Священная война

Бьяре проснулся от неуловимого чувства тревоги. Он подорвался со шкур, прислушался. Всё было тихо, домочадцы в доме и зверьё в хлеву и курятнике спало, а вот Феллдира на его месте не было. Верхняя шкура была чуть откинута, Бьяре сунул под неё руку. Она была холодной, значит, сын ушёл давно. Бьяре вскочил на ноги, схватил топор в углу, скорее по привычке, чем осознанно, и выскочил на крыльцо. Собака при его появлении мягко поднялась на лапы и повиляла хвостом. Бьяре огляделся. Шёл дождь, но сквозь тучи пробивался свет Секунды и позволял видеть хотя бы очертания предметов. Во дворе Феллдира не было, как и не оказалось его в отхожем месте. Бьяре поймал собаку, навязал ей на шею верёвку и тихо рыкнул: - Ищи! Собака тут же ткнулась носом в землю, некоторое время нюхала, затем уверенно направилась в обход дома. Бьяре припустил за ней. Достаточно долго собака бежала прямо по дороге, так что у него появились сомнения… Нет, не сомнения – надежда, что сын решил просто прогуляться… или уйти… Хотя нет, не уйти, все его вещи остались дома, он даже сапоги не обул. Но потом, когда собака свернула на тропинку, по которой Феллдир в своё время ходил к скалам собирать птичьи яйца и по которой никто последние десять лет не ходил, дурные предчувствия усилились. Бьяре мчался по тропинке, цепляя и ломая кусты, в неверном лунном свете едва различая деревья, чтобы не натыкаться на них. А потом, когда до скал оставалось саженей сто, собака вдруг резко остановилась, замерла, а затем подняла голову и тоскливо завыла. - Ищи! – не своим голосом зарычал Бьяре. Собака рванула вперёд, едва не вырвав поводок из рук. Когда дорогу им преградила стена скал, Секунда, выглянув в разрыв туч, засветила чуть ярче, и в её колеблющемся свете Бьяре увидел накренившийся дуб, а среди его ветвей – неподвижное человеческое тело в петле. Сердце оборвалось. Он боялся чего-то подобного – он с самого начала, когда Феллдир только принялся за свой горький рассказ, боялся, что это может случиться, потому что слишком уж страшным был его взгляд. Это был взгляд его сына, не тот пустой и чужой взгляд жреца, который смотрел на него на эшафоте в Вольскигге, а взгляд его сына, настоящего, живого. Но слишком чёрным был тот взгляд – взгляд сломленного человека, который давно и твёрдо решил свести счёты с жизнью. Бьяре готовился всю ночь караулить, но… но уснул. И даже не услышал, как сын ушёл!.. Бьяре рванул к дереву, подскочил, перехватил верёвку рукой и рубанул по ней топором выше захвата. Верёвка треснула, и он свалился на землю, едва успев отбросить топор, чтобы нечаянно не зарубить себя или сына. Тело было ещё тёплым. Бьяре судорожно растянул петлю, сдёрнул её с шеи Феллдира и припал ухом к его груди. Сердце не билось. Тогда он раскрыл ему рот, приник к нему своим ртом и вдохнул в него воздух, потом ещё раз, а затем несколько раз с силой надавил своими могучими руками ему на грудь. - Дыши же, идиот, дыши!.. Тело судорожно дёрнулось, его сердце под рукой Бьяре бешено заколотилось, и Феллдир со свистом и всхлипом втянул воздух вместе с дождевой водой. Захрипел, ухватившись за горло, заметался. Бьяре прижал его к земле, заметив, как у него самого трясутся руки. Феллдир перестал метаться, замер, раскинувшись на мокрой земле. Какое-то время он непонимающе смотрел вокруг, на небо, на кроны деревьев, потом перевёл взгляд на отца, до сих пор прижимающего его к земле, и безнадёжно выдохнул: - Зачем? Бьяре открыл было рот, чтобы по привычке ответить ему, что бояться жизненных трудностей и по собственной воле уходить от них в мир мёртвых – это недостойно не только воина, но и вообще человека, но увидел чёрный от отчаяния взгляд Феллдира и осёкся. - Послушай, - после долгого молчания медленно заговорил он, тщательно подбирая слова. – В Вольскигге… После боя в Вольскигге никто из тех, кто его защищал, не выжил… Не смотри на меня так, я сейчас более жив, чем ты… Я был в Совнгарде. Я там был, все, кто защищал Вольскигге, там были. Только некоторые из нас вернулись, чтобы продолжить сражаться за свободу Скайрима. Те, кому было, куда возвращаться, потому что от большинства остались одни угольки. И… Сын, я не могу рассказать тебе всё, потому что рассказать то, что узнал в мире мёртвых – это нарушить течение мира живых. Просто поверь мне. Ничто не случается просто так. Ничто. Даже смерть твоей семьи и твоё жречество были нужны – тебе, мне, Скайриму – не знаю кому, но нужны. Ведомо ли тебе, что это ты всколыхнул Скайрим и поднял его на восстание?.. Вижу, что не ведомо… Не будь той казни в Вольскигге, восстание бы не началось. Мы бы по-прежнему влачили жизнь дождевых червей, прятались по своим норам и плакались на судьбу. И нам нужны маги, Феллдир, нам очень нужны маги. Без них мы не в состоянии противостоять не то что драконам – жрецам. В бою против обычного караула из мага и четырёх стражников гибнет в среднем десять наших воинов, и если так будет продолжаться, то нордов скоро не станет, бабы просто не будут успевать рожать. Норды не любят магов, ненавидят, презирают, но они нужны, как воздух, без них восстание обречено. Феллдир, сын, ты не подумал, что ты – наш шанс на победу? Ты не подумал, что то, что к тебе вернулась память, - это дар Шора? Твои преступления против нордов – да, ты их совершал, но и мы здесь не невинные девственницы. Сын, ты не подумал, что твоё жречество было нужно для того, чтобы ты потом мог обратить знания жрецов против них самих? Бьяре перевёл дух. Говорить столь много и столь эмоционально было для него тяжело, единственное лёгкое с трудом справлялось с дыханием. Но Феллдир перестал смотреть на него с безнадёжным отчаянием, и его лицо словно бы посветлело. Он ничего не ответил, какое-то время лежал, глядя в небо, под льющимися струями дождя, потом едва заметно вздохнул и сел. Бьяре убрал свою руку, которой до сих пор прижимал его к земле. - Я понял, - сипло и устало сказал он. – Отец, я понял. Он обхватил себя за плечи и закрыл глаза. - Пошли, - Бьяре поднялся и помог подняться сыну. – Не хватало ещё, чтобы Майса подняла переполох, что нас нет. Дом, однако, по-прежнему спал. Феллдир снял с себя насквозь промокшую одежду и рухнул под медвежью шкуру у потухшего очага. Его знобило, болели шея и горло. - Спи, - Бьяре поправил на нём шкуру. – Поживи здесь несколько седмиц, очухайся. Успокойся. А потом… Потом я познакомлю тебя… с одним из тех, с кем мы прошли Совнгард. Феллдир едва слышно промычал согласие, проваливаясь в беспокойную дремоту. На улице прокричал первый петух.