Священная война

К стране безысходной, земле обширной Создателя сын, Тид-Эгвир, брата дух склонил, К пути, в котором вошедший лишается света, Туда, где питье его – прах и еда его – глина, Рёк он: «Бессмертный, стань смертным...» Голос Хакона звучал спокойно, размеренно, чуть нараспев, подражая манере скальдов. Единственная свеча на столе прогорела больше чем наполовину, огонёк её временами подрагивал, отчего по стенам, ещё не покрывшимися многолетней копотью, начинали плясать алые блики. Угли в очаге переливали красным, распространяя по избе блаженное тепло. Где-то в углу тенькал сверчок, отчего-то проснувшийся среди зимы, время от времени пестик, которым Кетиллёг толкла бородатый мох, легонько стукал о края ступки. На улице завывал ветер, наметая сугробы снега, а в доме пахло травами, мёдом и свежим деревом. – Что значит «Бессмертный, стань смертным»? – спросила Дагню, вытягивая из иголки нитку и распуская несколько последних стежков на вышивке. – «Умри», – предположил Тойво, шилом аккуратно накалывая дырочки вдоль заготовки сапога. Феллдир, ссыпавший растёртый мох в туесок, пожал плечами: – В драконьей литературе помимо «внешнего» смысла, может быть ещё несколько смыслов. Эта строфа может означать, что дракон убил врага, а может означать, что он уговорил его умереть в теле дракона и родиться в теле человека. А может... Имя Тид-Эгвир означает «Владыка времени и смены пор года», и здесь могло подразумеваться, что он повернул колесо времени к зиме. – Какая чушь, – хмуро бросила Гормлейт. Она лежала на скамейке, завернувшись в тёплую медвежью шкуру. Четыре дня назад они вернулись с Глотки Мира, и подъём вышел на редкость неудачным. Мало того, что у неё опять ничего не получалось, хотя даже Хакон уже свободно Кричал огнём, а у неё в лучшем случае теплел воздух, так она ещё и умудрилась простудиться. Она, Гормлейт, которая могла спать в снегу, грызть лёд и быть здоровее здоровых, свалилась от какого-то сквозняка! Феллдир и Хакон, правда, утверждали, что виной её болезни не сквозняк, а атмосфера на вершине Глотки Мира и аура Хранителя, которая тяжело переносится людьми, тем более, что пробыли они там очень долго – две седмицы. Но ни Феллдир, ни Хакон даже не чихнули, а она из-за горячки не могла идти вниз – мужчины попеременно несли её на закорках. И здесь – прошло уже четыре дня, а она до сих пор чувствует себя лужицей горячего киселя, разлитого по этой проклятой скамейке!.. Хакон перелистнул страницу. Ворот Миров, едва достигнув, Ниддал уста открыл, вещает, К сторожу врат обращает слово: «Открой ворота, дай мне войти». Малуша, сидевшая около очага, сунула кончик спицы в угли, чтобы накалить её. Рисунок на куске доски, который она старательно выжигала уже который вечер, постепенно становился похожим на какой-то пейзаж – горы, облака, озеро... – Может, – предположила она, доставая спицу и рассматривая её покрасневший кончик, – этот Ниддал в мир драконов хотел войти? Раз ворота миров, сторож? – Скорее, наоборот, – подумав, возразила Валька, легонько угольком подрисовывая рисунок на вышивке Дагню. – «Бессмертный, стань смертным» – разве смертные могут жить в мире драконов? Огонёк на свече опал, стало темнее. Рёде, отложив нож и заготовку будущей деревянной ложки, взял щипцы и снял с фитиля нагар. Огонёк воспрянул и загорелся сильнее. Тид-Эгвир уста открыл и вещает, Обращается он к великому Ниддалу: «Постой, брат, остановись в двери, Стань из неограниченного ограниченным». – За такое в морду бить надо, – хмуро процедила Гормлейт. – Хотя это драконы, что с них взять. Лучше бы Хакон почитал что-нибудь из героических сказаний. Но сегодня вечером ученики Феллдира заявили, что героические баллады они уже слышали по много раз, и потребовали чего-нибудь новенького, и Феллдир принёс эту книжонку с драконьими сказаниями, отобранную когда-то у какого-то патруля. И она сейчас вынуждена слушать эту чушь! Вернее, конечно, её никто не заставляет, она вольна встать и уйти в свой дом, где они жили с Хаконом, но там опять её ждёт призрак зимнего ничегонеделания, а пойти в лес тренировать Крики – ещё сил нет. Вот пройдёт горячка – и не нужно будет выслушивать эти драконьи бредни вместо того, чтобы охотиться или хотя бы тренировать Крики! Входит Ниддал в первые Врата миров – Большую тиару с головы снимает. Входит Ниддал во вторые Врата миров – Большие подвески из ушей вынимает, В третьи Врата Миров он входит – Убирает кольцо со своих уст... Как бабы эти драконы, право слово! Тиары, серьги, кольца... Тид-Эгвир уста открыл, вещает, К Ниддалу-дракону обращает слово: «Из вневременного стань временным»... – Странно, – признал Феллдир, собирая крупицы просыпавшегося мха со стола. – Последние слова, по логике, должен был говорить Создатель. – Где ты видел у драконов логику? – Гормлейт плотнее завернулась в шкуру, чувствуя, что её опять начинает знобить. – У них же всё не как у людей. – Но логика своя есть, – возразил Хакон, – пусть она нам и не понятна. – А почему Создатель? – полюбопытствовала Валька, откусывая нитку. – Потому что то, что здесь описано, это схождение дракона в мир людей. Он умирает драконом – «Бессмертный, стань смертным», отказывается от своей драконьей сущности – «Стань из неограниченного ограниченным». То, что он снимает тиару, серьги и губное кольцо, означает, что он отказывается от Знаний, ясного слышания и Голоса. «Из вневременного стать временным» – это значит, он принимает смертное человеческое тело и рождается человеком. Но чтобы принять тело другой расы, нужно... благословение Создателя. Без него дракон не сможет стать драконорождённым. – Так, может, – предположила Валька, – здесь не этот смысл? Ты же сам сказал, что смыслов может быть несколько? Феллдир забрал у Хакона книгу, поднёс её к свече и вгляделся в имя Тид-Эгвира, полистал, нашёл, где он упоминается ещё. Нет, здесь точно изначально было написано именно это имя – никаких следов ни соскабливания, ни стирания нигде не было. Хотя кто знает, когда книга была написана или переписана – может быть, в изначальной версии здесь был именно Создатель. И упал Ниддал на землю, И сложил Ниддал крылья, Слабость сковала члены его – Не поднимают крылья его в небо. Сердце его помутилось – Не поднимает Голос его в небо... Не похоже на то, что это рассказ о том, как Ниддал стал человеком. Рождение драконорождённым в драконьих сказаниях описывается другими фразами. В одни врата Ниддал вышел – вернул тиару на голову свою, Во вторые врата Ниддал вышел – вернул подвески ушам своим В третьи врата Ниддал вышел – вернул кольцо устам своим... И взлетел Ниддал-дракон в высокое небо, И расправил Ниддал-дракон широкие крылья, И исторг Ниддал-дракон Голос творения...[7] Ученики вопросительно смотрели на Феллдира, уже догадываясь, что здесь точно описана не попытка дракона стать драконорождённым, по крайней мере, не удачная попытка, потому что не может драконорождённый снова стать драконом. – Не может, – задумчиво подтвердил Феллдир. Это сказание он читал давно, ещё в храме, в памяти отложились отдельные эпизоды, но тогда он прочитал его, решил, что речь идёт о становлении драконорождённого, а нестыковки не воспринял. А сейчас все его знания чётко твердили – здесь рассказывается не о перерождении в человека. Может быть, сказание относится к тем древним временам, когда драконы ещё могли перерождаться драконами? И здесь описывается именно оно? Кетиллёг сняла с углей маленький котелок, потрогала зелье пальцем, перелила его в глиняную кружку и поднесла Гормлейт. Та неохотно села, приняла из её рук кружку, некоторое время погрела об неё ладони, а затем в несколько больших глотков выпила горячее пряное зелье. По пищеводу и желудку побежало приятное тепло. – Давайте уже расходиться, – тайком зевнула Дагню, втыкая иголку в вышивку. Феллдир ссыпал в туесок последнюю горсть растолчённого мха и кивнул. *** ... Колосящиеся поля ходили волнами под сильным горячим ветром. Вдалеке на западе синели пики гор, а во все остальные стороны расходились, казавшиеся бескрайними, холмистые степи и поля. Солнце висело над самой головой, бездонное лазурное небо, более светлое около солнца и более тёмное у горизонта, отражалось в водах широкой, спокойной полноводной реки, так не похожей на узкие, порожистые и стремительные речушки Скайрима. И в этом небе кипел бой. Два дракона – огромных, со сверкающей на солнце чешуёй – кружили друг около друга и Говорили. Звуки, переплетённые с самой природой, проносились над землёй ветром, колыхали поля, и казалось, под этим ветром меняется всё вокруг. Только что Хакон стоял на небольшом холмике на берегу реки, а теперь за его спиной возвышался светлый лес из незнакомых деревьев, и равнина вокруг из холмистой стала совершенно плоской. Река на глазах меняла своё русло, построила широкую излучину, поросшую зелёной сочной травой. Небо затянули облака и почти тут же пропали. – Прими мою победу, брат... – Прими МОЮ победу, брат! По земле пронёсся вихрь, под которым пропала трава, сменившись каменистой тундрой, похожей на тундры Скайрима, солнце стояло уже не в зените, а едва виднелось из-за горизонта, ветер из тёплого стал холодным: – Стань из бессмертного смертным, брат! Земля тянет к дракону невидимые руки, и Хакон видит, как он бьётся, пытаясь вырваться из ставшего непреодолимым притяжения земли... *** Утро было привычно пасмурным и снежным. Который день мела метель, наметая огромные сугробы и засыпая глухие иварстедские леса и спрятавшийся среди них хутор на десяток хат. Хакон некоторое время лежал в постели, накрытый тяжёлой медвежьей шкурой, слушал учащённое дыхание ещё спавшей сестры, вой вьюги за стенами, смотрел на серый утренний сумрак, медленно заполняющий дом. Очаг давно погас, лишь его каменные бортики сохраняли тепло, не давая избе простынуть за долгую холодную ночь. Хакон встал, натянул меховые штаны и кафтан, раскопал угли, добравшись до горячих, подбросил в них стружки и тонких веточек, подул, раздувая крошечный огонёк, подложил веточек потолще и некоторое время смотрел, как, потрескивая, разгорается очаг, наполняя хату светом и теплом. Взял из поленницы, сложенной у дальней стены, несколько поленцев, поставил их шалашиком над огнём, а сам, обувшись и набросив короткий меховой плащ, с трудом открыл примёрзшую за ночь дверь, сдвинул наметенный под ней сугроб и, проваливаясь по колено в снегу и прикрывая лицо капюшоном, побрёл к домику, где жили ученики Феллдира. В тёмных и холодных сенях он отряхнулся от снега, снял сапоги и прошёл в дом. Там было светло, тепло и никто не спал. На очаге в подвешенном над ним котле булькала ячменная каша, которую как раз помешивала Дагню, Малуша расставляла на столе тарелки, Тойво и Рёде складывали рассыпавшуюся поленницу. – Мир этому дому, – коротко склонил голову Хакон. – Где Феллдир? Девушки и парни одновременно указали ему на дверь, ведущую в комнату для медитаций. Хакон прошёл туда. Там царил полумрак, разгоняемый лишь одной свечой, Агнар после медитации ещё лежал на своём тюфяке, около него на корточках сидел Феллдир и всматривался в его ауру. – Мы вчера читали сказание о Ниддале, – Хакон привычно поправил повязку на правом глазу. – Как звучат по-драконьи те фразы, которые говорил ему Тид-Эгвир? Феллдир посмотрел на него: – Я могу понимать написанные драконьи слова, – заметил он, – но выговаривать я могу только те, что мы учили с Хранителем. – Я неправильно выразился, – Хакон свёл брови. – Можем ли выговорить те фразы мы? Феллдир некоторое время думал, затем направился из комнаты. В тёмных холодных сенцах он обулся, набросил на плечи кожух, и они с Хаконом, прикрываясь от метели, направились к дому Феллдира. Там тоже никто не спал, маленькие Бьяре и Кетильрид играли около очага с шишками, Кетиллёг ухватом вынимала из очага закопченный чугунок с гречневой кашей. Феллдир, а за ним и Хакон спустились в подвал, Феллдир зажёг магический светлячок, нашёл на полке давешнюю книгу в потрёпанном кожаном переплёте, раскрыл её и аккуратно перелистнул желтоватые страницы, выискивая нужное место. Нашёл – и глянул на оригинальный текст на соседней странице. – Это слово «Джоор», – определил он. И словно бы чем-то неприятным дохнуло от этого сочетания звуков... Он передал раскрытую книгу Хакону, вытащил словарь драконьего языка и отыскал в нём нужное слово. – Здесь написано, что его возможно произнести, – кивнул он. – Но оно считается сложным... Зачем оно нам? Оно не убьёт дракона. – Дракона убьют воины, – кивнул Хакон, – а это слово поможет спустить его на землю. Феллдир некоторое время пристально смотрел на него, затем опустил голову, прикрыл глаза и мысленно произнёс «Джоор». Глянул, как в словаре описано его произношение, добавил восходящий тон в последний слог. Неприятно... тесно, что ли, тяжело... – Ты уверен? ... Бьётся в невидимых объятьях земли дракон, не в силах взлететь... – Да.