По вечерам

      — Вали к своей рыжей, — почти рычит, выдыхая ему в лицо дымное облако.       Джерар Фернандес разливает по чашкам алый чай и глотает горький вишнёвый смог: это правильно прямо сейчас, в этот конкретный промежуток времени.       Она ненавидит Эрзу Скарлет, — два слова в четыре слога, — лишь потому что она рыжая, осенняя, пахнущая кострами. Скарлет заказан в путь в чистилище, ибо такой ценной душой-ключом поцелованная огнём не обладает; у Мираджейн душа рассыпалась пеплом, сажей выкрасила её изнутри; Мираджейн танцует об руку с Дьяволом, спускаясь по ступеням в Ад.       Джерар знает каждый её изъян, каждую шероховатость, неровность, зазубрину, он знает её как свои пять пальцев, поэтому не любит — в ней нет ничего святого, даже намёка. Но каждый раз, сплетаясь с ней в порочных объятиях, он чувствует запах сожженной души, тщательно замаскированный под цедрой и ванилью, видит её настоящей больше, чем обычно дозволенно увидеть.       «Вали к своей рыжей» — вместо приветствия, когда он топчется на её пороге. Днём Мираджейн надевает на себя личину студентки-журналистки, вечером — костюм демоницы в душной гримерке стрип-клуба: брат и сестра нуждаются в деньгах, обучение не из дешёвых, за жилище надо платить. Она уже давно самостоятельная девочка и привыкла разбираться со всеми проблемами сама.       Его вещи медленно заполняют квартиру Штраус: бритва и зубная щётка в стаканчике в ванной, пара рубашек в шкафу, собственное сердце в банке с формалином. Ещё есть красный чай в прозрачном заварнике, потому что Эрза так любит.       Мираджейн же любит порно с сюжетом, Криса Корнелла и забивать хозяйские цветочные горшки окурками. И плевать она хотела на тонкую душевную организацию Эрзы, моногамию и то, что она — пепельница. Девушка чиркает зажигалкой и шипит гадости, растягивая алые губы в ядовитой усмешке.       Джерар кладёт в чай два кубика сахара, Мираджейн стряхивает столбик пепла в чашку без зазрений совести. Он вздыхает и начинает свой ритуал по новой.       — Эрза так не поступает.       — Эрза никак не поступает, она только рядится в монашечью рясу и не разговаривает с незнакомыми дядями, когда ты мечтаешь её поиметь. Но кишка-то у тебя для этого слишком тонка, нюнчик.       Блондинка пьёт его красный чай, видит, как с глубины кофейных глаз поднимается кипучая ярость, и слишком вульгарно смеётся. Фернандес хочет придушить её прямо сейчас, сомкнуть руки на молочно-белой шее, оставив лиловые отпечатки, и наблюдать, как она захлебнётся собственным скрипучим кашлем. Но она будет смеяться, смеяться, смеяться.       — Как же я тебя ненавижу.       — Это взаимно, милый мой. Представь, твою рыжую подружку я ненавижу даже сильнее, чем тебя. Поразительно, не так ли?        — Да замолчи ты.       Он целует её жадно, ядовито и получает в ответ укус. Мираджейн пахнет серой и вишнёвым дымом, а на вкус слегка горчит. Штраус далеко не его милая Эрза, но в момент своей слабости, когда зависает над пропастью в экстазе, она ему почти симпатична.