Врач

Исида приехал ровно через час – пунктуальный, зараза, хоть и занудный до невозможности. Брюнет с синими глазами, спрятанными за стеклами очков, был одет в белый костюм с синим галстуком – да уж… Однако девчонки на работе находили это очень даже стильным. Исида работал в той же больнице, что и Ичиго – и занимал весьма высокооплачиваемую и престижную должность психолога. Еще полчаса ушло на разгрузку всего товара, который накупил Урю. Чего там только не было, мамочка… Холсты – всевозможных размеров, огромный набор масляных красок, отдельный пакетик с кистями, какие-то штуки, похожие на тонкие маленькие шпатели, пастель в 64 цвета, карандаши, бумага, альбомы… Не говоря уж о разных пособиях и книгах – включая огромную энциклопедию «Импрессионисты мира», которую Ичиго дважды уронил себе на ногу, громко и с чувством выматерившись. Все это было разложено на столе в гостиной, там же Ичиго установил мольберт и этюдник, притащенный из квартиры Кучики. Исида сопровождал все это жуткой занудливой речью на тему «мой друг дебил и зачем ему все это надо». Потом, когда друзья уселись передохнуть на диван, Исида немного ослабил шелковый галстук, сверкнул очками на друга: - Послушай, Куросаки, никогда в жизни не поверю, что ты увлекся рисованием. Для чего тебе весь этот… материал? Ичиго глянул на закрытую дверь в спальню, по лицу пробежала тень. Нехотя он ответил: - Это не мне. Это ей. Урю недоуменно вскинулся: - Кому это – ей? У тебя что, появилась девушка? - Ага, девушка… - с непонятной интонацией отозвался Ичиго, а потом со вздохом поведал другу всю эту историю с Рукией, не забывая приглушать голос и оглядываться на дверь. Исида потрясенно молчал, а после задумчиво смерил друг взглядом, медленно изрек: - Мда… А вроде бы ты никогда не страдал психологическими расстройствами… - Да иди ты, - беззлобно отозвался рыжий врач, понимая, что Исида прав со своей – адекватной – точки зрения. Вот только у Ичиго точка зрения, как правило, расходилась с окружающим миром. Ичиго встал, коротко бросил: - Сиди здесь. Немного помялся у двери, взявшись за ручку и ловя себя на том, что не решается ее повернуть. А после все же распахнул дверь, шагнув в комнату. Рукия сидела все так же – даже на миллиметр не сдвинулась. Только от его шагов повернула голову – медленно, будто у нее заржавела шея. Глянула устало: - Ичиго? Что-то случилось? Куросаки молча подхватил ее, легкую, на руки, бережно опустил в кресло. Рукия хлопала большими глазами, спросила уже настойчивее, сжав в хрупкой ладони его теплые длинные пальцы: - Ичиго? - Я хочу познакомить тебя с моим другом, - отозвался Куросаки у нее над ухом, - Ты не против? Кучики качнула головой: - Не против… Какая ей разница? Хотя в глубине души закопошилось неприятное ощущение, будто Ичиго теперь будет показывать ее всем своим знакомым, а они будут глазеть на нее, как на собачку на выставке, и сочувственно кивать головами, и бросать на нее жалостливые взгляды… От этого всего хотелось волком выть. Ичиго вывез ее в гостиную – там, на диване, сидел молодой мужчина, может, чуть постарше Ичиго, может, одного с ним возраста. Скорее всего, он просто выглядел старше из-за своего дорого строго костюма, из-за сурового выражения острого лица, из-за стального блеска ярких, синих, словно море, глаз. Прямые черные волосы челкой падали на глаза, и время от времени брюнет отбрасывал их назад небрежным жестом – длинные руки с тонкими запястьями, совсем как у девушки, были тщательно ухожены – не то, что у Ичиго, отметила Рукия, вспомнив теплые загорелые руки с широкими кистями и сильные загорелые пальцы, на которых часто красовались мелкие шрамы и порезы. При виде ее гость встал, учтиво наклонил голову. При этом в синих глазах не промелькнуло ни тени удивления, ни тени напускного сочувствия. Рукия немного приободрилась – совсем немного. - Рукия, познакомься, это мой друг, - Ичиго встал рядом с ней, положив руку на подлокотник кресла рядом с ее рукой, - он психолог в нашей больнице. - Исида Урю, - представился брюнет, - А вы, должно быть, Кучики Рукия? Ичиго рассказывал мне о вас. Так стало быть, для вас все эти инструменты, которые мы сейчас разгружали, а я лично закупал? Рукия непонимающе посмотрела сначала на Исиду, потом на Куросаки, спросила удивленно: - Какие… инструменты? Над ухом хмыкнул Ичиго: - Не бойся, не хирургические. Он развернул ее лицом к столу, и Рукия потеряла дар речи. Стол был весь заставлен… нет, даже завален бумагой, альбомами, красками, кистями, баночками с различными растворителями, отдельными коробочками и тюбиками с краской… Глаза разбегались от всего этого великолепия, всколыхнулась душа, тревожа невидимые струны. Руки словно заныли, так захотелось снова почувствовать в руке кисть, так захотелось снова набросать уверенно видимый перед собою пейзаж… «Это же очень дорого», - промелькнула вполне реальная мысль, и брюнетка не переминула ее озвучить. - Да ерунда, - отмахнулся Куросаки, запуская в волосы пятерню и глядя куда-то в сторону, - Я могу себе это позволить, не переживай. «Ага, ты можешь», - подумал Урю, но тактично промолчал, решив припомнить все это другу позже. Потом, когда тот выйдет на работу. Рукия осторожно коснулась руками холста, провела пальцами по шершавой поверхности, чувствуя, как сладко ноет сердце. Потом осторожно, словно полузабытым движением, взяла в руки веерную кисть, чуть сжимая пальцы. Исида неловко переступил с ноги на ногу, потом бросил немного нерешительно: - Я пойду, Куросаки, у меня еще дела… Ичиго словно очнулся, хлопнул друга по плечу: - Да-да, конечно, я провожу… Урю перевел взгляд на маленькую тощую девчонку в инвалидной коляске, потом на друга, который не сводил с нее взгляда, и усмехнулся, склонив голову набок и излюбленным жестом поправил очки: - Не волнуйся, выход сам найду. Удачи. Рукия слушала их в пол-уха, разглядывая несметные богатства, рассыпавшиеся по столу. Ичиго подошел к спине, положил руки на подлокотники, наклонился к девушке и лукаво шепнул: - Посмотри на окно. Рукия послушно подняла голову, и снова голос отнялся – там, у света, стоял новенький мольберт, еще пахнущий свежей краской и деревом, и… Ее старый, заляпанный краской этюдник, с которым она сотни, нет, тысячи раз ходила на пленеры, да просто гуляла по городу, зарисовывая понравившиеся пейзажи. Это было ее излюбленным занятием – блуждать по закоулкам города… Горло снова привычно сдавило, кисточка дрогнула в тонких пальцах. Рукия прикрыла глаза, чувствуя, как снова стремительно наваливается усталость. Эйфория прошла, осталась горечь. Она не будет теперь рисовать, не сможет. После всего, что было уже нарисовано? Ей прежней, которая могла ходить? Да и к чему теперь ее рисунки, кому это все… Не Ичиго же. Ичиго. стоит и смотрит – выжидающе, настороженно, с толикой безнадежности в глазах. Рукия медленно качает головой, откладывая кисть, и безнадежность в карих глазах захлестывает их черной волной, даже руки на подлокотниках ее кресла дрогнули, сжали чуть сильнее. - Я… - Рукия сглатывает комок, голос дрожит. Слов нет, невозможно объяснить то, что твориться в хрупкой душе. Невозможно рассказать, что она просто не может – потому что во всем этом есть напоминание. Страшное напоминание того, чего она всю жизнь могла – и чего она теперь лишена навсегда. Оно будет преследовать ее, как призрак, не даст ей покоя, не даст ей жить… Жить… Кому, к черту, нужна такая жизнь?.. - Я не могу… - получилось жалобно, безмерно устало. Голос словно сломался пополам, отказывая служить. Куросаки присел перед ней – этот его жест уже успел запомниться ей, успел полюбиться. Глаза напротив глаз – усталость и отчаяние напротив боли и слабости. Ичиго взял ее за руку, меж бровями снова залегла отчаянно-глубокая складка: - Почему? Кучики качнула головой, чувствуя, как в горле застревают слезы вперемешку с невысказанными словами. С невысказанными мыслями, которые никогда не оформятся в слова. Куросаки молча, без слов, подхватил ее на руки, неся в спальню. Девушка молчала, и это молчание камнем давило на плечи обоих – и неизвестно, на чьи больше. Ичиго… Врач, который сделал для нее намного больше, чем должен был. Который отчаянно пытается спасти ее душу, понимая, что не в силах спасти ее тело. Куросаки нужно, ему так безрассудно нужно кого-то спасать – спасать каждый день, уверяясь в том, что он еще жив, уверяясь в том, что он может помочь. И теперь его все больше и больше захватывает безнадежная реальность – того, чему он помочь не в силах, как бы ни старался, как бы ни тратив время и нервы. Кучики прикрыла глаза, чувствуя, как Ичиго замер. Теплые руки прижимали ее к крепкому телу, она чувствовала горячее дыхание на своей макушке. Пальцы Ичиго немного сжались на ее плечах, словно желая защитить от всего мира, успокоить, помочь. В этом весь Ичиго – врач, стремившийся спасти всех и всегда. Он мягко опустил ее на кровать, сам наклонился рядом – сухие горячие губы махнули по щеке. Куросаки сжал ее худое плечо, отчаянно глядя прямо в ее широко распахнутые глаза. Прошептал, почти касаясь ее губ своими, прошептал отчаянно, быстро, словно захлебываясь словами: - Попытайся, пожалуйста. Прошу тебя, только попытайся… Куросаки быстро распрямился и широкими шагами вышел из комнаты, оставляя Рукию в полном смятении.