Пять с половиной дней

Свет бьёт в глаза. Он огромен, размером с небо. Сквозь слёзы я ещё могу разглядеть две тёмные, разбивающие этот резкий белый свет, фигуры. Нет! Не уходи! Что за чёрт, почему я не могу кричать? Ты уходишь с ним, взяв его за руку, а я кричу, кричу, но не слышу ни своих криков, ни ответа. Нет! Ах! Открываю глаза и проваливаюсь в тьму. Темно и холодно в комнате, а внутри всё пожирает пламя. Пустой, белый, бьющий в глаза, свет. Настал момент погрузиться в нечто. Тяжело объяснить… Знаете, у человека как и у луны есть та затемнённая часть, которую никто, кроме него самого не знает. Что-то… внутреннее. Что-то что в обычной жизни, при обычных взаимодействиях не нужно, но иногда, с самим собой, нужно погрузиться в ту часть души, которая находится под замком. Свет нужен, по-настоящему нужен для жизни, но он разрывает душу. А во тьме жить постоянно невозможно, – в ней вообще невозможно жить – но она обладает целительными свойствами. В неё сколько не смотришь – ничего нельзя увидеть. Чтобы понять себя, обрести внутренний покой – нужно чувствовать. Те, кто пытаются зажечь свет во тьме, пытаются разобраться в ней – неизбежно сходят с ума. По крайней мере – мне так кажется. Тьма, спасительная тьма и прохлада – окно открыто – окутывает с ног до головы, успокаивает, забирается холодными руками в волосы, пропуская их через пальцы. Тьма мягко, ненавязчиво поглаживает виски, касается лёгкими дуновениями щёк, целует холодным порывом ветра нос, обнимает со спины, прижимаясь всем своим большим, тёмным и холодным, телом к моей спине. Я почти услышала чей-то невесомый, воздушный смех, всё удаляющийся и, в конце концов, выскальзывающий через окно наружу и это нечто, подхваченное ветром, уносится вдаль. Кем бы ты не был, спасибо. Спасибо, что вытащил меня из кошмара. Ночь. Встаю и закрываю окно – невидимый дух исчез, но в комнате всё равно прохладно. Холодный пол обжигает ноги, пока я на цыпочках бегу к окну, в противоположной стороне комнаты. Это окончательно будит меня. Кошусь на часы, пытаясь разглядеть время. Половина четвёртого. Нет. Не усну. Уже больше года не было таких снов, почему же кошмар опять появился? Лаванда будет со мной. Мы не бросим друг друга – это даже не обсуждается. Сейчас – нет. Но год-полтора назад были самыми тяжёлыми – я жила в постоянной неопределённости. Демоны были готовы безжалостно растерзать, они овладевали разумом, пытались перестроить всё по своему усмотрению. Я ненавидела всё происходящее, но ничего не могла с этим поделать – ведь то были не мои демоны, а Лаванды. Если бы я только могла победить их. Смут вселился в её душу летом после пятого курса, и поначалу она не хотела говорить мне, что случилось. Но в какой-то день, я начала понимать по неуклюжим попыткам Лав строить глазки Уизли, что происходит. В этот же день Лав призналась, что летом у неё был разговор с родителями… … - Ничего серьёзного, просто начали шутить шутки про то, почему я не мучаю их разговорами о своих влюблённостях, почему не рассказываю ничего о мальчиках. Но потом они сказали, что шутки – шутками, но мне уже пора присматриваться к мальчикам, желательно – чистокровным и решать, кто же станет моим будущим мужем. - И? Неужели ты… Она сразу поняла меня: - Не совсем. Отца не спрашивала, только маму, и наедине. Спросила – а что, если мне нравятся девочки, или что-то в этом роде. Помню только то, что жутко волновалась, не могу вспомнить, что я наговорила. Но о нас пока не сказала. И это… ну, ты понимаешь, что она сказала мне… Я не могла сказать, что не задумывалась над тем, как наши отношения будут продолжаться после школы. Задумывалась. Ничего особенно хорошего. Популяция магов в Британии за последнее столетие существенно сократилось, хотя и так было относительно небольшой. Не думаю, что есть нужда объяснять, как относятся к однополым парам. За гомосексуальную связь дают от шести месяцев в Азкабане, а во времена террора Того-Кого-Нельзя-Называть, его приспешники обходились с ними даже хуже, чем с маглами. И Лаванда, судя по всему, решила сделать паузу в наших отношениях: - Прости, милая, но я должна попытаться. Мне от самой себя противно – я люблю тебя, я не хочу быть ни с кем другим, но… Дальше я не слушала – выбежала из комнаты. Бежала, старалась бежать как можно быстрее – до боли в ногах, пока не споткнулась в одном из коридоров на третьем этаже. Тогда я, встретив сестру в пустынном, малопосещаемом коридоре, выложила всё. Говорила и плакала, плакала и говорила… Падма ничего не сказала. Просто выслушала и, в дальнейшем, редко поднимала тему наших с Лав отношений. Спасибо ей. Лаванда начала встречаться с Уизли. Мне было видно, насколько она переигрывает – рот вечно растянут в улыбке - фальшивой, как ливень в январе; постоянные поцелуи – они порой просто оторваться друг от друга не могли; и прочее. Я злилась и на неё, и на себя… Так хотелось подойти и сказать что-то вроде: «Переигрываешь, подруга, естественней надо» или «Заглушающие на постель накладывай, твои всхлипы спать мешают». Не такого мы хотели. Вот только от мнения родителей, даже когда оно противоречит твоему, отмахнуться не так то просто. Как бы я повела себя на её месте? Наверное, так же… Ох, дрянь. Всё-всё, хватит вспоминать эту мерзость! Всё вернулось… Нет, не вернулось. В разрушенном доме нельзя жить. Но можно построить новый, частично используя материалы из развалившегося старого. Плевать. Мы вместе. Вместе. Я могу обнимать её, болтать с ней о чём угодно, могу наблюдать, как она красит мне ногти – она обожает это делать, а я люблю наблюдать за её сосредоточенным и восторженным лицом во время процесса. Нужно ли говорить, что спустя два-три дня – я полностью сдираю лак, и всё повторяется? Тихо иду на кухню, игнорируя домашние тапки – обожаю ходить босиком по дому – завариваю себе чай… - Можно и мне чаю? - заходит Падма. Тоже не спится? Плохой сон приснился? Все эти вопросы можно задать и утром, когда они начнут казаться важными. Сейчас всё кажется игрушечным, не настоящим. А если это и настоящее, то какое-то странное. Такое чувство, что я сплю. Хотя, когда я сплю, всё наоборот кажется реальным, даже если сон очень странный. Нет. Не сплю. Во сне не бывает запахов, я знаю это, в то время как во сне всегда забываю. А ведь на кухне всё словно пропиталось пряным запахом корицы… - Парвати?.. …Ох, иногда очень хорошо, что ты волшебник. Особенно когда ты заболеваешь! Не люблю пар из ушей. Не люблю болеть. Не люблю, когда сестра сидит и смотрит на меня, как на душевнобольного ребёнка! Хорошо хоть я уговорила родителям об этом не сообщать. «Постарайся заснуть». Как же! Спасибо за добрый совет, Падма, дорогая, постараюсь! Ещё и укутала меня одеялом по самый нос, будто я младенец какой, и велела не вылезать. Жарко, чёрт возьми, как же жарко! Ох… - Ты ещё не вылезла? Похвально, - ещё и острит! Говорить не хочется. Спать… - Посидишь со мной? - Посижу. До тех пор, пока ты не заснёшь. Думаю, через пару минут, Падма уже может с чистой совестью пойти к себе… … - Парвати, Падма, вы разминулись с моими родителями – они буквально только что ушли! – смеётся Лав. Думаю, что о ночном инциденте Солнцу лучше не знать – разволнуется, глупенькая, почём зря. - Привет! – смеётся Падма. – Я заскочила всего на пару минут, так что Парвати, придётся тебя развлекать самой. Тем более, я думаю, что вы не так долго будете одни. - В каком смысле? – не знаю почему, но меня это настораживает. Хотя, скорее, это ревность. Плохое чувство. Мне не нравится, когда меня ревнуют, и когда ревную я. Это бессмысленно и больно. - Знаете, сегодня с утра ко мне ненадолго заходили Томас и Финниган, правда быстро сбежали – видимо им надоело смотреть на развалину, которая подняться без помощи не может. - Комплексуешь? – Падма, прищурившись перевела взгляд с Лав на меня. – В любом случае, мне пора. - Дай угадаю – на свидание?! С кем? – интересуется Лаванда. - Пока! – Падма со смехом вылетает из палаты, проигнорировав вопрос Лав. В прямом смысле – вылетает, мне показалось, что она всего пару раз коснулась ногами земли, но и это было случайностью. Неужели все любящие точно так же летают, почти не касаясь земли? Наконец, оказываюсь рядом с Солнцем, наконец могу осторожно, боясь потревожить раны, обнять и даже зарыться носом в её пахнущие сладкой булочкой волосы. - Ты умеешь летать. - Ты тоже. Молчим. Солнце поворачивает голову, смотрит так, что я почти чувствую, как она целует моё лицо взглядом. - От тебя пахнет корицей… Закрываю глаза. Еле удерживаю выражение лица нейтральным – не хочу расстраивать Лаванду. Просто теперь корица для меня теперь ассоциируется только с собственной немощью, болезнью, непонятно даже почему так – мне же всегда нравилась корица, а сейчас, после этой сумасшедшей ночи… - … от тебя ещё дымом пахнет. Хм, прости, глупо прозвучало. - Да ладно, я люблю запах дыма, - улыбаюсь. Прищурившись, Лаванда улыбается в ответ, спрашивает: - Обнимешь? Обнимаю. Тепло, как будто укрылась пледом, немного колючим, но любимым. Немного раздражает, что я не могу почувствовать тело моего Солнца полностью – из-за бинтов. - Обними покрепче – не сахарная. - А если… - О, перестань. Я так напичкана всякими сомнительными зельями, что почти ничего не чувствую. Давай же, - Лаванда пытается притянуть меня ближе, но я опережаю её – не хочу, чтобы Солнце зря двигалось. Я чувствую Лаванду всем телом. Чувствую, как она доверчиво прижимается ко мне, чувствую её жаркое дыхание у своего уха, чувствую, как щёки заливает румянец и что-то сладко тянет в животе. - Так гораздо лучше, не находишь? Всё то ты знаешь, Лиса… Улыбаюсь.