Дары Революции

Гермиона не спала. Глаза не закрывались. Какой-то осколок сердца задел нерв и теперь покой стал для нее несмешной шуткой. Перед ней уже стояли стоны Джинни, смех Малфоя... Перед ней пробегала вся жизнь. И она не желала останавливаться, замирать на настоящем, как и ее сердце. Гермиона не понимала, зачем Малфою это зеркало. Он хочет увидеть мечты. А странно, ведь Пожиратель способен получить все, что захочет щелчком пальцев. А он, значит, не получает... Возможно, его мечта нереальна или мертва? Возможно. Но... Гермиона глубоко вздохнула, откидывая голову. Когда она взглянула в это зеркало в мотеле, перед побегом, она увидела в нем себя. Здоровую, с чистым лицом, без ран. Ухоженную, в черном платье, сделанном по старинным традициям из тугого корсета и приталенной юбки. За ее спиной стоял... она не смогла признать в этом мужчине никого из тех, кого знала всю свою жизнь. Волосы скрывала шляпа, лицо - маска. Зеркало говорило ей, что она любит, но слишком многих. Поэтому оно и не смогло показать, к кому любовь жарче. Рон? Очень даже возможно. Все годы они были рядом, не бросали друг друга не в беде, не в счастье. Они жили лишь за счет друг друга. Гарри? Этот вопрос был в тупике. Гермиона не могла отрицать, что сейчас она борется за него, страдает из-за него... Потому что она помнит эту жуткую фразу. Прости меня. Она отпечаталась и при каждом воспоминании постоянно всплывала, как надоедливая новость в Пророке. Но... какая любовь к тому, кто предал в самом начале, кто подражал недругу, кто презирал? Простая. Простая любовь одиннадцатилетней девочки, так и не остывшая, не ушедшая назад, стоящая на месте и не желавшая сдаваться. Именно она правила ей все эти годы. Ставила ее лицом к лицу с болью, опасностью, и все ради того, чтобы спасти его и охватить все сердце. Пока одна часть верила в Рона, другая верила в Гарри. Третьей не было. А если и была, то она не горела столь пылкой любовью. Там была свалка для ее мимолетных влюбленностей. И она потухла, когда увидела столь сильных соперников. Лишь изредка она разгоралась от их пламени. Какая-нибудь жалкая сотая, которая никогда не перерастет в десятую или первую. И она не задевала в девушке никаких чувств, кроме ненависти, стыда и боли.

***

Эльф возник под утро. Гермиона спала, но выглядела...не важно. - Хозяин просил привести Вас, - сказал он и протянул девушке свою мозолистую руку. Гермиона зевнула и взяла его руку, аппарируя вниз. Видимо Малфой боялся отпускать ее одну гулять по замку. Грязнокровка, увидят картины, растреплют всем кому не надо. Через пару минут, достаточно предсказуемо, она оказалась связанной на полу. Но тут ее глазам предстала Джинни. Вся забитая, словно щенок. Гермиона затряслась. Джинни посмотрела на подругу и всхлипнула, красные глаза выдавали ее слезы. - Гермиона, - прошептала она, но ее голос прервался хорошим Круциатусом умелого Пожирателя Смерти. Блейза Забини, как ни странно. Он был в футболке и темных брюках. - Малфой попросил преподать вам, девочки, урок хорошего поведения, - сказал он в своей фирменной, пафосной манере разъяснения для тупых кукол, - в присутствии чистокровных волшебников. Особенно он просил выделить Вас, мисс Грейнджер, - Гермиона сжалась от его скользкого, подлого взгляда, - так как именно по этому предмету у Вас всегда был "тролль", - Гермиона даже не смогла вскрикнуть, она просто закрыла глаза, понимая, что не спасет себя от боли и страха, но избежит встречи с черными, дьявольскими глазами слизеринца. - На одну гриффиндорку, при хорошем раскладе, хватало примерно трех Круциатусов, двух Сектусемпр и одной Авады, что утихомирить ее непослушание, - Джинни была слаба. Она болела не так давно и болезнь подкосила ее силы, ее здоровье, ее психику…ее саму. А Круциатусы просто добивали ее. - Слизеринки в этом плане чуточку выносливее, хотя, буду откровенен, они сами с радостью подставляют тела под хорошие удары, - он едко усмехнулся и окинул презрительным взглядом Джинни, которая потеряла сознание и небрежно распласталась по полу, как желе. Он подошел к Гермионе и подставил палочку к ее груди. - Запомни раз и навсегда, - достаточно спокойно прошептал он. На один, никчемный миг, Гермионе показалось, что он испытывает к ней уважение, говорит спокойно, словно с равной, - Когда ты сидишь на коленях перед тем, кто выше, кто сильнее тебе, ты должна молиться и только молиться на то, что уйдешь из под прицела палочки раненой, покалеченной, но живой. Потому что не каждый Пожиратель будет к тебе так великодушен. И ты знаешь это и без меня, Грейнджер. Но я вижу, что ты это забыла. А хорошее напоминание никому не помешает - боль даже не коснулась ее онемевшего тела. Столько истязаний за три дня, бессонные ночи, нескончаемые слезы, только вода и капля виски на кончике языка. Ее тело и так умирало. Поэтому Круциатус казался лишь легким ударом. Он мог пустить в нее сотню, не зная, что ее тело уже мертво. Оно скованно веревками, проедено кровью, потом и слезами. Просто пока она могла его использовать. Еще пара дней, и только мозг, возможно, будет исправно служить хозяйке. - Я никогда не сомневался в тебя, - неожиданно прошептал он достаточно задумчивым голосом и отведя палочку аппарировал, оставляя Гермиону наедине с безмолвной Джинни, что вызывало у первой жуткий страх. Пусть она издаст стон, пусть дрогнет рука, или вздох вырвется из недр груди. Пусть она покажет, что не бросила подругу. Что осталась рядом. За это Гермиона готова была пустить в себя сотню Круциатусов. За одно слово своей лучшей подруги.