Что-то вроде тысячи и одной ночи.

      До Кёнсу мирно стоял, пока слуги одевали его в ново-пошитые вещи, присланные отцом. Он не только велел ему явиться на встречу, но и выбрать что-то из отправленной ему одежды, привести себя в порядок, использовать масла, чтобы источать приятный аромат. Средний принц обречённо вздохнул. Настал тот самый момент. Еще два месяца назад Ли Суман появился у его покоев. Слишком серьезный. — Как твои дела, сын мой? — начинает он разговор. — У меня всё хорошо. Молюсь за вас и своих братьев, — взглядом указывая за чашу с золой, отвечает он. — Я так рад, что ты мой сын, — отец часто напоминал, как любит его, единственного наследника от Минджи. Однако на этот раз это звучало слишком грустно. — Благодарю, Ваше Высочество. — Я никогда прежде не думал о твоём замужестве, потому что ты свет моих очей, — взяв сына за руку, он тянет его к кровати. Взглядом даёт указ, чтобы все слуги покинули покои. Они остаются вдвоём. До становится страшно. Тема для беседы слишком странная, эмоции на лице отца сменяются, руки немного трясутся. — Кенни, я стал слишком слаб, — цари тоже могут плакать, — Я потерял мужскую силу, сынок, — руками закрывает лицо. Омега смотрит в пол, понимая, как унизительно это было для царя. Но что стоило таких мучении, как признание в импотенции? — Отец, но у вас уже есть трое сыновей. Мои братья обязательно вернутся с войны, — обняв родителя, омега слышит его всхлипывания и чувствует дрожь его тела. — Кёнсу, ты же знаешь, что Чунмён собирается сделать, — вытирает слёзы, — Остаётесь только вы, ты и Чонин. Ты, которого я никогда не воздвигну на трон, — и, словно собираясь с духом, продолжает, — Минджи ненавидел одну мысль, что ты сядешь на престол. И Чонин, который прольет море крови. Мне следовало завести больше детей.       Неужели это послужило причиной того, что принц оказался в заточении в собственном доме? Любовь папы, желавший ему обычной и простой жизни? А слова отца отвратительны, но правдивы. Он будто хотел детей лишь для того. чтобы кому было оставить наследие. — Я хочу попросить тебя, — ещё один вдох, — я умоляю тебя, — царь сидит перед ним на коленях, — завоюй сердце Ифаня.       До проваливается во тьму. Сердце, кажется, перестало биться на несколько секунд. Перед глазами встал Чанёль. Его любимый Чанёль. Все вечера, которые они проводили в его покоях, заперевшись на ночь, ночи, когда они балансировали на грани, крепко держась за руки, наслаждались каждым вздохом и выдохом. Пак знал его запах, рядом с ним не требовалось прекращать пить настои или использовать масла. Почему он думал, что судьба позволит ему быть счастливым? Ведь у человека до рождения всё расписано на линии жизни. Одно его рождение сделало папу не способным к деторождению, его руки пролили кровь безвинных, забрали не одну жизнь, его альфа обречён на вечные страдания из-за него. «Я проклятый», думает он про себя, не заметив, что слёзы бегут по щекам. Сердце отца тоже не глыба льда, он закусывает губу до крови и плачет. — Я не думал, что стану отцом, который будет просить сына о чём-то подобном, — захлебываясь в слезах, тихо говорит Суман, — я буду гореть в аду за это. Но мой народ останется цел, хоть кто-то из них увидит увидит врата рая. — Но твой собственный сын будет в аду на земле, — омега показывает эту сторону личности впервые. — Умоляю! — величайший царь в истории лежит в его ногах. Что-то порвалось внутри него. Какая-то ниточка, сдерживавшая все его истинные чувства. Так же припадая на колени, он утыкается в плечо отца и плачет навзрыд. — Я не могу, — кричит он между всхлипываниями, — не могу, Ваше Высочество. — Подумай хорошенько, — он сидят обнявшись до самого заката, — завтра я приду за ответом. POV Кёнсу       Ночью я не смог сомкнуть глаз. Дня на раздумья о предстоящих пятидесяти, а то и шестидесяти лет, выбора мужчины, которому я подарю детей, посвящу жизнь, слишком мало. Я слышал, что Ифань добрый человек, но мне доводилось видеть его влюбленный взгляд, направленный к старшему брату. Но тысяча чертей! Переезд в Руну, туда, где я никогда не увижу Чанни. Я бы попробовал сделать то, о чем попросил отец без сомнения, не встреть я своего истинного. Он был несправедливо обделён любовью в семье. Одно лишь его рождение считалось грехопадением генерала Пака. Следствие случайной связи. У меня сердце разрывается на кусочки, когда представляю его лицо. Нахмуренные брови, после которых он обязательно открывает рот в немом возмущении. Лицо это стало слишком дорого моему сердцу. Отец ведь не заставит меня делать это? А если ему рассказать о нём? Чанёль сын уважаемого полководца, неплохой вариант, и, может, я буду передан в любимые объятия? Стоит попробовать? Определённо стоит. — Ваше Высочество, доброго дня, — я сам заявился к отцу, когда солнце близилось к зениту. — Твой ответ? — тон отца меня пугает. Ни разу в жизни он не говорил со мной так. Если дела обстоят так, то и мне следует отвечать тем же. — Я не выйду за Ву Ифаня. Сердце не скатерть, перед каждым не раскроешь. У меня есть истинный, которого я хочу видеть своим супругом, — добавляю твердости голосу, не отводя взгляда. К слову, глаза отца потемнели. — Я слишком избаловал тебя, — он выдыхает, встав с места. Делает несколько шагов в мою сторону. — Война с Руной, особенно за территорию юга, сейчас совсем не кстати, как и им. Ты же понимаешь? — он сцепил руки в замок за спиной. — Вы сами позволили случиться этой помолвке! Я виноват в этом? — плотно стиснув зубы, я затыкаюсь вовремя. Ведь сказать есть что. — Как же ты похож на папу, когда злишься. Даю шанс подумать еще раз, — его лицо совсем близком, голос стал тише, — Или же он умрёт, — холодок прошелся по спине от оскала отца. — Я убью его и ты выйдешь за этого руна, или я оставляю его в живых и ты всё равно уезжаешь в Руну. — О ком ты? — какой же я дурак, бесполезно что-либо скрывать от него. — О нём, — отец приближается, — Пак, — мы стоим лицом к лицу, — Чанель, — от этого тона мурашки проходятся по всему телу. Я боюсь. — Повинуюсь, Ваше Величество.

***

      Когда руны прибывают на территорию Эйрии с десятками тысяч воинов, я немного нервничаю. Семь дней ожидания сопровождались какими-то уроками от омеги, которого я прежде не видел во дворце. Он был уже средних лет, но красив до чёртиков. Даже не представившись, он попросил обращаться к нему «учитель». — Если альфа не твой истинный, то придется работать над отношениями всегда, — заявляет он в первый же день. — Будь готов, что он не влюбится в тебя в без памяти. — Будь утонченным, будь омегой. Грубые, неухоженные мужчины будут с ним рядом всегда, тебе же надо исполнять роль неповторимого, красивого мужа, — урок второго дня. — Часто облизывая губы, покорно отводи глаза,— третий день. Принц продолжает раздумывать, как поступить с Чаном, узнает ли от он сам, или же сообщить самому. — Подари ощущение, что его ждут, — четвертый день, и Кёнсу все впитывает. — В сексе давай место разнообразию. Не смей в первый же день прыгать в постель. У альфы должен заиграть инстинкт охотника, — день пятый. — Заигрывай, но не позволяй твоей личности, Кёнсу, пропадать, — он впервые обращается к нему по имени. — Я многое слышал о тебе, думаю, твоя природная харизма будет кстати. Тем более, ты признан тигром с их земель, а там это считается добрым знаком. — Забудь о сыне генерала Пака, — последний, пожалуй, самый важный урок.       С этими знаниями я направляюсь к покоям Ифаня. На приветствии я отсутствовал. Так рекомендовал мой учитель. — Добро пожаловать, — не смотрю ему в глаза. — Перед ваши выступлением, чувствуйте себя как дома. Слуги будут у ваших покоев. — Спасибо, принц До Кёнсу, — отвечает, встав с кровати. — Принц? — не он ли настаивал на непринужденном общении. Нарушаю первое наставление. Смотрю в глаза. — Это ты начал, — он убирает книгу в сторону. — Что? — недоумеваю. — Зачем ты строишь из себя гостеприимного хозяина? — все то, что говорил учитель-омега, улетучивается. Всё идёт не по сценарию. Не подходит ни один. — Хочешь чаю? — ну остается действовать по зову сердца. — С удовольствием.       Прошло двадцать дней. Руны снова в Эйрии с тысячными войсками. Все держались в напряжении, если Ву только захочет, он разгромит их империю. Однако его сейчас волновала другое. Суман видел, как любимый сын в день выступления, словно тень, отправился в сторону своих покоев. До сих пор улыбка ни разу не появилась на его лице. Даже тогда Суман знал о сыне Пак Шина, который оказывался рядом с его сыном слишком часто. Он понимал, что не только обделил его настолько, что лишил возможности быть царём, быть защитником, быть тем, кем он может даже мечтал, но и быть счастливым человеком. Однако Кёнсу был именно тем ребёнком, которого он бы никогда не отправил на войну. Дело не потому, что он не любил Чонина и Чунмёна, а напротив желал, чтобы их имена восклицали в бою, чтобы воины сражались за них. А Кенсу, он пережил больше, чем стоило бы. Его глаза видели больше, чем следовало. Но свой долг перед народом Суман ставил выше, жертвуя своим чадом. Сейчас сидя около Насыра, который немного подрос, он погрузился в мысли о Чанёле. Прежде, он переживал о своих братьях, теперь же есть еще один человек, возвращения которого он ждёт. Чанёль, без сомнений, был красивым, широкие плечи да высокий рост делали из него идеального мужчину. — Насыр, они же должны победить, верно? С нами ведь ваши воины с севера, — животное было не глупым, понимало его и словно отвечало на его вопрос, ласкаясь об него и укладываясь на его ногах. — Мы выдвигаемся через десять дней, — До вздрогнул от голоса, но повернув голову, успокоился. У входа на балкон стоял Ву Ифань. На лице его можно было прочитать ту же грусть, что и на лице Кёнсу, он был даже одет во всё чёрное, словно на трауре. — Я до сих пор не могу получить ответ на вопрос, почему же тебя не отправляют на войну? Ты же не наследник трона даже. Средний сын словно провалился в темноту. Этот вопрос просто выбил почву из-под ног. — Это сложно объяснить, — ответил он спустя некоторое время. — У нас есть достаточно времени. Прошу расскажи, — в глазах руна не было того банального любопытства, а была какая-то безнадежность вперемешку с отчаянием, с капелькой жалости. — Ты и без меня слышал, что произошло, — прикрывая глаза, ответил Кёнсу. — Зачем ты убил их всех? — Ты не знаешь того кошмара, который довелось увидеть мне. — Так я хочу узнать! — Ифаня раздражала вся эта ситуация. Кого из себя строил этот парень? Последнюю жертву в этом мире? — Ты не первый, кто убил своего отца. Дети делают подобное. Ради трона, власти и других мирских утех! Ради чего же ты сделал это? Думал, что останешься единственным наследником? В этот момент произошло что-то необъяснимое. Насыр набросился на наследного принца северного царства, с рыком и прижав того к полу. Прикусив того за плечо, он был готов продолжить, если бы не голос Кёнсу. — Насыр! — тигр отполз от пострадавшего. — Мучение. Я видел мучение, — сказал он тихим голосом, который навевал ужас. В больших карих глазах на мгновенье отразилась боль, океан боли, и Ву замолчал. Он словно окунулся в этот кошмар. — Чондэ! Вызови лекаря. Насыр поранил принца!

***

      На следующий день До Кёнсу, чувствуя свою вину, отправился к Ифаню. — Доброго дня, — рун словно ждал его. Он все еще лежал в постели. На руку наложили повязки, царапины на шее и лице были уже отчетливо заметны. — И тебе доброго дня, принц Ву, — он поклонился и посмотрел на своего слугу, таким образом давая тому приказ выйти из комнаты. — Шрамов, думаю, не останется. Хотя, я слышал такое выражение: «Шрамы украшают мужчину». — Я поражён поведением животного. Тигры, не самые верные и покладистые животные. Как ты смог приручить его? — Я не знаю, — приблизившись к постели альфы, он сел у его ног, — Может вы подсунули мне бракованного тигра?       Оба улыбнулись и встретились взглядами. Рун потянулся к нему и взял его руку. Она не была такой хрупкой, как бывает у омег, но и не достаточно крепкой для воина. — Зачем ты это сделал? — его аккуратные черты лица выдавали омегу в нём, но уверенный, прожигающий взгляд говорил об обратном. — В наших землях ты бы считался бракованным омегой. Лицо, руки, даже запах, который зачем-то скрываешь. — Хорошо, что твоим супругом буду не я, — До ухмыльнулся. Гордо вскинув подбородок, он вышел из покоев руна, заставляя сердце того пропустить удар. «Что тверже камня? Человек! Что розы нежней? Человек!», — именно так подумал Ву про этого таинственного эйрийца.