When you came into my life

Не проходит и месяца, как я начинаю подозревать, что до этого Мерлин находился в энергосберегающем режиме. Господи… Прости меня, Господи, но этот электровеник рано или поздно доведёт меня до инфаркта! И это касается не только тех страстных ночей, когда мы занимаемся любовью до полуобморочного состояния (кто ж знал, что в этом тщедушном на вид теле столько сил?!), но и жизни в целом! За первые неполные четыре недели наших отношений я успеваю столько, блин, нового узнать! Ну, начать, наверное, стоит с творчества Scorpions, на музыку которых мой парень основательно подсел — «Соскучился со школы!» — а продолжить прыжками с парашютом со счастливым воплем: «We were born to fly!» (с его стороны) и высокоинтеллигентным: «Мерлин, блядь, я убью тебя, на хрен, если выживу!» (с моей) — после чего эта песня побила все рекорды и продержалась на звонке целых полторы недели! И, кстати говоря, она служила рингтоном не только на его телефоне. …А словом «закончить» в моём повествовании и не пахнет, потому что на второй месяц наших отношений этот идиот — цитирую — «п’ёко’ёй сиэ исых». Сначала я откровенно смеюсь над ним, а потом наслаждаюсь страданиями по поводу временной утраты верной дикции, из-за чего ему приходится уйти в отпуск на целых две недели! Правда полторы из них он ноет и стонет, какой он бедный и несчастный, как он хочет кушать что-то помимо йогуртов и кефира, как ему больно и непривычно… и — снова цитирую — «соб есё рас я фебе фто-то п’ёко’ёй… уфей мефя». Я клятвенно заверяю, что «обязательно и без сожаления», потому что и сам мучаюсь желанием поцеловать этого придурка — но не имею возможности! Зато, когда язык заживает и Мерлин, наконец, возвращает себе способность разговаривать, я, без малейшего зазрения совести, предлагаю ему сделать ещё один прокол. Хотя, знаете… Не могу не признать, что штанга в языке делает поцелуи куда как более интересными, а уж об оральном сексе я и вовсе молчу. Но когда за чашкой утреннего чая Мерлин вдруг заикается: «А не проткнуть ли мне уздечку, как думаешь? Круто же смотрится, да и представь себе, сколько новых ощущений это тебе подарит!» — я, абсолютно спокойно продолжая листать Times, легко соглашаюсь: «Конечно же, делай. А пока прокол будет заживать — сколько там: месяц… два? — я пойду потрахаюсь с каким-нибудь другим мужиком…» Больше об этой идее я от него не слышу, твёрдо уверенный в том, что угроза переспать с другим мужчиной напугала его больше, чем моя гипотетическая измена с женщиной. Проходит всего три месяца, а я успеваю: объездить с ним всю Англию, Шотландию и Ирландию; побывать в таких местах, которых и на карте-то нет; полазить по горам, свернуть себе лодыжку и едва ли не шею, впервые катаясь на горных лыжах; пересмотреть чуть ли не все фильмы Стивена Кинга; перечитать книги Стивенсона, ибо душераздирающий вопль: «Ты не читал "Остров сокровищ"?!» — реанимирует почившую ещё в школе совесть; и проклясть тот грёбаный день имени святого Валентина, в который мы и познакомились. Да, это был тот самый день! Да, именно тогда Моргана, с корыстными намерениями (как она сама потом призналась) подарила мужу «вольную» на вечер, практически навязав нам в компанию Мерлина! Да, получилось настолько романтично и сказочно, что аж тошнит! И — да! — за эти, мать их, три с чем-то месяца я пережил столько, что, в принципе, мог бы лечь и умереть с чувством выполненного долга! Но жизнь с Мерлином Эмрисом настолько непрогнозируемо изменчива и до обидного интригующая, что, ложась спать каждую ночь, я даже предположить не берусь, что принесёт новый день. Мне всё кажется, что мир остановился или что мы с ним живем в каком-то собственном пространстве, в котором время течёт медленнее, давая Мерлину шанс претворить все свои безумные фантазии в жизнь — и обязательно с моим участием! В результате, желание посмотреть, что же будет дальше, пересиливает порывы застрелиться, чтобы не мучиться. Поэтому под конец четвёртого месяца, проснувшись в своей квартире, я без особого удивления наблюдаю за тем, как Эмрис старательно собирает мои вещи в объёмные чемоданы. — О свет очей моих, — осторожно произношу я, — дозволь мне, недостойному, коснуться края мудрости твоей и узнать: какой это такой хренью ты сейчас занимаешься?.. — Очевидно, собираю твои вещи в чемоданы, — даже не взглянув на меня, отвечает Мерлин. — А поведай-ка мне, неразумному, куда на этот раз понесло твою беспокойную задницу? И по какой такой причине я не поставлен в курс дела, чтобы заранее проложить нам партизанскую тропу к отступлению? — Ты всего лишь переезжаешь, Артур! — закатывает глаза Эмрис, словно происходящее настолько очевидно, что и вопросов возникать не должно. — Конечно же, это всё меняет и теперь мои глаза открыты на истину, о Светлейший! Простишь ли ты мне мою недалёкость, о Великий и Ужасный Мерлин?! — Ко мне переезжаешь, не переживай, — с трудом сдерживая смех, отвечает «Великий и Ужасный». — Нет, а почему не ты ко мне? — обижаюсь я, а Мерлин, наконец-то, обращает на меня лукавый взгляд счастливых глаз. — Ой, вот не надо! Твоя квартира, конечно, хороша, но моя-то — интереснее! Правильно? Спорить тут не с чем: мой унылый хай-тек в одну (пусть и большую) комнату-студию не идёт ни в какое сравнение с его лофтом. Поэтому я вздыхаю и с улыбкой помогаю со сборами. Наконец-то! А я уж думал, он никогда не решится: в своей осторожности он мне часто напоминает дикого зверя, никак не решающегося доверять людям. В любом случае, за то чтобы с облегчением наблюдать, как тают ледники его сердца, возвращая миру давно потерянного мальчишку, я готов хоть под темзенский мост переехать! *** Еще через месяц, после страшной ссоры мы миримся так, что на хрен не помним, как разбили стол, сломали стул и раздолбали один из диванов. Не, ну, тут я накосячил: всё время забываю, что мои «гетерастные поглядушки» на бабские прелести приводят моего парня в адское бешенство! Но, вместо того чтобы оправдываться, я стою напротив, слушая гневную обвинительную речь, произносимую хорошо поставленным голосом. Нет, серьезно: каждый раз, когда он начинает мне что-то объяснять или доказывать, у меня возникает лишь один вопрос: «Сколько слов подряд он может произнести и не сбиться?!» Как-то раз я у него даже поинтересовался на этот счёт, на что он самодовольно усмехнулся и сообщил: «Не мечтай! Меня за это ещё в колледже ненавидели!» В общем, предел его возможностей явно выше предела моего терпения. Но всё же Мерлин запинается на полуслове, когда я, расстегнув брюки, спускаю их до колен, обнажая неопровержимое доказательство моего к нему неравнодушия и безграничной преданности. — То есть, — вздыхает он, ослабляя галстук, — конструктивный разговор, как способ разрешения конфликта, тебе не подходит? Ну, хорошо… После этого я некоторое время задаюсь вопросом: «А помнит ли Мерлин о том, как признавался мне в любви, пока со всей дури втрахивал в стену?..»