Священная война

Зима в этом году выдалась тёплой, с постоянными оттепелями. То слегка подмораживало, снег покрывал землю тонким ковром, детишки уже начинали вытаскивать из сараев санки, а через несколько дней снова теплело, и вместо сыпучего снега под ногами чавкала размокшая грязь. Всю зиму девушки находили в долинах цветущие подснежники и первоцвет, а с конца месяца Первого Зерна, когда все уже ждали весны, начались затяжные дожди и ночные заморозки – и не зима, и не весна, а непонятно что, и когда сеяться – даэдра его знают. И лишь к концу Руки Дождя немного потеплело, начало наконец-то выглядывать солнышко и сушить землю. Зимой в походы не ходили. Снега было мало, но он был, и для опытных следопытов выследить, куда ушли мятежники, труда бы не составило. И зима прошла напряжённо, не было седмицы, чтобы люди не видели дракона: иногда они пролетали далеко, едва видимые для дозорных на скалах, иногда они кружили над самым поселением, и люди, прячущиеся в убежищах в горных лесах, уже были уверены, что их дома сожгут. Но драконы улетали. В середине месяца Утренней Звезды к ним через крутые перевалы Картского хребта в поисках крова пришли селяне Эльгзеле из соседней долины – их деревеньку спалил дракон. Кто мог быстро бегать – в основном молодые мужчины и женщины – спасся, кто не мог – старики и родители с маленькими детьми – остались там, сожжённые до неузнаваемости на пепелище родной деревни. Погорельцам на скорую руку поставили несколько хат, а войско повстанцев пополнилось ещё на два десятка пусть и неумелых, но сильных и готовых сражаться воинов. Также с середины зимы по Скайриму ходили слухи, что жрецы сожгли Снёрхавк[3] вместе со всеми жителями. Мьоллнир вместе с Хаконом и Феллдиром, дождавшись очередной оттепели, сходили туда на разведку и действительно обнаружили на месте городка обгорелые остовы домов. Трупа, правда, нашли только два, что говорило о том, что жители всё же смогли бежать. Хотя куда можно бежать зимой по морфальским болотам – боги его знают… Разведку Игг планировал отправить, едва сойдёт снег, но погода весной стояла настолько мерзкая, что он решил повременить до более или менее хорошей погоды, которая установилась только сейчас. И тинг, на котором должны были сформировать отряд разведчиков, прошёл в этом году со скандалами и драками, потому что нужно было всего шесть человек, а пойти хотели все, и никого не пугала даже паршивая погода. Участие Мьоллнира, Феллдира, Хакона, Несбьорна и Йотунна под вопрос не ставилось, Мьоллнир согласен был взять Кетиллёг, которая хорошо зарекомендовала себя в прошлом году, но по весне в селении начали повально болеть детишки и рожать бабы, и оставить их без второй травницы Игг не рискнул – для одной Кетильгерд больных и рожающих было слишком много. Тем более, у разведчиков был Феллдир, способный при необходимости лечить раны. Вместо неё шестой всеми правдами и неправдами пробилась Гормлейт, умудрившись за время тинга сойтись в дуэли с пятью воинами, осмелившихся оспаривать её право идти в разведку. Что она была сильным воином, никто не спорил, но все сомневались, что она в чисто разведывательном походе сможет удержаться и не полезть захватывать какой-нибудь храм. Гормлейт настаивала, доказывала всем, что она и только она имеет право идти в этот поход, потому что она сильнее многих, собравшихся на тинге, и никакие доводы, что сила как раз сейчас и не важна, не могли охладить её пыл. В конце концов Игг и сотники сдались, но предупредили, что малейшее неповиновение, малейшая самодеятельность – и она на захваты храмов ходить не будет. Молодая женщина горячо поклялась, что никакого самовольства она не проявит. - Поздравляю, - хмуро бросил Мьоллнир, присаживаясь на ступеньку крыльца рядом с Феллдиром, когда тинг закончился, - мало того, что за жрецами, так ещё и за ней глядеть. - Да уж, - безрадостно покивал Феллдир, машинально выплетая пальцами пассы заклинания каменной кожи. Сотник мрачно понаблюдал за его действиями, маг спохватился и прекратил колдовать. С Гормлейт у него сложились отношения вооружённого нейтралитета. Со времени посвящения, когда он отдал ей свой меч, она перестала задирать его и издеваться над ним, но никакого тепла к нему не испытывала. Она понимала, что обязана ему тем, что стала воином, что у неё теперь такое оружие, которого нет больше ни у кого в поселении. Она знала, что, не будь его, ей бы никто не подарил даже завалященький кинжал – но со своими чувствами ничего не могла сделать. Ненависть и презрение к нему теперь несколько смягчались невольным чувством благодарности, но не исчезли. Она держала себя в руках, не позволяла себе глумиться над ним, знала, что в бою, если будет нужно, она будет прикрывать ему спину – но исключительно из чувства долга. Долг перед братом по оружию равносилен долгу перед Шором, а Шор был единственным, кого она почитала и которому готова была подчиняться даже против своей воли. И во имя Шора она не позволяла себе нарушить законы воинского братства. - Ты мог отказаться её взять, - после паузы произнёс Феллдир, нашаривая под крыльцом початый кувшин вина. - Ты ж видел, - с досадой махнул рукой сотник, - как она по головам шла. Ну, мог я упереться, мол, или я, или она, но это… Даже не по-бабьи это, так дитям только дозволено. А я воин. А она… Она сильная, глупо это отрицать, она промнёт под себя всех. Но в разведку её… - он ещё раз махнул рукой и замолк. Феллдир вытащил из-под крыльца кувшин, принёс из дома две чистые глиняные кружки с отбитыми ручками, плеснул в них вина, протянул одну кружку Мьоллниру, вторую взял сам. Сотник отхлебнул вина и вытер ладонью усы. - Не могу я с ней, - угрюмо признался он. – Не могу её видеть. Знаю, что у меня есть дети, а видеть их могу только украдкой, как вор. Мой род требует, чтобы я женился, а я как представлю, что я женюсь, родятся у меня детишки, а те двое, Эйла и Видар – как безродные. Мои – и безродные. - И вовсе они не безродные, - степенно возразил Хакон, подходя. Он расстегнул пояс, на котором висели меч и фляга, снял его, неторопливо положил на землю и сел на толстый обрубок бревна напротив Феллдира. Маг снова поднялся, сходил в дом за третьей кружкой – ручка у неё была отбита лишь наполовину – и налил вина и Хакону. - Не безродные они, - повторил юноша, смакуя вино. – Они принадлежат роду Игга. Сколько сейчас баб рожает без мужиков. Если всех таких безотцовских считать безродными, то у нас пол-Скайрима окажется безродными. - Да знаю я это, знаю, - Мьоллнир мрачнел на глазах. – А вот ты представь, что есть у тебя сын, а он не твоего рода. Я просил её признать на тинге перед богами, что я отец Видара и Эйлы, но она только высмеяла меня, - он скрипнул зубами. – Сказала, что у неё своя жизнь, а у меня своя, и чтобы я не смел требовать её детей. - Я считаю, - сурово заметил Хакон, - что лучше дети, принадлежащие чужому роду, чем никаких детей. - Вот в кого ты такой рассудительный пошёл, а? – Мьоллнир залпом опрокинул в себя вино. – Тринадцать годов всего, усы – и те никак не вырастут, а послухаешь тебя – так кажется, старик тут сидит, а не юнец! Хакон сумрачно посмотрел в свою кружку с вином. - Мне иногда самому кажется, что мне не тринадцать, а боле, - он поболтал вино в кружке. – Вы, может, не поверите, но я помню, что я жил до того, как родился. Я не помню, кем я был, но я помню, что меня убили в бою. Я погиб в бою, и я родился в бою. Самое странное, что я помню, что я родился. Меня порубили секирой, а потом я открываю глаза – и вижу бой, только вокруг всё смазанное, и светит солнце, а когда меня до этого убили, были тучи. Я, когда подрос, спросил мать об этом, и она сказала – да, в день, когда я родился, светило солнце. Он помолчал. Мьоллнир подлил себе вина. - И иногда мне кажется, - свёл брови Хакон, - что я не умирал и не рождался, и что я живу до сих пор. А значит, мне не тринадцать лет, а может, больше, чем вам. - А Совнгард ты не помнишь? – с невольным любопытством задал вопрос Мьоллнир. - Нет, ни Совнгарда, ни чего-нибудь ещё я не помню. Мне казалось, что я закрыл и открыл глаза – и всё, между этим ничего не было, - он выпил вино, постучал ногтем по отколотой ручке чашки, поднял глаза и серьёзно посмотрел на товарищей. – Отец говорит, что живым нельзя помнить то, что происходит в мире мёртвых. Эта память может разрушить наш мир. И я верю ему. - Неси четвёртую кружку, колдун, - хмыкнул Мьоллнир. К ним подошла Кетиллёг, пододвинула поближе колоду, на которой Феллдир колол дрова, и села напротив воинов. Хозяин вынес из дома четвёртую кружку – мало того что без ручки, так ещё и со сколотым краем, и налил и травнице. Девушка пригубила вино. - Вот почему ты травница? – с сожалением посмотрел на неё Мьоллнир. – Пошла б ты с нами… Кетиллёг чуть улыбнулась: - Я потомственная травница, сотник, и я единственная дочь у моей матери. Кроме меня больше некому продолжать её дело. - А если бы была не единственной, - серьёзно спросил Хакон, - что бы ты делала? - То же, что и сейчас, - легко и спокойно отозвалась Кетиллёг, убирая за ухо выбившийся тёмный локон, - ходила бы в походы против жрецов, собирала травы и готовила зелья. - А на посвящении Шор давал тебе выбор? Быть воином или быть травницей? - Зачем? – она внимательно посмотрела на него. – Он лишь спросил меня, готова ли я поставить все свои знания и умения на службу людям. Я ответила, что да, иначе я не вижу смысла жить, если не жить ради людей. И какая разница, буду я уничтожать в боях жрецов или буду помогать появляться на свет маленьким людям? И то, и другое нужно. - Нужно, - покивал Хакон, погружённый в свои мысли. Заглянул в кувшин, налил себе полкружки, однако пить не стал. - А у меня был выбор, - вдруг признался он. - Какой у тебя мог быть выбор? – удивился Мьоллнир. – Единственный сын воеводы… - Вот именно! – Хакон с силой ударил кулаком по колену. – Единственный сын воеводы! Я должен был всё детство мечтать о том, чтобы стать воином, а когда меня посвятили, быть на небе Шора от счастья. - Ты не был счастлив? – на лице Кетиллёг отразился скепсис. – Я помню твоё лицо, когда Шор принял тебя. - Почему я не был счастлив? – юноша неопределённо пожал плечами. – Был. Какой мальчишка не воображает себя великим воином? Только вот ты поверишь, если я скажу, что больше всего я мечтал о том, чтобы быть пахарем? Возделывать землю, ходить за плугом, растить хлеб, а по вечерам сидеть на завалинке и мастерить разные мелочи по хозяйству… Когда я был маленьким, я ждал, что у меня родятся братья, которые будут воинами, а я смогу пахать землю. Потом я понял, что братьев у меня не родится. Но до Хёггате я ещё мечтал, что Гормлейт посвятят в воины, она затмит собою всех, и меня тоже, и никто не заметит, что сын воеводы так негероически пашет землю. Но потом, - он невесело скривил губы, - потом случился Хёггате. Я понял, что Гормлейт не посвятят в тот год, а то и никогда не посвятят. Потом я отличился в бою у перевала Холодных Скал. Я не хотел отличаться, я просто делал то, что должен был. А потом на тинге воевода представил меня к посвящению. Я не мог отказаться, - он поднял глаза и серьёзно посмотрел на притихших собеседников, - это подкосило бы отца. Да и людская молва… Сейчас она меня не страшит, но тогда страшила, я представил, что будут обо мне говорить, если я скажу, что не хочу быть воином. И что будут говорить об отце, что он не смог воспитать сына воином. Шор дал мне выбор. Я выбрал путь воина. - Ты мог попросить отсрочку, - тихо произнесла Кетиллёг. – Сказать, что ещё мал для такой чести – войти в дружину Шора. - Я поздно про это подумал. Да и всё равно – не решила бы та отсрочка ничего. Я всё равно ходил бы на тренировки и в дозоры. Только я ходил как воин, а так ходил бы – как мальчишка. Пахать землю мне никто бы не дал, - он глотнул вина, посмотрел на медленно выползающую из-за горы чёрную тучу. – Может быть, я был слаб, когда испугался людской молвы. Сейчас это уже не имеет значения. - Ты жалеешь, что ты воин? – без насмешки, с какой-то печалью произнёс Мьоллнир. – А ведь ты единственный, кого я вижу конунгом после Игга. - Я ни о чём не жалею, - с суровой сдержанностью ответил Хакон. – Я воин, я мужчина, я сам выбрал этот путь, и я пройду его достойно и до конца. Если я должен буду стать конунгом и вести воинов в бой – я стану конунгом и поведу воинов в бой. Они замолчали. Феллдир непроницаемым взглядом смотрел на тучу. Где-то за хребтом уже сверкали молнии и раздавались раскаты грома, в селении забегали женщины, спешно загоняя кур в курятники и снимая вывешенное на просушку бельё. - Феллдир, - вдруг спросил Мьоллнир, - скажи, а ты жалеешь, что ты колдун? Вот так, честно? - Что я колдун? – он опустил глаза, понаблюдал, как рыжий облезлый кот крадётся вдоль плетня куда-то по своим кошачьим делам. – Нет, не жалею. Единственное, что я себе никогда не прощу, это то, что я был жрецом. - Но ты же не добровольно пошёл в жрецы, - возразила Кетиллёг. – Ты даже… сам собой не был, когда стал им. - Это не оправдывает меня, - его взгляд потемнел. - Не слишком ли ты строг к себе? - Строг? – он почти спокойно посмотрел на неё, только губы его дрогнули. – Ты не знаешь, что бывает в драконьих храмах. Что там делают с пленниками. Со случайными людьми, попавшими туда. С детьми. С беременными женщинами. С мёртвыми. Если бы ты знала, ты бы не спрашивала, не строг ли я к себе. Ты бы спрашивала, как я смею осквернять собою землю. - Но ведь все злодеяния, о которых ты говоришь, делал в каком-то смысле не ты. - Я ничего не делал против своей воли, - он твёрдо покачал головой. – Я виновен в том, что я совершал. Не надо пытаться оправдывать меня. Наступила пауза. Туча доползла уже до половины неба и скрыла солнце. В кронах деревьев поднялся ветер. - А знаешь, - вдруг призналась девушка, не глядя на него, - в том, что тогда случился Хёггате, есть и моя вина. По сути, это я подтолкнула Гормлейт идти в поход. Я могла их остановить, могла сказать взрослым. Я этого не сделала. Да, я не ожидала, что они помчатся на Хёггате, думала, поговорят, пар выпустят – и разойдутся, но, как говоришь ты, Феллдир, это меня не оправдывает. - Началось, - проворчал Мьоллнир, - сейчас начнём все дружно сопли размазывать, - он взял кувшин, заглянул в него, потом налил всем по последнему глотку вина. Себе он вытряс последние капли и отставил кувшин в сторону. – Давайте выпьем за то, чтобы наши жертвы не были напрасны. - Неправильно говоришь, - возразил Хакон, - нужно говорить – за то, чтобы мы не жили напрасно. - За то, - поправила его Кетиллёг, - что мы не живём напрасно. Все четверо подняли кружки, но выпить не успели – Феллдир вздрогнул, почуяв применение рядом магии, тут же из его дома донёсся какой-то гул, почти мгновенно потянуло гарью и полыхнула крыша. Он вскочил и ринулся в дом. Там всё было уже в дыму, а у стены стоял Тьярви с вытянутой вперёд правой рукой и растерянно смотрел, как из его ладони вырывается струя огня. Феллдир скользнул в сторону, уходя из-под пламени, подскочил к ученику и схватил его за запястье, посылая нужный магический импульс. Огонь тут же иссяк. Феллдир, стараясь не дышать и почти ничего не видя из-за дыма, быстро сплёл заклинание водяных брызг, которое набросил на полыхающий угол крыши и стену. Зашипело, повалил пар. Маг толкнул Тьярви в сторону дверного проёма, который уже загораживал Мьоллнир, а сам повторно вызвал заклинание брызг, на этот раз сильнее и плотнее. Огонь зашипел и погас, дым заволок весь дом, Феллдир закашлялся и выскочил вслед за сотником и учеником на улицу. Там туча закрыла уже почти всё небо, стало заметно темнее, поднялся ветер. - Я не хотел жечь, - растерянно начал оправдываться Тьярви, - я как всегда пытался послать импульс в руку, чтобы взять книгу, а оно само. - Это называется, проснулась магия, - вытирая слезящиеся от дыма глаза, спокойно объяснил Феллдир. – Когда такое происходит, значит, пришло время переходить от медитаций и теории к практике заклинаний. Мьоллнир, - он повернулся к сотнику, - его теперь нужно брать с собой. Если магия проснулась, его нельзя одного оставлять, пока он не научится её контролировать. Тем более, если это огонь. - Ты не хотел брать Гормлейт, - чуть усмехнулась Кетиллёг. – Вот тебе Тьярви вместо неё. - Хрен вам, а не вместо неё, - безнадёжно махнул рукой сотник, - Тьярви будет не шестым, а седьмым. От неё разве избавишься… - Зря вы к ней так, - вступился за сестру Хакон, - она… Я знаю, с ней тяжело, и вам всем она жизнь попортила, но она воин. Истинный воин, до кончиков волос. - Вот честно, брат, - развернулся к нему Мьоллнир, - прости уж, но я предпочёл бы, чтобы под моим началом были пусть не идеальные воины, но такие, которые я точно ведаю, что не заварят кашу, которую потом не расхлебать. А за ней смотреть надобно – мало ли ей опять взбредёт в голову показать свою удаль. Хакон сжал губы и ничего не ответил. - Молчишь? – криво усмехнулся сотник. – Значит, я прав. Скажи тогда, брат, раз ты такой разумный, вот какого даэдра её попёрло в разведку? Никого мы тама захватывать не будем, только смотреть будем – какого она лезет с нами? Или надеется, что и битвы будут? - Надеется, это само собой, - подтвердил Хакон. – Но она понимает, что ей нужно пробиваться в эти отряды, показать себя хоть в разведке, а там и в битвы брать будут. Ей девятнадцать скоро, ты в эти годы уже сотником был, а она только воином стала. Вот и хочет она догнать то, что упустила. Не стоило её томить эти три года. Хотя, - он сурово сдвинул брови, - кто знает… Шор ведает, как ковать себе воинов. На землю упали первые капли дождя. Все пятеро посмотрели на небо, Феллдир взглянул на дом, из которого ещё выходил дым. Мьоллнир поднял свою кружку, опрокинул в себя последний глоток вина, остальные последовали его примеру. - Уходим завтра до рассвета, - уже по-походному деловито сообщил он. – Встречаемся около дома воинов. - Удачи, - искренне пожелала всем Кетиллёг, - пусть вас хранит Кин. Впрочем, мы ещё увидимся. ________________________________________ [3] Форт Snowhawk на северо-запад от Морфала.