Дары Революции

Вы слышали звуки настоящего граммофона? Хриплые, скрипящие, режущие по сердцу спирали? Вы никогда их не слышали. А Гермиона слышала. Старый граммофон стоял в холле Малфой – Мэнора и пока Драко Малфой перебирал какие-то бумаги, из него лилась достаточно спокойная мелодия, от которой он иногда покачивал головой, иногда топал ногой. Сегодняшний день для него был тяжелым. Четвертый год без Нарциссы. Это была ее мелодия, которую она включила ему в детстве, когда учила танцам и игре на фортепьяно. Эта песня воссоздавала ее образ в глазах сына, опечаленного в жизни и неверующего в лучшее. Гермиона аккуратно стояла у заборчика, свесив руки и разглядывая профиль этого необычайно спокойного слизеринца с ощущением того, что она не в его поле зрения, поэтому может спокойно вдыхать тяжелый воздух, словно сливавшийся с грубыми аккордами скрипки. - Сыграй мне, - вдруг услышала она, отчего немножко подпрыгнула на месте, после снова чувствуя холодный пол под босыми ногами. Хрустальными туфельками ее, к несчастью, он за несколько месяцев не одарил. Она оглянулась, словно здесь были гости, о которых она не знала, или же они все прятались от нее. Но выпрыгивать и кричать ей "С Днем Рождения!" никто бы не собирался. - На чем? - почти шепотом спросила она, свисая чуть ниже. - На скрипке, - он не отвлекался от писанины, даже не смотрел на нее, но голос был обращен именно к ней, и она буквально чувствовала его дыхание на своем лице, которое прожигало леденящие дыры. Гермиона медленно выпрямилась, сгибая пальцы и вспоминая, как мать учила маленькую шалунью играть на инструменте, на что та все время брыкалась, фыркала, а в один прекрасный день разбила о стену бедную скрипку, при этом выучив бесчисленное количество мелодий, способных вызывать боль потери и заливистый смех. А она не понимала, как этот противный инструмент так любил ее аккуратные пальцы. Драко прищелкнул пальцами и перед ним возник эльф, который сначала задумчиво посмотрел на девушку, а после более спокойно, на хозяина. - Скрипку, - сказал он и перелистнул страницу дряхлой книги, подпирая щеку рукой и снова записывая что-то. Эльф покорно кивнул и, прихрамывая, зашел в одни из коридоров, после возвращаясь с инструментом и передавая его хозяину. Тот помотал головой и рукой небрежно махнул на Гермиону, как на предмет декора. Эльф покорно кивнул и словно ребенка, придерживая скрипку пальцами, поднес ее девушке. Гермиона слегка вздрогнула и за гриф переняла инструмент в свои руки, эльф же облегченно вздохнул и с хлопком исчез. Девушка взяла смычок и, выставив его вперед, под оконным светом разглядела блики на его тоненьких гранях. Она провела по нему вдоль и посмотрела на саму скрипку, небрежно проводя пальцами по струнам, которые издали хриплый вздох, радуясь, когда пальцы девушки сбежали с чувствительных ниточек. - Надеюсь, ты умеешь играть? - неожиданно поинтересовался он, забывая задать этот вопрос раньше, а сейчас надеясь на ее умелость делать хоть что-нибудь. Гермиона вздохнула и трепетно поднесла смычок к струнам. Через миг она дала Малфою ответы на все вопросы. Инструмент стал излучать тепло с нежными нотами божественной мелодии. Драко почувствовал упоение и перо остановилось, образуя кляксу, в то время как его глаза наблюдали за этим расширением, хотя на самом деле перед глазами была мать, игравшая на балу в черном платье нежную мелодию, и улыбавшаяся сыну одной из самых чистейших улыбок в своем арсенале, пока все затаили дыхание. Как он стоял и следил за ее плавными движениями, иногда прикрывавшимися зелеными глазами и поджимавшимися от напряженности мелодии губами. А после овации, овации... бесконечные, громкие, разносящиеся эхом и казалось еще отзывавшиеся в стенах некоторых комнатах, а в особенности банкетного зала. Он почувствовал, как тоненькое перо щелкнуло, после лишь половина осталась в его испачканной едкими чернилами руке. Он закрыл книгу и, медленно отложив ее в угол стола, встал, приставляя скрипучий стул к столу. Он искоса посмотрел на гриффиндорку, которая была похожа на боггарта с чутким сердцем его матери, медленно преодолел скрипучие ступени, не спуская с них ни единого взгляда. Когда оказался на прямой дистанции к девушке, он поднял на нее свои глаза, но ее в ответ лишь бегали по струнам, дрожавшим от прикосновения ее пальцев и, казалось, даже от ее тихих, трепетных вздохов. Он подошел к ней и остановился неподалеку, теперь пристально наблюдая за ее движениями и опираясь на перила. Резкое, плавное, длинное, обрывистое. Он медленно поднес грязную руку к грифу и вырвал скрипку, один скачок смычка пришелся на воздух, который она буквально разрезала, после поднимая на него озадаченный взгляд. Она взяла смычок за кончик и протянула Драко, но он не принял его. Он подошел к ней ближе и смычок уперся в его грудь, обтянутую белой рубашкой. Девушка хотела было отпустить смычок, но он поймал ее руку, придерживая, словно от падения. Он снял с ее головы капюшон и пригляделся к ее пушистым, но грязным волосам, к губам, которые иногда подрагивали, словно все от того же холода его чистого дыхания. Единственное место ее лица, которое словно было спрятано за темной тканью его подсознания, были ее глаза. Он видел их единожды, а теперь боялся их, словно они были способны его убить переполнившей их ненавистью. И они, как ни крути, напоминали ему глаза той, без которой теперь он не мог прожить ни дня своей тихой, мирной жизни. - Драко, - прозвучал мелодичный голосок из-за открывшейся двери и Драко вздохнул, увидев Асторию. Гермиона же, решив, что еще хочет жить, спряталась за дверью незнакомой комнаты. Она глубоко вздохнула и оглянулась, замечая большую кровать, письменный стол с парой давно потухших свечек, обгорелые листочки, портреты самых разных дам и джентльменов, а у кровати стояло большое зеркало, в то время как сбоку проглядывались черты темного шкафа. Девушка оттолкнулась от двери и села за стол, рассматривая рукописи. То, что все эти дни упорно писал Малфой. Стихи. Нет, не все стихи, и, безусловно, ни одного про безответную любовь и разбитое сердце. В большинстве своем стихи были о глазах, что позволяло познать Гермионе странное пристрастие Малфоя к органам зрения. Вне стихов он описывал какие-то смерти. И Гермиона осознавала... все это его жертвы. Некая Джессика, сброшенная с башни, Эндрю, пораженный Авадой, Эмили, которую пытали Круциатусом до смерти в каморке Кабаньей головы... Гермиона сжалась от рисунков, что видела под текстами. Сколько в человеке должны быть злости, ненависти, желания видеть кровь и боль, чтобы описывать это все легкими взмахами пера, спокойно разглядывая пейзаж за окном и попивая кофе, осознавая, что эти люди уже никогда не вздохнут свежего воздуха, не влюбятся и не умрут истинной смертью? Дар рисования у него был, но дара милости не было никогда. Гермиона встала, но глаза ее привлекло зеркало. Она аккуратно провела рукой по темной материи и подняла глаза к потолку, срывая ее и отбрасывая ее. Она аккуратно опустила глаза и увидела себя. Здоровую, счастливую...Еиналеж. Она пригляделась к тому, кто стоял за ее спиной. И ей стало плохо. Волосы незнакомца отливали платиной под одним углом, но прищурившись она видела смолистые, разбросанные небрежно волосы. Малфой и Поттер? Да, про Рона она совсем забыла, но чтобы на его месте возник Малфой... Гермиона помотала головой и начала отходить назад, пока не врезалась в кровать, тут же падая, но подпираясь локтями. - Надеюсь ты увидела все, что хотела? - услышала она и резко обернулась, замечая Малфоя в дверном проеме.