Лучшая ошибка моей жизни

Самое печальное при возвращении – когда тебя никто не встречает, да даже не ждёт. Когда ты никому не нужна. Просто невидимка. Золушка, возомнившая себя королевой. А теперь пелена спала, сказка закончилась. Да и была ли она, или я сама её себе придумала? Уже всё равно. Джаред не принёс в мою жизнь ничего хорошего. Да кому я вру, только он и научил меня жить, открыл целый мир. Если бы не оскорблял и не считал пустым местом – всё было бы идеально. Но, повторюсь, это не сказка, это жизнь. Набросив на голову капюшон – не потому что холодно, а чтобы никого не замечать и чтобы никто не замечал меня – я покинула аэропорт. Прямо у выхода стояло свободное такси. Мне сегодня явно благоволит удача. На вопрос водителя о месте назначения (как же я скучала по чисто английской речи без всяких акцентов), я без раздумий назвала адрес своего прежнего дома. Знаю, что я ушла оттуда вроде как. Но от отелей, гостиниц и прочего меня уже тошнит. Я хочу нормально выспаться на своей родной кровати. Если когда-нибудь смогу уснуть, естественно. Дом остался таким же, как я его покинула. Четыре стены, крыша, ничего необычного. Только теперь казался каким-то тусклым, серым, неприветливым. Возможно, всё дело во мне, а не в доме. Отпустив таксиста, я нащупала в боковом кармане рюкзака громоздкий ключ, пребывавший там всё время моего отсутствия. Замок предательски громко, протяжно проскрипел, словно решил так объявить о моём возвращении. – Джил, слава богу, как же я за тебя боялся, – с самого порога я угодила в прочные отцовские объятия, он так ощупывал меня, словно не верил, что это я стою перед ним, из плоти и крови, – когда ты сбежала, покинула дом. Я так боялся, что больше тебя не увижу. – Ты опять пьян? – холодно проронила я, не рискнув его отталкивать. Запаха алкоголя не чувствовалось, да и выглядел он вполне опрятно и чисто. Но иных причин объяснения его поведению я не нашла. – Я не пил с самого твоего исчезновения, – заверил меня мужчина, выпустив из своих объятий. Мне предстал гладко выбритый, здорового, свежего вида мужчина, без привычных тёмных мешков под глазами и отёкшего лица. Привлекательный мужчина, совсем не выглядящий как конченый пьяница. Давно его таким не видела. – А что так? – хмыкнула я с язвительностью. – Я думала, ты хоть чувство вины заливать будешь за содеянное, но ты оказался даже хуже, чем я себе представляла. Чёрствое и бессердечное чудовище. – Девочка моя, я знаю, я был неидеален, но я не делал того, в чём ты меня обвиняешь. Я знаю, ты мне не веришь, но это действительно был несчастный случай. Да, мы с ней часто ссорились, я вёл себя ужасно, недопустимо, чудовищно, но я бы никогда не поступил так с твоей мамой, не зашёл бы так далеко. Я люблю твою маму, вас двоих больше всего на свете, больше жизни. – Тогда почему ни разу не пришёл в больницу, не навестил её, раз так любишь? – Я боялся, что ты не захочешь меня видеть, отвергнешь прилюдно, откажешься, скажешь, что больше не хочешь видеть. Я бы этого не вынес. – Поэтому предпочёл трусливо прятаться, – подытожила я всё вышесказанное, почему-то начав проникаться верой в его слова. Просто чувствовала на уровне интуиции, что это правда, что он искренен, а я всё неверно расценила сгоряча и в страхе за мать. – Это было неверным, глупым поступком, – виновато проговорил мужчина, забрав у меня чемодан. Не так уж мне и тяжело, возможно, он просто опасался, что я снова сбегу, и так решил это предотвратить. – Но я исправился, больше не пью, каждый день хожу в больницу. Маме стало лучше, она не очнулась, но показатели значительно улучшились. Не исключено, что скоро она может прийти в себя. Не веришь мне, можешь прямо сейчас позвонить доктору, мистер Адамс всё подтвердит. – Я верю, – согласно кивнула я, ощутив одновременно облегчение, радость и неимоверную усталость, грусть и неотступную, щемящую горечь, которая меня словно преследует с самого отлёта из Германии. – Спасибо, – мужчина повторно прижал меня к себе. Стало только хуже, от родного запаха, тепла его мужественной, твёрдой груди и истинно любящих объятий на глаза сами собой навернулись слёзы. – Что произошло за это время? Кто сделал больно, обидел моего любимого мышонка? – Ты меня так с десяти лет не называл, – через силу улыбнулась я, с трудом сдерживаясь от всхлипов. – Ты ведь считала это прозвище глупым и детским, о чём не преминула напоминать по несколько раз в день. Всегда хотела казаться старше и взрослее, чем ты есть. Поэтому я прекратил, чтобы тебя не смущать перед друзьями. Мы с мамой никогда не ограничивали твою свободу и не перечили ни в чём. – Я помню, – буркнула я, отстранившись, – всё было превосходно, пока ты не пристрастился к алкоголю. Тогда всё пошло наперекосяк, за что я тебя ужасно ненавидела. – Тут мне нет оправданий, – снова виноватый тон, – но больше это не повторится, клянусь. А теперь рассказывай, кто виновник твоего состояния. – Один эгоистичный козёл, – я вложила всю злость и ненависть в эти слова, – о котором я даже заикаться не хочу, не то что думать и вспоминать, но в которого меня угораздило влюбиться. – Всегда можно всё изменить. – Это не тот случай, – отрезала я, стянув душный свитер, – больше не хочу это вспоминать, нечего тут обсуждать. Он никогда не изменится, а я не стану мириться с его наплевательским ко мне отношением. Не хочу больше затрагивать эту тему. Я ужасно устала с дороги. Я кстати только что вернулась из Европы, – перевела я тему в более радостное русло, – там так замечательно, я тебе сейчас всё-всё расскажу. За припозднившимся ужином я трещала без остановки, мне нужно было чем-то заполнить пустоту внутри, пусть даже ложной беззаботностью. Мне не хватало общения с отцом, которое разладилось у нас в момент появления его пагубной привычки, а рукоприкладство его окончательно уничтожило. Я больше не могла с ним общаться, он стал мне отвратителен, омерзителен. Я не приёмлю насилия ни в каком его виде. Пусть даже оно было несерьёзным, не жестоким и неопасным, это дела не меняет. Мужчина, поднимающий руку на любимую женщину, это не мужчина. У меня даже слов, достойных для его обозначения, нет. Я рада, что всё прояснилось и хоть чуточку, но наладилось. – Плохо выглядишь, – обеспокоенно проговорил отец, когда я уже расфасовывала свои выжившие после путешествия вещи по полкам, – ты здорова? – Просто небольшая температура, – отмахнулась я, – ничего серьёзного. Простыла немного – в Европе, знаешь ли, холодно. – Не вижу ни насморка, ни кашля, – сомнительно вскинул мужчина бровь. – Теперь лучше? – я показательно кашлянула, усмехнувшись. – Не смешно, это может оказаться чем-то серьёзным, – неуклонно проговорил папа, проверенным методом прижавшись к моему лбу губами, – да ты горишь вся. Живо в кровать и градусник в зубы, сейчас принесу. Его смена поведения меня настораживала, не верится как-то, слишком быстро. Возможно, благодаря моему побегу, он всё кардинально переосмыслил в своей жизни и поменял приоритеты в лучшую сторону. Я хочу в это верить. Как оказалось, настораживаться мне надо было из-за себя. Термометр показывал без малого тридцать девять градусов. Да я прямо огонь. Знаю, не смешно. Я ни разу не удосужилась измерить температуру тела, вот уже полноценные сутки игнорируя её, сбивая таблетками. За что сейчас мне учинили основательную головомойку. В итоге этим же днём я оказалось довольно близко к маме, в той же больнице, только этажом выше с воспалением лёгких. Ничего серьёзного и опасного, всё излечимо. Врач долго убеждал в этом отца, пока тот не поверил наконец-то. Постельный режим мне всё же прописали. А для меня постельный режим равняется убийственной скуке. Плюс какая-то особая терапия и диета, мало чем отличающаяся от моего привычного рациона. Я терпеть не могу больницы, но всё остальное вполне сносно. Только скучно, отчего в голову лезут нежелательные воспоминания, чувства и боль. От нечего делать я включила телефон, только сейчас про него вспомнив. Проигнорировав проверку пропущенных, я связалась с Констанс. Естественно, говорить, где я и в каком состоянии я не стала, просто сказала, что в Лос-Анджелесе и что за мамой теперь есть, кому присматривать. Про братьев она на мою радость почти ничего не спросила. Странно, конечно, но мне от этого лишь лучше. Из разговора я уяснила, что ей нужно куда-то уехать на несколько дней, так что дарованное ей мной освобождение её очень и очень обрадовало. Не поняла я только, как они ни разу не пересеклись с отцом. Либо кто-то из них врёт мне, либо тактично об этом умалчивают. Не хочу об этом думать сейчас. Поваляв дурака где-то полчаса, я всё же проверила входящие вызовы. Нет, совесть не замучила, просто заняться больше нечем. Джаред, Шеннон, Эмма, всё предсказуемо. Как им не надоело пачками мне звонки кидать. Смысл, когда телефон выключен? Даже знать не хочу, что им нужно. Всё равно. Это пройденная страница. – Как самочувствие? – разбавил моё одиночество папа, появившийся в дверях с внушительной картонной коробкой. – Я себя прекрасно чувствую, – заверила я его умоляющим тоном, – пора выписывать. – И не надейся, – грозно сказал мужчина, – я тут принёс тебе свой ноутбук, доступ к Интернету прилагается, пару каких-то книжек, ещё твой набор карандашей и альбом. Поможет убить время, будет не так скучно. – Я сто лет не рисовала, – с лёгким протестом протянула я, покосившись на коробку. – И зря, у тебя отлично получалось. Зато теперь у тебя достаточно времени, чтобы возобновить своё увлечение. – Видно будет, – уклонилась я, так как его лёгкое давление начинало раздражать. Телефон затренькал, сползая к краю от жужжащей вибрации. На дисплее высветилась физиономия Джареда. Почему-то стало стыдно перед отцом, страшно, а сердце принялось отбивать безумный ритм. – Не ответишь? – устремил на меня выжидательный взгляд папа. – Нет, – резко выдала я, без раздумий нажав на сброс, смерив мужчину взглядом исподлобья. – Ладно, понял, – вскинул он руки вверх, – не лезу не в своё дело. Хочешь, я останусь с тобой? – Не надо, – я активно замотала головой, нагло соврав, – я, по правде сказать, устала и хочу вздремнуть. Ты ведь навестишь меня ещё, я не сомневаюсь. – И правильно, что не сомневаешься, – с усмешкой проронил тот, поцеловав меня в лоб, – отдыхай, увидимся позже. Мужчина покинул палату, оставив меня наедине с самой собой. Мне нравится его заботливость, какой бы подозрительной она не была. Мой неугомонный телефон вновь напомнил о себе настойчивой трелью. Да отвалите от меня все! Неужели так сложно понять, что я не отвечу? Жутко захотелось швырнуть его о стену и тем самым решить все проблемы одним взмахом. Но это не выход из ситуации. Пусть трезвонит, сколько влезет. Звонок затих, сменившись писком о поступившем сообщении, голосовом. «Если ты сейчас же не ответишь, – гласил взбешённый Джаред, – я приеду лично, так что можешь начинать молиться, либо взять трубку и обойтись без жертв». Бегу и падаю, ага. Приезжай, дорогой, тоже мне нашел, чем пугать. Мог бы извиниться, а не сыпать угрозами. Хотя, про что это я? Это же Джаред величайший эгоист мира Лето, а я просто подстилка, перед которой его высочеству извиняться зазорно. История повторилась уже через пару минут очередным звонком. Он, видимо, решил, что этого времени мне достаточно, чтобы подумать. Я же вновь сбросила вызов. А это даже забавно, всё какое-то разнообразие. «Джил, не беси меня, – очередное сообщение, по тону которого Джаред там рвёт и мечет, – возьму трубку. Надо многое обсудить». Где они там сейчас, не знаю. Разве ему не надо выступать, или спать, или на радиостанциях трепаться, а не допекать меня своими воплями? Следующей припрягли Эмму. Ладно, ей отвечу. Она мне ничего плохого не сделала. – Привет, Эмма, – протараторила я, чтобы она не успела сориентироваться. Хотя не факт, что это действительно она. – Дела в порядке, кантуюсь на больничной койке. Передай этим ослам, чтобы отвалили и перестали попусту тратить свои время и нервы. Было приятно пообщаться. После вообще выключила телефон, чтобы наверняка. Я доложила о себе, моя совесть чиста. Дальше уже их проблемы. Достали. Следом приступила к разбору коробки, нацелившись на ноутбук. Открыла его и следом закрыла, решив, что глобальная сеть – не лучшее времяпровождение. Просто боялась, что, так или иначе, наткнусь на новости о группе, Джареде или упоминании имени кого-то из них. К этому я не готова. Предпочту обойтись. Книжки были скучными – русская классика – да и вообще я не любитель читать, так что их я тоже закинула на тумбу у кровати. Посидев в нерешительности какое-то время, выудила свой старый альбом с изрядно потрёпанной обложкой, отважившись его пролистать. Какое же всё мрачное там, однако, пессимистичное. Сплошь унылые пейзажи либо ветхие, заброшенные кладбища, из людей – только готические девушки, всегда плачущие. Да, я мрачный человек. Точнее тогда был такой период в жизни, что весь мир казался враждебным и чёрным. Я в основном только в такие моменты и прибегала к карандашу, чтобы окончательно не сбрендить, это является своего рода спасением. В хорошем настроении никогда и близко за кисть не бралась. Руки сами потянулись за карандашом. Открыв первый встретившийся чистый лист, я начала небрежными, отрывистыми бросками вычерчивать на бумаге неясные линии. От сильного нажима карандаш жалостно скрипел, но стойко держался, не сломавшись. Всего ничего спустя на меня смотрел Джаред. Грубый, непроработанный рисунок, но это был он. Я спятила явно. Отшвырнув карандаш в компанию к книгам, я рывком выдрала из альбома лист, в ярости разорвав его на клочки и разбросав их по полу. – Мне казалось, что тут инфекционное отделение, – заключил смеющийся мужской голос. Только сейчас я заметила в дверях санитара или медбрата, неизвестно, сколько тут стоящего. Более того, он был мне знаком. – Или тебя просто не знали, куда определить, поэтому запихнули, куда получилось. – Везунчик Пит! – радостно взвизгнула я, не до конца веря своим глазам. Питер – мой одноклассник, с которым мы были не разлей вода. У меня не очень водится дружба с представительницами моего пола, ни одной близкой подруги у меня в жизни не было, зато полно близких друзей. Мне с парнями легче, они более простые и прямолинейные, среди них точно не встретится завистливых стерв, в самый неожиданный момент могущих вогнать тебе нож в спину. А его прозвище родилось, потому что он такое же ходячее недоразумение, как и я. Попадает в нелепые ситуации на каждом углу. – Ну, привет, любимчик фортуны, – крепко обнял меня парень, ладонью взъерошив мои волосы, – я ожидал увидеть тебя, где угодно, но точно не здесь. – Аналогично, – я устремила на него требующий подробностей взгляд, – ты как тут очутился? Ты ведь должен быть в Чикаго, грызть гранит науки на юридическом. – У меня академический отпуск, – отмахнулся парень, – да и специализацию, как и институт, я сменил на местный, теперь учусь на медицинском. Пошёл по родительским стопам, а здесь практикуюсь. – Ты ведь не хотел, – я впала в недоумение, так как Пит всегда противился продолжению семейного дела, хоть родители на него и наседали. – Иногда обстоятельства сильнее наших желаний, – туманно проговорил тот, сев на край моей кровати, – хватит обо мне. Ты тут какими судьбами? Давно о тебе ничего не слышал. – Я была в Европе последнюю неделю с хвостиком, а до этого как-то затерялась. Семейные обстоятельства. Это долгая и нудная история. Питер всё понял без лишних объяснений, не став лезть в то, что его не касается. Всегда любила его за понимание и ненавязчивость. – А в инфекционное отделение как угодила? – Решила искупаться в венецианском канале, – шутливо выдала я истинную правду, – итог: пневмония. В лёгкой стадии, ничего опасного. – Я не удивлён, – парень открыто улыбнулся, – ты умеешь находить неприятности. Но ещё я рад этому. Не будь всё так, как есть, мы бы сейчас не разговаривали. – Как бы ни странно это звучало, но я тоже рада, – мои губы растянулись в задорной улыбке, – а ты, собственно, как попал в мою палату? – Ну, я же интерн, – повёл тот плечами, – мне поручили осведомиться о твоём самочувствии. – С моим самочувствием всё нормально, – недовольно протянула я, – врач уже осведомлялся два часа назад. Кашель не тревожит, болей нет, мокрота не отходит. Температура в норме. – Поверю на слово, – собранно кивнул Питер, что-то чиркнув в моей карте. – А рвать бумагу в клочья и мусорить в палате – это тоже часть твоей терапии? – Нет, – от упоминания об этом моё настроение резко скатилось к нулю, – это мой ритуал прощания с прошлым. – Вижу, прошлое было малорадостным, учитывая, с какой злобой ты рвала тот лист. – Даже вспоминать не хочу, – предательски зазвенел мой голос от невовремя подступивших слёз. – Эй, ну ты чего, крош, – обеспокоенно проговорил парень, обхватив моё лицо ладонями и подняв его вверх, – всё ещё будет хорошо. – Я в это уже не верю, – неосознанно проговорила я то, что столько времени держала в себе, а вот ему почему-то открылась. Наверное, он просто оказался в неподходящее время в неподходящем месте. – Я ни во что и ни в кого не верю теперь. – А я говорю, – твёрдо сказал Питер, заключив меня в крепкие утешающие объятия, так что его губы оказались на уровне моей скулы, а согревающее дыхание даже как-то успокаивало, – что будет. Я тебя когда-нибудь обманывал, вот скажи? – Нет, – просипела я едва слышно, издав тихий всхлип, прочнее к нему прижавшись и положив руки на его мощные плечи. – Джил?! – раздался позади ошарашено-гневный возглас. Джаред. Fuck.