Священная война

Лето прошлого года повторялось. Люди продолжали переселяться в леса, горы и на северные острова, закапывались под землю, деревни стояли брошенные, поля порастали бурьяном. Магическая защита на драконьих храмах изменилась, так чтобы она могла удерживать не только людей, но и огонь драконов. Повсеместно полыхали деревни и города, сжигаемые если не драконами, то жрецами. Жрецы, как уже давно предвидел Феллдир, для набора рекрутов стали использовать новую тактику – приезжали в селение большим отрядом, брали в заложники детей, и, стоило нордам сделать поползновение к сопротивлению, безжалостно их убивали. А если усмирить людей не помогало и это, создавали магический Круг – и селение мгновенно сгорало дотла. Повстанцы проходили через такие сожжённые деревни, уничтоженные вместе со всеми жителями, – там даже кости рассыпались в пепел… И люди не сопротивлялись. Смотрели на перепуганных детишек, к горлу которых были приставлены мечи драконьих стражников, вспоминали соседние селения, в мгновение ока превращённые в огненный кошмар Обливиона, и не смели пойти наперекор. И повстанцы ничего не могли сделать. Ни против драконов, не спускавшихся на высоту поражения, ни против жрецов. Но если против жрецов ещё была надежда на будущих магов, то как сражаться против драконов? *** – Должен быть выход! – упрямо повторяла Гормлейт, с остервенением полируя лезвие меча, и без того идеально чистое. – Их можно победить! – Как? – Хакон, привалившись к корням дуба, смотрел на огонь. В траве стрекотали кузнечики, в кронах деревьев шелестел ветер, в темноте попискивали летучие мыши. Воины кашеварили и тихо переговаривались. Идиллию летнего вечера нарушал лишь далёкий рёв дракона. – Не знаю! – процедила она сквозь зубы. – Это маги должны знать! Это они на всякие выдумки горазды! – Год-два, – Феллдир не глянул на неё, – и мы сможем брать храмы, по крайней мере, их внешний периметр. Но что делать с драконами, я не знаю. Мы думали, но не смогли придумать ничего, что могло бы заставить их сесть на землю или хотя бы снизиться. Только если использовать против них драконью магию. Она не давалась ему сейчас, как не давалась и тогда, в храме. Драконья магия построена на совершенно других принципах, чем человеческая. В человеческой магии главное – поток энергии, который нужные слова и жесты лишь помогают принять нужную форму, а в драконьей магии главное – Слова. Там не нужна энергия, там не нужны пассы – там нужны только правильное произношение и интонация, но именно их добиться сложнее всего, потому что драконий язык тяжёл и для человеческих ушей, и для человеческого горла. Очень многие Слова люди не смогут выговорить никогда, потому что их голосовые связки не способны воспроизвести нужные звуки. Есть Слова, где человеческое ухо не в состоянии воспринять все нюансы звучания, но горло, даже не слыша их, может воспроизвести. И есть совсем маленькое количество таких, которые и слышны хорошо, и их можно выговорить. Тот же «Фус» относится именно к таким «лёгким» Словам, но как научиться правильно выговаривать его, если никто не может подсказать, как оно должно звучать? Всё, что Феллдир мог вспомнить из храмовых занятий драконьим языком, он вспомнил, но это почти не помогало. Больше пользы было от медитаций, когда он пытался настроиться на Слово и прочувствовать, как оно должно звучать, но не на много. Иногда, во время особо глубоких погружений в себя, ему начинало казаться, что ещё чуть-чуть – и он поймает, как нужно произносить, но это «чуть-чуть» не наступало. Подвижки были – его «Фус» уже на пару вершков сдвигал пёрышко, но сколько лет ему ещё тренироваться, чтобы оно могло сдвигать дракона? Не будет ли слишком поздно? – Драконья магия, – процедила Гормлейт, – принесёт только зло! Шор и Исграмор связались с драконами и просили у них помощи. Посмотри сам, чем обернулась их помощь! – Сестра, – Хакон посмотрел на неё своим единственным глазом, – мы не знаем, что было бы, если бы они не пошли за помощью к Перводракону и Алдуину. Сейчас Скайрим на грани гибели, но, может быть, без их помощи нордов бы уже вообще не было. Мы этого не можем знать. – У Шора и Исграмора был другой выход! И у нас он должен быть! – Может быть, – сурово возразил он, – другой выход есть. Но как мы можем им воспользоваться, если его никто не видит? Я вижу только один выход, сестра, – повернуть против драконов их же оружие, то есть драконью магию… – Ты предлагал ещё подняться на Глотку Мира, – напомнила она. – И просить помощи у очередного дракона! Хотя да – чему может научить дракон, как не драконьей магии! Брат, – она стремительно развернулась к нему, – ты не подумал, что это драконы или жрецы насылают на тебя сны, чтобы заманить нас в ловушку и заставить воспользоваться драконьей магией? Чтобы с её помощью уничтожить нас! – Жрецы на такое не способны, – возразил Феллдир. – Сны – это магия аэдра и даэдра. Драконы, эльфы и люди могут управлять снами, могут видеть то, что хотят, но не могут насылать видения на других. Если сон о Глотке Мира Хакону кто-то насылает, то это аэдра или даэдра. Либо же… – Ну? – требовательно спросила Гормлейт, когда он замолчал. – Либо кто-то из Священной Триады – Создатель, Хранитель… – Или Алдуин! – процедила сквозь зубы Гормлейт. – И выходит, мы сейчас побежим за помощью к Алдуину! Как вы себе это представляете? – На Глотке Мира не Алдуин, – серьёзно и предельно уверенно покачал головой Хакон. – Алдуин… другой. Я имею в виду не внешне, а всей своей сущностью другой. – Они всё равно заодно друг с другом! – стояла на своём Гормлейт. – Папенька Перводракон мог бы удержать сыночка от разрушения мира, если бы хотел! Но он ничего не делает, значит, он с ним заодно! – Откуда ты можешь знать, что Создатель ничего не делает? – взгляд единственного глаза Хакона посуровел. – И откуда ты можешь знать, что Создатель способен удержать Разрушителя, пусть он и отец? «Тебя отец в своё время не смог удержать от Хёггате». Это не прозвучало, но Гормлейт явственно услышала это между слов, которые говорил Хакон. – Это наш мир, брат, – жёстко ответила она. – И мы должны спасать его своими силами. – Просить у кого-то помощи – это не значит перекладывать работу по спасению Скайрима на кого-то. Воин сражается, но он не куёт сам мечи, не шьёт доспехи, не выращивает хлеб. Если у него сломался меч – он идёт к кузнецу. Но это не значит, что он перекладывает на кузнеца обязанность сражаться. Гормлейт встала. – Может быть, тебе действительно, брат, лучше было пахать землю и клепать бочки, а не ходить в дружине Шора, если ты путаешь кузнеца и дракона! Кузнец служит воину, дракон – это враг воина! И никогда настоящий воин не пойдёт на поклон к своему врагу! – Для меня, – тихо и сурово признался Хакон, – действительно было бы лучше пахать землю и клепать бочки. Для меня. Но сейчас не то время, когда можно думать только о себе. Поэтому я здесь, а не на пашне, и делаю то, что должен, а не то, что хочу. Я знаю, что на Глотке Мира наша помощь, и надо будет – я пойду туда. – Тинг не позволит, – с сомнением покачал головой Феллдир. – Я говорил с воеводой и с Хреином. Да, тинг не позволит, вернее, позволит, когда уже будет поздно, как было с твоими учениками. И мы снова потеряем несколько лет и сотни и тысячи сожжённых нордов. И Ахти… позволил мне действовать, как я посчитаю нужным. – Когда ты пойдёшь туда? – Феллдир прикрыл глаза. – Не знаю. Но придёт время – и я пойду. – За спиной всех воинов! – едва не задохнулась от возмущения Гормлейт. Хакон сурово глянул на неё. – Я не имею права вести за собой туда воинов. Но никто не может мне запретить идти туда самому. Я обязан подчиняться своему десятнику, сотнику и воеводе. Но я свободный воин, и никто не имеет права меня задержать, если мне нужно покинуть селение по своим делам в небоевое время. – Ты совершаешь ошибку, брат! – Возможно. Если это так, я готов отвечать за неё перед людьми и перед богами. *** С драконом им повезло. Тот имел глупость напасть на мамонтов, которые забрели на Илиналту попить воды. А мамонтов пас великан, который метнул в дракона сначала дубинку, затем выдрал с корнем две сосны и тоже швырнул в него. В итоге крылатая тварь, заваливаясь попеременно то на левое, то на правое крыло, под моросящим дождём полетела от него в сторону леса. – За ним! – рявкнул Мьоллнир, хватаясь за лук. Три десятка воинов скатились с мокрого пригорка и, петляя между деревьями, помчались ему наперерез. Гормлейт на ходу раскрутила пращу, Феллдир в последний момент успел магически дёрнуть камень, и тот с силой ударил дракона в раненое крыло, заставив его просесть вниз саженей на пять. Воины мгновенно воспользовались этим, и в дракона полетел залп камней и стрел. Стрелы застряли в брюхе и шее, камни окончательно перебили крыло, и дракон рухнул на землю, ломая ёлки и застревая в стволах. Воины, выхватив мечи, ринулись к нему. Феллдир, поймав пламя в его пасти, метнул туда водяной шар, мгновенно превратившийся в пар, а Мьоллнир и Несбьорн, пользуясь тем, что дракон временно дезориентирован, прыгнули ему под шею. Феллдир коротко глянул на Хакона, не принимавшего участия в битве. Молодой воин кивнул. Мьоллнир и Несбьорн слаженным ударом пронзили мечами глотку дракона, и Феллдир поймал взгляд умирающей твари. … Боль. Боль, тоска и отчаяние. И полная чернота вокруг. Чернота не пускает домой, не даёт видеть путь, не даёт отдохнуть. При жизни чернота, после смерти чернота, и опять бессмысленная жизнь и снова чернота. И конца этому нет. Чтобы вырваться из этой черноты, нужно что-то вспомнить, но довлеющая над памятью чернота не даёт вспомнить, что нужно вспомнить… Хакон подхватил осевшего на землю Феллдира, похлопал его по щекам. Маг поднял на него глаза, проморгался, прогоняя наваждение давящей черноты. – Спасибо, – он провёл рукой по лицу, отрешённо посмотрел, как воины добивают ещё слабо трепыхающегося дракона. Боль и чернота. И что-то надо вспомнить, чтобы вырваться из неё… Раньше такого не было. Раньше взгляд дракона сулил силу, могущество и знания, теперь же он выражал отчаяние. Они посмотрели на ликующих воинов, на Гормлейт, с досадой пнувшей лапу дракона, на крылатую тварь, неподвижно распростёртую среди поломанных елей. Небо моросило мелким дождём, желтели листья на берёзах, кое-где попадавшихся среди елей. – Это третий дракон за всё лето, – Хакон отвёл глаза от дракона. – Двадцать отрядов за всё лето убили лишь троих драконов. И всего пять жреческих посольств. До зимы, может быть, счёт станет больше, но не намного. Феллдир поднялся с мокрой земли и подошёл к дракону. Тот был невнятного красновато-серого цвета с рогоподобным выростом на носу и совершенно без каких-либо особых примет. И аура – почти совершенно чёрная, и лишь по краям её кое-где просматривались тёмно-серые нити, ещё не почерневшие окончательно... Дракон перед смертью думал о черноте, которая заполоняет всё вокруг… И Уско сын Орвокки, внезапно вспомнил Феллдир, говорил, что небо чёрное. Когда его душу вынули из тела и до того, когда её вернули назад, он был… где-то, где тоже было черно. Это взаимосвязано как-то?