Священная война

Стражников на стенах и башнях было тринадцать – по одному на каждую башню и прясло. Тринадцать лучников споро растянулись вдоль стены и, когда со стороны старого дуба закуковала кукушка, одновременно выстрелили, поражая каждый свою цель. Одиннадцать стражников упало, по двоим мгновенно дослали стрелы – одному прошило горло, второму стрела вошла в щеку и вышла через макушку. Воины замерли, но за стенами стояла тишина. Феллдир напряжённо прислушивался к своим ощущениям, но никакого применения магии не уловил. - Пошли! Восемь воинов отступили в лес напротив ворот и там затаились, остальные рванули по лесу в обход храма к стене, по дороге прихватив припрятанные заранее лестницу и жреческую робу. Раздвинуть защиту около стены много времени не заняло, Хакон приставил лестницу, взобрался по ней, раскрутил кошку, зацепил её за край стены и ловко вскарабкался наверх. Осторожно выглянул. Невдалеке лежал труп стражника со стрелой в горле, в остальном прясло было пустым. Хакон скользнул в тень стены, затем подкрался к внутреннему её краю и быстро оглядел двор. Там никого не было, и юноша сделал жест воинам, что можно подниматься. Массер кроваво-красным светом заливал безлюдный двор, мрачное здание храма, казарму, хозяйственные постройки. Сквозь узкие бойницы храма наружу проникал свет факелов, там двигались какие-то тени, слышалось пение, которое, казалось, било по ушам и голове невидимым молотом. Феллдир сжал зубы, пытаясь противостоять невольному трансу. Драконий язык тяжёл для человеческого уха, даже самые безобидные слова отдаются в мозгу и теле сотрясениями, так что даже после кратких мантр из девяти слов казалось, что он падал с высокой горы, состоящей из многочисленных выступов, причём ударяясь плашмя о каждый выступ. Один раз, когда он не успел сбежать с места проведения ритуала до начала его завершающей части, он после этого три дня лежал пластом, постоянно терял сознание, начинал бредить и не мог встать. И кто-то, стоя около него, с раздражением сказал, что он, Феллдир, не переживёт посвящения в старшие жрецы. Арбруник это был, или кто-то другой, он так и не понял. А может, это никто и не говорил, а ему померещилось в бреду. И тем не менее драконьи песнопения, тяжёлые и грубые, вгоняли его в транс. Ему начинало казаться, что он сам дракон и парит высоко в небе, и что слова, которые он слышит, должны звучать совершенно не так. Не грубо, а твёрдо и чётко, но человеческие глотки, не приспособленные для драконьего языка, исказили прекрасный в своём совершенстве первоязык Нирна… Ему удалось отрешиться от драконьего пения, он поймал внимательный взгляд Хакона, кивнул ему, давая понять, что с ним всё в порядке, и выпустил лёгкое поисковое заклинание, прислушался к себе и прошёлся по пряслам. Стражники не в казарме, а в башнях. И здесь же и послушники – простенькое заклинание не давало заглянуть дальше, чем на пять саженей, но оно показало не менее двух десятков стражников в двух башнях, а ещё в одной – около десятка магов, аура которых имела низкую структурированность – значит, это послушники, а не жрецы. Если так, то им не нужно даже соваться в храм. - По документам стражников было сорок семь, - свёл брови Хакон, когда Феллдир доложил о результатах магического поиска, - мы убили тринадцать, значит, остаться должно тридцать четыре. - Некоторые, наверно, охраняют место, где ритуал проводят, - предположил Мьоллнир, потирая виски. Феллдир покачал головой: - Не-магов там нет. Они не выдержат такой концентрации драконьей магии, - он посмотрел на одну из башен и добавил: - Поэтому они и перебрались в башни, чтобы меньше чувствовать её. - Так это от этой самой магии, - недовольно поинтересовался Несбьорн, - у меня брюхо крутит? - Да. - Тогда спускаемся, - приказал Мьоллнир, у которого у самого начинало колоть в висках, - сразу в башню, где послушники. - Подожди, сотник, - остановил его Феллдир, доставая из маленькой заплечной скатки жреческую робу. – Послушники сейчас одуревшие… - Я понял. Просто войти и забрать Сньольфа. Он кивнул, сбросил с себя кожух и натянул робу. Побриться в лагере Феллдир не успел, воины собирались быстро, и единственное, на что ему хватило времени – это коротко обкорнать бороду, так что в дополнение к робе пришлось заматывать нижнюю часть лица шарфом – ночь стояла холодной – глядишь, в полутьме послушники не разберутся. Он ещё раз прощупал магически башню с послушниками, затем в сопровождении Хакона, Гормлейт и Йофурра Олафсена спустился по пристроенным лесенкам во двор, прокрался к деревянной двери, ещё раз заклинанием магического поиска прощупал, где именно послушники, распрямил спину, надменно задрал голову и решительно толкнул дверь. Гормлейт проводила его потрясённым взглядом – только что около неё стоял просто Феллдир в жреческой робе, а вот уже – жрец. Впечатление от перевоплощения было настолько полным, что она невольно схватилась за рукоять меча. За дверью оказалась достаточно просторная караулка, освещённая светом единственного факела, продетого в специальную петлю в стене. Факел был не то сырым, не то масло, которое его пропитывало, было плохо очищено, но он давал больше чада, чем огня, и в караулке стоял густой смог, разъедавший глаза. Послушники спали на соломе вдоль стены, закутавшись в рваные ватные одеяла, в тусклом свете факела Феллдир насчитал их двенадцать, как и числилось по спискам. Спали они беспокойно, сдавленно стонали, но ни один не проснулся, ни когда Феллдир вошёл, ни когда он прошёл вдоль них, выискивая Сньольфа. Тот спал в серединке, строго на спине, сложив руки на животе и открыв рот. Феллдир присел на корточки около его ног, посмотрел на него магическим зрением – и мгновенно увидел на его ауре светло-серое пятно, расползшееся по ней, как чернильная клякса на бумаге. Такое же пятно оказалось и ещё у одного послушника постарше. Пятно было почти незаметным, только под ним аура становилась более тусклой, и голубые магические нити казались практически бесцветными. Что это? Следящее, чтобы не сбежал? Но любые следящие заклинания – это обычная человеческая магия, в основном магия воздуха, а она жёлтого цвета, а раз магия на ауре серая, значит, это та самая неведомая шестая стихия. Да и не следящее это – от него не отходит контролирующей нити. Просто пляма на ауре. Или это как метка на случай, если сбежит, то её издалека обнаружат артефакты? И всё равно Сньольфа уводить надо. Его отец не простит, если его здесь оставят. Феллдир выглянул на улицу и жестом позвал Йофурра и Мьоллнира, приложив палец к губам, чтобы они молчали. Внутри воины с трудом сдержали себя, чтобы не раскашляться. Феллдир показал Йофурру на Сньольфа, а Мьоллниру – на второго послушника с такой же плямой, воины молча вытянули их из-под одеял, взвалили на плечи и поспешили покинуть задымленную караулку. - Они и без нас до утра не доживут, - тихо проворчал Мьоллнир, вытирая слезящиеся глаза, когда они уже оказались на улице. - Факел почти прогорел, - возразил Йофурр Олафсен, поправляя безвольно висевшего у него на плече сына, - глядишь, не успеют задохнуться. - У них на ауре, - сразу предупредил Феллдир, - не известное мне заклинание. Их нельзя везти домой, пока я не разберусь, что это такое. - Следящее? – посуровел Хакон. - Не знаю. Так что несём их в лагерь и… быть готовыми к тому, что за ними придут. Феллдир, Мьоллнир с Йофурром с их ношами и Гормлейт с Хаконом, прикрывающие их, быстро поднялись по лесенке на стену, и воины споро принялись спускаться вниз. Феллдир взглянул на небо – красный Массер уже практически закрыл последнюю звезду из созвездия Башни. Ритуал вот-вот должен закончиться. Воины уже все спустились, Феллдир взялся за верёвку, как в храме полыхнул свет, чёрный столп над ним расширился: - Во имя возрождения жизни! – провозгласил сильный, поставленный голос, чётко донёсшийся из храма. Голос принадлежал старшему жрецу – потому что только у них были такие сильные голоса, и скорее всего – это говорил верховный жрец. - Во имя возрождения жизни… - повторил за ним гораздо более слабый голос – даже Феллдир с его острым слухом скорее догадался о том, что это было повторение, чем услышал его. - Кровью, сердцем и душой! - Кровью, сердцем и душой… - Призываю тебя и отдаю тебе моё тело! Феллдир сжал зубы и судорожно вцепился в верёвку – последняя фраза резанула по ушам диссонансом, словно бы она должна была звучать не так. - Призываю тебя и отдаю тебе моё тело… - Господин и повелитель мой! Нет, неправильно… - Господин и повелитель мой… - Ревакшул! Почти теряя сознание, Феллдир перебросил тело через невысокий парапет и свалился на руки воинов. На грани восприятия до него донеслось ответное: «Ревакшул…», он почувствовал, что его трясут, пробормотал, что нужно уходить, и после этого уплыл в тяжёлое, тягучее море. Вокруг была не вода – эта липкая, маслянистая жидкость, похожая на очень густое масло, не могла быть водой. И она была везде, внизу и вверху, и он висел в ней, словно муха, попавшая в мёд. Шевелиться было тяжело, на тело давила страшная тяжесть, и непрерывно билось в голове имя призываемого дракона: «Ревакшул, Ревакшул, Ревакшул…» Он понимал, что нужно вспомнить, какое имя должно звучать правильно, но мысли не подчинялись ему. Возникали видения каких-то невероятно огромных городов, дорог, пролегающих по вершинам хребтов, бесконечных цветущих садов, кораблей, летящих по волнам без парусов и вёсел… Рослые и красивые существа пели на языке природы, и природа подчинялась им – поднимался ветер, проливался дождь, разгонялись тучи… Потом снова всё накрывало чёрное удушающее масло, и снова перед глазами вставали города и дороги. В какой-то момент Феллдир понял, что нужно найти главный храм, и там он узнает, чьё имя должно было звучать в призыве, но его снова залила давящая чернота… А потом до его ушей донеслось негромкое пение. Он прислушался. Девичий голос пел незамысловатую народную песенку: - Выйду, выйду на лужок, В синий горноцвет, Сяду, сяду я в стожок Да под солнца свет… Чернота вокруг немного рассеялась, масло перестало давить и душить. - Где ты, где ты, милый друг, Ясен сокол-свет, Вечереет горный луг, А тебя всё нет… Феллдир открыл глаза. Он лежал на земле, около костра, а над ним висел Массер, закрывая собой созвездие Башни. Значит, пролежал он недолго. Он сел, только сейчас обнаружив, что накрыт тёплым плащом. В четырёх углах лагеря замерли дозорные, наверняка ещё с десяток караулит окрестности, остальные воины укладывались спать, причём прямо в доспехах и при оружии. С другой стороны костра лежали Сньольф и второй послушник, их лица были неестественно розового цвета. Значит, угорели. Около костра Бруно подбрасывал в огонь полено, а Кетиллёг что-то мешала в небольшом котелке, нацепленном на палку, и напевала себе под нос: - Стало холодно сидеть Зарылась в стожок, Глядь, а тама кто-то есть – То ж ведь мой дружок! Феллдир встал, чувствуя себя так, словно бы его избивали палками несколько дней подряд. Кетиллёг прекратила петь и посмотрела на него. Он, с трудом сдерживая себя, чтобы не застонать, поплёлся к Сньольфу, сел около него и посмотрел на него магическим зрением. Пятно на ауре было слабо заметно, и цвет имело скорее не серый, а тускло-прозрачный, лежало ровно напротив лба, немного переходя на темя. И пятно – что настораживало больше всего – не несло в своей структуре нитей, или они были настолько тонкие, что он не мог их вычленить. Вся магия, вся магическая энергия – это нити. Разного цвета и оттенка, разной толщины, разной длины и структуры, но всегда нити, и магии, в которой не было бы их, он не знал. Обнадёживало то, что прозрачно-серое пятно лежало не прямо на ауре и не было вплетено в неё, а крепилось там, где энергия ауры уже истончалась. На ауру воздействовать никак нельзя, она не подвластна магии, но если это инородное образование не вплетено в неё, то есть надежда, что его можно снять. Он осторожно потрогал пятно пальцем, ничего не почувствовал, попытался подцепить магией. Последовательно перебрал все стихии и все их комбинации, но безрезультатно – ни малейшего эффекта. Феллдир отодвинулся от Сньольфа, чьё лицо стало уже чуть менее розовым, и устало протёр глаза. Кетиллёг поднесла ему чашку успевшего остыть отвара. Он молча принял её. - Мята и пустырник, - объяснила травница, опускаясь на колени напротив него. Он прикрыл глаза. Обезболивающее и успокоительное. Да, именно это ему сейчас и надо. - Как остальные воины? - Нормально, - она слегка пожала плечами, - как отошли от храма, всем полегчало. Только тебя не могли привести в чувство, - она помолчала, поколебалась, но рискнула осторожно спросить: - Что с тобой случилось? Магия? Он отпил глоток отвара. - Драконья, - неохотно ответил он. – Призыв души должен звучать… не так. - А как? - Не знаю. Знаю только, что не так. «Во имя возрождения жизни кровью, сердцем и душой призываю тебя и отдаю тебе моё тело, господин и повелитель мой Ревакшул»… Откуда он вообще может знать, как должен звучать призыв души? Его в Фолгунтуре никогда не допускали к участию в ритуале переселения души, он никогда раньше не слышал этой формулы, потому что и предыдущие ритуалы переносил плохо и старался уйти подальше от места его проведения. Благо, Фолгунтур – большой город, там было куда спрятаться так, чтобы почти ничего не слышать. Он и не слышал, но всё равно – эта фраза бьёт по ушам своей неправильностью. У него очень редко, но бывало так, когда им на занятиях первый раз показывали какое-либо заклинание, а он, ещё до демонстрации этого заклинания, откуда-то интуитивно знал, как оно должно произноситься. И никогда не ошибался. И формула призыва души… до середины звучала гармонично, а вторая её половина диссонировала с первой половиной… Может, потому половина ритуалов переселения драконьей души и заканчивается смертью жреца, что криво составлена формула?.. Кетиллёг не стала настаивать, подождала, когда он выпьет отвар, и забрала у него кружку. - Сньольфа и послушника нужно связать, - произнёс он, понимая, что сам не в состоянии даже встать. – Послушнику нужно завязать рот, чтобы не мог колдовать. - Ты же говорил, что хороший маг может колдовать и без рук, и с завязанным ртом. - Он ещё не дорос до того, когда получается колдовать без голоса и рук. - А Сньольфа зачем связывать? Он уже сможет колдовать? - Не сможет, но я не знаю, что за заклинание на нём. Он может попытаться напасть, сбежать. - Хорошо, - серьёзно кивнула Кетиллёг, - я свяжу их. А ты ложись, спи. Она помогла ему дойти до его лежанки у костра, уложила и заботливо накрыла меховым плащом. … Он снова шёл тёмными промозглыми коридорами храма, где он снова был жрецом. Огонь его факела отражался от мокрых каменных стен, под ногами сновали крысы, где-то капала вода, а он всё шёл и никак не мог найти выхода. А вдоль стены стояли драугры в жреческих робах, смотрели на него неестественно голубыми глазами и шептали ему вслед: «Предатель, предатель…»