Без стыда бери то, что хочешь. Чего ты ждешь? Отыщи свой путь. Не бросай своих решений, не сбегай. Покажи всю свою волю к жизни*.
Это была песня, доносившаяся из радиоприемника. Солист прямо-таки призывал не сдаваться, не терять то ценное, что у тебя есть сейчас. Идти своей дорогой, ведь надежда в лучшее не должна тебя покидать. – И правда, какого черта я снова сдаюсь? – усмехнулся про себя Сакурай. Вьюга усиливалась, но Шо уже было не остановить – он поставил на кон все, и не собирался проигрывать капризам погоды. Он расплатился с водителем, взял свою сумку и, кутаясь поплотнее в шарф, отправился покорять глубокие сугробы. Проваливаясь по колено в снег и не видя ничего дальше собственного носа, Сакурай спустился с шоссе на проселочную дорогу и упорно шел вперед. Холод забирался под одежду, пытаясь сломить его тело и душу, снег летел в глаза, но пылающее решительностью сердце не позволяло сдаваться. Шо уже сбился со счета, сколько раз он оступался и падал, старался не думать, куда еще мог забраться снег и чем все это грозит его здоровью. Самое важное, что он знал – Джун будет на месте, потому что в такую погоду он и носа наружу не покажет. Уж Сакурай-то знал. Затея начинала казаться безнадежной, но указатели и знакомые дома все же вывели его, куда нужно. Туда, где все закончится и, надеюсь, начнется вновь. Продрогший до костей, весь в снегу Шо приблизился к дому и с силой постучал в дверь. На удивление, ему никто и не собирался открывать. Он пробовал снова и снова – ведь Джун не мог никуда деться. Неужели Сакурай опоздал? – Ты что же, хочешь, чтобы я уж теперь наверняка умер прямо здесь?! – заорал он, вплотную прижимаясь к двери, чтобы его уж точно услышали. Это подействовало: дверь тут же со щелчком открылась, не выдержав напора известного продюсера. Шо буквально ввалился в теплое, и до боли знакомое помещение. С носа, волос и одежды тут же начала ручьями стекать вода, как будто Сакурая хорошенько искупали в каком-то горном пруду, но почему-то в одежде. Пока он, сидя на высоком полу, пытался снять промокшие ботинки и пальто, на его голову незаметно легло большое махровое полотенце. ***Что если Шторм закончится, и я больше не увижу тебя таким, какой ты сейчас? С идеальным ореолом золотых волос, и молнией, что оттеняет тебя на фоне последнего танца планеты. Лишь на минуту испещренное серебряными молниями небо возносит тебя как ту звезду, за которой я последую. Оно нашло нас так же, как я отыскал тебя, но я не хочу убегать – просто порази меня в самое сердце. Snow patrol – What if this storm ends
И вот наконец их глаза встретились. Джун не ожидал вдруг почувствовать такую напористость и одновременно покой во взгляде Сакурая. Да что там говорить, Мацу вообще не ожидал увидеть его здесь: в этом доме, в такую сильную метель, еще и выкрикивающим подобные слова. Шо пристально смотрел на него. Джун еле держался, чтобы не отвести взгляда, его губы еле заметно подрагивали от напряжения. Хоть Сакурай и появился внезапно, но роль уже выбрана и нужно достойно ее сыграть. – Зачем ты здесь? Я ведь ясно написал, чтобы ты меня дождался, – начал Мацумото. – Совсем не даешь мне времени отдохнуть в одиночестве. Все это звучало настолько фальшиво и вымученно, что Шо даже не хотел тратить силы на разговор с этим картонным ненастоящим Джуном. Он просто спокойно слушал, собираясь с собственными силами. – Но раз уж ты здесь, то я скажу все сейчас, – продолжал вещать он все более настойчиво. Казалось, он разрывался между желанием сойти на крик от безысходности и желанием сказать все мягче. – Я долго думал над этим и понял, что... нам стоит расстаться. В этот момент Сакурай горько усмехнулся и разорвал контакт глаз. Из Джуна просто потоками лилась приторная фальшь, которая плохо скрывалась за шаблонными фразами и никак не сочеталась со слезами, застывшими в его глазах. Мацумото рассказывал о том, как уже давно все у них не получается, как им обоим тяжело это выносить, как он больше не может видеть, как страдает Сакурай и так далее. Но Шо слушал вполуха, он и так все это знал, но не видел в этом ни единой причины расставаться. Его больше интересовал сам Мацу, Сакурай рассматривал его: руки, скрещенные на груди, ставившие блок на его сердце, городская одежда и дорожная сумка у двери говорили о том, что он и правда готов был решить все сегодня, но метель застала его врасплох. – Именно поэтому я думаю, что такое решение будет лучше для нас обоих, – так Джун наконец закончил свою тираду. – Не ври ни мне, ни тем более себе, – тихие, но от этого не менее резкие слова сорвались с губ Сакурая. – Я чувствовал, что ты уехал принять окончательное решение насчет нас. И оно будет верным... теперь-то уж точно, – он повернулся лицом к Мацумото и поднялся, подходя ближе. – Я уже все для себя решил, – возразил он, отступая на шаг назад. – И не собираюсь ничего менять. – Ох, не все, Джун, совсем не все, – тепло улыбнулся Сакурай, пытаясь заключить его в объятья. – Не трогай меня! – резко крикнул Мацу, отталкивая от себя его руки. Ему казалось, что Шо просто издевается, а его улыбка не значит ничего хорошего. – Я не хочу больше тебя видеть! Оставь меня в покое, – в его глазах читался неподдельный страх. Джун был близок к истерике, но Шо это ни капли не останавливало. Он подходил все ближе, пока не оттеснил Мацумото к стене. – Прошу, не подходи, пожалуйста, – его голос срывался. Вся былая настойчивость и напускная решимость таяли под теплыми руками, что нежно обняли его, оставляя лишь дикую усталость и тяжесть в груди, обнажая душевную боль. – Я больше не могу это выносить, – надломлено произнес Джун. – Пожалуйста... – Не бойся, я больше не сделаю тебе больно, – мягко говорил Сакурай. – Сколько раз мы уже сталкивались с этой проблемой непонимания и столько же раз оставались вместе. Мы прошли вдвоем уже так много, и неужели ты хочешь взять и вот так все бросить? Ты ведь чувствуешь, что мы больше никогда не сможем восстановить те части души, что делили на двоих, если все разрушим, правда? Шо пытался взглянуть Джуну в глаза, но тот опустил голову и молчал. – Я все наконец-то понял. Мы уже давно не говорили откровенно, потерявшись в собственных страхах, и позволяя вырасти барьеру между нами. Ты ведь это тоже понимал, правда? – улыбнулся Сакурай, аккуратно прижимая притихшего Мацу к себе. А затем прошептал: – Тебе больше не нужно бояться, я приму любого тебя. Ты можешь мне доверять. – Это слишком больно, Шо... – горько вздохнул Джун. – Я больше не могу быть тем, кого ты когда-то любил. Я уже совсем другой и не могу больше жить прошлым. – Пусть и поздно, но я это наконец заметил. Пусть будет больно, но я хочу создать наше целое. Мацу молчал. Закрыв глаза, он пытался дышать спокойно, вспоминая все, что происходило с ними за последнее время. Когда вдруг в его сознании начал всплывать новогодний вечер, то дикое чувство одиночества, иллюзия окровавленных рук, и слова Айбы, что тогда ошеломили его.«Либо ты доверяешь и отдаешься этому полностью, либо целое рушится, разделяя вас на половинки, не имеющие более ничего общего».
– Мы же сможем быть вместе и быть собой, правда? – с надеждой произнес Джун то, чего боялся больше всего. – Конечно, – тепло ответил Сакурай, целуя его в макушку. Теперь-то Шо был уверен в этом наверняка, и вряд ли что-то смогло бы его переубедить. – Я так боялся открыться тебе с новой стороны, – тихо начал Джун. – Я чувствовал, как мы просто погрязли в работе, а вместе с ней и в прошлом, но ничего не смог придумать лучше, чем поддерживать эту игру, – он больше не мог сдерживать слезы. – Но когда я понял, что происходит, то все еще был слишком обижен на тебя, чтобы помочь тебе выбраться. Я разрывался, не знал, что сделать. Я перестал тебя понимать, и мне было все противнее видеть тебя потерявшегося в лабиринтах памяти и осознавать при этом свое бессилие в совладании со всем этим. Шо неспешно гладил Мацу по волосам и улыбался, слушая столь драгоценный голос души, который уже давно себя не показывал, но пытался вырваться из его груди. Сакурай и сам знал, что это за чувство, когда не хочешь убегать, хочешь открыться, но получается наоборот. – Я все думал, почему ты не можешь меня понять, но не замечал, как пытаюсь докричаться до тебя сквозь каменную стену, которую сам же и возвел между нами. – Мы оба постарались в ее постройке, – мягко заметил Сакурай. – Но... – Не вини себя больше ни в чем, – прервал его Шо. – Пусть все останется в прошлом вместе со старыми нами. Я не хочу больше убегать ни от тебя, ни от себя. Эти слова грели душу, но Джун все никак не мог остановить плач. Все, что он мог, так это молча прижиматься к Сакураю все теснее. – Знаешь, а я ведь сбежал к тебе прямо посередине прослушивания, – смеясь, вдруг выдал Шо. Он сказал это так легко, будто теперь это было чем-то незначительным, а не делом всей его жизни. Джун от неожиданности даже поднял голову, наконец взглянув на Сакурая. – Тебя, надеюсь, не уволят за подобную выходку? – сквозь слезы улыбнулся он. – Да даже если и уволят, я всегда смогу начать сначала. Ведь у меня есть ты. А ты всегда и во всем меня поддерживал. Хоть это и было сказано столь беспечным тоном, Джун знал, что Сакурай говорит вполне серьезно. Шо мог творить что угодно в обычной жизни, но к работе всегда относился ответственно и не стал бы совершать столь необдуманных поступков. В любом случае он старался бы изо всех сил. И эта надежность всегда вызывала у Мацумото восхищение к нему. – Давай попробуем начать все заново, – произнес Шо, глядя Джуну в глаза. Последний глубоко выдохнул. Его ответ был краток. – Я верю тебе, – только и мог сказать он, принимая поцелуй. ***Что если Шторм закончится, и не оставит нам ничего, кроме воспоминаний и далекого эха? Я хочу быть прикованным к стенке. Я буду греметь одной клеткой за другой, пока моя кровь окончательно не закипит. Я хочу видеть тебя таким, каков ты есть прямо сейчас, каждый день, что живу на свете. Окрашенного пламенем, и мечущего гром. Будь молнией во мне, что безжалостно поражает насквозь. Snow patrol – What if this storm ends
Всхлипы постепенно начали сменяться учащенным дыханием. Джун ахнул, когда холодные руки забрались под его свитер и длинные пальцы побежали по спине, оставляя след из мелких мурашек. Полные чувственные губы мягко касались щек и носа, мимолетно пролетали по шее и останавливались на чуть приоткрытых ключицах, но всегда искали те заветные губы, украшенные родинками. Шо властно захватывал их, не желая больше отпускать, а Джун отвечал, всем своим существом чувствуя, как же ему не хватало этой близости. Он зарывался руками в темные волосы и прижимал Сакурая к себе. И все было бы как обычно, да только оба ощущали то неистовое желание слиться воедино, отдаться без остатка, и будь, что будет. Страх, не оставлявший своих подопечных, был еще где-то поблизости, но объединяющая их сила была намного сильнее, потому что формировалась и крепла долгие-долгие годы. Что бы ни происходило – она всегда незримо связывала их вместе. Их слияние не было завершено, а прошло лишь наполовину. Настала пора закончить посвящение друг в друга. Шо приподнял красный вязаный свитер и, опустившись на одно колено, начала медленно целовать плоский живот Мацу. Он был таким теплым и чувствительным, что тут же покрылся мурашками от прикосновения холодных губ. Сакурай не спешил, медленно обводя языком линии вокруг пупка, скользя по изгибу талии и выше по напряженной груди и соскам, что сильно выделялись на фоне бледной кожи. Пока наконец их губы снова не встретились, а свитер упал тут же на пол. По пути к кровати Сакурай сбрасывает мешающий пиджак и тут же опускается на покрывало следом за Джуном, накрывая его собой. Мокрые волосы Шо отдавали легким запахом шампуня, а от рубашки веяло его любимым одеколоном. Мацу вдыхал эти ароматы, которые, смешиваясь, вызывали в памяти множество приятных и не очень воспоминаний. Но однажды решившись, он уже не мог остановиться, все продолжая и продолжая впускать их в себя. Удобно устроившись на бедрах Джуна, Сакурай одну за другой расстегивал пуговицы на своей хлопковой рубашке. Рука Мацу проскользнула под ткань, проводя по упругому животу, а его взгляд остановился на темно-карих глазах Шо. Последний ободряюще улыбнулся в ответ, как в самый первый раз, в самую первую ночь их неумелой близости. Много воды утекло с тех пор, но все это и правда было новым. Новым началом. Сакурай расстегивает непослушную застежку на новомодных брюках Джуна и снимает их. Неспешно, не отрывая глаз от Мацу, он спускается ниже и целует сквозь дорогую ткань белья его отвердевающий член. А затем, будто решившись вдруг попробовать что-то безумное, щедро проводит языком по всей его длине, чуть придавливая его книзу. Джун не ожидал такого от Шо, но эти невесомые прикосновения еще больше разжигали полет его фантазии, неосознанно заставляя закусывать губы от нетерпения. Стянув уже мешающее белье с Джуна, Сакурай быстро избавился и от всей своей одежды. Они оба были возбуждены. Мацу не позволяет Шо снова лечь сверху, а с силой наваливается на него и победно садится сверху. Сакурай легко смеется, позволяя творить подобный беспредел. Мацумото ухмыляется, зажимая его член в своей ладони. Желая заставить Шо дышать чаще, он медленно водит рукой вверх и вниз, то сильней сжимая твердый орган, то неожиданно разжимая хватку. Нежная и красная, как гранат, раз за разом открывающаяся за крайней плотью кожа так привлекательна, что Джун не может совладать с желанием попробовать ее на вкус, попробовать солоноватый привкус утекающей жизни. Шо задерживает дыхание, будто боясь упустить каждую секунду так давно желанного, но не высказанного наслаждения. Пропади все пропадом, но от этих нежных ласк можно было кончить прямо сейчас, но Мацу вдруг больно сжимает его член и взглядом дает понять, что еще рано. Прибалдевший и не на шутку возбудившийся Сакурай резко хватает Джуна за предплечья и переворачивает в привычное положение – под себя. По-садистски оскалившись, чувствуя, как в них все сильнее закипает жизненная энергия, Сакурай обвел пальцами желающие и чуть влажные губы Джуна. Эти легкие прикосновения рождали еще большее возбуждение, и Мацу тут же схватил его длинные пальцы в свои руки. Медленно и до неприличия пошло он облизывал их, то погружая в рот, то обводя языком по всей их длине и с вызовом глядя на Сакурая. Последний не собирался сдаваться. «Еще посмотрим, кто сегодня выйдет победителем» – читалось в его ухмылке. Оторвав руку от губ Джуна, Сакурай отводит ее в сторону. И тут же входит двумя пальцами внутрь, разбавляя рожденную от долгого расставания боль глубоким поцелуем. Мацу от неожиданности тихо выдыхает в его губы, чувствуя, как настойчиво двигаются пальцы Шо, раздвигая внутренние отвыкшие мышцы. Это была тянущая и ноющая боль, но такая сладкая, что впору было за нее благодарить. Когда Сакурай пустил в ход третий палец, оба уже были на пределе, но ему не хотелось, чтобы Джун страдал больше, чем нужно. Мацу сдавленно постанывал, а когда открывал глаза – в них читалась мольба. Медленно вынув пальцы и приготовив член к проникновению, Сакурай нежно обнял Джуна, целуя в шею. Сейчас все и закончится. Они оба это чувствовали, когда Шо медленно начал входить в узкое пространство удовольствия и общего небытия. Широкая головка прошла внутрь и тут же следом Джуна поразила вспышка мучительной боли, будто в его грудь всадили нож – член вошел до конца. Соприкосновение двигающихся горячих тел обжигало обоих. Сакурай со всей силы впивался в Мацу, которому настолько хотелось еще – и боли, и наслаждения, – что он сам насаживался на член, ловя ритм своего любимого. Этот жар было не остановить. Сухие губы, постоянно цепляющиеся друг друга в поисках желанной влаги, пересохшие рты раз за разом отыскивающие внутри друг друга новый вдох, пальцы, погружающиеся в пряди волос и до боли оттягивающие назад – то были лишь отдельные части их ощущений, которые они могли вырвать из творившегося хаоса. Они сливались вновь и вновь. Мучительно, неистово и страстно, как в последний раз. Они ошибались, яростно вонзая друг в друга острые клинья. Исправляли, бережно вытаскивая их из глубоких кровоточащих ран, нежно зализывая их и надеясь, что они когда-нибудь заживут. Они отдавали на суд все, что у них когда-либо было. Они резали по живому, выжигали отягощающее их прошлое. Последние маски слетали с их лиц без права скрыть хоть что-то, хоть малую часть души. Забывалась измена, непонимание и недомолвки, ссоры и обиды – испарялось все. Все должно быть сожжено, чтобы вновь возродиться из пепла, либо исчезнуть навсегда. Сейчас или никогда, навсегда или больше не в этой жизни. Мацумото стонет и, не в силах больше сдерживаться, выкрикивает его имя, и Шо кончает прямо следом за ним. Они приняли друг друга без остатка такими, какие они есть. Они провалились в небытие. ***Я проснулся с рассветом, Думая обо всех тех людях, местах и вещах, которые я когда-то любил. Я проснулся просто для того, чтобы осознать: из всех этих лиц – ты единственный рядом со мной. OneRepublic – If I lose myself
Гакт уже не спал, наблюдая, как начинается новый день. Сатоши тихонько сопел рядом, уткнувшись в его плечо, однако его лицо было напряжено и чем-то обеспокоено. Камуи аккуратно, чтобы не разбудить, повернулся и обнял так, чтобы голова Оно касалась сердца, что билось в груди Гакта. Мерный ритм, казалось, успокоил его беспокойный сон, и морщинки на лбу разгладились. Камуи легко провел рукой по талии Сатоши, а затем подобрался выше, прямо к его сердцу. Он остановился, почувствовав, как тепло бьется огонь в груди Оно. Высчитывая его ритм и ощущая свой собственный, Гакт улыбнулся – это было одно сердцебиение на двоих. Сейчас оно было совершенно схожим. ***Ты можешь почувствовать легкое подрагивание лучей света, Как все, что ты знаешь, смывает морскими волнами. Сегодня ты можешь увидеть всю жизнь в своем окне. OneRepublic – If I lose myself
– Опять этот неугомонный куда-то собрался в такую рань... – сонно ворчал про себя Нино, чувствуя, как теплые объятия покидают его, а по спине пробегает холодок. Рефлекторно сжавшись в клубочек, он кое-как нащупал одеяло и с наслаждением укрылся им. Немного пригревшись, Казу все же приоткрывает глаза. Айба стоял у окна и, чуть приоткрыв штору, с улыбкой за чем-то наблюдал. Его абсолютно нагое тело благодарно купалось в лучах восходящего солнца и создавало впечатление чего-то неземного, но безумно красивого. Нино ухмыльнулся. – Если ты будешь продолжать щеголять в таком виде, то чувствую, что скоро привыкну к твоей голой заднице в своей квартире, – выдал он, без зазрения совести любуясь этим видом. Айба повернулся: в его глазах было столько детского восторга, что можно только удивляться, сколько же в нем умещается радости жизни. – Там такой красивый рассвет, – воодушевленно произнес он, подходя и садясь рядом с Казу. – Хотел бы я, чтобы мы могли встречать его каждый день вместе. – Ну, рассветы я тебе не обещаю, но закаты – все будут наши, – усмехнулся Нино, и тут же повалил своего любимого на простыни, затыкая поцелуем. Их взгляды утонули друг в друге, и им вновь не нужно было слов. ***Если сегодня я потеряю Себя – Это произойдет рядом с тобой. Если сегодня я потеряю Себя – Здесь останутся только Ты и Я. Сегодня меня не станет. OneRepublic – If I lose myself
Наступило утро. Ветер лениво раскачивал деревья, выпавший снег искрился и переливался драгоценными камнями, а иногда и похрустывал под ногами раннего прохожего. Птицы весело напевали свои трели, перелетая с одной ветки на другую и заглядывая внимательными глазками в окно дома. Мягкий солнечный свет проникал в небольшую комнату сквозь фиолетовые занавески, придавая им нежный оттенок сладкого смородинового мороженого. Буря кончилась. Повсюду царило спокойствие и умиротворяющая тишина. Это было утро примирения, искреннего согласия и конечного единения. Солнце поднималось все выше, вступая в свои права. Оно уже полностью захватило комнату, освещая вчерашний бардак: разбросанная одежда, смятые простыни и двое мужчин, не желающих ни просыпаться, ни отпускать друг друга из объятий. Сейчас они смотрелись гармонично рядом друг с другом, в них не было прежнего напряжения, их души не были отягощены ни обидой, ни страданием. Им пришлось рискнуть и прыгнуть в неизвестность друг друга, чтобы в итоге найти в этой бездне самих себя. Они больше не были половинками одного целого. Каждый из них теперь был целостным, и добровольно сливаясь, они получали такой взрыв ощущений и чувств, которому позавидовали бы многие и многие «половинки». Они предстали друг перед другом в полной наготе как физической, так и душевной, и – что самое важное – приняли друг друга без тени прошлого, в настоящем моменте и навсегда. Это стало их спасением. Ведь они познали суть Любви.