Священная война

«Как воздух незримо заполняет собой малейшие трещины в камне, как вода неизбежно пропитывает почву, как свет Магнуса пронизывает каждую частичку пространства – так Знание Старших Свитков пронизывает собой каждую мельчайшую частицу воздуха, земли, огня и воды. Повинуясь истинному принципу бытия, течёт вода, горит огонь, а цепи Нирна сменяют одна одну, как то было предначертано в Старших Свитках на Заре Времён. Старшие Свитки есть Дыхание Этерия, и Создатель, Разрушитель и Хранитель – суть вдох, выдох и воздух этого Дыхания…» Феллдир потёр усталые глаза. Кетиллёг и дети давно спали, только Фригунт – тот самый хромой пацанёнок из Ансилвунда, которого он забрал себе – время от времени ворочался на своей лежанке и постанывал во сне. На улице привычно мела метель. «Как вода оставляет промоины в земле, как камень, ударяясь о камень, оставляет сколы, так и Старшие Свитки могут оставлять видимые человеку следы, являясь ему в материальной форме. Являя себя человеку, они вершат непреложный закон бытия, установленный на заре времён. То, что должно быть разрушено, неизбежно будет разрушено. То, что должно быть сотворено, неизбежно будет сотворено. Бесконечны способы выполнения извечного закона бытия, потому и бесконечно число Старших Свитков, являющихся при этом одним единственным Свитком…» Где-то залаяла собака, её лай подхватили остальные псы на хуторе, но вскоре смолкли. Угли в очаге переливались алым, время от времени вспыхивая маленьким огоньком то тут, то там. От очага тянуло приятным теплом. И таким же образом написаны все девять книг о Старших Свитках, которые они нашли в захваченном Ансилвунде. Менялись сравнения, описания, последовательность, но всё в конечном итоге сводилось к одному: Старшие Свитки – это изначальное Знание, пропитывающее собой весь Нирн. Они могли являть себя человеку, но в каких случаях это делать, решали они сами. Утверждалось, что человек мог получить Старший Свиток, если сильно того пожелает, но что нужно для этого сделать – ни слова. «Старшие свитки могут быть найдены и прочитаны людьми. Искренне ищущие Знание, они променяют физическое зрение на духовное…» Феллдир аккуратно закрыл книгу и опустил голову на руки. В очаге переливались красным горящие угли. «Променяют физическое зрение на духовное…» Шор в своё время обратился к Создателю за помощью в борьбе с драконами. И Создатель даровал ему магию, но при этом потребовал взамен его глаза. И Шор выколол себе оба глаза… … Коли хочешь знаний, дай свои глаза! И победы знамя вознесёт гроза! – Я глаза не клялся на лице беречь! – Шор расхохотался и достал свой меч, – За победу плата – только пара глаз? Их готов отдать я прямо сей же час! Лезвие вонзил он в правый себе глаз – Молния пронзила небо тот же час. Лезвие вонзил он в левый себе глаз – Молния пронзила сердце тот же час…* Может ли быть, что эта песнь – аллегория? Может ли быть, что Шор не выкалывал себе глаза, а прочитал Старший Свиток и ослеп, а взамен получил знания о магии и о том, как с помощью её победить драконов? Феллдир, сдерживая себя, нарочито неспешно набросил кожух, нахлобучил на голову меховую шапку, в холодных сенцах сунул ноги в валенки, отороченные волчьим мехом, и с трудом открыл низкую тяжёлую входную дверь, сдвинув сугроб, неметеный с вечера. В непроглядной ночной темноте мела метель, бросая в лицо колючие снежинки, и не было видно ни зги. Снег словно бы прилетал из ниоткуда и улетал в никуда, и только белый снежный покров на земле позволял не сбиться с дороги. Дом Хакона и Гормлейт стоял через дорогу от них, окружённый крепким забором. Феллдир открыл массивную, тщательно подогнанную дверь и вошёл в тёмные холодные сенцы, аккуратно затворив за собой дверь. В сенцах он снял кожух – более медленно, чем это нужно было бы сделать, так же медленно стянул валенки и прошёл в горницу. Хакон не спал. Когда Феллдир вошёл, он как раз подкладывал в очаг дрова. Его постель была не смята, а рядом с очагом на расстеленной медвежьей шкуре лежала тетрадь – та самая, которую они нашли в Ансилвунде и до которой Феллдир ещё не добрался. Хакон глянул на ночного гостя и молча кивнул. Дрова затрещали, занимаясь пламенем, к потолку взвился рой искр. Гормлейт, спавшая на второй кровати, открыла глаза. – Чего тебе не спится, брат? – проворчала она. – Ты можешь слышать Шора, – не размениваясь на приветствия, сказал ей Феллдир, тщательно следя, чтобы его голос оставался спокойным. – Спроси его – он действительно читал Старший Свиток? Гормлейт села на кровати и зло посмотрела на него: – Ты забыл, – резко напомнила она, – что я отреклась от Шора! Я принесла клятву Хранителю, и Шор больше не разговаривает со мной! – А ты пробовала? – сурово свёл брови Хакон. – Я не слышала его уже пять лет с тех пор, как первый раз поднялась с вами на Глотку Мира. С чего бы ему приходить к тому, кто отрёкся от него? Хакон отвернул от неё голову, посмотрел в огонь. Феллдир проследил, как огонёк, потрескивая, ползёт вверх по тонкой ветке. Вот она прогорела, рассыпалась угольками, передав огонёк другой ветке, потолще. – Я читал сегодня о тех трёх жрецах, – Хакон неторопливо пристроил толстый чурбачок в огонь, – что поднялись на Глотку Мира. Их звали Голтор, Сорри и Биркир… Раньше, оказывается, драконий культ был очень малочисленным, и в храмы принимали людей только добровольно, но сорок пять лет назад Алдуин научил жрецов подчиняющему Крику, и в храмы стали забирать насильно. Голтор был верховным жрецом в Калсбоде, он воспротивился тому, чтобы применяли этот Крик, но остальные жрецы изгнали его. – Да неужели изгнали? – съязвила Гормлейт. – С чего такое милосердие? – Раньше, – Феллдир не посмотрел на неё, – драконьи жрецы не были такими бесчеловечными, как сейчас. Хакон взял кочергу и поворошил угли в очаге. – Голтор, – продолжил он, – ушёл из храма, взяв с собой своего ученика Сорри. Он хотел провести ритуал изгнания Разрушителя, но для этого нужно было семь человек. Голтор и Сорри полгода странствовали по Скайриму и искали ещё пятерых однодумцев, но к ним примкнул только Биркир из Хёкнеста. Он подсказал, что вершина Глотки Мира – это центральная точка мироздания, там концентрируются все силы Нирна, и там у людей… там возможны многие вещи, которые невозможны внизу. Голтор, Сорри и Биркир поднялись туда и пребывали в медитации три года, три месяца и три дня, а потом призвали Алдуина. Алдуин пришёл на их зов, но жрецы не смогли даже достать его. Он убил Голтора, потом Биркира, а Сорри ранил, лишил магии и оставил умирать. – Алдуина можно изгнать каким-то ритуалом? – недоверчиво хмыкнула Гормлейт. Феллдир сел на медвежью шкуру около очага, взял тетрадь и просмотрел её. – Здесь не написано, что это за ритуал, – с сожалением сказал он наконец. – И я не представляю, что он должен в себя включать. Я и не слышал о таком ни разу. Скорее всего, книги о нём, если и были, давно подчищены или уничтожены. – Где находился Калсбоде? – нахмурился Хакон. – Может, там могло что-то остаться? – На старой карте воеводы он отмечен на одном из островов моря Призраков. Но сейчас в том месте никаких островов нет, чистое море. Возможно, Алдуин уничтожил храм вместе с островом. – А мы сможем на Глотке Мира призвать Алдуина? – не сдавалась Гормлейт. – У нас есть драконобой! Жрецы не смогли достать до него, а мы сможем, если правду говорят, что там место Силы! Ты, – она глянула на Феллдира, – посидишь в медитации три года и три месяца, а потом мы придём, ты вызовешь Алдуина, и мы его убьём! Феллдир осторожно перелистнул страницы в тетради и прочитал то место, где говорилось о медитации. Но и там не было никаких пояснений. – Медитация медитации рознь, – покачал он головой. – Чтобы сконцентрировать магическую энергию, нужна одна медитация, чтобы воззвать к божеству – другая, чтобы привести в порядок жизненные токи – третья. А мне не понятно даже, зачем они вообще медитировали. – Чтобы вызвать Алдуина, что тут непонятного! – Я не знаю, как нужно медитировать, чтобы вызвать Алдуина. – Можно спросить Партурнакса, он же всё знает! Хакон внимательно посмотрел на неё своим единственным глазом: – Мы можем спросить у него, – согласился он, – и о ритуале. – А этим троим жрецам, – Гормлейт спустила ноги с кровати на пол, – Хранитель помогал? – Про Хранителя здесь ничего не говорится, – покачал головой Хакон. – Хранитель и не может помочь, – объяснил Феллдир. – Это центральная точка мироздания. Если она сместится в сторону созидания или разрушения, мир мгновенно рухнет. Партурнакс может подсказать, что нужно сделать для того, чтобы сохранить равновесие мира, но не может сам восстановить его. Гормлейт придвинулась к огню рядом с братом и Феллдиром. Вернуться бы назад, тогда, когда Исграмор призвал Алдуина… Или вообще, когда Шор взывал к Создателю, и всё изменить. И был бы мир простым и понятным, без магии, без этих заумностей, когда один дракон, хоть он и Хранитель, по каким-то непонятным прихотям не может убить другого дракона, пусть тот дракон и Разрушитель. Сражалась бы она сейчас… с кем-нибудь сражалась бы, пировала бы на пирах, гоняла бы зверя в лесу – и не было бы всех этих сложностей… – Дорог у Нирна много, – вдруг тихо, но внятно произнёс Хакон. – В любой момент времени он стоит на развилке множества дорог, и он может пойти по любой дороге. Так было во времена Шора, так было во времена Исграмора. Так и в наше время. Шор и Исграмор могли повести человечество по другим дорогам. Но на любой из них нордов бы ждали тяжёлые испытания. Феллдир и Гормлейт внимательно слушали его и молчали. – Дорог у Нирна много, – Хакон поднял голову и посмотрел на стену, у которой стояла недоделанная полка. – Но путь лишь один. И на этом пути – тяжёлые испытания. И они бы ждали нас на любой дороге – и если бы Шор не призвал Создателя, и если бы Исграмор не призвал Алдуина. – Хочешь сказать, – скривилась Гормлейт, – что всё предопределено судьбой? – Чтобы стать мечом, – сурово глянул на неё Хакон, – железу нужно много раз пройти огонь, воду и молот кузнеца. Только в тяжёлом труде рождается меч. И чтобы стать человеком, не достаточно родиться человеком. Человек только тогда становится человеком, когда достойно пройдёт все предназначенные ему испытания. Какими бы они ни были. – Но если постоянно бить по мечу кузнечным молотом… – начал Феллдир. Хакон повернул к нему голову: – Верно, – подтвердил он. – Когда-то ковка должна закончиться. Когда-то меч вынут из горна, ударят по нему последний раз и положат остывать. Когда-то подмастерье возьмёт рогожу и мелкий песок и начнёт его шлифовать. Когда-то другой подмастерье возьмёт мягкую ветошь и загладит на нём мелкие царапинки. Когда-то третий подмастерье инкрустирует его рукоять драгоценными камнями… Когда-то и человек достаточно закалится в горне войн и страданий, чтобы заслужить мирную жизнь, которая начнёт отшлифовывать то, что было выковано до этого болью и кровью. Потрескивал огонь в очаге, освещая красноватыми бликами бревенчатые стены, ещё не потемневшие от времени и тщательно проконопаченные мхом. – Хочешь сказать, – Гормлейт первая осмелилась прервать тишину, – что даже если бы Шор не попросил магию у Создателя, а Исграмор не продался в рабство к Алдуину, то мы… То Скайрим сейчас бы всё равно стоял на грани гибели? – Да, – медленно кивнул Хакон. – Причины были бы другие, мир был бы другой, и мы были бы другими. Но ковка человечества ещё не закончена. От того, что поменяются кузнец, горн, молот и форма меча, не поменяется то, что меч должен быть выкован. Огонь в очаге затрещал, взвился к крыше снопом искр. – Я могу ответить на твой вопрос, Феллдир, – Хакон прямо посмотрел на него. – Да. Шор читал Старший Свиток. Да, он ослеп от этого. На оба глаза. И всю оставшуюся жизнь он был полностью слеп. – Враньё! – вскричала Гормлейт. – Один глаз у него видел! Ей было горько и больно. То, что сейчас Хакон говорил про Шора, должна была сказать она! Это ей Шор должен был рассказать всё это, а не она узнавать от кого-то другого, даже если это Хакон!.. – Физически, сестра, Шор был слеп, – твёрдо посмотрел на неё брат. – То, что Перводракон вернул ему один глаз, это символ. Один глаз – это символ духовного зрения. – Как Шор нашёл Старший Свиток? – спокойно спросил Феллдир. – Это не имеет значения, – покачал головой Хакон, на мгновение прикрыв свой единственный глаз. – У Шора были свои условия. У нас свои. Я не знаю, как Шор нашёл Старший Свиток. Если я захочу это узнать, я буду это знать. Но я знаю, что нам это не поможет. – То есть ты можешь, – скептически хмыкнула Гормлейт, – знать всё, что хочешь? Что же ты не знаешь, как победить драконов и жрецов?! – Путей к победе много, сестра, – взгляд единственного глаза Хакона посуровел. – Мы можем пойти любым из них. И любой из них может привести к победе. Важно не то, какой путь мы выберем, а то, что и как мы делаем для того, чтобы приблизить день и час победы. Важно, чтобы мы оставались людьми. Важно, чтобы мы помнили о своём долге воина. Важно, чтобы мы всем сердцем стремились спасти Скайрим. Важно, чтобы мы все силы отдавали на спасение Скайрима. И победа будет за нами. Потрескивал в очаге огонь, плясали по стенам красные блики. – Кто ты такой? – тихо спросила Гормлейт. – Я иногда начинаю сомневаться, что ты обычный человек. Может быть, ты из этих… как их… драконорождённых? Кончики губ Хакона чуть дрогнули в едва заметной усмешке: – Я человек, сестра. Я никогда не был драконом. И по душе, и по телу я человек, как и ты. Только у нас у всех были разные пути, которые привели нас сюда. – Ты уходишь от ответа! – Нет. Мы все рождались на земле много раз. Мы проживали разные жизни, учились разным вещам. Поэтому и знания, накопленные в прошлых жизнях и проявившиеся в этой, у нас разные. Посмотри на людей, сестра: одни быстро и легко учатся читать и писать, а воинская наука даётся им с трудом. Другие куют мощное оружие, но совсем не могут плести рыбацкие сети. Потому что они в прошлых жизнях уже изучали грамоту и ковали оружие, и знание осталось у них в душе. Скрытое, его нужно снова доставать из недр души. Но оно есть. А знания плести сети или владеть мечом у них нет. И если в этой жизни они научатся хоть сколько-нибудь рубить мечом, то в следующей жизни эта наука им дастся легче. Он щепочкой подгрёб горячих углей к огню, поправил повязку на правом глазу. – Я не помню своих прошлых жизней, – в единственном глазе Хакона отражался огонь очага. – Всё, что я помню, – это то, что перед тем, как родиться здесь, я погиб в бою. И чему я учился раньше, что знал и что умел – я не знаю. Может быть, я поклонялся Вермине и принял её Дар. Может, я читал Старший Свиток, и его знание проявилось во мне. Может, ещё что-нибудь. Это не имеет значения. Имеет значение только то, что знание, собранное мною в прошлой жизни или жизнях, проявилось сейчас. Огонь в очаге затрещал, горящее поленце упало на угли, подняв сноп искр, а Феллдиру показалось, что где-то вдалеке рычит дракон. Он прислушался. Рык повторился, на этот раз ближе. Хакон и Гормлейт одним движением подорвались на ноги, Гормлейт поспешно бросилась натягивать штаны и полукожух. На дозорных площадках должны находиться дозорные, но трудно что-либо увидеть в безлунную вьюжную ночь… И только сейчас они осознали, что вьюга давно улеглась. И что вокруг стоит непонятная тревожная тишина. Снова раздался рык, на этот раз отчётливо, и вслед за ним резко пропел горн. Где-то хлопнула дверь. Феллдир, Хакон и Гормлейт бросились в сени, поспешно натянули сапоги и вывалились на улицу. Было безветренно и совершенно тихо – ни ветерка, ни падающей снежинки, ни далёкого воя волков в лесу. Силуэт крупного дракона смутно угадывался в непроглядной черноте неба. Он кружил над хутором, время от времени рычал, нарушая этим тишину, но пока не нападал. И в его рыке Феллдиру вдруг послышалась необъяснимая тоска. И снова кольнуло ощущение беды. Только уже случившейся… Феллдир со всех ног помчался к дому, боясь, что что-то стряслось с его семьёй, но там всё было в порядке: Кетиллёг уже проснулась, загнала в подвал детей и сама поспешно завязывала пояс полукожуха. Схватила меч и выскочила из дома вслед за мужем. Тишины больше не было. Во дворах лаяли собаки, в курятниках всполошились куры, на окраине истошно блеял чей-то баран – словно спохватившись, что нужно создать гам. Маги, немногочисленные воины и селяне с вилами и топорами уже высыпали на улицу, но дракон пока только кружил над хутором, не делая попыток напасть или что-нибудь сжечь. И в его рыке слышалась неодолимая тоска и безнадёжность. А аура его в магическом зрении была серой и покрытой сетью чёрных прожилок. Давно они уже не встречали драконов с серой аурой. Почти у всех она была полностью чёрной и прогнившей. Дракон рухнул с неба неожиданно: сделал резкий нырок и в мгновение ока оказался на земле перед Феллдиром и Кетиллёг. А в следующее мгновение Феллдир, не успевший отвернуться, встретился с его бездонным лиловым взглядом. «Смотри…» И Феллдир увидел. Увидел тёмный холодный зал, где даже огонь казался мёртвым. Увидел старших жрецов, неподвижно застывших на каменных сиденьях. Увидел Алдуина в магическом портале. И услышал слова младшего жреца, отдающего мир на растерзание Разрушителя. Кто он такой, уже не узнать. И что сподвигло его предать Нирн – тоже… Хакон влепил ему оплеуху, и Феллдир пришёл в себя. По-прежнему мела метель, ликовали воины, дракон с перерезанным горлом лежал на земле, его болотного цвета кровь вытекала на снег, от чего он таял и дымился. В лиловых глазах гасли остатки уходящей жизни. Феллдир сел на снегу. Его бил озноб. А весь мир, казалось, погрузился в неестественную и обречённую тишину. – Алдуин вступил в свои права, – отрешённо произнёс он. Они могли побеждать жрецов, они могли побеждать драконов. Но против высшей сущности они бессильны… Феллдир повернул голову в сторону Глотки Мира. Оттуда серебристым пологом стекала аура Хранителя, растекаясь по всему Скайриму и всему Нирну. Стало светлее и легче. Только ненадолго это. Хранитель может долго держать мир на краю пропасти, но удержать не сможет. Может задержать падение, но не остановить его. Человек сегодня толкнул мир в пропасть, и только человек в состоянии теперь предотвратить это падение. У них ещё есть время. Может, год, может, даже пять. Но потом мир потеряет равновесие уже бесповоротно. Кин, что нам делать? Только вместо зелёного цвета Кин по его лицу скользнула ало-золотая нить Создателя. Перед глазами встало видение, как он идёт по залитой солнцем дороге к огромному сверкающему храму. Мгновение – и видение растаяло, только на сердце осталось лёгкое прикосновение тепла и надежды. Кетиллёг присела напротив него на корточки и коснулась рукой его щеки: – Ноша даётся по силе испытуемого, – тихо произнёсла она. – Раз нам дано такое испытание, значит, нам дана и возможность выдержать его…