Take me back all'infanzia

— Прошу сюда! — магнат с завидным проворством рванул в незаметную дверь за этими куклами, обитую красным бархатом и украшенную инициалами фабрики. Эти «W.W», вышитые золотом, были буквально везде. Мало того, что они украшали упаковки сладостей — ладно, это можно было опустить и сослаться на бренд, — но вышивать собственные инициалы на одежде и дверях мне показалось верхом безвкусицы и даже некой вульгарностью, отдающей тухлятиной сточных вод, что фабрика сливает в местную реку. Но, несмотря на всю абсурдность ситуации, мы были рады уйти с мороза в теплое помещение. — Чарли, тебе не кажется, что он несколько… странный? — мне все еще было некомфортно оттого, что этот мужчина видел меня в той ситуации и в том виде, однако сейчас с каждой минутой мне все больше казалось, что тот человек в вечернем городе, отдавший мне пальто, и мистер Вонка — два абсолютно разных мужчины, и пальто было всего лишь совпадением. Не может тот уверенный в себе джентльмен быть этим… шутом. — Мне кажется, он забавный. Чарли, Чарли, Чарли… Было бы тебе забавно в школе мыться после всех, стесняясь своего тела и белья? Воровать мыло из туалета, потому что твоя семья не может себе его позволить? Или было бы забавно носить бабушкины штаны, которые после превращались в бриджи и шорты? Хотя веселее было бы плакать в школьном туалете на выпускном, не потому что у тебя не только нет денег на общий взнос и платье — с этим я смирилась задолго до последнего года обучения, — а потому, что парень, который хорошо к тебе относился, на самом деле делал это из жалости, и на выпускном он с кривой ухмылкой кинул тебе под ноги пятак «на чай», ибо ты большего не стоишь. Нет, Чарли, если мы проиграем эту игру, ты поймешь, почему я никогда не улыбаюсь тому, что кажется тебе забавным. — В эту большую красную дверь, пожалуйста! Очень хорошо! Здесь тепло и уютно! Мне приходится сильно обогревать цеха! Мои рабочие привыкли к исключительно жаркому климату! Они не выносят холода! Если они сейчас выйдут на улицу, то немедленно погибнут. Просто замерзнут. Слишком много текста. Негры у тебя там работают, что ли? Я хмыкнула про себя, представляя потных толстогубых чернокожих, не покладая рук трудящихся в цехах и совершенно не знающих, что не так давно в Америке их освободили от рабского труда и признали гражданами наравне с белыми хозяевами. — Но кто же эти рабочие? — Чарли как обычно отличился любознательностью. В ответ мистер Вонка лишь улыбнулся: — Всему свое время. Немного терпения, и вы все узнаете! Все здесь? Хорошо! Будьте любезны, закройте, пожалуйста, дверь! Спасибо! Мы стояли в длинном широком коридоре, стены которого были выкрашены в бледно-сиреневый, а по центру простиралась бордовая дорожка, по бокам обставленная отделяющими перетяжками. — Раздевайтесь, во внутренние цеха нельзя в одежде. Это было очень кстати. После часа на морозе казалось, что в помещении страшная, просто тропическая жара. — А куда девать вещи? — Мистер Вонка, и сам раздевшись, просто кинул пальто на пол, оставаясь в замшевом пиджаке болотного цвета. — Оставьте тут, — он махнул в неопределенность. Странно, фабрика здесь столько лет, да и сам мистер Вонка был на рынке не первый год, ведь дедушка работал на него еще когда мог ходить, а это лет пять назад точно, а по дедушкиным рассказам, к моменту открытия фабрики Вилли Вонка занимался конфетами почти пятнадцать лет, так что сейчас магнату должно было быть как минимум сорок лет, а по виду и двадцать можно было дать с натяжкой. Я стянула с плеч пальто, сразу чувствуя, как теряю слой защиты под взглядами присутствующих, — под маминым пальто были старые капроновые колготки, юбка до пола, перешитая из покрывала, и папин свитер. Чарли выглядел лучше: школьные, купленные заранее и на вырост, брюки, подвернутые почти вдвое, и перешитый папин свитер. — Какой удивительный аромат! — сказал он, втягивая носом воздух. Казалось, в нем были перемешаны все самые чудесные запахи в мире: жареных кофейных зерен и жженого сахара, жидкого шоколада и мяты, фиалок и дробленого фундука, яблоневого цвета и лимонной цедры… А откуда-то издалека, из самого сердца огромной фабрики, доносился приглушенный басовитый гул, словно там с сумасшедшей скоростью крутились колеса каких-то гигантских машин. — Действительно, — желудок предательски заурчал, возмущаясь, что мы не можем попробовать всех этих вкусностей и только дразним его. Чарли, видимо, почувствовал то же самое, потому как, взяв меня за руку, тяжело вздохнул и потянул вслед за своим кумиром. Бедный мальчик, и так ничего хорошего в жизни не видел, а теперь, побывав на фабрике, и вовсе тоской затянется, сравнивая нашу жизнь и это великолепие. — Идемте, сейчас вы сами все увидите. Сторонясь богато одетой Веруки и ее отца, я задержалась позади процессии, краем глаза наблюдая, как Виолетта прилипает жвачкой к магнату и явно вызывает в нем смешанные чувства. Интересно, а я бы сразу ударила или сначала покричала для виду, если бы ко мне на улице прицепилась незнакомая девчонка с перекачанной челюстью? — Мистер Вонка, я Виолетта Боригард, — и голос противный. — Да мне все равно, — всего лишь ответил тот и ускорил шаг. — А вот и нет, это я выиграю ваш особый приз. Ясно? — ее мать активно закивала, поддерживая слова дочери. Впрочем, этот энтузиазм разделяли лишь они вдвоем. — Что ж, ты уверена в себе, а это самое главное. Едва спортивная чемпионка оставила магната в покое, как ему под ноги бросилась дочка богатого папеньки: — Я Верука Солт, рада познакомиться, сэр, — не знаю, чего было в голосе больше, — подхалимства или лжи. Сейчас только мужская часть гостей, видимо, решила не испытывать терпение магната и не стараться понравиться своим природным обаянием и улыбкой, сделанной у стоматолога за несколько тысяч зеленых купюр. Даже вон мать Виолетты усиленно подмигивала, со стороны напоминая припадочную. — Я всегда думал, что Верука — это такая мозоль на пятке, представляешь? — могу дать руку на отсечение, что на лице магната промелькнула издевка и брезгливость. Не удержавшись, тихо хихикнула в кулак, но, заметив, как мистер Вонка внимательно оглядывается на меня, сразу сделала серьезное лицо. — Я так понимаю, остальные — это Майк Тиви, маленький засранец, взломавший мою компьютерную систему, Август Глуп, чей отец скупает практически весь шоколад в их деревне, и… — почему-то взгляд с детей скользнул не на Чарли, а на меня, и задержался несколько дольше положенного. — Конечно, Чарли Бакет, которому повезло. И все, так понимаю, с ро… Он запнулся, словно не в силах выговорить слово, однако я поняла, о чем он, и меня это, мягко говоря, возмутило. — К вашему сведению, Мистер Вонка, здесь не только родители. Чарли мне брат, младший, — судя по нескольким обернувшимся, у них вопрос о нашем родстве вертелся на языке, но они не знали, как деликатнее спросить. — Что ж, одним вопросом меньше, — сказал отец Тимми, обращаясь к мистеру Соль. По их недвусмысленному обмену взглядами становилось прекрасно ясно: версия с сестрой для них осталась фальшью, и вовсе они меня таковой не считали, будучи непробиваемо уверенными в малолетней мамаше. — Что ж, отлично. Тем временем процессия добралась до конца коридора и остановилась возле двери размером в половину положенного, из-за которой и доносился густой басистый гул и запах теплого тягучего шоколада. Если вдуматься, компания была довольно большая: пять взрослых и пятеро детей — всего десять человек. Интересно, если мы по условиям конкурса пробудем здесь месяц — а я не имею понятия, чем можно здесь заниматься столь продолжительное время, — логично, что нам предоставят комнату для проживания. А вот проживать мы будем все вместе в зале или же по семье на комнату? Если так, я была бы весьма рада даже простой койке в тепле, нежели на фанере у нас на чердаке. — Не отставайте, я планирую сегодня показать вам главный цех, а это очень и очень большое помещение, из которого вы после отправитесь в ваши комнаты. Из цеха идет коридор, по которому вы подниметесь наверх. Потом налево. Потом опять направо. И налево. И опять направо. И еще раз направо. А потом налево. Все довольно просто. — Крепко держи меня за руку, Чарли, — не совсем ясно, отчего, но мне стало страшно. Оказаться запертой на столько времени на фабрике с психом, который, согласно закону жанра, будет убивать нас по одиночке, начиная с толстяка и в итоге оставляя последними живыми влюбленную пару, которая практически выберется отсюда, но в последний момент парень погибнет, а девушка, умоляя в истерике, будет молить о пощаде… — Обратите внимание! — прокричал мистер Вонка. — Все коридоры уходят вниз! Мы спускаемся под землю! Все самые важные цеха моей фабрики расположены глубоко под землей! — Почему? — спросил кто-то. — На земле для них просто не хватило бы места! Цеха, которые вы очень скоро увидите, огромны! Каждый из них больше футбольного поля. Ни в одном здании не поместится. А здесь, под землей, места сколько угодно. Мои владения не имеют границ. Надо только копать глубже и глубже. Мистер Вонка наконец-то вставил ключ в дверь и, повернув ручку, не стал ее открывать. — Это очень важный цех! Это сердце фабрики, основа всего производства! И он такой красивый! Я считаю, что в цехе должно быть красиво. Я терпеть не могу уродства на фабриках! Пожалуйста, заходите! Но, умоляю, будьте осторожны: не волнуйтесь, соблюдайте спокойствие, не падайте в обморок от восторга! Мистер Вонка открыл дверь. Пятеро детей и девять взрослых, толкаясь, протиснулись внутрь. И… о чудо! Я остановилась у входа как вкопанная, с силой сжимая ладошку Чарли; в таком же состоянии пребывали и остальные — просто стояли, разинув рты и огромными глазами разглядывая творившееся вокруг. Если бы кто-то сказал, что это все настоящее — никто бы не поверил, ведь мы только что были в холодном и сером городе, а буквально несколько минут, и… Перед нами раскинулась волшебная долина, по обе стороны которой тянулись зеленые луга, а внизу текла широкая коричневая река. Мало того, посередине реки был огромный водопад — отвесная скала, с которой вода падала плотной стеной, а затем, пенясь и бурля, разлеталась на тысячи мелких брызг. А ниже по течению в реку откуда-то с потолка спускалось не менее дюжины большущих стеклянных труб. Даже не большущих, а исполинских. Они высасывали из реки мутно-коричневую воду и уносили ее неведомо куда. А сквозь стеклянные стенки было хорошо видно, как жидкость течет по трубам. Если же прислушаться, то за шумом водопада можно было расслышать неумолкающее бульканье засасываемой жидкости. По обоим берегам реки росли красивые кусты и деревья — плакучие ивы, ольха, высокие кусты рододендрона с розовыми, красными и фиолетовыми цветами. А луга были усыпаны тысячами лютиков. — Вот! — прокричал мистер Вонка, указывая на золотистые камыши у самой реки. — Все это шоколад! Каждая капелька этой реки — жидкий шоколад наивысшего качества! Его хватит, чтобы наполнить все ванны страны! И все бассейны тоже! Потрясающе, правда? А взгляните-ка на эти трубы! Они высасывают шоколад из реки и разносят его по другим цехам фабрики, где он только нужен. Тысячи литров в час, мои дорогие дети! Тысячи и тысячи литров! Мы были ошарашены, ошеломлены, ослеплены грандиозностью этого великолепия. Все просто стояли и смотрели во все глаза. — Водопад — это самое важное! — продолжал мистер Вонка. — Он перемешивает шоколад. И вспенивает его. Взбивает и делает легким и воздушным! Нигде в мире не перемешивают шоколад с помощью водопада! Но ведь это единственный правильный способ! Единственный! А как вам мои деревья? Нравятся? А мои прелестные кусты? Правда замечательно? Я ведь говорил вам, что не выношу уродства! И, конечно же, все они съедобны! Каждое сделано из чего-нибудь вкусного! А мои луга? А моя трава и лютики? Трава, на которой вы стоите, мои дорогие, из недавно изобретенного мною вида мятного сахара! Я называю его «мяхар». Съешьте травинку! — он настойчиво обращался именно ко мне, пока я, как дура, хлопала глазами, чувствуя, как испаряющийся шоколад оседает во рту сладкой пленкой. Я ненавижу шоколад, но изыск, архитектурный стиль, да черт возьми, все вокруг было огромной сказкой. — Пожалуйста! Попробуйте! — Кто, я? — неуверенно поглядывая на остальных, с любопытством смотрящих на мои действия, я присела на корточки и, сорвав травинку, отправила ее в рот. — Восхитительно! Это же марципан! Все, как по команде, нагнулись и сорвали по травинке — все, за исключением Августа Глупа, который схватил целый пучок. А Виолетта Боригард, перед тем как попробовать свою травинку, вынула изо рта жвачку и аккуратно прилепила ее за ухом. — Я бы мог съесть все поле, — сказал Чарли и улыбнулся. — Я бы ходил на четвереньках, как корова, и ел эту изумительную траву! — Отведайте лютиков! — крикнул мистер Вонка. — Они еще вкуснее! Смеясь вместе, мы с братом сорвали по цветку, теряя голову от внезапно нахлынувшей радости. Неожиданно раздался пронзительный визг. Это визжала Верука Солт. — Смотрите! Смотрите! — вопила она, тыча пальцем через реку. — Что это? Он двигается! Он ходит! Это маленькое существо! Маленький человечек! Смотрите! Там, внизу, у водопада! Машинально схватив Чарли за руку, я потащила его за всеми остальными, бросившими поедание травы и осторожно начавшими спускаться вниз, к берегу шоколадной реки. — Она права, Рэй! — воскликнул Чарли. — Это человечек! Видишь? — Вижу, — и чувствую, как теряю остатки рассудка. — Удивительно! — Да они не выше моей коленки! Там стояли десятки маленьких близнецов-мексиканцев с черными волосами и суровыми лицами: удивительно, но и ростом они были едва мне до колена…хотя, черт, их были десятки, и все, абсолютно все они были одинаковыми! — Чарли, а ты не верил в клонирование. Один из них, отвлекшись от работы, заметил оживление на нашей стороне реки и что-то сказал на своем языке остальным. Спустя пару мгновений уже все маленькие человечки смотрели на нас, не выражая ни радости, ни злости от нашего появления. — Это, наверное, какая-то иллюзия или они все в масках? — спросил отец Тома. — Конечно же нет, — хмыкнул мистер Вонка, — это умпа-лумпы, мои рабочие.