По вечерам

      — Женщина для них и не человек вовсе, так, сподручная тварь, созданная богом для того, чтобы потешить мужчину, «созданного по образу и подобию его».       Ведьма говорит очаровывающие, запутывает в свои приторные сети умелым пауком. Ведьма ласкает словом, кладёт на язык конфетку, осыпает поцелуями.       Быть красивой — порок; быть умной — подавно. Никто не смеет выделяться из скрупулезного дотошного общества, что строит всех по линеечке, подгоняет под единый стандарт. Женщина с брусничными губами и чистым разумом будет гореть. И у той, что глаза — синева, и красота весенняя, есть грехи.       Уртир ласкает льнущую к ней девушку, обводит по контуру бескровные губы и нашёптывает ей на ухо секреты мироздания. Уртир должна быть сожжена, потому что она это заслужила.       — Знаешь, — шепчет блондинка, лащась к Милкович как кошка, — я ведь попросила дьявола омыть каменным дождём эту деревню, выкрасить улицы осенний багрянец.       Мираджейн хрипло смеётся и целует окровавленные руки ведьмы. Её правосудие свершилось, она наказала людей, а цена в собственную душу — пустяк.       — Дьявол чаще Бога прислушивается к просьбам людей, — Уртир запечатлевает на её устах поцелуй медью, прижимает к себе, — потому что Отцу нет дела до нас.       Мираджейн прижимается щекой к обнаженной спине ведьмы, с трепетом проводит по крестообразному шраму холодными пальцами и ощущает, как что-то внутри сжимается до крошечного комочка, когда она видит его. Мираджейн жмурится, подставляя расцарапанное лицо под жгучие поцелуи.       — А давай сбежим? Говорят, за морем жизнь другая — там гнездится свобода.       — Бежать? Милая, у тебя сломана нога, а глаза у стражников — соколиные. Не бойся, ибо огонь несёт очищение.       Милкович прижимает её к своей груди, баюкает.       — А очищение тебе нужно больше, чем кому-либо другому, девочка.