Священная война

Храм Гейрмунд располагался неудобно – на острове в долине, где Трева, бравшая начало в озере Хоннит и текшая с юго-запада, круто поворачивала на северо-восток и на месте поворота разделялась на два рукава, разрезанные крутым скалистым островком. На этом острове и возвышался Гейрмунд – не очень крупный храм с двумя десятками старших драконьих жрецов, шестью десятками младших и сотней послушников. И оплетённый семислойной защитой на пяти стихиях. Может быть, воины начали бы не с Гейрмунда, а нашли бы другой храм, к которому подобраться было бы проще, но этот вопрос решила неожиданная встреча... Долина Гейрмунда была плодородной, впрочем, как и все земли в Рифте. Трева несла из Хоннита богатый жирный ил, во время весенних разливов оседавший на берегах, на которых потом обильно росли ячмень, рожь и пшеница. Чуть дальше от реки возделывали овощи, а на холмах раскинулись яблоневые и сливовые сады. Заселена долина была густо: до того, как драконы начали жечь Скайрим, здесь насчитывалось полтора десятка крупных деревень и небольшой городок Нильхейм, живший в основном продажей зерна, овощей и фруктов в северные холды Скайрима. Сейчас же на месте Нильхейма возвышались лишь оплавленные и полуразрушенные каменные стены, на которых уже начинали подниматься молодые берёзки, из полутора десятка деревень осталось только семь, часть полей, в том числе и плодородных прибрежных, была заброшена, поросла бурьяном, и на них паслись дикие горные козы. Феллдир, переодевшись победнее и погрязнее, ополоснув рот вином и слегка пошатываясь, направился по разбитой просёлочной дороге к деревеньке, расположенной на противоположном берегу от храма. Вдоль берега сушились рыбацкие снасти, горели костры, на которых коптилась рыба, а рыбаки варили нехитрый ужин. Солнце уже зашло за лес, на небе высыпали первые звёздочки, выглянул из-за гор красноватый серп Массера, с реки потянуло прохладой. У входа в деревню на виселице болтался мужской труп – совсем ещё свежий, почти без трупных пятен и едва начавший опухать, под ним, спрятанная между двух камней, стояла наполовину прогоревшая восковая свеча. Под виселицей были разбросаны кости по меньшей мере пяти человек, на некоторых черепах ещё сохранились волосы и бороды. Хаты, тянувшиеся вдоль единственной улицы, как одна были старыми и покосившимися. В таверне – такой же старой, насквозь прокопчённой и гнилой от постоянных паводков, с земляным полом, на который были брошены грязные и гнилые пучки соломы – Феллдир несколько заплетающимся языком попросил у трактирщика вина и закуски. Трактирщик – вроде бы ещё молодой, но с уже потухшим взглядом, выражавшим лишь тупое равнодушие – без каких-либо эмоций принёс выщербленную кружку вина и плохо вымытое блюдо с нарезанными кусками вяленого лосося. Феллдир некоторое время пьяным взглядом рассматривал полупустой трактир, выбирая, куда бы сесть, затем сгрёб вино и лосося и, покачиваясь, направился к одному из столов у стен. Эта деревенька была ближе всего к храму, на острове поселений не было. Но прощупать отсюда магическую защиту оказалось невозможно – слишком далеко. Отголоски её чувствовались, Феллдир улавливал пропорции стихий и характер плетений, но чёткой картины снять было нельзя. Таверна стояла практически на берегу, но ширина рукава здесь составляла около сорока саженей, а к тому же храм стоял не у самой воды, а ещё саженях в ста от неё, и в итоге сто сорок саженей до магической защиты... Нет, слишком далеко. Нужно выбирать ночь потемнее и плыть на остров. Селян и рыбаков в таверне постепенно прибавлялось. Хмурые люди брали у трактирщика кислое, отдающее уксусом вино, вяленого лосося и мрачно говорили о видах на урожай, о клёве рыбы, о том, что вдова повешенного снова тайком зажгла свечу под виселицей и что за это могут ещё кого-нибудь повесить. Обсуждали дракона, который сжёг очередную деревеньку, беженцев, обосновавшихся на одном из старых пепелищ... А потом стукнула дверь, и все разговоры практически мгновенно смолкли – на пороге появились трое послушников. Если они перебрались через стену храма и реку так, что их не заметили, значит, за ними нужно проследить и выяснить, каким путём они прошли. Или стража их видела, но закрыла на них глаза – этим тоже можно воспользоваться… Один послушник был совсем молоденьким – лет десяти. Странно кособочился, словно бы у него была повреждена спина, и подволакивал правую ногу. Не жилец, такого в течение пары лет прибьют – не жрецы, так свои же послушники. Хотя аура магически сильная, яркая. Второй был постарше, лет шестнадцати, крупный, плотный, с квадратным лицом, на котором застыло презрительное выражение. Этот слабый, посвящения не переживёт. А вот третий... Лет двадцати, высокий, болезненно худой, постоянно улыбающийся левой частью рта. Когда на него упал свет очага, то стало ясно, что это не улыбка, а что его рот не так давно был разорван и ещё не сросся настолько, чтобы шрам полностью зарубцевался. Гладко выбритое в веснушках лицо и тяжёлый усталый взгляд. Четыре года назад не было ни этой болезненной худобы, ни разорванного рта, ни усталости во взгляде. Но не признать бывшего ученика, без вести пропавшего четыре года назад где-то между Пределом и Рифтом, Феллдир не мог. Аура достаточно структурирована, значит, в храме он давно, скорее всего, все эти четыре года. Заклинания подчинения на ауре нет, значит, послушничество принял добровольно. И за эти четыре года жрецы не нашли их селения в горах Предела, значит, Халли их не предал. А раз он жив, значит, жрецы не заподозрили, что он связан с повстанцами. Скорее всего на своём пути в Рифт тогда, четыре года назад, он попался жрецам, а амулета, скрывающего ауру, на нём по каким-то причинам не оказалось. Феллдир постоянно внушал магическим детям селения, что если они попадут к жрецам, чтобы соглашались на послушничество, потому что иначе к ним применят драконье заклинание подчинения, и они потеряют себя. А если согласятся, то останутся собой и через некоторое время смогут сбежать. Но почему Халли не бежал? Бесхарактерным, как Сньольф, он не был; привыкшим оглядываться на остальных – это да, но не тряпкой, плывущей по течению. И в его характере было бы долго колебаться, но всё же решиться. Но не четыре же года колебаться... Послушники молча среди такого же молчания прошли к стойке и бросили на прилавок несколько монет. Трактирщик, так же не сказав ни слова и ничего не спросив, сгрёб монеты и равнодушно выставил им три кружки вина и тарелку жареной рыбы с картофелем – судя по всему, эти послушники появлялись здесь не первый раз и всё время заказывали одно и то же. Окинули взглядом таверну, отчего селяне опустили головы, стараясь не встречаться с ними взглядом, и направились к столу, занимаемому Феллдиром. – Освобождай место, быдло, – грубо потребовал коренастый, швыряя на стол тарелку. Феллдир суетливо закивал: – Да-да, ко... ик... конечно, господа хорошие... да-да, вот, я сейчас, сейчас... Он трясущимися руками забрал уже пустые кружку и тарелку и, заметно покачиваясь и придерживаясь на всякий случай за мебель, вернул их трактирщику. Хотелось посидеть ещё, понаблюдать за этой троицей, но он, как простой селянин, должен бояться жрецов – а простолюдины не делали различий между жрецами и послушниками – а потому поспешить убраться долой с их глаз, чтобы не попасться им под горячую руку. Другие выпивохи уже тоже начали потихоньку разбегаться, стараясь делать это незаметно и бесшумно, а потому Феллдир, шатаясь и бурча себе под нос, что жена, дура, опять рыбу недосолила, добрался до двери, сфокусировал глаза на её ручке, глубокомысленно произнёс: «Ага», со второй попытки открыл дверь и кулём вывалился на улицу, успев поймать застывший взгляд Халли, направленный на него. Узнал. На улице уже было темно, серп Массера заливал всё тусклым красноватым светом, в темноте журчала река, где-то за околицей лаяли собаки. Сейчас бы спрятаться и проследить, куда уйдут послушники, но прятаться в темноте в незнакомой деревне по чужим дворам – вряд ли хорошая идея. Поэтому Феллдир постоял немного на террасе, покачиваясь, придерживаясь за дверной косяк и бубня себе под нос про недосоленную рыбу, затем, икнув, поплёлся вперёд. Упёрся в яблоню, растущую у чьего-то забора, чихнул, не удержался от этого чиха на ногах и повалился к её корням. Попытался встать, но передумал, устроился поудобнее и смежил глаза. В темноте не видно, закрыты у него глаза или только прикрыты, поэтому для пущей маскировки он засопел, временами всхрапывая, и внимательно наблюдал за дверью таверны. Ждать пришлось около часа. За это время мимо него прошла селянка с козой и несколько селян, не обратив на валяющегося под деревом пьяницу никакого внимания. Серп Массера поднимался всё выше, стрекотали в траве кузнечики, зудели комары, а за рекой на фоне звёздного неба чернели массивные стены и крыши драконьего храма. И словно бы тьма окутывала их, та самая, которую он видел в глазах драконов перед их смертью. Глянешь обычным взглядом – ничего, магическим – только привычная чёрная дымка, а расслабишься – и встаёт в ощущениях тягучая удушающая тьма, накрывающая не только храм, но и эту деревеньку, и всю долину, и весь Скайрим... Послушники вышли из таверны, когда Феллдир уже подумывал, может, стоит «проснуться» и почесаться – лоб, щёки и нос комары облепили плотно и зудели, запутавшись в бороде. Халли – он в темноте узнавался по высокому росту – вышел на середину разбитой дороги, осмотрелся, надменно задрав подбородок, а затем решительно направился к сопящему под яблоней Феллдиру. – А ну встать, быдло! – заорал он, для пущей убедительности зажигая на ладони огонёк. Магия хорошая, послушная, пусть ещё и несколько медленная. Немного ему осталось до посвящения в младшие жрецы. Феллдир открыл глаза, увидел перед собой «жреца» и мелко затрясся: – Да-да, господин, да-да, ко-ко... конечно... – Быстрее! Лицо перекошено от ярости и презрения, только глаза – трезвые и настороженные. – Да-да, я сейчас... Вот сейчас... Он суетливо, придерживаясь за ствол, поднялся на ноги, Халли схватил его за грудки и припёр к дереву: – Ещё раз, быдло, – прокричал он ему в лицо, – посмеешь медлить уступить место, тебе не жить! И добавил еле слышно, почти не раскрывая рта: – Завтра вечером около камня-хранителя. Возьми бутылку вина. Феллдир истово закивал: – Да-да, господин хороший, конечно, всенепременно... Я... Я же не со зла, я так... пьяный был... Вот, жена, дура, рыбу недосолила... Халли не стал дослушивать его лепет, отшвырнул от себя – слабо, силы в руках явно мало – и вернулся к своим приятелям, ждавших его посреди дороги. Феллдир поспешно отполз в тень забора, проследил, как послушники быстро уходят по дороге к околице, поднялся на ноги и, бурча себе под нос молитвы Кин вперемешку с проклятиям комарам, поспешил ретироваться, не забывая пошатываться, в противоположную сторону. *** Вестгейр, когда Феллдир спросил его о камне-хранителе, думал долго, но в итоге решил, что речь идёт о старом святилище Кин в полуверсте от той деревеньки, где Феллдир повстречался с Халли. От того святилища только и остался, что алтарный камень, к которому селяне ещё изредка приходили просить благословения. Мьоллнир, Хакон, Вестгейр и Тьярви в сумерках, поодиночке и окольными путями добрались до заросшего высоким чертополохом алтарного камня Кин и схоронились в отдалении за камнями и деревьями, чтобы их не было видно, и вне пределов действия поискового заклинания – всё же никто не был до конца уверен, что Халли на их стороне, и что это не ловушка. Если бы Халли хотел, он мог бы предать их и раньше, и если он этого не сделал, скорее всего, предательства он не замышляет, но бережёного и боги берегут. Феллдир ладонью смёл мусор с камня, насыпал на него горсть ржаных зёрен и сел около него на колени. Как и вчера, стрекотали в траве кузнечики, зудели в сыром воздухе комары да плескалась в отдалении река. Слабый ветерок легко шелестел листьями деревьев, а вокруг алтаря, казалось, разливается лёгкое зеленоватое сияние, разгоняющее тьму, заполнившую весь Скайрим. Даже дышалось здесь словно бы легче. Тяжеловатые шаги и шуршание раздвигаемой травы он услышал издалека. Признаков творимой магии не было, и Феллдир, чутко прислушиваясь к окружающим звукам и магическому фону, ждал, не поднимаясь с колен, у алтаря. Высокая, болезненно худая фигура появилась из бурьяна, обрисовавшись на фоне темнеющего неба. Феллдир повернул голову. – Узнал? – голос Халли был усталым. Ни напряжения, ни беспокойства – только усталость. – Узнал, – спокойно подтвердил Феллдир. Халли сел на какой-то камень, выступавший из земли – то ли принесённый с гор, то ли оставшийся от святилища – уже и не разобрать. – Я тогда попался жрецам, – бесцветно сказал он. – Совершенно по-глупому. Зашёл в Паланут купить хлеба, и у меня ботинок развалился. И подвязать нечем было, вот я и снял шнурок с амулета, подвязал ботинок, а амулет в карман бросил. И надо было тому случиться, что через городишко тот драконий патруль проходил, магических детей искал. Я руку в карман – а там дырка, амулет выкатился, я и не заметил, где и когда. Меня спросили, согласен ли я принять послушничество, я поломался для вида... не очень уверенно, чтобы они своё заклинание на меня не применили, и согласился. Думал, подожду полгода, как ты говорил, и сбегу. – Почему не сбежал? – Круговая порука: если один сбегает – двух других отдают под пытки. Через месяц после того, как меня привезли в храм, один из наших сбежал. И троих послушников отдали некромантам. Они пять дней умирали в мучениях. И то умерли, потому что им кто-то помог: пока никто не видел, кинули в их клетки хлебные шарики с ядом. Я... среди послушников всякие есть, и хорошие, и сволочи. И всегда на развлечения некромантам отдают хороших, а всякая сволота остаётся. Я не смог. У меня слабый характер, я это знаю. Бывало, совсем худо становилось, думал, всё, сбегу, и пусть горит оно всё ясным пламенем. А посмотрю на приятелей – хороших, которые помогали мне, прикрывали, если надо было – представлю, что кого-то из них, если я сбегу, будут заживо резать на куски и поить кипящим маслом... Я не смог... Стрекотали кузнечики, зудели комары, плескалась река. Тёплый ветерок покачивал высокие травы. – На храме две внешние защиты, – всё так же бесцветно продолжил Халли, – между ними дырка где-то в сажень. Держится она не только на верховном жреце, но и на старших, не знаю только, на всех или только на некоторых. Семь слоёв на обеих, пять стихий. Внутренний периметр храма тоже под защитой, и там уже драконья магия вплетена, чёрная такая. Под рекой есть подземный проход, мы по нему и ходим сюда развеяться. Здесь легче дышится, а в храме – словно воздуха не хватает: и нормально дышишь, и кажется, что задыхаешься всё время. Тот проход – один из коридоров крипты, его затапливает, поэтому там не хоронят. И там защита есть, но не везде, её можно обойти. Вот мы там и ходим. – Сколько людей в храме? – Верховный, двадцать один старший, шестьдесят три младших. Послушников... не знаю, они постоянно меняются, кто-то умирает, кого-то новенького привозят. Примерно сотня. И стражников... они делятся на три сотни, но сдается мне, что сотни там не полные, может, по восемьдесят-девяносто человек каждая. Верховный и старшие не могут покидать внутренний периметр. Там, как мне говорили, какая-то магия, что не выпускает их. Двадцать один старший и шестьдесят три младших. Это много. Но даже если они подождут ещё год-другой, чтобы окрепли маги, мало что изменится. Если старшие жрецы не могут выйти из внутреннего периметра, это с одной стороны упрощает дело, потому что во внутреннем дворе они схлестнутся только с младшими. Но с другой стороны усложняет – повстанцы тоже не смогут добраться до старших жрецов. Что делать? Ждать – уже не решение... – Говорят, – Халли смотрел в никуда, – Алдуин даровал какой-то артефакт, чтобы старшие жрецы могли жить вечно. Я стараюсь подслушивать, потому что надеялся, что когда-нибудь вы придёте захватывать Гейрмунд, и я смогу помочь. Это единственное, что греет меня. И если меня убьют – это уже не страшно. Это удача – умереть относительно быстро и не очень болезненно. Спрашивать не могу, сам понимаешь, лишний вопрос – и я буду умирать долго и мучительно. – Этот артефакт – у всех старших жрецов? – Я слышал, что королю-дракону Двинхонкею Алдуин отказался его давать. Значит, я думаю, что если королю-дракону не дал, то и старшим жрецам тоже не всем. – Двинхонкей до сих пор жив?! Двадцать пять лет на драконьем троне – не может столько быть! – Он сейчас король-дракон, – поправил Халли. – Я слышал от младших жрецов, которые видели его, что он уже мумия давно, но ещё не умер. – Откуда столько драконов в Скайриме? Халли ответил не сразу. – К нам несколько раз приезжал Йолмир… – произнёс наконец он. – Знаешь такого? – Кто ж не знает Йолмира? – Он был верховным жрецом Фолгунтура… – Был? – не смог скрыть удивления Феллдир. – Был, потом его сняли, сказали быть при короле-драконе. Он варит ему какие-то зелья. И ездит по храмам. Остальные старшие жрецы не могут покидать внутренних периметров, он один может… Я как-то слышал, он разговаривал со своим вороном и говорил ему, что все вокруг дураки, ничего не понимают. Где это видано, чтобы воплощать драконьи души сразу после их смерти, не выждав срок… восстановления, или… не помню, как он точно сказал, но что-то вроде этого… Что поспешные воплощения разрушают душу, и неважно, воплощается она в дракона или человека. И что… Это было после ритуала подселения драконьих душ, четырём подселяли, двое умерли, и один из тех, кто умер, был очень сильным магом, никто не сомневался, что он выживет. А он умер. Вот Йолмир и сказал своему ворону, что нужно было выждать срок, и что теперь та драконья душа только и сможет, что воплощаться в драконов и гадить на головы нордам. – То есть выходит, что драконы – это те, кто раньше были драконьими жрецами, но их души не могут больше воплощаться в людей? – Как я понял, да. Они замолчали. Тёплый ветерок колыхал травы, в тёмном небе густо мерцали звёзды. – Вы будете захватывать Гейрмунд? А в голосе и взгляде – всё та же усталая бесцветность. – Не знаю, – Феллдир прямо глянул на него. – Я не вижу возможности захватить внутренний периметр. Если сотники согласятся только на внешний, то, может, попробуем. – Чем я могу помочь? – Рисунок внутренней защиты внешнего периметра снять сможешь? В тебе пятая стихия есть? – Есть. Смогу снять… Давай через две седмицы в таверне. Вечером. – Я или кто-то из наших там будет. Если не сможешь прийти через две седмицы, приходи, когда сможешь. Халли кивнул, глядя на алтарный камень Кин и словно бы не видя его. Потом поднялся на ноги. – Я пойду, я сказал своим, что за вином сбегаю. Феллдир отдал ему рваную холщёвую торбу с двумя бутылками вина и двумя же копчёными лососями. Халли молча принял её, с усталой тоской посмотрел в сторону храма, затем глянул на Феллдира. – Я раньше презирал тебя за твои паясничанья, как у балаганного шута. А когда попал в храм, понял, что по-другому нельзя. Или учишься паясничать и валяться в ногах, или живёшь очень недолго и умираешь очень мучительно... Как ты выжил десять лет в храме? В траве стрекотали кузнечики, плескалась о берег река. – Я был под заклинанием подчинения. Я не помнил, что может быть по-другому... *** Но через две седмицы Халли не объявился. Феллидр понимал, что тайком сбежать из храма сложно, и что удобный случай его бывшему ученику может представиться и через два месяца, но всё равно тревожился. Он прекрасно знал, что шаг влево, шаг вправо – и можно схлопотать молнию. А если Халли поймали за зарисовкой защиты – это долгие и изощрённые пытки. Очень долгие. Однако обошлось, и через двадцать дней после того разговора на разрушенном святилище Кин Тьярви, дежуривший в тот вечер в таверне, принёс в лагерь маленький тряпичный свёрток, в котором оказались схемы и формулы и второй из внешних защит, и защиты внутреннего периметра, и даже схематично нарисованная карта храма, распорядок дня и расписание служб. – Вторая внешняя защита простая, – определил Феллдир, проведя предварительные расчёты. Относительно, конечно, простая, потому что семь слоёв распутать – это не один и не два, какие им, бывало, встречались в начале восстания, но по сравнению с закрученностью внешней защиты – это были семечки. А вот внутренняя... На схеме Халли была приписка, что у него не сходятся вычисления. Феллдир провёл свои – они тоже не сошлись. Он подогнал вычисления по разным плоскостям друг к другу, заполнил лакуны подходящими параметрами и по получившимся характеристикам пришёл к выводу, что там присутствует шестая стихия. Шестая стихия, которую он обнаружил в своей магии полтора года назад, ему почти не подчинялась. Заклинания с ней он создавать не мог, совмещать с другими стихиями тоже не мог. Его возможностей только и хватит, чтобы раздвинуть нити защиты. И этого было бы достаточно, но в защите присутствовала ещё и чёрная драконья магия, над которой он был не властен. Мьоллнир сел рядом на бревно, протянув к костру босые ноги, поковырялся ногтем в зубе. – Что скажешь? – коротко и по делу спросил он. – Если брать, то только внешний периметр. Сотник закусил кончик длинного уса, окинул взглядом воинов, расположившихся на поляне. Позавчера они встретились с отрядом Дагбьярта, а вчера совместными силами убили очередного дракона, пятнадцатого за этот год. Бой выдался тяжёлым, дракон был шустрым, умудрялся плеваться огнём в обход щитов и Криков, посаженный на землю, долго отбивался от желающих перерезать ему глотку. В конце концов Несбьорн далеко не с первой попытки вскарабкался ему по загривку и смог всадить меч в его глаз. Потеряли они в том бою четверых, ещё одиннадцать были ранены или обожжены, на ногах остались двадцать семь воинов – явно не та сила, с которой есть смысл лезть в храм. А к тому же для захвата храма нужно собирать по всему Скайриму остальных учеников Феллдира, кроме разве что Тьярви, входившего в отряд Дагбьярта. Мьоллнир посмотрел на небо, на полную Секунду, висевшую в зените, и сплюнул ус: – Значит, берём только внешний. Всё одно лучше, чем ничего.