Священная война

Сильно обмороженные Бёрк и Фолькмар – воины из отряда Гьявальда – вернулись через три дня. Фолькмар нёс на себе сизо-лиловое, окоченевшее тело десятника, Бёрк – одного из воинов, который в забытьи стонал. Как они рассказали, их отряд подловил дракона, когда тот спустился посидеть на скалах. Дракон был крупным, побольше тех, которые попадались им последнее время, но защитные амулеты у них были, поэтому воины не стали упускать такой шанс. Но им не повезло – дракон плевался не огнём, а морозом. Один его выдох – и половина воинов превратилась в ледяные статуи. Дракона всё-таки уничтожили, но в живых из двадцати девяти человек остались четверо. Гьявальд умер от тяжёлого обморожения вскоре после боя, Айлифа сумели донести живым. Кетильгерд, Кетиллёг и Феллдир стояли над ним полдня, но в итоге всё же смогли отвоевать его у смерти. Выглядел он страшно, обмороженная и омертвевшая кожа слезала с него пластами, а кусок носа и одно ухо пришлось удалить. Гормлейт и Хакон зашли в лечебницу посмотреть на выживших и послушать их рассказ, когда Айлиф только-только пришёл в себя. Едва не корчась от боли, он осмотрел свои руки, пальцы и ноги, убедился, что всё на месте, и успокоился. – Хакон, вона, без глаза воюет, – с трудом усмехнулся он. – Что я, носом что ли меч держу, али ухом? Кроме как этим драконом отряду Гьявальда, как оказалось, похвастаться было нечем – он был единственным, кого они сумели убить за всё лето. Магов у них в отряде не было, на патрули им было запрещено нападать, а драконы, кроме этого одного, не спускались низко. – Дагбьярта не встречали? – спросил Хакон. – Встречали месяц назад, – ответил Бёрк, распластавшийся на соседней лежанке. – У них погибли четверо. – Где их видели последний раз? – Недалече от Утсприддабена[3]. – Их надо идти искать! – горячо воскликнула Гормлейт. Феллдир, менявший повязку на лице у Фолькмара, глянул на неё. Они на мгновение встретились взглядом, и Гормлейт как-то невесело подумала, что в кои-то века он разделяет её мнение. Причины у них были разные – Феллдир тревожился за Тьярви, а ей… Что таить – ей было плохо сидеть в бездействии. Она беспокоилась и за Дагбьярта, и за остальных воинов, но основной причиной, по которой она была готова хоть прямо сейчас бежать и разыскивать пропавший отряд по всему Скайриму, было то, что её угнетала зимняя тоска. Все заняты, у всех свои дела и заботы, все кому-то нужны, одной ей нечего делать и она никому не нужна. А пойдёт искать Дагбьярта – может быть, им нужна будет их помощь. А если нет – так хоть несколько дней она будет занята походом… – Утсприддабен – это в Истмарке… – нахмурился Хакон. – Могли ещё не поспеть, – согласился Бёрк. – От Истмарка дорога неблизкая, долину Белого Потока нужно обходить, а это и две седмицы может занять. Выпал первый снег, они пошли назад и ещё не поспели… Гормлейт едва не застонала от разочарования. В воображении она уже пробиралась через пургу к воинам, ожидающим её помощи, а эти слова – и вокруг снова зимняя тоска! – Из Ветрарйорда[4] даже вернулись! – она цеплялась за последнюю надежду. – А он дальше Истмарка! – Там зима раньше наступает, – возразил Хакон. – У них с месяца Начала Мороза уже метёт. А в Истмарке земля тёплая, там и зимой тепло бывает. – Подождать ещё треба, – согласился с ним Фолькмар, с трудом шевеля губами из-под повязки. – Вона, в прошлом году Хьёрттоур вернулся ажно к зимнему солнцестоянию. – Они перевалы пройти не могли, – вспомнил Айлиф. – Тама в горах свистало – на дальний дозор вои седмицу добраться не могли. Дык Хьёрттоур месяц ждал погоды. – Да и сейчас свищет, – просветил его Бёрк. – Мы шли – нам боги улыбались, ветер вдоль хребта дул, нас скалы прикрывали. А подует поперёк – и всё, тольки весны ждать. Гормлейт сжала зубы. Весны ждать!.. Слабаки! Снег выпал, ветер подул – они лапки и сложили. Да она и в буран по перевалам и скалам ходила! Когда они с Хаконом вышли из лечебницы, она схватила брата за плечи и развернула к себе: – Ты же не считаешь, что нам нужно сидеть здесь и ждать неизвестно чего?! – Они правы, – степенно возразил он. – Ещё не вышли все сроки. – И ты туда же! – в отчаянии воскликнула она, чувствуя себя обманутой и преданной. – И ты ветра испугался! – Сестра, – он сурово глянул на неё своим единственным глазом, – я не боюсь ветра, ты это знаешь. И ты знаешь, что ты рвёшься искать Дагбьярта не потому, что беспокоишься за него, а потому что тебе нечего делать. Она сжала и разжала кулаки: – Да, это так. Потому что у вас у всех есть семьи, есть свои дела, а моё дело – это война. Не надо мне говорить, что я сама разрушила себе жизнь и что я сама виновата, как ты хочешь это сказать. Это моё дело! Воины вырождаются, они боятся ветра, снега, холода! Перевалы и в метель можно переползти, я это делала! В снегу и в мороз можно ночевать, я это тоже делала! А вам лень! Вам тепло дома, вам сытно дома, а то, что настоящий воин должен в любой момент по первой же нужде пойти и в ветер, и в снег, и в мороз туда, куда зовёт его долг, – это вы забыли! Хакон посмотрел на неё внимательно и испытующе: – Ты знаешь, где сейчас Дагбьярт? И если он покинул Истмарк, то какой дорогой он пошёл назад? Он мог обойти долину Белого Потока с севера. Он мог обойти её с юга. Он мог пойти через неё, если обстоятельства его вынудили. Весной на тинге мы не оговаривали, по какой дороге он будет возвращаться. Он сейчас может быть где угодно от Фолкрита и Рифта до Белого Берега и Хьялмарка. Мы должны взять все восемь сотен воинов и пойти прочёсывать весь Скайрим между Пределом и Истмарком? И как ушат ледяной воды на голову от его слов. – Ты всегда умел гасить огонь, брат… – Слаб тот огонь, который гаснет от первого же дуновения. А кроме этого, сестра, уверена ли ты, что Дагбьярт нуждается в твоей помощи? – Откуда мне это знать? – с горечью отозвалась она. – Это ты у нас всё знаешь! И ты можешь знать, где сейчас Дагбьярт и почему не вернулся! – Я не всё знаю, сестра, далеко не всё. И я не знаю, где Дагбьярт и что его задержало. Я только знаю, что сейчас наша помощь ему не нужна. Если Хакон говорит, что помощь им не нужна, значит, действительно не нужна. Хакон всегда умел знать то, что он знать никак не мог. Гормлейт развернулась и поплелась по тропинке к дороге. Значит, опять её ждут бессмысленные дни, наполненные лишь пустотой… Хакон некоторое время стоял на дороге, глядя в спину сестре, потом повернул голову в сторону длинного дома воинов. Воеводе надо сказать. Сказать, что когда-то они уйдут искать не вернувшегося сотника. Потому что если сейчас его искать не нужно, это не значит, что когда-то позже это не станет нужно. *** … С прошлого раза почти ничего не изменилось. Всё так же лежала недоделанная бочка, скрепленная только одним обручем – надеть второй он не успел. Всё так же сидела на стебле кукурузы улитка, и всё так же наползали на яркое солнце тучи. Ветер усиливался, по степным травам гуляли волны. Хакон посмотрел на бочку, взял в руки молоток, чтобы доделать её, но передумал, отложил инструмент и некоторое время наблюдал за тучей. Затем встал, прошёл вдоль поля, ладонями поглаживая колосья, поднялся на холм. За ним возвышалась Глотка Мира, с вершины которой сверкающим расплавленным серебром стекали серые капли. Хакон подставил ладонь, поймал невесомую каплю, сжал пальцы, разжал – и капля упорхнула с его руки яркой пёстрой бабочкой. Посмотрел вверх, на вершину, вспомнил про бочку и пошёл назад. А около дома его ждал дракон. Сидел на скошенной лужайке, застыв, будто скала – издалека в самом деле похожий на каменный останец. Хакон подошёл к нему, погладил по морде. – Пора, – согласился он… Хакон открыл глаза. Было темно и довольно холодно, за окнами, закрытыми ставнями, выл ветер, угли в очаге едва тлели. Он вылез из-под медвежьей шкуры, сел и спустил ноги на холодный пол. Братья, сёстры и родители спали. Хакон подбросил в очаг тонкое поленце, надел меховые штаны и полукожух, замотал ноги обмотками, обулся, снял со стены меч, собрал походный заплечный мешок и в последний раз глянул на догорающий огонь в очаге. Из родительской спальни раздались тяжёлые шаги, и к очагу вышел Хреин. – Уходишь? – Да. Сотник наклонил голову: – Пусть Шор ведёт тебя верными тропами, сын. Дозоры предупреждены. Утром я скажу Ахти, что вы ушли. Хакон кивнул, открыл тяжёлую низкую дверь и шагнул в колючую вьюжную темноту. Стояла ночь, не было видно ни зги, из темноты словно бы из ниоткуда мёл снег и снова улетал в никуда в темноту. Хакон приладил мешок за плечами и пошёл, сгребая ногами насыпавшийся с вечера снег. В доме Гормлейт было холодно и стыло, аромат жареного мяса смешивался с запахом затхлости, в очаге переливалась красным горка углей. Хакон подошёл к кровати, тронул сестру за плечо и перехватил её руку, занесённую для удара. – Сестра, – он отпустил её запястье. – Это я, Хакон. Пошли. – Куда? – она резко села на кровати, в которой что-то треснуло. – Встречать Дагбьярта. – Ты серьёзно? – Да. Гормлейт вскочила, заметалась по дому, лихорадочно бросая вещи в дорожный мешок. Хакон спокойно подкинул в очаг несколько дровинок, раздул огонь, посмотрел на убогую обстановку, занавеси чёрной паутины в углах, покосившиеся и в одном месте треснувшие стропила крыши, рассохшиеся брёвна стен, которые нужно было законопатить ещё пару лет назад, грязные камни пола, щель в пороге, через которую ветер с улицы задувал снежинки, скапливающиеся у двери небольшим сугробом. Надо будет подправить Гормлейт хату, насколько это возможно зимой. Законопатить хотя бы самые крупные зазоры между брёвнами и эту дыру в пороге. С крышей же… Хакон поднял голову и посмотрел наверх. С крышей сейчас ничего не сделаешь, её полностью перестилать нужно, а это не зимняя работа. И ведь дом совсем новый, лет пять назад Игг вместе с родичами ставил его. И ставили они добротно, на совесть, работать спустя рукава воевода себе не позволял. А выглядит он сейчас как древняя запущенная хибара. Правду, видно, говорят, что дом – это отражение души того, кто в нём живёт. А живёт в нём Гормлейт только зимой, когда в душе у неё… плохо… – Я готова! – Гормлейт затянула последний ремешок кожаного доспеха, накинула на него полукожух и повесила на плечи мешок. Хакон, ни слова ни говоря, поднялся и пошёл на улицу. Дверь тоже надо починить, не закрывается она полностью. На улице всё так же в кромешной тьме мела метель. А в доме Ингвильда и Кетильгерд никто не спал, там жарко горел очаг и пахло какими-то травами. Феллдир, босой и одетый в вышитую ритуальную рубаху, поднимал над очагом пищащего младенца – красного, сморщенного и с болтающейся перевязанной пуповиной. – Огонь-отец, благослови дочь мою Кетильрид, пришедшую сегодня в мир этот. Он на мгновение опустил ребёнка почти в самый огонь и тут же вынул его. Младенец замолчал и чихнул. Кетильгерд, стоявшая наготове с вышитым рушником на руках, приняла новорожденную внучку и унесла её в комнату. – Мир и процветание этому дому, – поклонился Хакон. Феллдир посмотрел на него, на Гормлейт, стоявшую чуть позади брата, кивнул и ушёл вслед за тёщей. Вернулся он быстро, уже переодетый в обычную одежду и неся с собой собранный вещмешок, обулся, надел кожух и подпоясался. – Что за зять у меня, – сплюнул Ингвильд. – Жена дитёнка в дом, а он из дому! Феллдир поклонился ему и первым вышел на улицу. Гормлейт, прежде чем шагнуть за ним, заметила, как Ингвильд вслед ему сложил руку в знак Шора. Ругаться – ругается, а благословить не забывает… ________________________________________ [3] Драконий храм Утсприддабен – сейчас это драконье логово Скелетный Гребень. [4] Ветрарйорд – переводе с исландского – Земля Зимы. Сейчас это владение Винтерхолд. Просто «Винтерхолд» звучит ну совсем уж по-английски.