Священная война

Утром его разбудил скандал. Сньольф и второй послушник уже пришли в себя, но если второй сидел у костра, замотанный в верёвки и с завязанным ртом, и зло зыркал на воинов, то Сньольф извивался в путах, брызгал слюной и требовал отпустить его, потому что он не намерен ни мгновения оставаться с нордским быдлом. Воины ошеломлённо наблюдали за ним, отчаявшийся Йофурр Олафсен тщетно пытался убедить его, что он его сын, но Сньольф плевался и с непривычным для него высокомерием заявлял, что он послушник, а в будущем будет жрецом и только жрецом. Вот оно что… Феллдир тяжело встал. Воины как один повернули к нему головы и, не сговариваясь, расступились перед ним, пропуская его к Сньольфу. Он прошёл, остановился напротив него, некоторое время смотрел на него сначала обычным зрением, затем магическим, а затем устало спросил: - А ты помнишь, кто ты? - Послушник, нордская ты тварь! - Это ты сейчас послушник, - Феллдира не зацепило оскорбление, - а кем ты был до того, как стал послушником? - Я всегда был в храме! Сколько себя помню! - Да, сколько помнишь. А сколько тебе лет? Сньольф запнулся. - В храм ты попал полгода назад, - продолжал давить Феллдир. – Тебе полгода от рождения? - Какая тебе разница, быдло? – разъярился Сньольф. - Это тебе должна быть разница, - он отвернулся и в упор посмотрел на второго послушника. Тот по-прежнему зло смотрел на него, но в его глазах появились не то задумчивость, не то удивление. - Это и тебя касается, - тихо и абсолютно спокойно проговорил он. – Ты ведь тоже не помнишь, кто ты? И откуда ты? И кто твои отец и мать? И как получилось так, что ты оказался у жрецов? Не помнишь? – юноша продолжал пристально смотреть на него и никак не отреагировал на его вопросы. – Не помнишь, - констатировал Феллдир, отвернулся, отошёл к костру и сел около него. Ему было муторно. Сначала воздействие драконьей магии, потом ночь, полная тяжёлых и безысходных снов, а теперь и Сньольф. Сньольф не был ни умным, ни смелым, ни хитрым, и можно было догадаться, что он не сообразит разыграть покорность, чтобы потом, когда жрецы потеряют бдительность, удрать из храма. И хотя Феллдир неоднократно повторял магическим детям их селения, что если случится так, что они попадут в храм, нужно соглашаться на жречество, потому что так они смогут через несколько месяцев сбежать. Убежать из храма возможно, он сам бегал по молодости из Фолгунтура. Понятно, что не насовсем, а так, порезвиться на воле, но некоторые его приятели-послушники убегали и не возвращались. Кого-то потом находили мёртвым, а кого-то не находили. И наверняка кто-то из тех, кого не нашли, сознательно совершил побег. Сньольфу двенадцать лет. А к детям этого возраста жрецы уже применяют подчиняющий Крик. Тот самый, который пятнадцать лет назад применил против него старший жрец Арбруник… И прозрачно-серое пятно на ауре – это след подчиняющего Крика. К костру подошла Гормлейт, мрачно посмотрела на Феллдира, но решительно спросила: - Жрецы так быстро умеют обрабатывать мозги? Не верю! - Подчиняющее заклинание, - Феллдир не смотрел на неё. – Человек после него не помнит ничего, что было до применения этого заклинания, и слепо подчиняется тому, кто на него его наложил. - А на Видаре… - На Видаре никаких заклинаний нет. Он просто пережил слишком много плохого… - Чтобы остаться после этого нормальным? – процедила сквозь зубы Гормлейт. - Да. - Каким он будет? - Не знаю. - Как можно снять заклинание со Сньольфа? – вернулся к теме Хакон, помнивший, что Феллдир себе такое заклинание снимал. - Не знаю. - Но ты же снял. - Оно само снялось. Удар по голове, тяжёлое сотрясение мозга, горячка… Впрочем, он пытался лечить себе сотрясение мозга. И не мог это сделать, потому что на мозгу стоял словно бы щит, препятствующий лечению, и лишь когда он сконцентрировал магию внутри головы, она разорвала щит. А если попробовать? Воздействовать не на след от Крика, а на мозг лечебной магией? - Придержите его, чтобы не шевелился, - приказал он воинам. Йофурр Олафсен и ещё двое воинов растянули его на земле и зафиксировали ему руки, ноги и голову. Сньольф пытался вырываться и орал, чтобы нордское быдло не смело к нему прикасаться, на что его отец без всяких сантиментов сунул ему в рот кусок рогожи, которой он утром чистил доспех, и замотал сверху кожаными лентами. Феллдир положил руки Сньольфу на голову. Действительно, щит, причём неизвестной природы, словно бы часть мозга окружена непроницаемой сферой. Попытки пробиться сквозь неё или хотя бы понять, из чего она сделана, успехом не увенчались. Феллдир вызвал на ладони простейшее лечебное заклинание и направил его на сферу. Ничего. Усилил его, затем попытался припомнить, каким заклинанием лечил себя в Фолгунтуре. Изменил структуру заклинания. Опять ничего. Попытался подстроиться под пропорции стихий Сньольфа, и здесь мальчишка издал стон, а сфера неведомой магии под его ладонями дрогнула. В магическом зрении прозрачно-серое пятно на его ауре пошло волнами. Феллдир убрал руки и повернулся к Йофурру Олафсену, наблюдавшему за ним с затаённым напряжением. - Воздействие есть, - объяснил он, - я могу попробовать сорвать… драконью магию, но это мозг, и я не знаю, не повредится ли он, пока я буду снимать магию. - А ты на нём сначала попробуй, - отец Сньольфа кивнул на второго послушника, который пристально наблюдал за ним. Воины без слов шагнули к нему, чтобы зафиксировать его, но послушник неожиданно покачал головой, посмотрел на Феллдира, кивнул ему и сам подставил ему свою голову. Вот как? А ведь в магическом зрении его пятно на ауре и так идёт волнами. Видимо, слова о том, что он не помнит, кто он такой, упало на благодатную почву. Может, ему и магическое воздействие не понадобится – сам со временем пробьёт свой щит. У этого послушника щит на мозгу имел другую форму, почти сферическую, и зацепиться за неё оказалось сложнее. В какой-то момент Феллдир исхитрился поймать неровность и направил на неё поток лечебной магии. Послушник под его руками напрягся, чтобы не застонать от боли, Феллдир усилил поток, пытаясь пробиться к изолированному участку мозга, но внезапно щит словно бы спружинил и оттолкнул от себя его магию. Белый как полотно послушник завалился на землю. Хорошо, попробуем по-другому. Лечебная магия из одного потока разделилась на десятки маленьких, состоящих буквально из одной-двух нитей каждый, но щит не поддался. Значит, придётся напролом. Точно подстроиться под пропорции его стихий, сконцентрировать лечебную магию в один остро направленный поток и со всей силы ударить им по щиту. Какое-то время щит сопротивлялся, попытался пружинить, но Феллдир сжал зубы и держал отдачу. Пятно на ауре волновалось, дёргалось, и он смутно различал, как оно отцепляется от ауры, оставляя на ней местами порванные, а местами изломанные и запутанные голубые нити. А потом внезапно сопротивление прекратилось, послушник забился в конвульсиях и потерял сознание, ощущение непреодолимого щита под ладонями исчезло, а пятно на ауре начало истончаться, отцепилось от её последних нитей и исчезло. Феллдир опустил руки, чувствуя себя выжатым досуха. Солнце уже поднялось высоко, его белёсые осенние лучи заглядывали и в овраг, в котором расположился лагерь воинов, значит, провозился с послушником он не меньше часа, а то и все два. Воины уже успели позавтракать, и Кетиллёг, увидев, что Феллдир закончил работу, поставила его порцию овсяной каши в тарелке поближе к огню греться. - Развяжите его и достаньте кляп, - устало сказал он, с помощью Тьярви поднимаясь на ноги, - и уложите на что-нибудь. Его аура в магическом зрении выглядела не самым лучшим образом – то тут, то там торчали рваные голубые нити, в двух местах они имели ломаный вид и путались в узлы. - Судя по твоей роже, - мрачно произнёс Йофурр Олафсен, - ничего хорошего ждать не приходится. - Кто знает, - Феллдир принял из рук Кетиллёг тарелку, чувствуя только одно желание – лечь и уснуть. – Аура у него выглядит плохо, но нужно смотреть на него, когда он придёт в себя. - А ту хрень ты снял? - Снял. Но каким он будет после снятия – не знаю. Пока он ел, с трудом преодолевая спазмы желудка и позывы на рвоту, Бруно с Гунтером размотали послушника и уложили его на медвежью шкуру. Выглядел он плохо, был бледным до серости, на виске ненормально быстро бился пульс, лицо осунулось и покрылось сетью морщин. - Думается мне, - не то с сожалением, не то с осуждением покачал лысой головой Гунтер, - енто Вальтад с Илиналты. Больно на Брунхильду-охотницу похожий. Четыре годка тому попался он жрецам, мати сказала бегчи ему и прикрыти его пыталася, да всё одно – мати ранили, отползла она в лес, да тама и померла, а Вальтада поймали, и больш его не видали. - Сколько ему лет? - Да годков двадцать. Раддаг, что с Брунхильдой-охотницей жил, двадцать годов тому и помер, коли она пузом ходила. Боевая баба была, да. Медведя голыми руками валила. Гормлейт недоверчиво посмотрела на него, чувствуя, что в душу закрадывается зависть. Она сама была сильной, но чтобы голыми руками на медведя ходить – это же какую силу иметь надо! - Правду кажу, - поймал её взгляд Гунтер, - с моих краёв она, тама все помнять ще Брунхильду-охотницу. В голодные годины она одна всё село кормила. Село-то, правду казати, одно название что – семь хат да хлев, где юродивый Мот жил. Однак никто с голоду не помер, покуль Брунхильда-охотница жила. Лося матёрого одной рукой за рога брала да об землю насмерть кидала… За полдень Феллдира разбудил Хакон. Послушник уже пришёл в себя, неподвижно сидел у костра, смотрел на тлеющие угли и ни на что не реагировал. Гунтер попытался потормошить его за плечо, на что юноша с трудом выдавил: «Да, да» и снова замер. Аура его, как ни странно, выглядела не так пугающе, как сразу после снятия драконьего заклинания, рваных нитей стало меньше, и изломы не так бросались в глаза. А вот взгляд Феллдиру не понравился – чёрный, застывший, безнадёжный. Он сел напротив послушника. Тот достаточно долго на него не реагировал. Феллдир не торопился, ждал. Наконец юноша поднял голову. - Лучше бы ты убил меня. Феллдир не ответил. - Нечего сказать, да? – он горько усмехнулся. – Тебе не понять, что это такое… Он замолчал. - Ты помнишь, кто ты? – задал вопрос Феллдир. - Вальтад. - Чей ты сын? Взгляд Вальтада потемнел. - Я не стану позорить имя моей матери тем, что назову его рядом с моим именем. - Ты позоришь свою мать тем, что отказываешься от её имени. Он опустил голову. - Я сын Брунхильды-охотницы из Заречья на Илиналте, - тяжело и глухо выдавил он. – Того, где Порожка в озеро впадает. Там ещё скала есть, на мамонта похожая. Гунтер за его спиной кивнул, подтверждая Феллдиру, что всё сказанное – правда. - Ты помнишь, как ты стал послушником? - Помню, - он помолчал и едва слышно добавил: - Теперь помню. Феллдир не ответил. Вальтад довольно долго молчал, замерев и глядя на угли, а затем без эмоций произнёс: - Это ты знаменитый колдун повстанцев. Жрецы думают, что ты сам даэдра или аэдра, или хотя бы снежный эльф, а ты обычный норд, - он невесело усмехнулся. – Жрецы умрут от стыда, если узнают, что начинают дрожать от одного упоминания простого норда… Гормлейт глубоко вздохнула, давя в себе зависть. Жрецы боятся Феллдира. Не её, сильного и могучего воина, а колдуна… - Из Устенгрева приказ пришёл, - продолжал послушник, - чтобы всех старших драконьих жрецов переселяли в крупные храмы, где безопасно, но ждут зимы, когда вы уже не нападаете, чтобы перевезти их. - Только старших? - Ну и верховных, сам понимаешь. Послушники и младшие жрецы Алдуину не нужны. Но вряд ли их будут оставлять вам на уничтожение. Хакон странно посмотрел на Феллдира и Вальтада, но вмешиваться в разговор не стал. - Что говорят про повстанцев? – вернулся к более насущному вопросу Феллдир. - Нас в это не посвящают. Слышал только, что вы поселились где-то в Пределе, потому что в любом другом месте вас бы уже нашли. Стюр как-то пытался подслушать, что жрецы говорили на собрании… - И Стюра больше нет. - Ты правильно понимаешь. Мы не хотели стать ходячими умертвиями, как он, поэтому не лезли в дела жрецов. - Кто сейчас король-дракон? - Двинхонкей. - Он ещё жив? – не смог скрыть удивления Феллдир. Двинхонкей стал королём-драконом ещё до его послушания, значит, занимал трон более пятнадцати лет, а это много. Обычно на троне держались лет семь-десять и умирали. - Говорят, что он уже больше ходячий мертвец, чем живой драконосозданный, и жив только благодаря эликсирам мастера Йолмира. - Зачем Йолмиру поддерживать его жизнь? - Кто ж это нам скажет? А мы не спрашиваем: меньше будешь задавать лишних вопросов – дольше проживёшь. - Про Мирака знаешь что-нибудь? - Верховный жрец Крокигвегга, стал им два года назад, когда предыдущий жрец помер. Говорят, не хотел он становиться верховным провинциального храма, говорят, ему Устенгрев или сам Бромьунар подавай, да кто ж его будет спрашивать – король-дракон сказал: «Крокигвегг», значит, Крокигвегг. - Что за шестая стихия на защите Крокигвегга? - Шестая стихия? – посмотрел на него Вальтад. – Стихий только пять, и то не у всех. - Я знаю, что пять. И знаю, что в защиту Крокигвегга и некоторых храмов вплетена шестая стихия, которой я не знаю. - Значит, драконье что-то, - без интереса пожал он плечами, затем тяжело вздохнул и попросил: - Маг, в кусты мне надобно. Феллдир помедлил и кивнул. Где-то на грани чувств сосало его ощущение, что это ложь, но он знал, что убежать ему никто не даст – дозорные просматривают каждую сажень леса, и если он попробует убежать, стрелы сделают своё дело. Это не жрец, а послушник, одной стреле он ещё сможет что-нибудь противопоставить, но нескольким – нет. Когда послушник отошёл за высокий валун шагах в пятнадцати от лагеря, к Феллдиру подошёл Хакон: - Гложет меня недоброе предчувствие, - юноша глянул на валун, за которым скрылся послушник. - Оттудова ему не уйти, - хмуро бросил Несбьорн, недавно вернувшийся из дозора, - тама его видать, как на ладони. Шаг влево, шаг вправо – стрела в горло. Феллдир спустился на дно оврага, где протекал крошечный ручеёк, набрал из него в кружку мутноватой воды и жадно выпил, и в это время раздалось тревожно уханье совы. Феллдир бросил кружку, метнулся вверх по склону к лагерю и оттуда вместе с Хаконом, оголившим меч, - к валуну, за которым прятался Вальтад. Послушник завалился на землю, скрючившись и ударившись головой о корень сосны. Лицо его было бледно. Когда Феллдир пощупал пульс у него на шее, то не нашёл его, а диагностическое заклинание показало многочисленные разрывы артерий и вен. Феллдир обессиленно сел рядом с ним на землю. Лечить бесполезно – он не успеет срастить сосуды до того, как мозг начнёт умирать без притока свежей крови. Он знал, каково это – вдруг прозреть и осознать, что ты преступник и предал своих предков и свой народ, знал, что Вальтад попытается покончить с собой. Отпуская его, он рассчитывал на то, что о физической попытке самоубийства его предупредят дозорные, а применение магии он почувствует, но упустил из виду, что если магия концентрируется внутри и направляется исключительно внутрь, то почуять это можно только, если это происходит не далее, как в двух шагах от него. - Всё? – уточнил Хакон, глядя на бледное лицо Вальтада. - Всё, - опустошённо подтвердил Феллдир. Умный был парень, умный. Понимал, что он на виду у всех, поэтому поступил единственно правильно – отошёл от мага, чтобы тот не почуял творившейся магии, и направил внутрь себя заклинание сосулек. Он мог просто остановить сердце, но заставить работать сердце просто, поэтому и нанёс себе такие травмы, при которых спасти ему жизнь было бы невозможно. А он, Феллдир, мог догадаться… - Пошли в лагерь, - Хакон убрал меч в ножны. – Иначе Несбьорн поднимет всех по тревоге. Послушника похоронили под этим же валуном, выкопав неглубокую могилу и закидав её сверху валежником. Долго спорили над тем, читать или не читать погребальную молитву – всё же и не воин, и не пахарь, и к тому же бывший послушник и самоубийца. По старым обычаям самоубийц хоронили без молитв, ибо нет большего преступления против жизни, чем лишить этой жизни себя, и тем более не возносили молитв за души убитых жрецов. Феллдир молчал, и Хакон, глянув на него, заявил, что можно прочитать молитву богине жизни Кин, и в любом случае следует взывать к его предкам. Воины согласились, что душу родича-самоубийцы следует препоручить предкам, Гунтер прочитал над свежей могилой заупокойную молитву, и на этом погребальный обряд закончился. А по возвращении в лагерь дорогу ему преградил мрачный Йофурр Олафсен. - Со Сньольфа снимешь проклятие? А то он мне всю плешь проел, что он послушник и меня и знать не хочет. Уже самому хочется прибить его. - Ты пытался уговорить его вспомнить, кто он? - А то, всё утро этим занимался. Пустое, и слушать не хочет. Почему Вальтад с первого же вопроса задумался о своём прошлом, а Сньольф упорствует? Дело в характере и уме, или дело в давности подчиняющего Крика? Сньольф сидел под сосной, руки его были связаны за спиной, но кляп у него достали. Сейчас он молчал, но смотрел на остальных с таким высокомерным и презрительным видом, что некоторые воины с трудом сдерживали желание врезать ему по морде. Хотя, судя по тому, что левая щека Сньольфа наливалась красным, кто-то таки не сдержался. - Я ему врезал, - хмуро признался Йофурр Олафсен, - вывел он меня. Снимай с него это проклятие, и если не получится, или он помрёт или станет после этого юродивым, я клянусь, что не буду держать на тебя и твой род зла, - он оглянулся, увидел, что воины услышали его слова, и подтвердил: - Я, Йофурр Олафсен, свидетельствую это при воинах. - Я, Мьоллнир сын Торхильд, свидетельствую клятву, - сотник торжественно положил руку на сердце. - Я, Несбьорн сын Стенбьорна, свидетельствую клятву. - Я, Хакон сын Хреина, свидетельствую клятву. Остальные воины склонили головы, подтверждая, что приняли клятву. Феллдир сел перед Сньольфом на корточки. - Поговорим? Может, вспомнишь, кому ты помогал бить волков до того, как тебя забрали в храм? - Пытай сколько хочешь, - презрительно скривился Сньольф, - я ничего тебе не скажу. Пятно на его ауре не шелохнулось. - Пытать? – Феллдир ухватился за мысль. – А ведь правда, я могу тебя пытать, - он нарочно растягивал слова, подстраиваясь под жреческую манеру говорить. – Тебя в храме подвергали пыткам? Нет? И гвозди под ногти не забивали? Так, может, на дыбу вздёргивали? Так может, на стул ведьмы сажали? Ты даже не знаешь, что это такое? О, так я могу рассказать. Знаешь, обычный такой стул, только железный, - Феллдир приблизил своё лицо к лицу Сньольфа, который уже потерял часть своего высокомерия. – Ты садишься на этот стул, а в нём везде шипы. Много шипов. Шипы вонзаются тебе в седалище, в руки, в ноги, спину. А потом под стулом разводят огонь, стул раскаляется, и твоё седалище начинает источать приятные ароматы жареного мяса… Воины выслушали эту проникновенную речь равнодушно, а вот Тьярви побледнел – его пытки в Хёггате тоже сопровождались запахами сначала жареного, а потом горелого мяса… Сньольф нервно сглотнул и уже не выглядел таким самоуверенным. - А колыбель Лорхана тебе ведома? И её ты не знаешь? Это можно исправить, даже в полевых условиях. Берётся пирамида... Да даже не обязательно пирамида, просто доска с острым ребром, тебя раздевают догола, сажают на эту доску так, чтобы… как бы это тебе получше объяснить… чтобы она у тебя между ног проходила, и связывают тебя, чтобы ты не мог пошевелиться или сдвинуться, а к ногам привязывают… что-нибудь тяжёлое. О-о, - Феллдир сделал мечтательное лицо, - это так приятно слушать, когда пленник орёт, когда доска врезается ему в промежность и медленно… о, очень медленно, разрезает его напополам… Сньольф побледнел. - А ведь ты можешь избежать всего этого, - продолжал соблазнять его Феллдир. – Я же не прошу тебя предать твоих любимых жрецов, он нет. Нам нет дела до жрецов, пусть сидят у себя в храмах. Нам нужно лишь знать, что было до того, как ты стал жрецом. И впервые пятно на его ауре чуть колыхнулось. - Расскажи, кем ты был, что делал, кто твои родители? А вдруг они не хотели отдавать тебя жрецам? – он сокрушённо покачал головой. – Тогда их следует наказать за это, ты не находишь? - Я… я, - Сньольф облизнул пересохшие губы, - я не помню… Я честно не помню… - пятно шелохнулось с одного края. - А что первое ты помнишь? – Феллдир наподдал в голос мёду. – Какое самое первое твоё воспоминание? - Жрец… Старший жрец Баран[15], - на этом имени Тьярви поспешно зажал себе рот рукой, чтобы не заржать и не сорвать важность момента. Воины же не повели и ухом. - Он стоял передо мной, - торопливо продолжал Сньольф, - и говорил, что я послушник, а он мой повелитель, и что я должен делать то, что он говорит и выполнять любой его приказ. - Хорошо, - неспешно кивнул Феллдир, - а до этого что было? Как ты попал к жрецу Барану? Сам пришёл, или тебя привели? Принесли? На лице Сньольфа отразилась отчаянная работа мысли. - Не помню… Когда я помню, я уже стоял там… Я амулет выкинул… Да, я помню, я выкинул амулет… И… и медведь был, у него копьё из бока торчало… И я послушником одевался, чтобы через речку переправиться, нас жрецы не пускали… Я за яйцами полез, на скалу, там птицы гнездилися, и свалился, меня мамка потом наругала… Там Морфал ещё был, я там… не помню… Пятно шло волнами, сильно изменило свою форму, напоминая теперь куцего осьминога. Аура под ним то становилась ярче, то тускнела, а в один момент, когда Феллдир вкрадчиво поинтересовался у Сньольфа именем его брата, один из выростов «осьминога» оторвался от ауры и растаял. Сньольф неуверенно заявил, что его брат уже посвящён в воины, и что он сам собирался этой осенью проходить посвящение, но его не допустили, потому что он колдун. - Допустим, причина не в этом, - пробормотал Мьоллнир. Воевода действительно и слышать не хотел о посвящении Сньольфа в двенадцать лет, кратко аргументировав, что «не готов». Но причиной было вовсе не то, что он «колдун» - Тойво Сурок, к примеру, тоже был «колдуном», вынужденным постоянно носить амулет, скрывающий его магию, но это не помешало ему в четырнадцать лет с первой же попытки быть посвящённым в воины. Сньольф действительно был не готов – и боевая подготовка хромала, да и характер оставлял желать лучшего. - А имя твоего брата как? – продолжал давить Феллдир. - Абби… Нет, не Абби, Абби сказал, что я колдун, и я выбросил амулет. Это Абби виноват… Потом мамка за это наругала, и я пошёл его искать. - И нашёл? – недобро поинтересовался Йофурр Олафсен. Ещё один вырост растаял, заставив ауру засиять ярче. - Да, нашёл, но не мой… Сньольфа несло, он уже не мог остановиться. Обрывки воспоминаний, сначала куцые, затем всё более связные, складывались в единую канву, наваливались всё больше и больше, не давая передохнуть. В какой-то момент Феллдир кивнул Йофурру Олафсену и отошёл, воины отпустили Сньольфа и развязали ему руки – он этого даже не заметил и продолжил, захлёбываясь воспоминаниями, выплёскивать их на слушающих его воинов. А затем наступил момент, когда он среди всех этих воспоминаний окончательно осознал, где он находится, что с ним произошло и кто он сам, его прорвало, он заревел и бросился на шею к отцу. - Я ничего им не сказал, батя, я ничего им не сказал… Йофурр Олафсен обнимал сына и хмуро и словно бы разочарованно молчал. А вечером, когда воины расположились лагерем в распадке в пяти лигах от храма, из которого они выкрали Сньольфа, он подсел к Феллдиру, долго молчал, хмурился, а потом произнёс: - Ты возьмёшь Сньольфа в ученики? Феллдир поднял глаза и внимательно посмотрел на него. - Он не воин, - тяжело вздохнув, объяснил Йофурр Олафсен. – Ему двенадцать годков уже, а он до сих пор ни рыба, ни мясо. Легко подпадает под чужое мнение, и… Он испугался пыток. Если бы его начали пытать, и он тут же раскололся, я бы это ещё понял, но ты ему только пригрозил, а он и потёк. - Он не сдал Равинбю, - напомнил ему Феллдир. - Я не уверен в этом. Его поили вином, а вино, сам знаешь, туманит голову, он мог проговориться и не помнить об этом. Тем более, что не приучен он к вину. - И ты хочешь отдать его в колдуны, потому что он недостоин быть воином? - Из него не получится хороший воин, так может, из него получится хороший колдун. Если он боится боли, так пусть научится делать так, чтобы у него не болело! Феллдир посмотрел на небо, затянутое низкими серыми тучами. Ночью точно пойдёт дождь, если не снег. - Мой отец принял и признал меня после десяти лет в храме… - Ты воин, колдун, - с неожиданной яростью не дал ему договорить Йофурр Олафсен. – Ты занимаешься своей проклятой магией, ты не посвящён в воины, но у тебя дух воина! Если когда-то случится такое, что Шор призовёт тебя в свою дружину, я не буду удивлён! И если после смерти я встречу тебя в Совнгарде, я тоже не буду удивлён! – Он рыкнул. – Если человек ничего не боится, он воин! Если он боится, но идёт против своего страха, он воин! Но если он боится и потакает своим страхам и слабостям, то в дружине Шора ему нет места! А Сньольф, - он с досадой махнул рукой и ничего не сказал. - Быть колдуном, - почти спокойно произнёс Феллдир, - это тоже работа. Это постоянные тренировки и дисциплина и тела, и ума. - Вот пусть, - сурово ответствовал Йофурр Олафсен, - и учится дисциплине. - Это окончательное решение? - Окончательное будет на тинге, в присутствии воинов и родичей, но я отец, и никто не смеет оспорить мое право решать судьбу сына, который не посвящён в воины или не обзавёлся собственным хозяйством. - Это так, - подтвердил Мьоллнир. Рядом с ними на лапчатник опустился Хакон. - Почему только самые достойные идут в воины? – с горечью произнёс он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему достойно убивать врагов, но недостойно растить хлеб и кормить воинов? - Потому что, - пожал плечами Йофурр Олафсен, - пахать поле может каждый, а чтобы воевать, нужны доблесть и отвага. Хакон свёл брови и ничего не ответил. Всё равно сегодня ночью ему опять приснится, что он пахарь, и хотя бы там он отдохнёт душой. Если бы ещё можно было тем хлебом из сна кормить настоящих людей… ________________________________________ [15] Bah-RaaN, в переводе с драконьего Животное-в-Ярости.