Он всегда знал о любви больше

Эту часть я хотела бы посвятить автору MaToSha. Именно ее работы (честные, открытые, чувственные, задорные, атмосферные, Арашевские) вдохновили меня на создание чего-то своего. С благодарностью... *** – Может, ты мне объяснишь, почему мы идем пешком вместо того, чтобы ехать на такси? – недовольно ворчал Нино заплетающимся языком. – Тебе нужно немного протрезветь, – ответил Масаки, придерживая шатающегося Казу за талию. – А может, я хочу быть таким пьяным! – надулся парень, впрочем, продолжая послушно переставлять ноги, при этом не переставая чертыхаться, наткнувшись на очередной камень. Они шли по безлюдным улицам, лишь изредка замечая такие же пьяные парочки, бредущие под теплые крыши своих домов, и ребят, выбежавших из бара покурить да подышать свежим воздухом, чтобы в следующий миг вновь вернуться к веселью. Остальные жители этого района, видимо, предпочитали встречать праздник в кругу семьи. В уютной, теплой атмосфере, засев за котацу, смеясь над новогодней передачей и поедая мандарины. Одну из таких картин они как раз сейчас и наблюдали, невольно прельстившись светом из незашторенного окна. Казалось бы, обычная японская семья, каких тысячи в этом городе, но их искренние улыбки дарили желание жить и верить в простоту счастья. Будто умилившись столь идиллическому моменту, природа все же решила подарить радость, что приводит в восторг любого, даже самого черствого, переставшего верить в чудеса взрослого, – снег. Легкими хлопьями он падал на волосы и одежду. Запрокинув головы, двое смотрели на это чудо природы, щурясь от попавшей в глаза игривой снежинки. Из близлежащих домов начали выглядывать дети, крича и подзывая родителей приобщиться к их восторгу. Ребята же поспешили дальше, пряча свои улыбки в темноте следующей неосвещенной улочки. Не с первого раза, но все же совладав с дверью, они буквально ввалились внутрь квартиры. Нино после долгой прогулки категорически отказался стоять на ногах самостоятельно: весь продрогший, видимо, почувствовав родной дом и возможность расслабиться, он осел на пол прямо возле двери. Масаки кое-как прислонил Казу к стене и начал стягивать обувь сначала с него, а потом и с себя – нужно же было дотащить это безвольное тело хотя бы до кровати. Однако Казу еще хватало сил, чтобы размахивать руками при своевольной попытке Масаки снять с него пальто. На пьяные доводы, что так теплее, Айба даже не реагировал, продолжая делать свое дело. Успешно справившись и с этой задачей, он потащил Нино по направлению к спальне, чтобы наконец уложить этого разбушевавшегося парня. Айба никогда не был в его квартире. Здесь царил полумрак, и лишь тонкая полоска света, пробивающаяся из-за темных штор, хоть как-то предоставляла возможность рассмотреть окружающую обстановку. Комнат было всего две: полупустая гостиная, совмещенная с кухней, да спальня, в которую, по всей видимости, вела приоткрытая дверь в дальнем конце коридора. Казу не любил излишеств, хотя вполне мог их себе позволить, поэтому из мебели было только самое необходимое для работы и маломальского отдыха. Уложив сонного парня на кровать и прикрыв длинным краем одеяла, Масаки сидел рядом, вглядываясь в любимое лицо. Мелко подрагивая в попытках согреться, чувствуя как его начинает мутить от выпитого, Нино, тем не менее, всячески пытался не показывать, что ему нехорошо, но Айбу было не провести. – Эх ты, и зачем столько выпил, если плохо переносишь алкоголь, – произнес Масаки, нежно проводя ладонью по напряженному лицу и убирая мокрые от снега волосы со лба Казу. Вздохнув, Айба собирался было уйти, – оставаться не было смысла, – но Нино резко схватил его за руку. – Останься, – донесся хриплый голос, – пожалуйста... – Тебе нужно поспать, – ласково произнес Айба. Но рука сжимала все сильнее и Масаки, выдержав паузу, все же спросил: – Ты понимаешь, о чем просишь? – Я так решил... я хочу этого, – тихий, но твердый голос Нино, не позволял просто встать и уйти. Он как будто зазывал к себе, манил... так соблазнительно. – Ты пожалеешь наутро о своем решении, – последняя попытка хоть как-то образумиться, повременить еще немного. – Не пожалею, я уже договорился со своей совестью об этом. Пожалеешь ты, ведь нам придется остаться друзьями, если мне не понравится, – этот насмешливый тон, но такой привычный и родной, не оставлял и шанса на отступление. Неспешно приближаясь к лицу, руки аккуратно обнимают шею. Легкое прикосновение губ рождает поцелуй. Сначала неглубокий, но так сложно удержаться, и их языки сплетаются вместе в тесном пространстве ротика Нино. Несмотря на неопытность, язычок Казу быстро осваивается и ведет уже свою линию, навязывая правила собственной игры. – А ты быстро учишься, – ухмыльнулся Масаки, за что и был укушен, не желающим отвлекаться на слова, Казу. Алкоголь затуманивал всякий здравый смысл, что делало Нино свободным и излишне увлекающимся. Он боялся передумать, отказаться от той волны, что начала накрывать его с головой, заставляя мысли путаться и обнимать Айбу все сильнее. Единственное, что ему сейчас хотелось – быть ближе к этому странному парню, пробовать его на вкус, ощущать его язык и тепло. Оторвавшись от разгоряченных губ, Масаки решает двигаться дальше, переходя к столь любимым маленьким ушкам. Он облизывает каждое из них, захватывает ртом, смешно причмокивая. Казу чувствует его щекочущее дыхание и свое все нарастающее возбуждение. От этих ласк хочется стонать, но Казу сдерживает себя, не решаясь так открыто выражать удовольствие. Кажется, игра начинает принимать все более серьезный оборот, к которому Нино не был подготовлен – это запрещенный прием. – С-стой... это слишком... – Что такое? – тихо шепчет Масаки, выдыхая слова прямо в ушко Казу и не прерывая своего занятия. Отчего у последнего учащалось дыхание, он пытался вертеться, ускользая от ловкого языка Айбы, но тот лишь нападал, не позволяя отступать от начатого. – Так это... – сопоставив все факты, внезапная мысль вдруг озарила сознание, – ... так они у тебя настолько чувствительные... – даже в темноте смущенное лицо Нино предательски выдавало, что это правда. Хитро улыбнувшись, Масаки уже знал, чем впоследствии сможет дразнить заупрямившегося Казу. Обстановка накалялась, становилось все жарче. Масаки неспешно избавлял Казу от верхней одежды, развязывая непослушную бабочку на его тонкой шее, снимая рубашку, обнажая худые плечи и торс. Затем, скинув собственный пиджак, Масаки все так же мучительно медленно расстегивал манжеты и закатывал рукава своей рубашки, неотрывно любуясь представшим перед его глазами великолепием так долго желаемого тела. А в следующий миг уже изучал его, тонкими ладонями выводя причудливые узоры по бледной коже. Его язык обжигал в самых сокровенных местах, он без зазрения совести находил все внутренние зажимы, отраженные на теле Казу от неушедших обид и прошлой боли. Масаки касался их нежно, медленно растапливая всю скованность и неуверенность, что копилась годами, заботливо позволяя Казу раскрываться, словно невинному бутону цветка ранней весной. Не было такого места, куда можно было спрятаться от его пристального внимания. Так мучительно и невыносимо сладко, но Казу пока держался. Он комкал одеяло, а иногда тихо постанывал, вгрызаясь зубами в подушку, не смея выдавать себя. Поцелуи спускались все ниже, становясь все более страстными и влажными. Их теплота приятной истомой разливалась по холодному с улицы телу. Внизу живота предательски ныло от желания, становилось все теснее. Масаки это чувствовал и поспешил освободить столь явный порыв, приспуская брюки Казу. Нино чуть ли не взвыл, ощутив чужое, непривычное прикосновение и эти ладони, что нежно обхватив его, начали свое неторопливое движение, лишь задерживаясь у головки и раскрывая еще более нежную плоть. Ласки учащались по мере готовности Казу к ним. Масаки будто точно знал, чего хочется Казу прямо сейчас, как это сделать и в какой момент. Ему не нужны были слова, которые Нино никогда бы ему не сказал, Айба просто полностью отдался его воле, предугадывая каждый поворот непостоянной мысли. Вдруг шкодливый язык добрался и сюда, не оставляя более возможности сдерживать рвущиеся из неволи стоны. Тяжело было терпеть, Нино пытался удержать это мгновение, так хотелось еще, чтобы это не заканчивалось, чтобы так было всегда: эти крепкие руки, что придерживали его за бедра, пламенность рта, что захватывала его раз за разом, не позволяя упустить и толику наслаждения, обвиваясь влажным языком по всему естеству. Но возможности тела не абсолютны, даже при достаточной силе воли, и горькая жидкость под короткий крик изливается в рот Масаки, которую тот проглатывает, не без удовольствия облизываясь. Нино тяжело дышал, а Айба гладил его по голове, лежа рядом. Его глаза были закрыты, а ротик приоткрыт. Постепенно успокоившись, он так и не вымолвил ни слова и не открыл глаз, даже не шевелился. Обдумывал ли он слова благодарности или как поделикатнее спровадить Айбу куда подальше после подобных экспериментов – Масаки не знал. Затянувшаяся пауза была для него слишком мучительной. Он боялся узнать реакцию Нино на все произошедшее. – Давай на сегодня закончим, – целуя Нино в лоб, шепотом произносит Айба и быстрей, чтобы не передумать привстает, отодвигаясь от манящего не раскрытой тайной тела. – Пойду, наберу тебе ванну, – но далеко ему уйти не дали. – А как же ты? – Масаки вновь чувствует, как маленькая ручка Нино требовательно хватает его за рукав так и не снятой рубашки и слышит этот неуверенный шепот. – Ммм, ты о чем? – непонимающе спрашивает Масаки, глядя на понурившего голову Нино. – Ты же не получил ничего взамен, лишь все мне... – после долгой паузы все же отвечает он. – Мне не нужно от тебя ничего взамен, я просто хотел сделать это для тебя, – легко улыбаясь, произнес Масаки, поглаживая Нино по руке. – Я хочу... давай продолжим... – смущаясь, не зная, куда себя деть, выдает Казу. Казалось, он истратил весь свой лимит смелости на сегодня. Масаки не знал, что и ответить. Его переполняла радость, готовая в любой момент излиться на неподготовленного к такому исходу Казу, и вместе с тем тревога, что пыталась образумить. Так хотелось продолжить, а с другой стороны так не хотелось делать это с ним в малоосознанном состоянии, но сколько решимости было в его словах (да и сколько алкоголя было выпито ради этого). Может, у нас есть надежда на общее будущее? – именно эта мысль позволила Масаки отбросить все лишнее и сделать еще один шаг навстречу давешней мечте. – Так ты все-таки хочешь узнать, на что ты способен и чего действительно желаешь? – голос Масаки меняется на более бархатный. Одежда летит на пол за ненадобностью. – Тогда смотри внимательно в мои глаза, и ты увидишь себя, а я буду отражаться в твоих. Задавай свои вопросы и не упусти ответы, ведь они уже на подходе, – шепчет Масаки, покрывая поцелуями шею и зарываясь пальцами в темные волосы. – Но... я не знаю, какой верный... – задыхаясь от вновь подступающего возбуждения, пытается произнести Нино. – Пропусти их через себя, не оценивая, а лишь отслеживая свои ощущения, и ты узнаешь, какой из них верный, – глубокий опьяняющий поцелуй Масаки ставит точку на любых дальнейших рассуждениях, позволяя отдаться этому потоку, растворяться в нем. Руки пробегаются по всему телу, чтобы вновь оказаться в самом внизу, помогая Казу возбудиться. Но не так быстро, на этом все не закончится – в этот раз все будет иначе. Смоченные слюной пальцы проникают внутрь, сначала один, а за ним и второй, медленно двигаясь и растягивая непослушные мышцы. Все больше напрягаясь от новых, непонятных ощущений, Казу теряется и сжимает чужеродные пальцы все сильнее, будто пытаясь защититься от непрошенных гостей. – Казу, расслабься еще чуть-чуть... пожалуйста... Ты можешь мне доверять, я приму всю темноту внутри тебя. Я сотру все твои сомнения, – сквозь пелену до Казу долетают еле различимые слова, этот голос... – Позволь проникнуть в темноту твоей души, и я покажу тебе твои сокровища и поделюсь своими, – нежно произносит Масаки, наслаждаясь представшей его взору чудесной картиной обнаженного Нино. Сейчас, как никогда, он мог читать его как отрытую книгу. Неужели это все реально? Нино лишь кивнул, пробуя хоть немного расслабиться. Не прекращая движения пальцев, Масаки аккуратно кладет его ноги себе на бедра, скрещивая их за спиной, тем самым позволяя Казу найти опору и давая разрешение на причинение любой боли, которую тот по неопытности может ему причинить. – Будет больно... поначалу... но преодолев это, ты впоследствии будешь сразу получать наслаждение, – говорил он, медленно выводя пальцы и подготавливаясь к совсем иным действиям. Нино все сильнее сжимал ногами его туловище, – ... как и все в этой жизни, – добавил он уже про себя. Больше не было слов, они растворились в новых, доселе неизвестных ощущениях. Да и слова были уже не нужны, они здесь не помогут. Они всего лишь пыль, всего лишь малая часть того, как можно передавать свои чувства. То, что происходило сейчас, было сильнее и значительнее. Нино даже не подозревал, что можно чувствовать так. Медленные, аккуратные движения Масаки порождали невыносимую боль, заставляя Нино прогибаться под нее. Резким импульсом она проходила через все тело и вырывалась с очередным стоном, но тут же растекалась сладкой патокой благодати, за которую Нино благодарил каждой клеточкой своей души. Боль пыталась навязать свою игру, но наслаждение всегда побеждало, раз за разом обтекая и растворяя все неприятные ощущения. Что это? Как это? Можно ли доверять этим ощущениям, этому человеку? Имею ли я право это чувствовать? Хаотичные мысли, что крутились в голове, становились все тише и дальше, освобождая нелепое сознание для более потрясающих чувств во все ускоряющемся темпе. Лишь изредка Нино открывал глаза, чтобы встретиться с темными безднами глаз Масаки, что поглощали его, обнажая всю его истинную суть; и тут же закрывал их, содрогаясь в беззвучном стоне от глубоких толчков. Новая волна переполняющих чувств заставляла Казу с силой прижимать Масаки за шею к себе, прерывисто хватая воздух ртом между краткими моментами пауз, утопая в пряном аромате его волос, задыхаясь, не в силах им насытиться. Этот аромат успокаивал непривычную боль, сдерживал подступающий страх, как и легкие поцелуи Айбы в шею, что тот с щедростью дарил Нино, постанывая и сам. Казу больше не чувствовал самого себя. Он полностью слился с Масаки не столько телом, сколько душой. Это пугало, заставляя Нино стискивать зубы, чтобы не закричать во весь голос, заставляя всхлипывать и биться во все усиливающейся дрожи. Он не хотел отпускать жалкие крохи знаний о себе, что давали ему смысл жить, на растерзание неведомой силе, захватывающей его. Он до безумия боялся оказаться рассеянным по космосу мироздания, так и не попробовав понять, кто же он такой. Он впервые за долгое время осознал, что не знает, кто такой этот Ниномия Казунари и для чего он живет. Движения становились все быстрее, а Казу чувствовал подступающий конец – неужели это смерть? Широко распахнув глаза, Нино кричит, не замечая, как его голос сливается с голосом Айбы, как горячая жидкость изливается внутрь. Вопль страха вторит выдоху наслаждения – он теряет сознание. Масаки верил в чудеса, и магия ночи укрепляла эту веру. Вот же, перед ним настоящее чудо, мирно сопящее под боком. Масаки наслаждался расслабленным лицом новоиспеченного любовника, чувствовал его ровное дыхание и биение сердца так близко... Он провел рукой по худой щеке, пальцами обвел крылышки носа и половинки мягких губ. Нино, причмокивая, что-то проговорил во сне. Улыбнувшись от умиления, Масаки потрепал малыша по волосам, прижимая к себе. – Я люблю тебя, – прошептал он, целуя спящего Казу в макушку. Айба еще никогда не чувствовал такого счастья. За окном уже виднелись первые лучи рассвета. Их рассвета. Первого в этом году, и он принадлежит только им. На Масаки наваливается усталость и он засыпает, еще не веря в то, что этот сладостный мираж реален, но втайне надеясь, что он не растворится вслед за туманным пологом уходящей ночи.