губки. - Случайно знаю. Сказали, через два-три дня. И вообще, загнуться от скуки я тебе не позволю. Лав улыбнулась, взяв мою ладонь в свою: - Хорошо. И… с чего мы начнём? - Моё Солнце приподнялась на локтях, давая одеялу сползти. Это позволяет мне получше рассмотреть её и я замечаю то, что раньше не могла увидеть: длинный шрам, начинающийся в основании шеи, тянущийся вдоль ключиц и скрывающийся под белой ночной рубашкой, притягивает взгляд. Провожаю его дорожку лёгким прикосновением пальцев. - Ох… Парвати, не смотри на него и… на другие шрамы. – Краснеет и пытается прикрыться одеялом. – Не смотри, я… - Глупая. Всё хорошо, не прячься, ты у меня самая красивая, веришь? - Я в зеркале ничего хорошего не увидела. - На комплименты напрашиваешься, Лиса? Лаванда, ловя мой взгляд придвигается ко мне и целует. Одними губами, просто прижимаясь ко мне и замирая. Меня окутывает пьянящий, сладковатый и давно знакомый аромат ванили. Замираю, не дышу, не хочу спугнуть чудо. Мы так редко в этом году могли быть вместе – постоянный страх за себя и друг друга витал в воздухе не только между нами – по всей школе. Запах пота, крови, гнили, влаги – всё это смешивалось и ударяло в нос, от этого слезились глаза, каждый рано или поздно срывался на других или просто, даже без всяких видимых причин, начинал плакать. Как моё Солнце на одном из уроков трансфигурации. Это случилось зимой, сразу после зимних каникул. Она молча смотрела перед собой, а слёзы текли по её покрасневшим щекам. Как только я, предварительно сказав Макгонагалл, что Лаванде плохо, вывела её из класса, слёзы брызнули и из моих глаз. Мы целовались, как обезумившие, пили друг друга без остатка, в тот момент я возненавидела Кэрроу, постепенно доводивших Лав до такого состояния, возненавидела даже больше чем Волдеморта. Думаю, в тот момент у меня вышел бы просто замечательный Круциатус. - Парвати, милая, ты что? Чувствую предательскую влагу на щеках. - Не обращай внимания… Просто вспомнила, как… тогда, в школе. - Ну что ты, моя хорошая, не плачь. Если ты будешь плакать, то и я буду плакать, и не просто «плакать», а ещё и истерить, неужели тебе настолько не жалко людей в радиусе мили? Улыбаюсь. Какая же я дура. - Нет, я не настолько жестока. - Вот и хорошо. Можешь прилечь рядом, чего сидишь? Полежим, поболтаем, расскажешь что и как, а то родители не хотят забивать мне голову чем-то кроме учебников, – говорит Лаванда абсолютно ровным голосом, но глаза при этом хитрющие-хитрющие. Действительно – Лиса. Но, несмотря на мои опасения, мы лишь болтаем на отвлечённые темы. Всё хорошо, взгляд Солнышка лучится и так тепло, так… здорово. Держу её за руку. Тёплая, живая. Все демоны, монстры, что преследовали, пожирали изнутри, уходят. Тепло, а сбоку, с той стороны, что прижата к Лаванде - даже немного жарко, горечь не проникает в этот маленький островок жизни… -… Парвати, ты не представляешь, какой бурдой здесь кормят. Одни каши, будто я младенец какой-то. - О черт! – Лаванда забавно хмурится, не понимая значения странного слова. – Я и забыла, что принесла тебе конфеты. Прости. Но Лиса не обижается. Её глаза загораются неподдельным интересом, после сказанных слов. Я улыбаюсь, глядя на её нетерпение, и достаю пакет. Пока она жуёт быстро тающие шоколадные конфеты, я не могу оторваться от её перепачканных в шоколаде пальцах. А звуки… Мерлин, эти причмокивающие звуки сводят меня с ума. Не смотреть, не краснеть, не… чёрт возьми. Она специально это делает?! Хочу поцеловать, нет, не поцеловать – вылизать её испачканный в шоколаде рот, пройтись языком по дёснам, пососать язык, прикусить губу. Хочу забраться руками под ночную рубашку, хочу… Жарковато стало. - В чём дело, Паучок? Почему ты смотришь в стену? – а взгляд у Лав хитрющий-хитрющий. Или мне так кажется. - Какой Паучок?.. – бурчу я. – Нормальные пауки в паутины не попадаются. - Ладно тебе. Посмотри на меня… если я всё ещё кажусь тебе красивой. Так Солнце комплексовать вздумало? Ох. Придвигаюсь ближе и ловлю её полные чувственные губы, перепачканные в шоколаде. Сейчас непривычная и нелюбимая раньше сладость даже приятна. Так здорово ощущать Лаванду. Она везде: перехватив инициативу, она посасывает мой язык, прижимается своим мягким, упругим телом; глаза открыты, она их не закрывает и… Ах! - Лав, не надо. Ты ранена, тебе вообще нельзя сегодня двигаться. - Тогда попроси меня убрать руку. Да! Нет! О да, не останавливайся! Так жарко, мокро, ох, только не останавливайся, прошу двигай своими пальчиками. А после того, как я кончу – я вылижу тебя. Ох, ты будешь, извиваясь, тяжело дыша и изредка вскрикивая, кончать. Я буду крепко держать твои дрожащие бёдра, так крепко, что на них появятся синяки, я вылижу тебя до последней капли… Ох, Солнце, что же ты со мной делаешь… Вскакиваю и, от резкого движения, падаю с кровати. - Милая, ну что ты, куда ты? - Я не могу сейчас, когда едва ли не половина тебя перевязана – я не хочу сделать тебе больно. Тебе же тяжело двигаться. - Глупая – лишила удовольствия и себя, и меня. И не надо говорить так – чувствую себя старой развалюхой. Ну ничего – сегодня перешли на двухразовые перевязки, а через два дня меня избавят от всего этого. И тогда держись – отомщу! Смеюсь и целую недовольную Лаванду, стараясь не обращать внимание на небольшой дискомфорт в нижней части тела. Мерлин, как хорошо, что я не парень – у них с этим делом вроде сложнее. Хочется, чего уж там – очень хочется прикоснуться к ней, не сдерживать себя. Впервые жалею, что у меня нет слизеринского характера – у них лучше получается договариваться с совестью. Поэтому сижу на небольшом расстоянии от Лав, а между нами – лишь одеяло… Черт, хватит об этом думать! Дура озабоченная, подруге шевелиться трудно, а ты о таких вещах думаешь! Противно. От злости на себя становится немного легче. Я могу спокойно лежать на узкой койке, даже положить голову на не перевязанное плечо Лаванды. Солнце щебечет что-то, а я слушаю её голос. Момент, остановись, ты прекрасен.