По вечерам

      Бог ехидно щурит свои золотые глаза и спрашивает:       — У твоих богов нет имён и лиц, так кому же ты молишься, девочка?       Гром заглушает её тихий ответ, Заоблачный храм содрогается от усердных нападок стихии. Мираджейн приходится повысить голос.       — Бурным рекам, крепким северным ветрам и дикому зверю. У каждого человека своё тотемное животное. У одних — сумеречный кот, у других — хорёк. Северяне не выбирают богов, боги выбирают северян.       Лаксус смеётся, и раскаты грома становятся всё оглушительней. Девчонка, сидящая перед ним, дрожит от холода в тонких прозрачных шелках, но виду не показывает. Упрямая северная девчонка расположилась на первой ступени перед Богом юга, которому молятся все люди от Огненного моря до её диких краёв, и нагло дискутирует по поводу и без.       — И кто же твой зверь?       — Волк.       Штраус сжимает чертог волка и обезоруживающе улыбается, сверкая ледяными глазами. Септа говорила, что южные боги — эгоисты, не слышащие молитв. Но стоило ей один лишь раз попросить, и сам Громовержец явился ей. Уселся на верхних ступенях, ведущих к алтарю, и в ус не дует.       — Я пришёл, потому что твоя корявая молитва, язычница, имеет больше силы, чем все молитвы, произнесенные в этом храме. — Говорит он, словно читая её мысли.        Мираджейн не верит Богу с золотыми глазами. Он выглядит слишком молодым для того, чтобы быть мудрым. Ужасный мальчишка, решивший подшутить над ней.       — Слабо верится.        — Можешь не верить. — Лаксус спускается лёгкой поступью, воздух звенит от исходящей от него мощи. — Но ты же хочешь, чтобы твои брат с сестрой покинули столицу, не держа в руках собственные отрубленные головы, язычница?       Мираджейн закусывает губу: ей плевать на свою юдоль, лишь бы Эльфи с крошкой Лисс выбрались из этого гадюшника и вернулись на Север, под покровительство леди-матери. Но какова цена?       — И чего мне это будет стоить? Боюсь, даже боги ничего не сделают без должной платы. — Девушка смотрит в золотые глаза громового бога и коротко вздыхает.       — Как насчёт разделить со мной вечность, трижды венчанная?       Лаксус криво ухмыляется, подавая ей руку.