Врач

Рукия проснулась с теплым ощущением того, что все хорошо. С ощущением, которого не испытывала уже очень давно – наверное, с тех пор, как спала дома, а не на больничной койке, не в силах даже сесть. Девушка откинула плед, которым оказалась укрыта, и попыталась сесть. Ног она не чувствовала, их как будто не было. Кучики передернуло – так и не привыкла… Она так и не привыкла за две с лишним недели к тому, что больше никогда их не почувствует. Но тем не менее, в груди засело плотное убеждение, что все хорошо. Дело в солнечном свете, заливающем комнату? Или в теплом пушистом покрывале, хранившем запах горьковатой полыни? Рукия оперлась худыми руками о спинку дивана, попыталась подтянуться. Руки, ослабшие от болезни, подогнулись, и девушка, не удержавшись, с шумом свалилась с дивана. Черт… Как же горько и обидно чувствовать себя такой беспомощной! Когда даже сесть не можешь без посторонней помощи… На глаза навернулись злые слезы. Дверь поспешно распахнулась, и в гостиную влетел перепуганный встрепанный Ичиго, успевший переодеться в синие джинсы и простую белую рубашку, завязанную на животе узлом. Куросаки подбежал к девушке, осторожно поднял ее на руки, бережно положил на диван, обращаясь с ней, как с хрустальной вазой. Ичиго даже немного злился на эту глупую девчонку – ну почему нельзя было его позвать, почему надо лезть самой?! Хотя эта злость была скорее отражением страха – страха за беспомощную слабую Рукию. - Не ударилась? – Куросаки бегло осмотрел худые руки, тонкую шею, острые плечи. Рукия покачала головой: - Нет, все хорошо… - и добавила тихо, отводя взгляд: - Спасибо. Ичиго, неожиданно для самого, себя потрепал ее по коротким прядям, улыбнулся облегченно и светло: - Это хорошо. Как спалось? Кучики пожала плечами, пальцем бездумно водя по жесткой диванной обивке, глянула куда-то мимо него: - Как всегда, ничего не помню. Мне уже давно ничего не снится. Ичиго замялся, чувствуя себя немного виноватым. Виноватым перед этой хрупкой девчонкой. Привел сюда, оставил у себя, а ничего не изменилось. Все, как раньше – беспомощность новорожденного котенка, черные слепые сны, глухая и отчаянная тоска. Врач быстро поднялся, хлопнул себя по коленкам. - Есть хочешь? – спросил он преувеличенно бодро. Рукия слабо улыбнулась – аппетит действительно проснулся после сна. Ичиго снова поднял ее на руки, бережно усадил в кресло. Рукия чувствовала скользящую неловкость в каждом движении – слепую, словно кирпичная стена. Куросаки повез ее на кухню, где уже на столе стояли тарелки с едой: суп, картошка, курица… Рукия почувствовала, как заныл желудок, соскучившись по домашней еде. Куросаки у нее за спиной усмехнулся, положил широкую ладонь на худое плечо: - Проголодалась? Ничего, я тебя откормлю. Тебе сейчас нужно особенно хорошо питаться, чтобы организм восстановил силы после болезни. Так что ешь. Он повез девушку к столу, сам сел рядом. Рукия непослушными пальцами взяла вилку, и та с грохотом выпала из ослабевших рук. В горле снова образовался липкий комок, заставлявший крепко сжимать кулаки от досады и обиды. Черт… Беспомощна. Как ребенок. Руки не слушались, ходить она не могла. Острые плечи тряхнуло, на глаза снова наворачивались слезы. Кому она нужна такая? Инвалидка, за которой нужен непрестанный уход… Зачем она такая? Теплая мозолистая ладонь легла на щеку, вторая несильно сжала плечо. Рукия открыла глаза, которые заволокло мутными слезами. Ичиго присел перед ней, его взгляд выражал… не сочувствие. Ту же боль, что и у нее. Боль, понимание, желание помочь. Ичиго мягко провел ладонью по впалой щеке, его губы шевельнулись в немом вопросе. Врач искренне хотел помочь – и при этом не явно, чью именно душу он спасал, ее или свою. Ичиго поднял вилку, положил ее на стол. Не отпуская худого плеча, он поставил себе на колени тарелку с супом, зачерпнул немного супа ложкой, поднес к губам девушки. Рукия помотала головой, чувствуя, как краска стыда заливает щеки. Как же это унизительно – принимать жалость от постороннего человека! Куросаки тяжело вздохнул, настойчиво ткнул ложкой в плотно сжатые губы. - Ешь, - повторил он, ища ее взгляда, - Тебе необходимо сейчас хорошо питаться. Потом пройдет слабость, и ты будешь есть сама. И есть, и еще много чего делать руками. Ну? Кучики тяжело посмотрела на него, с болью в надломленном взгляде. И послушно открыла рот, принимая довольно вкусную еду. Куросаки прав, есть необходимо. Ичиго терпеливо кормил ее, раз за разом поднося к ее рту ложку супа, пока тарелка не опустела. Его глаза горели непонятными пока искрами тепла – искрами сочувствия? Сожаления? Желания помочь? После Ичиго дал ей попить, старательно вытирая катившиеся по подбородку капли полотенцем. Он был заботлив, внимателен, и это еще больше разъедало ей душу. Почему, зачем он возится с не, незнакомой ему инвалидкой? Что от этого изменится? Он сказал – чтобы не сойти с ума. Но почему именно она? Так унизительно это было, полностью зависеть от кого-то, от кого-то, кого ты совсем не знаешь. Куросаки мыл посуду и что-то весело говорил, а Рукия только молчала, изредка кивая головой на его немые вопросы в глазах – все хорошо? Ичиго ловко отправил посуду в шкаф, а сам снова присел перед ней. - Что-то не так? – спросил он тихо, уже без веселости в голосе. - Зачем я тебе? Ты меня даже не знаешь. А я не знаю тебя, - Рукия качнула головой, стараясь найти ответ в карих глазах напротив. Ичиго хмыкнул. - Не знаю, - подтвердил он, - Но ведь узнаю. Как и ты меня. А зачем… А зачем люди живут на земле? Чтобы жить. Вот и ты живи, пожалуйста, - последние слова он произнес серьезно, без намека на насмешку или жалось в грудном голосе. Рукия кивнула, слабо улыбаясь – отвыкшие от этого жеста мышцы немного саднили. - Вот и отлично, - Ичиго встал, снова куда-то ее везя и попутно объясняя, - Я поговорил с отцом, и он мне дал твой старый адрес. Пока ты спала, я перевез кой-какие вещи сюда, надеюсь, ты не против. Ичиго уже привычно подкатил ее к столу в гостиной, быстро положил на диван небольшой черный чемодан, резким движением расстегнул молнию. И подвинул чемодан к Рукии, чтобы та могла сама там рыться. Кучики вытянула то, что лежало сверху – это оказалась ее любимая толстовка со смешным зайчиком Чаппи на животе. Девушка улыбнулась, прижав вещь к себе и вдохнув родной запах дома. Рукия бережно сложила толстовку и положила рядом с собой, вытаскивая следующую вещь. Квартира наполнилась радостными возгласами – Рукия вытаскивала свою одежду и, глядя на Ичиго блестящими глубокими глазами, говорила, что это она любила одевать в институт, эту майку всегда носила дома, а эти кроссовки купила недавно, совсем почти не носила… Так же было и с игрушками, которые Ичиго, немного подумав, захватил. И с некоторыми вещами: книгами, плеером, карандашами, альбомами и рисунками… Только тетрадки институтские он не взял – решил не бередить и без того хрупкую душу. Куросаки глядел, как резко изменилась меланхоличная и печальная Кучики – стала живой, даже улыбалась уже без натуги. Конечно, в каждом жесте сквозила печаль, в каждой вещи было напоминание о том, что теперь ей уже было недоступно. Ичиго помнил, как увидел в ее квартирке роликовые коньки и лыжи, закинутые на антресоли, и помнил, как скрутило сердце. Хорошо, что он не повез ее на старую квартиру, как же хорошо… А теперь она улыбается, бережно разглаживая складки на любимой майке, и это мгновение уже было наполнено светом, а не болью, которые он видел в ее глазах буквально несколько минут назад. - Ичиго… - Рукия подняла на него блестящие тихой радостью глаза, - Я… не знаю, что сказать. Куросаки качнул головой: - Ничего не говори. - Я многим тебе обязана… - брови девушки чуть дрогнули. Куросаки поднял вверх ладонь, прерывая ее. - Еще нет, - врач покачал головой, - Но я надеюсь, что смогу сделать для тебя много больше. А сейчас давай перенесем твои вещи в твою комнату. Куросаки осторожно вручил одежду и игрушки девушке, и та обхватила их тонкими руками, прижала к груди, как самое дорогое. Как что-то родное в чужой квартире. Пока она спала, Ичиго не только забрал ее вещи. Он быстро разобрал комнату, перетащил свои документы в гостиную, как и все свои вещи. Комната теперь преобразилась – такая же светлая, как и остальные, такая же чистая. Куросаки осторожно ввез Рукию в комнату, распахнул дверцы шкафа. - Теперь это твое, - пояснил он, раскладывая немногочисленную одежду по полкам и помечая себе, что нужно будет купить девушке еще одежды. Рукия смотрела на него огромными глазами и молчала, не в силах вымолвить ни слова. Этот парень – просто сумасшедший. «Он столько сделал… Для меня…». Ичиго быстро расставил оставшиеся вещи на столе, повернулся к Рукии, сверкая широкой белозубой улыбкой: - Ну как? Рукия почувствовала, как к горлу снова подступают слезы – зачем, зачем все это? Кому она нужна теперь такая? Этому молодому врачу? Такая… обуза. У Ичиго впереди целая жизнь, а Рукия ему эту жизнь ломает своей беспомощностью, своей никчемностью. И даже отплатить она ему ничем не может! Ичиго, словно почувствовав, что что-то не так, быстро подошел, положил на плечи широкие жилистые ладони, обеспокоенно посмотрел: - Что такое? Рукия всхлипнула, ожесточенно кусая губы, избегая прямого взгляда. - Зачем, - прошептала она, глядя в пустоту, - Зачем все это? Зачем я тебе, Ичиго? Уже третий раз я задаю тебе этот вопрос, и ты третий раз уходишь от ответа. Ты так много сделал для меня… Зачем тебе такая обуза, как я?! Рукия разрыдалась, голос предательски сорвался, и она уткнулась лицом в живот Ичиго, вздрагивая всем телом. На спину ей легли теплые руки, что гладили, успокаивая, гладили по голове и по худой спине. - Тише, тише… - шепот над ухом, и Рукия послушно стихла, унимая рыдания. Все закончилось так же быстро, как и началось, девушка даже сама немного испугалась резкого всплеска своих эмоций. Куросаки нагнулся, глядя ей в глаза бесконечно усталым взглядом. - Я просто хочу помочь тебе, - сказал он, стирая с бледных щек прозрачные соленые капли, - Хочу помочь самому себе. Я помогу тебе, обещаю. Не плачь только больше, ладно? Рукия смогла только кивнуть, на большее сил не хватило. Девушка откинулась на спинку кресла, прикрывая глаза. Уставший организм требовал отдыха, плечи и руки болели после долгого бездействия. В памяти отчетливо отпечатались карие глаза – потухшие, едва ли не умоляющие. Этот молодой врач с яркими волосами и не менее яркой душой сам нуждался в помощи. Вот только ему вряд ли сможет помочь хоть один терапевт. А сможет ли она?.. Ичиго бережно поднял на руки снова провалившуюся в сон девушку. Слабый организм отключился, требовал отдыха. Ичиго осторожно уложил ее на кровать, а после подумал и достал из шкафа майку и шорты. Бережно развязал больничный халат, осторожно спустил его с худых плеч. Под халатом оказалось нижнее белье, на котором Ичиго не стал задерживать взгляд. Он аккуратно надел на девушку майку, затем – еще более бережно натянул тряпичные шорты. Ноги Рукии были похожи на кости, обтянутые кожей. Майка на ней болталась, шорты тоже. Ичиго осторожно укрыл девушку одеялом, а после сел рядом, задумчиво глядя на разметавшиеся по подушке черные волосы. «Зачем я тебе?!», - отчаяние в голосе, неприкрытое, болезненное. И правда, зачем? И так проблем хватает, а тут беспомощная девица, которая даже сесть не в состоянии. Вспомнились синие глаза, вспыхнувшие, когда Рукия прижала к груди свою любимую плюшевую игрушку. Куросаки посмотрел на девушку с теплом – глупая, глупая… Зачем? Просто за тем, чтобы она жила. Просто затем, чтобы смеялась, просто затем, чтобы не смела больше плакать. И так, глядя на нее, Ичиго и сам будет верить, что ему удается спасать людей – не всех, так пусть хотя бы эту девушку. Ичиго осторожно сполз на пол, кладя голову у ее рук, и прикрыл глаза. Он не спасает ее, он спасает себя.