Take me back all'infanzia

После школы я видела для себя шанс выжить, выучившись на портниху. Мне казалось, что предстоит бежать наперегонки с другими на большое расстояние, и на этой дистанции там и сям устроены глубокие ямы, и все вместе валятся в эти ямы и исчезают, словно шары с бильярдного стола. Но я понимаю, что прежде чем получить что-то, надо что-то потерять, а мне терять нечего, нечего пожертвовать для первого шага. Лифт продолжал стремительно падать, и сквозь стеклянные стены было видно, как проносятся мимо удивительные, невероятные картины. Я дрожала каждой клеточкой тела, ощущая, как пальцы томительно медленно перебираются с талии к позвоночнику и большой палец с нажимом очерчивает каждую выпирающую косточку, спускаясь ниже, и, заставляя задохнуться, поднимается вверх, касаясь застежки бюстгальтера. Едва сдерживаемый гортанный стон и тихое предупреждающее дыхание на шее, заставляющее опомниться и смущенно попытаться отстраниться на жалкие миллиметры. В кабине было тесно, мужчина прижимал меня грудью к одной стенке, к его же спине спиной стоял отец Майка и ребята, так что выдать нас я могла только звуками. Мне мерзко оттого, что эти прикосновения приносят удовольствие. В какой-то миг вспоминаю, как когда-то кто-то другой сдирал одежду и запрокидывал ноги себе на плечи, заставляя упереться голой задницей в холодный грязный бетон и задыхаться от вони хлорки и потного тела. Как пальцы, словно белые слепые склизкие черви, окутанные собственной слизью, скользят по телу, касаясь самого интимного, и такими же извивающимися глистами входят тебе в рот и оттуда твоей же слюной прокладывают скользкую дорожку к бедрам, входя в тебя влажными от твоих же слюней. Шиплю и злюсь сама на себя, отталкивая мужчину и рыча под нос: - Убери руки, - я тянусь к нему, но ненавижу. Как я могла забыть, что из-за этого ублюдка наш город стал кучей дерьма, испещренного личинками люмпенов и маргиналов. Разве приятно видеть, идя домой, как женщины торгуют собой за бутылку джина, а мужчины используют их как товар, не задумываясь, что многое из их действий, да и они сами, вызывают только желание блевать. - Рей... - непонимание, но руки убирает, а я обхватываю себя за плечи и чувствую, как тело бьет крупная дрожь. Не изнасилуй этот урод меня тогда, стала бы я сейчас так реагировать или спокойно поддалась бы искушению, тугой пружиной завернувшемуся в области пупка и так и побуждающему сейчас закрыть глаза на окружение и просто прижаться к магнату ближе - почувствовать, возбужден ли он. Хочет ли меня так же, как сейчас мое тело его. Но разум. Разум кричит, задыхается от боли воспоминаний, от унижения. Не хочу чувствовать себя вновь грязной, использованной шлюхой, которая может заинтересовать мужчин только как дырка для секса на один раз, когда они в пьяном бреду не смогут кончить, а ты, избитая и сломленная, будешь выслушивать потоки отбросов, выливающихся на тебя, и ты, как маленькая глупая девчонка, все еще ждущая принца на белом коне, будешь реветь, задыхаться в собственных соплях, когда этот ублюдок наградит тебя сифилисом. Огромных размеров фонтан, из которого прямо на пол била мощная шоколадная струя... Как поток канализационного дерьма, струящийся из пробитой трубы и вытекающий зловонной массой на мостовую под колеса проезжающим каретам и на ноги простым людям. А ведь это лежало до осени засохшей коркой, пока дожди не смыли все вниз по улице в реку. Громадная ирисковая скала, а на ней (безопасности ради в связке, как альпинисты) умпа-лумпы: молотками они откалывали от скалы большие куски... Напоминает, как делят негры в рабстве куски соли, раскалывая ее и относя в цеха, где машины будут перемалывать глыбы в песок и продавать в три раза дороже первоначальной стоимости. А на эти деньги предприниматели будут заказывать дорогих шлюх и купаться в шампанском, пока их дряблые старческие тела, покрытые бородавками, не сгниют в могиле от старости. Машина, распылявшая сахарную пудру так, что казалось, идет снег... Кокаиновая нычка? Сиропное озеро, по которому плыл пароход... Деревня умпа-лумпов. Крошечные домики и улицы, а на улицах сотни умпа-лумпят - каждый ростом не более четырех дюймов... Рабы. Они не выходят в город, не получают зарплату, не имеют свободы - рабы шоколадной индустрии, увезенные из своей родной страны. Негры мистера Вонки. Лифт наконец перестал падать, зато понесся еще быстрее. Чарли слышал, как свистит ветер. А лифт летел то вправо, то влево, крутился, вертелся, поворачивался, то снова падал, то ракетой взмывал вверх, извивался, подпрыгивал... - Рей, - оборачиваюсь на голос. Он или не он? Сейчас передо мной совсем другой человек; тонкая рябь морщин от уголков глаз и на переносице, уставший потухший взгляд, заеды в уголках губ. Хочется коснуться этой аристократично бледной кожи, словно присыпанной матовой пудрой, зарыться в подернутые сединой волосы, но нет. Молча отворачиваюсь, опуская взгляд. Стыд и злость. - Рейчел, пожалуйста, - благо нас не слышно из-за рева шоколадной реки, проносящейся внизу, да и говорил мужчина едва слышно и прямо в ухо. Пальцы вновь легли на краешек талии, но в этот раз аккуратно, едва касаясь ткани свитера. - Отвали, - одними губами, но даже сквозь свитер чувствую, как его руки вздрогнули и словно потяжелели. Тут взвизгнули тормоза: лифт замедлил ход, а затем и вовсе остановился. - Хорошо прокатились, нечего сказать, - с облегчением вздохнул мистер Тиви, затем достал из кармана носовой платок и вытер пот с мышиного лица. Жидкие серые волоски прилипли к сальной лысине; я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота - раньше внимание не цеплялось так сильно к противным жидким усикам над верхней губой. - Минуту внимания! - обратился к пассажирам мистер Вонка, словно мгновение назад ничего и не было. Натянутая улыбка, но потухший взгляд. - Слушайте все! Будьте осторожны! В этом цехе очень опасная аппаратура. Ни к чему нельзя прикасаться! Мы вышли из лифта в помещение, освещенное ярким, режущим глаз, белым светом. Округлые стенки, мощные прожектора и запах кварцевой лампы. В голове сразу же вспомнилось далекое детство, когда еще работала бюджетная поликлиника, и нас, бедных детей, у которых не было денег на лекарства, родители приводили на прогревание к старому аппарату, воняющему горелой проводкой, и заставляли губами обхватывать трубку. Противный вкус алюминия, шипение лампы и чертовы песочные часы, которые, как назло, так медленно пропускали песчинки из конца в конец. - Наденьте и не снимайте, пока мы отсюда не уйдем. От этого света можно ослепнуть, - сказал мистер Вонка, вручая каждому темные очки. Комната была практически пуста - лишь в дальнем конце стоял черный, покрытый мелкой сеточкой экран, а напротив него возвышалось огромное кожаное сиденье. Возле нее копошилось великое множество умпа-лумпов: они что-то смазывали, крутили какие-то ручки, протирали огромные объективы. Одеты все были очень странно: в ярко-красные скафандры, шлемы и темные очки. Я помнила похожее место, которое старательно мечтала забыть. Школьный медицинский кабинет, длинная лавка, на которой сидят совсем маленькие второклашки и напротив них медсестра необъятных размеров, укутавшая лицо в марлю и с угрожающими ножницами для стрижки собак в руках. Неблагополучные. Когда в школе прошла волна вшивых, нас обрили в первую очередь, неважно - болеешь ты или нет, просто согнали в кабинет и обрили. Будто прилюдно изнасиловали, неаккуратно обрезая ржавым ножницами под корень, а после выбривая череп опасной бритвой, царапая кожу и грубо промокая эти участки ваткой, смоченной в перекиси. Мы были посмешищем для богатых деток, наши бритые черепушки делали нас похожими на узников концлагеря - в одинаковой дешевой форме, больше походящей на мешок, бритые, тощие и забитые. Страх перед всем и всеми. Я часто хотела умереть. В детстве, отрочестве, юности. Единственный человек, удерживающий меня в минуты отчаяния по эту стороны бездны, была бабушка Джозефина, часами выслушивающая мои проблемы и ласково гладившая меня по голове. Умпа-лумпы вокруг нас работали в полной тишине и абсолютной сосредоточенности. Они меняли провода, настраивали приборы и паяли перегоревшие схемы. Так непривычно: наверное, это было самое тихое здание на фабрике. - Сюда, пожалуйста! - крикнул мистер Вонка, подпрыгивая от волнения и вроде как случайно пытаясь взять меня за руку, но я, шарахнувшись в сторону, так же непосредственно отошла от него на несколько шагов, пропуская между нами Майка с отцом. - В этом цехе проходит испытание мое новейшее и величайшее изобретение - Телевизионный Шоколад! - ничуть не подав виду, мужчина быстро зашагал к телевизору, стоявшему в конце зала. - А что такое Телевизионный Шоколад? - поинтересовался Майк Тиви. - Господи! Ты перестанешь когда-нибудь перебивать? - вспылил мистер Вонка. - Этот шоколад передается по телевидению. Сам я телевидение не люблю. Полагаю, оно хорошо в малых дозах, но, насколько я знаю, дети не умеют ограничиваться малыми дозами и торчат перед ящиком весь день. - Это про меня! - заметил Майк Тиви. - Замолчи! - прицыкнул мистер Тиви. А у нас так не было. Телевизор с трудом ловил только два канала, но электроэнергия была дорогая, и телевизор мы включали только по вечерам за ужином, когда все собирались за столом. - Спасибо, - поблагодарил его мистер Вонка. - А теперь я расскажу вам, как работает мой удивительный телевизор. Но для начала скажите-ка, известно ли вам, как работает обычный телевизор? Все очень просто. На одном конце находится большая телекамера, с помощью которой и осуществляется съемка. Полученное изображение затем разбивается на миллионы частиц - до того маленьких, что их даже не видно. При помощи электричества эти частицы запускаются в воздух. В воздухе они летают, кружатся, пока не встретятся с антенной на крыше какого-нибудь дома. Затем по проволоке изображения-малютки попадают прямо в телевизор. Там они крутятся-вертятся до тех пор, пока каждое не займет свое место. Это очень напоминает игру-головоломку, в которой из маленьких кусочков надо собрать одну большую картинку. Гопля! И на экране возникает изображение. - Ну, положим, все это не совсем так, - буркнула я, припоминая физику. Особой любви мне испытывать к подслеповатому старому преподавателю-либералу не приходилось, но какие-то знания ему все же удалось вбить в головы подростков. - Что-то я стал глуховат на левое ухо, - огрызнулся мистер Вонка. - Извини уж, если чего не расслышу. Оказывается, мы умеем обижаться. Это не грело, но и не отталкивало; в глубине души родилось противное женское чувство "назло". Захотелось съязвить в ответ, вывести из себя, чтобы мужчина снял маску и показал настоящее "я", но Чарли дернул меня за рукав, предчувствуя поведение сестры, и пришлось прикусить язык, лишь злобно глянув в ответ. - Я говорю, все это не совсем так! - вклинился Майк, вторя мне, но на тон громче. - Ты милый мальчик, - продолжал мистер Вонка, - но чересчур болтливый. Так вот. Когда я впервые увидел, как работает обыкновенный телевизор, мне в голову пришла потрясающая мысль. Если можно передать по воздуху на большие расстояния картинку, предварительно разбив ее на миллионы мельчайших частиц, а затем снова собрав в единое целое на телеэкране, то почему нельзя проделать то же самое с настоящей шоколадкой? Разбить шоколадку на множество кусочков, передать эти кусочки по воздуху, а потом вновь собрать их в целую плитку. - Это невозможно! - снова возразил Майк Тиви. - Думаешь? - спросил мистер Вонка. - Смотри! Сейчас я передам шоколадку из одного угла комнаты в другую - по телевизору. Приготовиться! Внести шоколад! В тот же миг в комнату торжественным шагом вошли шесть умпа-лумпов. На плечах они несли огромную плитку шоколада. Чарли никогда не видел такой большой шоколадки - она была не меньше матраса, на котором он спал. - Плитка должна быть очень большая, - объяснил мистер Вонка, - ведь когда что-то передают по телевизору, оно сильно уменьшается в размерах. В обычном телевидении человек на экране значительно меньше, чем в жизни. Верно? Приготовиться! Начинаем! Нет! Нет! Стойте! Майк! Немедленно отойди! Нельзя стоять так близко к телекамере! Ее излучение опасно, оно может мгновенно расщепить тебя на миллионы крошечных частиц! Потому-то умпа-лумпы и надели защитные скафандры. Ну вот, так-то лучше! Приготовились! Включаем! - прокричал Вилли, видя, как Майк рванул вперед, чтобы лучше все увидеть. Один из умпа-лумпов включил рубильник. Последовала ослепительная вспышка. - Шоколад исчез! - восторженно воскликнул Чарли и всплеснул руками. Действительно, от громадной плитки не осталось и следа - она просто растаяла в воздухе, оставив после себя терпкий аромат жженой бумаги и перебродившего варенья. - Она в пути! - объяснил мистер Вонка. - Сейчас, расщепленная на миллионы крохотных частиц, она проносится в воздухе над нашими головами. Большого труда составило не закатить вместе с Майком глаза - удерживало лишь смутное подозрение, что после всего увиденного на фабрике это может оказаться и правдой. - Скорее! За мной! - С этими словами мистер Вонка бросился в противоположный угол комнаты, туда, где стоял большой телевизор. - Внимание на экран! Вот она! Смотрите! В тот же миг экран телевизора осветился, и в центре его появилась маленькая шоколадка. Мы скептически переглянулись с отцом Майка, Чарли восторженно затаил дыхание, а Майк... - Бери! - крикнул мистер Вонка. - Как же я ее возьму, - рассмеялся Тиви, - когда это всего лишь изображение на телеэкране! - Чарли Бакет! - Мистер Вонка повернулся к Чарли. - Бери ты! Протяни руку и хватай! Чарли осторожно вытянул руку, коснулся экрана, и вдруг... о чудо! Он почувствовал, что пальцы его сжимают шоколадку. От удивления он чуть не выронил плитку. Шоколадка была самая настоящая: фольга от упаковки так же хрустела в пальцах, а под подушечками ощущался рельеф названия, выбитого на лицевой стороне плитки. - А теперь ешь! - приказал мистер Вонка. - Это мой самый вкусный шоколад. Та самая плитка, просто за время путешествия сильно уменьшилась. Вот и все. Брат смущенно покачал головой - есть в присутствии остальных ему явно не хотелось. В другом случае он бы поделился со всеми, но сейчас это выглядело бы глупо. Брат просто вернул ее магнату. - А теперь представьте себе, - продолжал мистер Вонка, - что мою передачу транслируют на всю страну. Вы сидите дома перед телевизором, и вдруг... на экране - реклама и голос за кадром: "Покупайте шоколадки Вилли Вонки - лучшие шоколадки в мире! Если не верите, попробуйте сами!" Вы протягиваете руку и просто берете плитку шоколада. Ну как, нравится? - А оплачивать как они будут? Я так понимаю, обратно в телевизор деньги не запихнешь, к тому же это подорвет индустрию. Для передачи таких вещей наверняка нужен особый телевизор, который будет стоить большие деньги. Это не рентабельно и не окупит себя: потратив миллионы на телевизоры, вы не отобьете их просто по одной шоколадке с семьи. Раз купят, два, но не каждый день. Каждый раз видя рекламу, постоянство надоедает, а шоколад - не вещь первой необходимости. Люди, которые смогут купить телевизор, наверняка могут позволить себе отправить прислугу в магазин и купить сразу коробку, да и отдых они проводят не у телевизора, - нахамила я, вспоминая отца Веруки. Вилли хотел было что-то возразить, но его вновь перебил младший Тиви: - Скажите, - обратился он к мистеру Вонке, - а можно передать по вашему телевидению что-нибудь еще, ну, например, кукурузные хлопья? - Умоляю, Майк! Никогда не упоминай при мне эту гадость! Ты знаешь, из чего их делают? Из стружек, оставшихся в точилках после заточки карандашей. - Но вы могли бы, если б захотели, передать их по вашему телевидению, как шоколадку? - не унимался Майк Тиви. - Разумеется! - А людей? Могли бы вы передать живого человека из одного места в другое? - Живого человека! - рассердился мистер Вонка. - Ты совсем спятил! - Могли бы или нет? - не отставал Майк. - О Господи! Что за ребенок! Право, не знаю... Думаю, смог бы... Наверняка смог бы... Да, смог. Наверняка, но я бы не стал рисковать - последствия могут быть самые невероятные. Но Майк Тиви уже не слушал. Не успел мистер Вонка произнести свое "наверняка", как Майк сорвался с места и стремглав помчался в противоположный угол комнаты - туда, где стояла телекамера. - Ты ничего не понимаешь, глупый отец. Тебе всегда было плевать на мои интересы, но я докажу... - кричал он на бегу. - Я первый в мире человек, которого передадут по шоколадному телевидению! - Нет, нет, нет, нет! - закричал мистер Вонка. Вспомнила. Я вспомнила. Она начинает расцветать и наливаться соком, и вместе с нею расцветает и наливается соком пока еще бесформенное нечто у нее внутри. А мне мерзко. Для меня отросток внутри матери - это всего лишь паразитирующая кучка клеток, выпивающая из нее соки, присосавшаяся, как цепень к кишкам человека, что, по сути, не отличалось от зародыша. Мне не так много лет, но уже тогда я желаю аборта, избавиться от этого лишнего рта. Ненавижу его еще в утробе. Мать тошнит каждое утро, она выплевывает блевотину в унитаз, утирает грязным полотенцем желчь со рта и, распрямляясь, идет дальше убираться по дому и ухаживать за стариками. Она получила свой шанс родить нового человека. А я? Я для нее уже ничего не значу. "Ты же взрослая" - ненавижу. Что может ребенок поделать, когда его резко отстраняют от себя, всем видом показывая, что кусок мяса в матке для нее важнее дочери-подростка. Мать, больная, худая, с животом, обтянутым венами. Отец с больной спиной. Дочь-изгой, мечтающая о смерти. И четыре инвалида. Я жаждала всей душой самолично вырезать из матери плод. - Майк! - завопил мистер Тиви. - Остановись! Вернись! Ты же распадешься на миллионы маленьких частиц! - Но поздно. Ничто уже не могло остановить Майка. Упрямый мальчишка подбежал к огромной телекамере и, проворно растолкав толпившихся возле нее умпа-лумпов, бросился прямо к рубильнику. - До скорого свидания! - крикнул он, дернув рубильник. Ослепительная вспышка. И тишина. Магнат кинулся к Майку, но, добежав до середины комнаты, остановился как вкопанный... - О Боже! Он исчез! - воскликнул в ужасе мистер Тиви. - Остается надеяться на лучшее, - сказал Вилли возвращаясь к нам. - Будем молить Бога, чтобы ваш мальчик благополучно добрался до антенны. Внимание на экран! - крикнул мистер Вонка. - Он может появиться в любую минуту! Но экран оставался пустым, лишь рябь серых волн шла по поверхности. - Как долго его передают. - Мистер Тиви вытер пот со лба. - Дай Бог, - негромко сказал мистер Вонка, - дай Бог, чтоб ничего не потерялось по дороге. - Что вы этим хотите сказать? - настороженно спросил мистер Тиви. - Не хочу вас пугать, - ответил мистер Вонка, - но иногда до телевизора добирается только половина передаваемого предмета. Так случилось на прошлой неделе. Неизвестно, по какой причине, на экран попала не целая плитка шоколада, а половинка. Мне было страшно: в отличие от прошлых детей, сейчас могло произойти настоящее убийство. - Внимание! - закричал мистер Вонка. - Смотрите на экран! Что-то происходит! Экран осветился. Затем по нему пошли волны. Мистер Вонка повернул одну из ручек, и волны исчезли. - Вот он! Вот он! - закричал магнат. - Конечно, это он! На экране сначала расплывчато, а потом все отчетливее проявлялось изображение Майка. Он стоял и, весело улыбаясь, махал рукой столпившимся у телевизора зрителям. - Да ведь он совсем лилипут! - воскликнул мистер Тиви. - Майк! - закричала я. - Ты в порядке? Все на месте? Из телевизора послышался тоненький, писклявый, как у мышки, едва слышный голосок: - Посмотрите на меня! Я первый в мире человек, которого передали по шоколадному телевидению! - Хватайте его! Скорей! - приказал мистер Вонка. Отец Майкла просунул руку в экран и, схватив сына, вынул его оттуда совсем крохотным. - Отведите мистера Тиви в тянутель тянучек, - сказал магнат умпа-лумпам и, когда те, взяв под "конвой" дрянного мальчишку в руках у отца, повели их к выходу, остальные карлики запели. Послушайте, папы, послушайте, мамы, Доверьтесь совету, не будьте упрямы! Ведь это кощунство, ведь это обман, Когда вместо книги - телеэкран! И утро, и вечер, недели подряд Сидят ваши дети и в ящик глядят. Жуют, в телевизор засунувши нос, И их усыпляет телегипноз. Они не играют, они не шалят, Они не похожи на прежних ребят. Послушайте, папы, послушайте, мамы, Доверьтесь совету, не будьте упрямы! Выбросьте телек, нету в нем толку, Повесьте на стенку книжную полку, И по прошествии нескольких дней Вы не узнаете ваших детей - Радостный взгляд и смеющийся рот, Их за собой позовет Вальтер Скотт. Задумчивый Диккенс, веселый Родари, Мудрый Сервантес им счастье подарит. Бэмби проводит в сказочный лес, Алиса поведает массу чудес, И обязательно ночью приснится Неуловимая Синяя Птица. Они захотят бороздить океаны, Летать на Луну и в далекие страны, Спасать от врагов угнетенный народ, Быть благородными, как Дон Кихот. Послушайте, папы, послушайте, мамы, Доверьтесь совету, не будьте упрямы! Выбросьте телек, какой бы он ни был! За это вам дети скажут спасибо! - Мне очень жаль, Рейчел, - сказал напоследок отец Майкла. Почему мне было так тошно от его слов? Этот взгляд? Он жалел меня? Но почему? Я стояла и смотрела вслед уходящему мистеру Тиви. Это был по-своему бедный человек - имея что-то, он не имел ничего, слишком избаловав своего сына и своими же руками выковав для себя могильный камень. Майкл не изменится, ни сейчас, ни когда-либо, и отца ждет лишь жалкая старость под гнетом сына, который откажется от работы, не поступит в колледж. Майк был по-своему гениален, и если бы не упрямство и наглость, то с его знаниями и перспективами он бы мог многого в жизни достичь. Но, как говорится, все мы могли бы быть Юлиями Цезарями, если бы не одно но... Внезапное озарение, сопровождающееся волной липкого страха. Мы остались одни. Я и Чарли. Больше никого не было. Мы...победили?