Образ любимого окрасился в яркие цвета. С того момента, как я встретил тебя, я осознал свою слабость. Если бы я мог просто избавиться от той боли, которую не могу вынести. Эти мысли, которые не достигают тебя, продолжают безмерно увеличиваться. (с) Arashi – Dear snow
Он никогда не задумывался о том, насколько высоко от земли находится их дом. Сейчас же, стоя как чудак посреди оживленной улицы и вглядываясь куда-то вверх, в попытках отыскать заветные окна, Сакурай начинал понимать, насколько Джун от него далек. И вроде каких-то жалких несколько минут на лифте, и ты у двери, ты рядом, но встретит ли тебя свет, льющийся из теплой гостиной и освещающий надеждой темную прихожую? Встретит ли запах вкусного домашнего ужина, ласковое «Окаери» и светлая улыбка живущего с тобой человека? Теперь Сакурай не мог бы сказать этого наверняка. Тяжело вздохнув, чувствуя пронизывающий насквозь холод, противной пленкой окутавший руки и мурашками пробежавшийся по всему телу, Шо все же делает несколько неуверенных шагов по направлению к входу в здание. Автоматические двери открываются, и, не дав времени усомниться, Сакурая толкает внутрь сильный порыв ветра. Недоуменно оглянувшись на закрывающиеся стеклянные двери, ему приходится смириться с неизбежным. Лифт едет медленно. В такой поздний час на улицах лишь развлекающаяся молодежь да загулявшиеся компании работяг, в одной из которых только недавно был и сам Сакурай. Все же остальные предпочитают сидеть по домам в такую холодную погоду. Прислонившись спиной к стенке лифта, Шо закрыл глаза, считая про себя этажи и вспоминая сегодняшний день. Утро второго января для него началось с легкой тряски по плечу и настойчивого голоса, который, видимо уже не в первый раз, пытался разбудить дрыхнувшего без чувств гуляку. Резкая головная боль на какое-то время затмевает все, просыпающиеся вместе с ним, мысли, и Сакурай еле сдерживается, чтобы не увидеть содержимое своей вчерашней «трапезы». Пересилив себя и проглотив подступивший комок в горле, он пытается открыть глаза и понять, где он сейчас находиться. Зрачки фокусируются не сразу, медленно, но пелена все же начинает сползать с глаз. Проглядываются очертания деревянного шкафа, заваленного различными дисками и томиками манги, одежда, неаккуратно брошенная где попало и вываливающаяся из ящиков комода, множество разноцветных постеров на стенах. Сам же Шо разместился на каком-то неудобном диване грязно-желтого цвета. Прорезавшийся слух уловил какое-то копошение, и Сакурай наконец заметил тощего парня, снующего туда-сюда. – Неужели я дома? – пробегает в сознании тревожная мысль. – Нет, не может такого быть. Джун бы меня уже давно убил, если бы я явился вчера в таком виде… Черт, но где же я тогда? – О, Сакурай-сан, вы проснулись! – будто чувствуя его немой вопрос, воодушевленно произнес смутно знакомый парень. – Пришлось вас вчера тащить к себе домой. Эх, не везет мне в джанкене*… – последняя фраза прозвучала слишком тихо, чтобы Шо мог ее расслышать. – Вот, значит, как… Стоп! У нас же с ним ничего не было? – резко вскочив и оглядев себя, Сакурай с облегчением выдохнул – он был полностью одет в тот же костюм, в котором вышел в предновогоднее утро. Но голова тут же напомнила о себе, и Шо, с тихим стоном, снова опустился на подушку. – Да, Сакурай-сан, умеете же вы развлекаться. Целых два дня без перерыва таскали нас по всем знакомым Вам заведениям – все ребята остались довольны и хотели как-нибудь повторить! Только вот алкоголь Вам явно на пользу не пошел… Возьмите, – неодобрительно качая головой, проговорил он, протягивая Сакураю таблетку и стакан воды. – Два дня… Ксо… – тихо выругался про себя Шо, глотая спасительную таблетку. Убедившись, что тот начал потихоньку отходить, паренек скромно произнес: – Сакурай-сан… ко мне скоро придет моя девушка, а у меня тут такой кавардак неприбранный еще. Не могли бы Вы… – он не мог подобрать подходящих слов, – я Вам даже завтрак приготовил на дорожку… Сакураю не нужно было объяснять – он и так прекрасно понял, что будет здесь лишним. Стоически отказавшись от еды (комок в горле все еще давал о себе знать), найдя свою сумку, накинув пальто и спешно попрощавшись с парнем, Шо вышел на совершенно незнакомую улицу. Оставшееся время до вечера он потратил на то, чтобы прийти в себя, просидев, черт знает сколько времени, в каком-то случайно найденном парке и думая о том, что же делать дальше. Проверив телефон, он понял, что Джун не звонил ему с той «роковой» смски, что осложняло ситуацию еще больше. Промерзнув до костей и решившись, наконец, отправиться домой, он вдруг понял – денег не было не то, что на такси, а даже на автобус (надо же было прогулять все вчера до последней йены!). Все же разобравшись с тем, где он находится, Сакурай смог проложить пешеходный маршрут до дома. Ему не хотелось беспокоить никого из знакомых, да и вообще показываться кому-то в таком виде. Он боялся узнать что-то прежде, чем сам увидит Джуна. И вот он здесь, едет в лифте навстречу неизвестности. Помятый, измотанный, готовый рухнуть прямо на пороге квартиры – настолько он устал прокручивать в голове варианты выхода из ситуации, и как он с ними будет справляться. Уже было неважно, что случится дальше, у Шо сейчас было только одно желание – «Лишь бы Он был дома», а со всем остальным можно было справиться. Железная дверь их квартиры. Осторожный поворот замка. В нерешительности Сакурай на секунду замирает. Зажмуривается, делает длинный выдох и резко распахивает дверь. Внутри, по первым ощущениям, тепло, но темно. Шо неспешно приоткрывает веки – свет! Легкий, манящий, родной… Сакурай быстро сбрасывает ботинки и прямо в верхней одежде бросается на поиски. Где ты?.. Я не могу без тебя!.. Я такой дурак… – столько невысказанных мыслей в голове. Но все они пропадают, когда Шо видит Его: Джун, в повязанном на бедрах фартуке, что-то увлеченно готовит на плите. Тихое шкворчание масла, необычный запах очередного кулинарного – и, несомненно, успешного – эксперимента. Сакурай кидается к нему, обнимает сзади, с силой прижимая к себе. Легкая улыбка рождается в уголках губ Джуна. – Окаери. Я тебя ждал… Долгожданные слова. И больше ничего не нужно. Теплый домашний свитер Джуна приятно щекочет ноздри, и Сакурай шумно вдыхает родной запах. – Шо? – Ммм? – … ужин остынет. Так не хочется отпускать, как будто Джун может исчезнуть, испариться как предзакатный туман. Но Шо отпускает, что-то невнятно промычав и отступив в тень гостиной. – Что с тобой? – усмехнувшись, произнес Джун как ни в чем не бывало. Подрагивающая напряженная улыбка все еще играла на его губах, но Шо все равно ее не видел. – Я приготовил твои любимые устрицы. Сейчас будем кушать, – продолжал он наигранно. Сакурай почему-то так и стоял, не в силах выговорить ни слова. А что он мог сказать? Сразу начать оправдываться? Так его вроде и не обвиняют ни в чем. Он чувствовал, что атмосфера, витавшая вокруг Джуна, была какой-то странной, но он не мог толком уловить, что же все-таки происходит, и как себя вести в такой ситуации. – Открой пока вино, оно на столе. И сними уже пальто, квартира достаточно прогрелась, – смеется Мацу вдогонку Сакураю. Гостиная освещена лишь парой свечей, которые создают уютную романтическую обстановку. Небольшой столик, мягкий ковер – он дома. Осмотревшись, Сакурай заметил, что новогодних украшений уже почти нет – Джун своевременно (или преждевременно?) об этом позаботился. Почему-то он никогда не любил ждать, ему нужно было меньше времени, чтобы осознать действительность, насладиться моментом и двигаться дальше, ни о чем не сожалея. Сакурай же, наоборот, очень долго собирался, чтобы что-то начать, опаздывал к старту, а потом не мог поставить точку там, где уже давно пора было ее сделать. Ему не хватало времени – настоящее неумолимо двигалось вперед и тащило Сакурая за собой. В отличие от Джуна Шо никак не мог уловить настоящий момент – этим они особенно отличались друг от друга. – Ну что ты стоишь? Садись, – он и не заметил, как Джун тихо подошел сзади, как погасил свет на кухне, и как стало совсем темно. Сакурай послушно усаживается на пол, на свое привычное место поближе к окну, и тянется к все еще не открытой бутылке вина. Одновременно с этим он наблюдал за плавными движениями Джуна, который расставлял тарелки с вкусно дымящимся ужином. Каждое его движение было выверено. Идеальность, отработанная годами не давала и повода, чтобы в ней усомниться, и остается только тихо восторгаться. Тихий плеск вина в бокалах еле слышно разрывает царившую здесь звенящую тишину. Вскоре к нему присоединяются гулкие удары палочек Джуна о тарелку, от которых хочется почему-то лишь вздрагивать, заслышав очередной такой отзвук. Сакурай почти не притрагивается к ужину, вместо этого он отпивает вина из бокала. Его любимое… и снова Джун и об этом позаботился. – Что же это все должно значить? Может то, что ты должен был быть с ним в ту ночь, пить это вино вместе, наслаждаться его смехом и целовать украдкой, пока никто не видит… – размышлял про себя Шо. – Что, невкусно? Сакурай не сразу понял, что Джун обращался к нему. Это был шанс поговорить! – Джун, я… – Да? Что такое? – как можно более равнодушно произносит Мацу. – … очень вкусно, – выдает Шо, мысленно ругая себя за трусость. – … тогда ешь быстрей, пока не остыло, – деланно смеется Джун, скрывая за улыбкой свое разочарование. Ужин кончился. Мацу отстранился от тусклого света свечей так, что его лица было не разглядеть в полумраке комнаты, как Сакурай ни старался. За окном все заволокло тучами – надвигалась метель. Джун же, в противовес этому, был совершенно спокоен. Слишком спокоен. О чем же он думал, глядя на первые капельки мокрого снега, что гонимые ненасытным ветром со всей силы врезались в оконное стекло, и как, не успевая таять, будто слезами стекали по стеклу? Почему именно сейчас невозможно его понять? Почему так сложно сказать то, что творится в душе? Но Сакурай не мог подобрать подходящих слов. Он бы все понял, если бы Джун злился, ругался и просто проявлял хоть какие-то эмоции, как делал обычно, но тот молчал, и Шо это настораживало. Создавалась нагнетающая атмосфера. Казалось, что Мацу чего-то выжидал, искал некую брешь, в которую можно будет проскользнуть, а в Шо роилось слишком много страхов и ненужных мыслей. Он боялся сказать не то, обидеть Джуна или еще хуже – потерять из-за одного неверного слова. Так ничего не добившись друг от друга, Шо поднимается, бурча что-то про душ и усталость, и уходит, а Джун остается допивать бутылку вина в одиночестве. ***Просто снег тихо, как если бы это был ты, Кружась, с улыбкой падает на мои плечи. Если бы я дотронулся до него руками, он бы точно исчез, Поэтому я, все так же один, закрываю глаза и чувствую тебя. (с) Arashi – Dear snow
С тяжелым вздохом Джун гасит наполовину сгоревшие свечи и остается в полной темноте. Дав глазам привыкнуть к мраку, он поднимается и, нехотя сбрасывая одежду, направляется к кровати. Она все такая же холодная. За окном уже ничего невозможно разглядеть, лишь мерное постукивание капель по стеклу должно убаюкивать. Но Джун, положив голову на подушку, внимательно вслушивается, как льется вода в душе: неравномерно, резко обрушивается на кафельную плитку. Мысленно он уверял себя, что нужно довериться Сакураю, еще лишь чуть-чуть подождать, и тот сам все расскажет, извинится. И тогда можно будет свободно выдохнуть всю эту тяжесть недосказанности, что так по-хозяйски обосновалась в сердце – наконец, раскрыться. Плеск воды прекратился, и было слышно, как Сакурай отодвинул скрипящие створки душевой и вылез на коврик. Воображение рисовало Джуну, как тот растирал по коже полотенцем бесчисленное количество водяных капелек. Проходился по всему телу, обмакивал капельки в махровую ткань. Джун мог отчетливо представить каждую деталь его тела: по-женски покатые плечи, мускулистые руки, подтянутый торс и дальше… Сакурай даже представить себе бы не смог, как Мацу изнывал от желания обнять его прямо сейчас и забыть все обиды. Но этого нельзя было допустить, иначе вся сдержанность была бы напрасной, а Шо так и не смог бы понять то, что ему давно пора преодолеть. Джун это прекрасно понимал, поэтому всячески сдерживал себя, когда почувствовал, как Сакурай начал забираться под одеяло. В попытке согреть или больше по привычке Сакурай пытается обнять Джуна, притянуть поближе к себе, но тот останавливает его руку. – Мне завтра рано вставать. Дай мне отдохнуть, пожалуйста. Не зная, что и думать об этом, Шо отодвигается на свою половину кровати. Еще долго в ту ночь он пилил взглядом спину Мацу, мысленно задавая ей бесчисленное количество вопросов, без конца мельтешащих в голове. А буря за окном все нарастала. *** Они снова здесь. Он слышал каждое их движение в высокой траве, вгонявшие его в трепетный страх. Как он ни пытался, как ни прятался в тени старинных деревьев – они всегда настигали его. Это было неумолимо. Они шли на его запах, чуяли его всем телом. Притягательный аромат наивной, еще неокрепшей жизни – запах Человека. Они уже рядом. Хруст тяжелой лапы совсем близко – перехватывает дыхание. Он слышал тихое шипение, чувствовал удушающий запах гари, постепенно въедающийся в легкие. Волна страха сковывает. Невидимая вязкая паутина оплетает руки и ноги, заставляя их неметь, тонкой нитью сжимает шею, сдерживая рвущиеся крики, охватывает противным холодом все тело, замедляя биение сердца, в попытках сделать его тише. Глаза не закроются при всем желании. Даже высокий раскидистый дуб, за которым он усердно прятался, не смог бы его спасти. Они нашли его. Хочется бежать, кричать, спрятаться где-нибудь еще, да хоть что-нибудь сделать своими силами. Но страх проник слишком глубоко, и вместо этого ему приходится наблюдать, как медленно обвивается вокруг его туловища кроваво-красный хвост с россыпью черных игл, которые в любой момент готовы вонзиться в нежную кожу Человека по воле непредсказуемой рептилии. Капелька холодного пота стекла по его тонкой шее, а он продолжал безуспешно с силой вжиматься в древесный ствол – единственная его опора, хоть что-то свое. Чувствуя ноющую боль под ногтями, с силой впивающимися в старую кору, он наблюдал, как в кромешной темноте загораются алые зрачки, а вслед за ними можно различить и всю голову. Витые острые рога, длинные усы и большие ноздри, источающие этот ужасный запах дыма. Большие острые клыки торчат вдоль неровно вырезанной пасти и отражают свет появившейся из-за туч луны. Драконы. Он ловит насмешливый взгляд глубоких темных глаз одного из них. Вдруг порывистый ветер уносит опору – дерево исчезает, оставляя его в одиночестве на растерзание рептилии. Он оборачивается и видит, как они принялись за Его солнце. Неумолимо, без права на выбор они пожирали его, его душу, рождая чувство безысходности, никчемности. Надежды нет и никогда не будет… За ослепительным светом всегда следует тень, что превращаясь в кромешную мглу, подкрадывается из-за угла и резко нападает на беззащитную душу. И больше не сбежать, не скрыться – тьма крепко хватает за руку и тянет за собой. Он поворачивается. А что внутри? Страх, неизвестность. Ничто. Смерть. Его беззвучные вопли застревают в горле, и он просыпается. Опять этот сон. Опять. Уже несколько дней подряд Нино не мог избавиться от этого навязчивого видения. Вот и сейчас снова: на часах девять утра, а значит, он проспал часа три, простыни мокрые от пота и неприятно прилипают к коже, безумно хочется пить и освежиться. О желании отдохнуть и поспать еще чуть-чуть тут даже речи и не шло. Нино уже выяснил – сон все равно неизбежно придет к нему, а приближать так скоро этот момент ему всячески не хотелось. Казу перепробовал уже множество способов, чтобы не засыпать: травил себя лошадиными дозами кофе и энергетиков, смешивал их с какими-то таблетками, включал громкую музыку в наушниках и, запершись в четырех стенах квартиры, работал, работал, работал. Все это спасало его на какое-то время, но организм не выдерживал такого издевательства над собой, и Нино то и дело находил себя спящим на кровати или диване, реже – там же за клавиатурой. Он уже оставил попытки понять, что с ним происходит и почему этот сон преследует его. Нино не собирался верить, что видение может что-то означать, что оно хоть как-то связано с пророчеством или, еще хуже, с Айбой. Это ведь был первый сон в этом году**, неужели он предрешит всю его судьбу? Масаки… неужели все это было ошибкой? На звонки Нино по обыкновению не отвечал. Его можно было достать по электронной почте, но ее знали только в фирме, и в эти первые рабочие дни, вряд ли бы кто-то стал ему писать. Они наверняка как раз сейчас проклинали его последними словами, разгребая внезапно навалившуюся работу. За эти праздничные дни Нино успел выполнить столько заказов, которых и не ожидалось в ближайшее время, тем самым прибавив работы на еще не пришедших в себя после Нового года коллег. И кто бы знал, сколько еще таких дней Нино провел бы в таком режиме – может, до того как кончилась еда быстрого приготовления или кофе, – но именно сегодня судьба привела к его дверям любимого друга. Нино как раз заваривал очередную порцию какой-то энергетической гадости, когда в дверь позвонили. Он рассчитывал, что это какой-нибудь очередной продавец ненужного домашнего хлама или новый сосед с гостинцами, пустой болтовней и тратой драгоценного времени, поэтому даже не шелохнулся в ее сторону. Но этот кто-то явно не собирался так просто сдаваться. Не на этот раз. – Казу-чан, я знаю, что ты там. Открывай, – донесся спокойный, не требующий голос Сатоши. – Ну вот, что ему вдруг понадобилось… – проворчал про себя Нино. Он все еще был немного обижен на друга, а ввиду последних событий не знал, как вообще показаться хоть кому-нибудь на глаза, тем более Сатоши, который слишком хорошо его чувствовал. – Я знаю, что ты все слышишь, Казу, – Оно не знал, он действовал наугад и мог лишь надеяться. – Открой. Все-таки это возымело эффект. – Что ты хочешь, Сатоши-кун? Я очень занят, – нехотя проговорил Нино, подойдя вплотную к входной двери, но не открывая ее. – Мы же договаривались с тобой сходить поужинать на днях, как делаем каждый год, а ты мало того, что сбежал тогда у храма, так еще и заперся, что не достучаться. Не хотелось его обижать, но колкость неприятным привкусом все-таки созрела на губах. – Это теперь не такая уж важная традиция для тебя… как же все запуталось… – тихо выговорил он и уже более громко добавил: – У меня много работы. Как бы тихо он ни говорил, Сатоши так привык к этому, что мог чуть ли не по легкому движению губ понять, что Казу хотел сказать. Дверь тоже не была преградой для него, если друг совсем рядом. – Ладно, если ты не хочешь открывать, я тебе так все скажу. Ты никогда ничего не поймешь, если, по крайней мере, не выйдешь и не попробуешь это узнать. Иногда все происходит совсем не так, как мы себе придумали, и нужно сделать всего лишь шаг, чтобы прояснить все раз и навсегда. Хватит убегать от себя, Казу-чан… – последние слова Сатоши произносит с особой нежностью, в надежде, что они дойдут до мятежного сердца Нино. В душе Казу понимал, что тот прав, но сознание отказывалось принимать это за правду и всячески душило и так скромный шепот души. Чувствуя ноющую тяжесть в груди от непрекращающейся внутренней борьбы, он медленно сползает по холодному железу двери. Спрятав голову в коленях, он надолго замирает, вслушиваясь в отголоски удаляющихся шагов.