Священная война

Жрецы нашли Равинбю ранней весной. Кто был виноват, сказать впоследствии не смог никто. Может, Абби, вконец разозливший своими далеко не безобидными шалостями воеводу, за что был отправлен на зиму в Равинбю к тётке. Может, Сньольф, которого насмешки Абби жестоко цепляли, и который, чтобы доказать, что он не колдун, а настоящий воин, сорвал с себя и выбросил амулет, скрывающий его магическую ауру. Потом мать за это его высекла и отправила искать, а поди разыщи бусину на шнурке в лесу, где только что сошёл снег, где грязи по колено, а прошлогодние листья разрыты женщинами и детьми, искавших съедобных кореньев. Он нашёл амулет, но не свой – шнурок у него был длиннее и толще, однако, побоявшись гнева матери, он сказал ей, что нашёл свой, а та не разглядела подмену. Хотя колдун предупреждал, что каждый амулет уникальный и подходит только тому, для кого был сделан. А может, вина лежала на Гормлейт, которая выбросила амулет Видара, который теперь нашёл Сньольф. Не найди он амулет, выброшенный Гормлейт, ему пришлось бы признаваться матери, и та попросила бы колдуна сделать новый. Часть вины лежала, наверно, и на Фригг, знавшей ненависть Гормлейт к магии и тем не менее не снявшей амулет с Видара на те сутки, когда дочь ночевала в её доме, и на Мьоллнире с Феллдиром, не выбравших время перед весенней разведкой наведаться в Равинбю и изготовить для Видара новый амулет. А возможно, виноваты были все, и не будь хотя бы одного звена этой цепочки случайностей, беды бы не произошло. Свою лепту внесли и охотники из Витстрёма – деревни двумя лигами восточнее – которые три дня назад ранили медведя, но не сумели его добить, и тот ушёл с двумя стрелами в боку и копьём в спине – от него сейчас и удирал Сньольф. Мать отправила его в лес за хворостом, а заодно и за кислицей, которая едва-едва лезла из земли, зато её было много, и из неё можно сварить пустой суп, которым не наешься, но который так приятно хлебать на весенней бескормице. Мальчик уже собрал добрую вязанку хвороста, как его встревожил тяжёлый хруст за ельником. Он затаился, но медведь его уже заметил, взревел и бросился на мальчика. Копьё по-прежнему торчало у зверя в спине, бередило рану и явно вызывало дикую боль. Наверно, оно повредило что-то ему, потому что бежал он тяжело, подволакивая задние лапы, и это давало шанс Сньольфу спастись. Не оторваться – нет, медведь не отставал, но и догнать не мог. При этом мальчик понимал, что в деревне одни женщины и дети, которым не одолеть медведя, поэтому не смел бежать домой и мчался по лесу, куда глаза глядят, безуспешно пытаясь придумать, что делать. Ветки хлестали по лицу, цепляли за одежду, пот застилал глаза, в правом боку немилосердно кололо, ноги подкашивались, дыхания не хватало, перед глазами стояла темень – и это оказалось последним звеном цепочки случайностей. Когда Сньольф, почти ничего не видя перед собой, неожиданно выскочил на дорогу и с трудом различил в сотне саженей от себя силуэты всадников, он обрадовался, решив, что это воины из его селения, и бросился к ним. И только когда он оказался в десятке шагов от них, он увидел, что это никакие не воины. Это был жрец со своей свитой. Мальчика прошиб ледяной пот, сердце ухнуло вниз. Он едва не упал, но затем ему живо вспомнилось своё недолгое пребывание у жрецов, и это подстегнуло его – он во весь дух метнулся назад в лес. Сзади он услышал свист стрел и рёв медведя, а затем его спеленало какое-то заклинание и рвануло назад. Один из стражников поймал его, локтем огрел по затылку, так что Сньольф на какое-то время потерял ориентацию, а затем быстро скрутил руки ему за спиной. - Какой подарок, - противно протянул жрец, рассматривая какой-то круглый камень у себя в руках. Камень сиял голубым, и Сньольф вспомнил, что такие же камни – кварц, что ли? – использовал Феллдир, чтобы определить, есть ли поблизости маг. И если камень начинал светиться голубым, значит, маг есть. И если свет камня около него усиливается, значит, камень видит в нём мага. Значит, амулет Видара, который болтался у него на шее, бесполезен. Отчаяние привело Сньольфа в чувство, он изловчился и попал ногами стражнику в лицо, однако в тот же миг он почувствовал, что не может шевельнуть ни пальцем. Противная морда жреца появилась напротив него. - Откуда ты? – жёстко спросил жрец. «Я вам ничего не скажу!» Сньольф хотел бросить эти слова ему в лицо, но заклинание паралича сдавливало его горло, и он смог издать только короткий сип. В голове гудело, сознание плыло, он чувствовал, что задыхается. Жрец брезгливо скривился, сделал движение пальцами, и в лёгкие мальчика с хрипом и болью ворвался холодный воздух. Он жадно хватал его ртом, не в силах выдавить ни слова, и хотел только одного – дышать, дышать… И в этот момент из какой-то подпамяти всплыли слова Феллдира, которые он много раз повторял на тренировках. «Если вы попались жрецам, не заявляйте им, что вы ничего им не скажете. Этими словами вы дадите им понять, что вы знаете что-то интересное для них, а у них, поверьте, есть способы развязать язык. Если вы попались, лучше играть дурачка…» Притворяться и играть дурачка претило Сньольфу, но он боялся пыток. Бояться боли недостойно воинов, и Сньольф был противен самому себе, но он боялся. А ещё больше он боялся повторить то, что сделала несколько лет назад Гормлейт, когда навела жрецов на лагерь повстанцев. Сдать под пытками повстанцев, а потом смотреть им в глаза – тем, кого он предал… Нет, лучше притвориться деревенским дурачком, может, его не будут пытать. А там… Вдруг Шор не узнает, что он уподобился колдуну? … Может быть, недостойные страхи Сньольфа оставили беду просто бедой, не дав ей перерасти в катастрофу… - Я… Я… - его трясло от презрения к самому себе, от этого даже слёзы из глаз потекли. – Мамкин я. Дяденька, отпустите меня, меня мамка ждёт… - Откуда ты? – жрец брезгливо смотрел на него, и взгляд у него был колючий, острый и страшный. Он не пощадит. Ни его, ни повстанцев. - Ну… того… С деревни я, ага… - С какой деревни? - Я… ну… Обыкновенной… - Название! – рявкнул жрец, так что Сньольф вздрогнул и, прежде чем успел сообразить, выпалил: - Равинбю. И тут же с холодным ужасом прикусил язык. Его ещё не начали пытать, а он уже сдал… - Где твоя деревня? - Не ведаю, - он ревел совершенно натурально, - я заблудился… Медведь за мной гнался, я бежал от него, бежал, и не ведаю, как домой идти… - Врёшь! – взгляд жреца жёг ему мозг. - Клянусь, дяденька, не ведаю! Я от медведя бежал. Мамка за хворостом послала, я пошёл, а тама медведь. Он задрать меня хотел, я побёг от него, и не ведаю, как домой идти, - он шмыгнул носом, - пустите меня, дяденька… - Кляп ему в рот, - холодно приказал жрец стражнику, который держал пленника. – В храме с ним разберутся. Деревню найдём, она должна быть недалеко. Ему в рот впихнули вонючую тряпку. Он попытался сопротивляться, но жрец снова ударил по нему заклинанием паралича, стражник перебросил его перед собой через седло, а затем они пустили лошадей в галоп. Сньольф несколько раз ударился головой о сапог стражника, от слёз заложило нос, он снова начал задыхаться, а потом потерял сознание. Последнее, что он почувствовал, это что проклятый амулет Видара выпростался у него из-под рубахи, какое-то время болтался и бил по лбу, а затем соскользнул в дорожную грязь. *** Жрецы пришли в Равинбю через четыре дня. Сньольф, отчаявшийся и перепуганный до смерти, упорствовал в том, что он заблудился и не знает, где деревня, так что в какой-то момент он и сам поверил в то, что он деревенский дурачок и помнит только, что она стояла в лесу. А лесов в округе много. Его секли плетьми, окунали в ледяную воду, вливали в него вино, чтобы развязать язык, но он лишь ревел, размазывал по лицу сопли и повторял как заклинание, что деревня в лесу, что мамка его не пускала далеко, и что кроме своей деревни он ничего в мире не видел, а потому и дороги не ведает. Потом пришёл младший жрец и сообщил, что деревню нашли. Сньольфа, измученного и голодного, кинули в холодную клетку и забыли про него. После вина ему крутило желудок, болела голова и ему дико хотелось пить, так что когда он забывался беспокойной тяжёлой дрёмой, ему снился ручей, из которого он пил, но не мог утолить жажду. Он просыпался, снова впадал в забытье, снова пил во сне и не мог напиться. Начался жар, заболело горло. А вечером второго дня пришёл младший жрец, долго смотрел на него ледяным брезгливым взглядом и спросил, хочет ли он добровольно принять послушничество и жречество. Сньольф хотел произнести перед ним что-нибудь героическое, но своим больным горлом смог лишь невнятно прохрипеть и помотать головой. - Что ж, - безразлично произнёс жрец, - ты всё равно станешь жрецом, хочешь ты того или нет. Он отвернулся и приказал он стражникам: - К старшему его. Он с этим сопляком разберётся. *** Вечером этого же дня трое жрецов и одиннадцать стражников вошли в Равинбю, окружили её, согнали голосящих женщин и плачущих детей за околицу, и жрецы начали проверять каждого ребёнка на наличие магии. Около зеленоглазой Гудды кристалл засветился голубым, но жрец бесцеремонно задрал девочке юбку, убедился, что она действительно девочка, и с досадой отшвырнул её от себя. Когда он проверял Лодура, Виена до боли сжала под передником руки, но кварц остался девственно белым – амулет Феллдира обманул артефакт. Фригг попыталась спрятать Видара у себя под юбкой, но мальчик поднял рёв и не захотел там сидеть, а когда жрец, оттолкнув Фригг, поднёс кварц к нему, тот просто полыхнул, и даже не голубым, а лазурно-синим. - Вы только гляньте, - жрец растянул в ухмылке тонкие губы, - это же второй Йолмир, - и он швырнул надрывно орущего Видара одному из стражников. - Нет! – не помня себя, выкрикнула Фригг, бросаясь к внуку, но стражник стал перед ней и равнодушно проткнул ей грудь мечом. Женщина молча осела на землю, маленькая Эйла закричала, бросилась к ней и принялась её тормошить, Нанна попыталась оттянуть её от тела бабушки и успокоить, чтобы не злить жрецов, но девочка отбивалась и кричала пуще прежнего. Стражник замахнулся на неё мечом, но слепой Урм, на слух поняв, что он собирается сделать, ухватил Эйлу за ворот, прижал её к себе, зажал ей рот и отвернулся, закрывая её собой. Глаз у него не было, но сила ещё не покинула его тела, и Эйла, как ни вырывалась и как ни пыталась кричать, не смогла издать ни звука. Стражник без эмоций посмотрел на них, но к облегчению женщин опустил меч. - Больше нет, - констатировал один из жрецов, убирая кварц. – Да заткни ты его, - злобно бросил он стражнику, держащего надрывающегося в крике Видара. Тот равнодушно сунул ребёнку в рот кляп и скрутил его верёвкой. - Староста! – рявкнул жрец, разворачиваясь к толпе перепуганных женщин и детей. - Я, - Нанна на негнущихся ногах шагнула вперёд. - Почему деревня не платит оброк? – проорал он и отвесил ей короткую оплеуху. – Почему её нет в податных списках? Или вы мятежники? - Какие ж мы мятежники, - пролепетала женщина, держась за стремительно распухающую щеку, - бабы одни в деревне, мужики все кто помер, кто ушёл лучшей доли искати… А подати – не ведаем мы, как то делати. Староста был у нас, дык он ведал, а помер он – нам не сказал. - Вы никогда не платили оброк! - жрец пнул её ногой в живот. – Вас нет в податных списках! – он шевельнул пальцами, и Нанна рухнула на землю, воя от боли. - Одкуль же нам ведати списки, - проскулила она. – Люди мы тёмные, грамоты не розумеем, в податях не розумеем… - Повесить! – коротко приказал жрец. Женщины тихо ахнули, прижимая к себе детей. Один из стражников привычно раскрутил верёвку, набросил один её конец на толстый сук дуба, на втором быстро сделал петлю и набросил её на шею несчастной женщине. Рывок – и она, хрипя и дёргаясь в конвульсиях, повисла в двух локтях над землёй. Стражник привязал свободный конец верёвки за другой сук, равнодушно глянул на её предсмертные конвульсии и снова преданно уставился на жреца. - Детей подходящих нет, - с досадой скривился один из жрецов – из-под капюшона был виден только его рот. – Что с оброком делать? – обратился он к другому жрецу. - Сейчас это быдло землю жрёт, брать у них нечего, - бросил тот. – По осени соберём сто золотых. Женщины с ужасом выдохнули. Сто золотых – немыслимая цена, за эту сумму можно было купить стадо из сорока коров. Собрать такие деньги до осени было невозможно, но никто не посмел возражать или пытаться разжалобить – все понимали, что сделают только хуже, поэтому все покорно опустили головы. И только когда жрецы и их свита давно покинули деревеньку и исчезли в лесу, не выдержала и заголосила молоденькая Наннина дочка, а за ней и остальные женщины. *** Печальные новости о том, что деревню обнаружили жрецы, принесла повстанцам Гертруда, и ближе к ночи следующего дня, едва не загнав и без того ослабленных после долгой и снежной зимы коней, отряд из двух десятков всадников спустился в долину Равинбю. Воины с оружием наголо сперва прочесали окрестности, Феллдир выпустил слабое поисковое заклинание, потом посильнее, и ещё несколько пассов, призванных засечь посторонних и магию. Но посторонних вокруг деревни не было, в кустах шуршала лишь мелкая живность, может, зайцы или ежи, и посторонней магии тоже не ощущалось. После этого он дал отмашку, разрешая въехать в деревню. Там уже было почти как всегда, женщины и дети занимались обычными домашними работами, только не было слышно привычного смеха и беззлобного переругивания соседок, не играл на своей флейте слепой Урм, не бегали дети. Над домом Фригг не поднимался дымок, там было темно, у потухшего очага на медвежьей шкуре, накрытое вышитым покрывалом, лежало тело Фригг, а около неё сидела Эйла, держала бабушку за остывшую руку и, глядя в никуда пустыми глазами, покачивалась из стороны в сторону и едва слышно беспрестанно выла. У Гормлейт в горле стал комок. - Со вчерашнего дня так сидит, - горестно покачала головой Маланья, - уходить не хочет, пытались её насильно увести – вырывается, кусается и всё одно прибегает обратно. Не ест, не пьёт, не спит. Вона, только одели теплее. Гормлейт, повинуясь невольному порыву, подбежала к дочери и схватила её на руки, однако девочка завизжала дурным голосом и заколотила по ней ногами и руками. Молодая женщина невольно выпустила её, и Эйла, подвывая, подползла обратно к телу бабушки, села рядом и взяла её за руку, снова принявшись раскачиваться из стороны в сторону. Гормлейт почувствовала, что у неё внутри словно что-то ломается, а по щекам начинают катиться слёзы. «Это я виновата…» Мьоллнир отстранил её, подошёл к девочке и присел рядом с ней на корточки. - Эйла, - неожиданно мягко позвал он, - ты узнаёшь меня? Девочка не глянула на него, однако перестала подвывать и раскачиваться. - Эйла, - повторил сотник, осторожно касаясь рукой её растрёпанных волос, - доченька, посмотри на меня. Я пришёл. Девочка повернула к нему голову, Мьоллнир протянул к ней руки. Девочка некоторое время смотрела на него, а потом её взгляд стал осмысленным, она схватила его за кожух, уткнулась лицом ему в грудь и разревелась. Сотник взял её на руки и прижал к себе. - Папа, папа, - ревела, захлёбываясь слезами, Эйла, - папа… Баба… Баба… Папа… «Папа… Доченька, я пришёл… Папа…» И каждое слово – как удар меча в сердце… «Доченька, посмотри на меня. Я пришёл». Её собственная дочь не признала её, Гормлейт, родную мать. Она признала Мьоллнира. Папа… Мьоллнир – папа, а она, Гормлейт, - никто… - Хвала Кин, - вздохнула Маланья, - мы ужо бояться начали. Может, покормишь её, сотник, а? Может, хоть из твоих рук она поест? А то больше суток, почитай, маковой росинки во рту не было. Мьоллнир отыскал глазами Хакона, кивнул ему и вышел вслед за Маланьей, прижимая к себе плачущую дочь. Хакон проводил его взглядом, потом посмотрел на Феллдира: - Ты можешь сказать, куда увезли Видара? - С женщинами надо поговорить, - Феллдир был спокоен, и только взгляд его был темнее обычного, - может, они дадут какие подсказки. Он тоже вышел вслед за Мьоллниром. Игг, до этого молча стоявший за спинами воинов, вздохнул, подковылял к телу жены и тяжело опустился перед ней на колени. Провёл рукой по её светлым, как золото, волосам, а затем взял её ладонь своей здоровой правой рукой, накрыл сверху изуродованной левой и неподвижно замер. Хакон подошёл к нему, некоторое время всматривался в восковое и спокойное лицо матери, затем положил воеводе руку на плечо и сжал его. «Держись, отец. Мы отомстим». Игг чуть наклонил изуродованную голову и снова замер. Хакон убрал руку с его плеча и жестом велел воинам покинуть дом. - Дозоры на въезде в деревню, - коротко приказал он, когда они молча вышли на улицу. – Места дозора вы знаете. Взять под контроль дорогу. Тьярви, сигналки вокруг деревни. Воины коротко доложили, что всё будет сделано, не усомнившись в праве Хакона приказывать, и быстро разошлись. На Гормлейт никто не посмотрел. Как в прострации она шла к своему месту дозора, так же в прострации стояла на оборудованной смотровой площадке среди ветвей дуба и невидящим взглядом пялилась на просёлочную дорогу. И чувствовала, что внутри у неё что-то сломалось, и что она никогда больше не будет прежней. Это её вина. Всё, что произошло в Равинбю, это её вина и ничья больше. Не поддайся она осенью эмоциям, не выбрось она амулет Видара, беды бы не случилось. Жрецы не нашли бы тут ни одного мага, не убили бы Фригг, не забрали бы Видара. Наверно, Нанна бы всё равно погибла, но не погибла бы Фригг. Не погибла бы её мать. Её мать, которая четыре с половиной года назад на тинге предлагала свою жизнь в обмен на жизнь дочери. Которая единственная никогда её ни в чём не упрекала и всегда старалась поддержать, даже если Гормлейт и была кругом виновата. И вот сейчас Фригг отдала жизнь за внука… Может быть, если бы Эйла плакала, кричала, как и полагается ребёнку, было бы не так страшно. Но пустой взгляд трёхлетнего ребёнка, и это безумное раскачивание и безумный тихий вой – это было жутко. Настолько, что Гормлейт при одном воспоминании о виденном пробирал озноб и на глаза наворачивались слёзы. И то, что Эйла не признала её… Гормлейт сжала рукой ветку, чувствуя, как она впивается в ладонь… Это было последней каплей, которая подточила скалу, и скала рухнула. Когда собственный ребёнок не узнаёт родную мать… Она всю жизнь пыталась забыть, что у неё есть дети, в результате дети забыли, что у них есть мать. И Эйла, бросившаяся на руки Мьоллнира, не произнесла такого казалось бы естественного для ребёнка слова, как «мама». «Папа и баба». Отец и бабушка. Не «мама». Не мать… И не было даже сил злиться и ревновать её к Мьоллниру, что он, несмотря на все её запреты, виделся с детьми. Если Эйла признала его, это очевидно, что она видела его не раз и не два, и знала, что он её отец. Папа… Про Видара думать не хотелось, потому что стоило вспомнить о нём, приходило отчаяние, такое же, как и тогда, после Хёггате. Видара забрали жрецы, и теперь её сын будет жрецом. Её родной сын – жрец… Нужно было тогда не поддаваться слабости и убить его… Перед глазами снова встала картинка, как маленький мальчик сжимает крошечными пальчиками бабушкину юбку и доверчиво-счастливо смотрит на игрушку в своей руке… Нет, не убить. Сдержать себя и не трогать его амулет. Сделать вид, что ничего не увидела, не поддаться ярости. Но она поддалась – и вот, её сын теперь станет жрецом. И теперь каждый раз, убивая жрецов, она будет думать, что это, может быть, был её сын. На кого он будет похож, когда вырастет? Эйла была точной копией матери, а вот Видар – непонятно, что-то среднее, хотя она не присматривалась к нему особо. И узнает ли она его? Нет, наверно, лучше не узнать, убить, посмотреть на незнакомое лицо и забыть. И надеяться, что он умер, пока был маленьким и не успел стать жрецом. И теперь он будет уничтожать свой народ, за свободу которого сражается его мать. Будет вешать людей, забирать из семей магических детей, жечь деревни. По её вине. Гормлейт без сил уронила голову на руки. Хёггате повторился. Тогда она повела на смерть два десятка юношей и девушек, поверивших ей, тогда она явилась причиной гибели их селения в Золотых Горах и смерти почти двух сотен воинов. Сейчас по её вине погибли её мать и старостиха, а её сын станет жрецом. И вроде бы можно считать, что обошлись малой кровью, потому что только двоих убили и одного забрали, но эта «малая кровь» ударила по ней сильнее, чем Хёггате. Хёггате не сломало её. Её сломало Равинбю… «Шор, что делать? Я не спрашиваю, за что. Я знаю, за что. Я это заслужила. Я прошу, скажи, что делать…» *** Феллдир нашёл Мьоллнира в доме Маланьи. Сотник сидел на скамье и прижимал к себе закутанную в рваное шерстяное одеяло Эйлу. Девочка спала, но беспокойно, постоянно вздрагивала, постанывала, тихо звала бабушку, ненадолго успокаивалась, затем начинала стонать. На щеках её горел лихорадочный румянец. Феллдир потрогал её лоб. Тот был холодным. - Жара нет, - подтвердил Мьоллнир, - я на всякий случай влил в неё травки Кетиллёг. Не спит. Вроде засыпает, пытаюсь уложить, просыпается и снова начинает выть. Вот и держу её. Ты что-нибудь выяснил? - Ничего хорошего, - Феллдир присел рядом и выложил на грубо обтёсанный стол яшмовую бусину на тонкой верёвочке. – Это амулет Сньольфа. Я нашёл его в лесу в том месте, где Абби показал, где Сньольф его выбросил. - Так-так, - недобро прищурился сотник. – Выходит, Сньольф соврал, что нашёл свой амулет. Или подделал, если достал такую же бусину, или… - Да, или нашёл амулет Видара и выдал за свой. Внешне они почти идентичны. Я обшарил магически то место, куда Гормлейт осенью его выкинула, но его там не нашёл. Может, его смыло, когда таял снег, а может, его нашёл Сньольф. - Это не имеет значения. Амулета на Сньольфе не было, а значит, его не медведь мог задрать, как здесь все думают, а он мог попасться жрецам. Феллдир кивнул: - В деревню пришли три жреца и одиннадцать стражников. Это специально созданный отряд для захвата, потому что это не патруль и не посольство в другой храм. Если бы это было посольство, которое проезжало мимо и случайно обнаружило Равинбю, там был бы хоть один послушник для прислуги, но все трое были младшие жрецы – женщины как одна говорят, что у всех троих капюшоны были с синей окантовкой. - Если для захвата, - понял его Мьоллнир, - значит, о существовании деревни они уже знали. Кроме Сньольфа, из деревни никто не пропадал. Значит, он им разболтал или просто навёл на след. Или это сделал кто-то из Витстрёма. Откуда пришли жрецы, ты узнал? - Нет. Нашивки их никто не рассматривал, запомнили только, что там были две косые полосы и между ними что-то, но это очень размытое описание, подходит ко многим храмам. Территориально Равинбю принадлежит к диоцезу Валтума, но у Валтума другая эмблема, там круг с овалом, значит, сюда забрели жрецы из другого диоцеза. И то, что они требовали по осени сотню золотых, это подтверждает, потому что сотня золотых с деревни в двадцать домов – это запредельно много. Обычно требуют золотой или два с дома. Жрецы не будут так грабить деревни своего диоцеза, даже если они раньше оброк не платили и в податных списках не значились, им лучше щипать людей понемногу, но постоянно. - А пограбить чужих можно, - понял его Мьоллнир, поправляя одеяло на Эйле. – Всё забрать, а там пусть дохнут с голоду. Значит, к нам пожаловали не из Валтума. Тогда откуда? - Ближайшие к Валтуму диоцезы – это Фёрлоратдаль[8] к востоку от него и Хексаклиппа[9] на западе. У Фёрлоратдаль нашивка представляет собой летящую птицу, а у Хексаклиппа есть две косые линии. - Хексаклиппа, - хмуро произнёс сотник, – это крайний запад, туда ведёт только одна дорога, с одной стороны которой отвесные скалы, с другой – такой же отвесный обрыв в реку. Попасть туда кроме как по дороге невозможно, только если мы или наши кони научимся летать. Феллдир не ответил, Мьоллнир тоже тяжело замолчал, машинально покачивая засопевшую дочь. Если Видара и, предположительно, Сньольфа увезли в Хексаклиппу, то об их вызволении можно и не помышлять. Мьоллнир сам был родом из тех мест и прекрасно знал, что горы вне дорог там непроходимы. К храму ведут всего две дороги: одна от Валтума, другая от Картвастена, деревни там три и ещё пятёрка шахт, где работают селяне из этих трёх деревень. Подойти к храму незамеченным даже одному человеку невозможно, а уж отряду воинов и подавно. - Сегодня уже темно, - сообщил наконец Мьоллнир, - завтра, как рассветёт, пойдём по их следам, может, проследим, в какую сторону уехали жрецы… У тебя есть какие-нибудь соображения? - Я тоже хотел предложить проследить жрецов по следам. Может, получится сузить место поисков. - Ясно, - невесело кивнул Мьоллнир, помолчал, а потом неожиданно признался: - Знаешь, хорошо, что мы не остались зимовать в Равинбю. Если бы мы здесь зазимовали, Нанна вчера умерла бы с моим ребёнком под сердцем… *** По следу жрецов пошли, едва рассвело настолько, что стало возможным различить отпечатки копыт в подсохшей грязи. На выходе на Валтумский тракт следы, к облегчению всех, повернули налево, то есть на восток, а не на запад к Хексаклиппе, как того все боялись. А буквально через пол-лиги Феллдир почувствовал лёгкое присутствие магии и вскоре поднял с земли основательно втоптанную в него яшмовую бусину на шнурке. - Видара? – коротко уточнил Хакон. - Да. - Он мог взяться тут, только если здесь был Сньольф и потерял или выкинул его. - Если бы он его выкинул, - Феллдир убрал амулет в поясную сумку, - думаю, он бы кинул его на обочину, а не посреди дороги. Шнурок цел, значит, потерять он его мог, если сам висел поперёк седла. - Значит, - серьёзно подытожил Хакон, - и он у жрецов. Тогда надо переселять всех из Равинбю – Сньольф может проговориться, что связан с повстанцами, они придут сюда и будут пытать баб и детей. А они не смогут долго молчать. - Дело говоришь, - мрачно согласился Мьоллнир Тракт был вымощен обтёсанным камнем, но от ежегодных паводков и селей его во многих местах покрывал толстый слой земли, на котором следы жреческих коней просматривались очень чётко. На руку играло ещё и то, что западнее поворота на Валтум люди ходили редко, после отряда жрецов, похоже, там не проходил никто. Однако восточнее поворота на Валтум тракт был оживлённым, да и содержался не в пример лучше, наносов земли там не было, а если бы и были, то следы на них были бы давно затоптаны десятками ног, копыт и колёс. Единственное, что следопытам удалось выяснить, - это то, что жрецы, забравшие Видара, не повернули на Валтум, а поехали прямо. - Говоришь, - мрачно произнёс Мьоллнир, когда они сошли с дороги и принялись пробираться по лесистому склону горы обратно к Равинбю, чтобы не светиться на тракте, - они были не из Фёрлоратдаля. Что в той стороне ещё есть с такой эмблемой, откуда они могли явиться? - Дальше мелкие фолкритские диоцезы, и почти все они – с двумя косыми линиями. - А долина Белого Потока? Феллдир подумал, вспоминая. - Долина Белого Потока делится между тремя диоцезами: Раннвейгом на севере, Кальслуттнингом[10] на юге и Волундрудом на северо-востоке. У Раннвейга эмблемы нет, на робе просто вышивается название диоцеза. У Кальслуттинга изображена гора и дракон над ней. У Волендруда – да, две косые линии, но, во-первых, они идут под большим углом, чем описывали мне женщины, а во-вторых, я сомневаюсь, что Волендруд будет посылать отряд через пол-Скайрима. - Значит, - подвёл итог Мьоллнир, - искать Видара нужно в Фолкрите. - Думаю, да. Но, сотник, твой сын – потенциально очень сильный маг. Не второй Йолмир, но близко. И когда о нём узнают в Бромьунаре, его заберут туда. И я не могу гарантировать, что если мы начнём захватывать храмы Фолкрита, его не переведут в крупный храм, чтобы не рисковать им. - Это можно предотвратить? - Нет. Его переведут, раньше или позже. - Ещё мысли есть? - Я бы предложил захватывать центральные храмы фолкритских диоцезов, там должны быть списки всех людей, кто населяет храмы, принадлежащие этому диоцезу. - Это сложно, - основательно заметил Хакон, перелезая через поваленный ствол дерева. – Там одних младших жрецов три десятка, старших десяток. А мы самое большое, что захватывали – храмы с тремя драконьими душами. - У нас был Хёггате, - напомнил ему Мьоллнир. - Тогда жрецы были ещё непугаными. - Да, - подтвердил Феллдир, - тогда на Хёггате защита стояла проще, чем сейчас на некоторых мелких храмах. Но дело не в этом, а в том, что четыре десятка жрецов, из которых десяток старших – это много. С другой стороны… Он замолчал, продрался через ельник. - С другой стороны, - серьёзно закончил за него Хакон, - и через пять лет ничего не изменится. У нас сейчас два мага, и через пять лет их тоже будет два, потому что учеников у Феллдира кроме Тьярви больше нет. Мьоллнир остановился, посмотрел на товарищей. - Я не думал об этом, - нахмурился он. – Да, когда-то мы вынуждены будем остановиться, потому что не хватает магов, - он посмотрел на вершины сосен, затем снова пошёл вперёд. Долго молчал, затем, не останавливаясь, повернул голову к Феллдиру: - Я поговорю с воеводой. Думаю, он согласится отдать тебе в ученики нескольких ребят, у кого есть магия. - Их родичи не согласятся. - Надо будет – согласятся, - жёстко ответил Мьоллнир. – У нас война, а не детские игры. Если воевода скажет, что надо, значит, надо. Где-то далеко проревел дракон. ________________________________________ [8] Оплот Потерянная Долина. [9] Ведьмин Оплот к югу от Маркарта. [10] Ветреный Пик к западу от Ривервуда.