Трудности перевода

Сначала на тропинке появились тени. Они быстро выросли до исполинских размеров и оформились в трех науду. Звезда медленно стекала за горизонт, преодолев точку зенитного невозврата и оставляя после себя реки мягкого света, не режущего глаза, так что можно было отчетливо разглядеть вновь прибывших. Первым шел Анту – она легко узнала его. Следом – Торквэй и Ширкан. Черная рука изменила привычке и лежала не на выпуклом медицинском кармане брони, а на пистолете, вытянутом и слегка подрагивающем неровным голубым мерцанием. Торквэй! Она не обозналась? Это не видение, жаром охватившее тело? Варна только сейчас почувствовала, что взмокла с головы до ног. Звезда хоть и покидала небосклон, но ярости и жара не поубавила, по-прежнему превращая чешую дракона, правда, теперь уже на боках, в капли сверкающей ртути: гребень словно накрыла полоска тени. - Торквэй! – Варна негромко вскрикнула, бросилась вперед, но ее удержала сильная рука. - Пусти ее, - нехотя фыркнул Ширкан. Железная хватка ослабла, а потом и вовсе исчезла, но первый порыв прошел. Нестись опрометью к аттури больше не казалось хорошей идеей. Засмущавшись, она сделала пару шагов и остановилась в ожидании. «Твоя неуверенность заставляет его сомневаться», - шелестящий голос, будто ветер колыхнул мысли. Никто из присутствующих не слышал дракона: Варна убедилась в этом, инстинктивно оглядевшись по сторонам. Ширкан обсуждал случившееся с преданными воинами и Анту. Никто не обращал на нее внимания, кроме Торквэя, пристально всматривавшегося в переводчика. Сердце вспыхнуло раздражением и злостью: не на дракона, но на окружавших его яутов. «В чем сомневаться?» - инстинктивно переспросила Варна, даже не удивившись моментальному ответу. «В том, что его тянет к тебе. Ты маленькая, чуждая, одинокая, нуждающаяся в защите, сильная. Разве кто-нибудь доверялся ему так, как ты? Для него ты вся состоишь из тумана, в котором прячется самый прочный на свете кристалл. Янтарь с полыхающей жизнью внутри. Душа». Драконьи сравнения поставили ее в тупик. Из самого сердца что-то настойчиво подталкивало подойти ближе к аттури, но ступни словно вросли в землю. - Какого дьявола здесь происходит? Если я трофей, почему еще жива? – Сознание захлестнуло жгучей, ядовитой волной: она легко уходила на дно, поддаваясь штормовой ярости, какой не испытывала давно. – Как ты мог допустить, чтобы я доверилась ему? Она смотрела на Торквэя в упор. Он был единственным, кому хотелось верить. До этого чертового дня на иссушенной безжалостной звездой планете, которая не знала, что такое зеленые леса, ветвистые ели, достающие макушками до облаков. Не знала, как бывает сладко проливать дожди на жаждущие влагу поляны, прорастать прозрачными стеблями, тянуться к радуге набухающими колосьями. Интересно, Торквэй в курсе плана Ширкана? - Ты знал? Объясни мне, что происходит! - Успокойся, он не знал. - Это не имеет значения, - зашипел Торквэй. – Знал или нет – велика разница… Ширкан решил узнать имя того, кто заказал тебе прямой путь в у'сл-кве [последний сон]. - Узнал? – Варна не узнала собственный тон, настолько он был холоден и тверд. - Да. - Тогда, что здесь делаешь ты? – она не оторвала взгляда от аттури. Серые туманы ее глаз превратились в кованую сталь. Ощутимо похолодало. Ученый не ответил, лишь преодолел разделявшее их расстояние. Он методично проверил руки, ноги, шею, голову и спину девушки. Всё на своих местах и не пострадало, чудом уцелев во время дикой гонки на драконе. Варна крутилась в руках и шипела. Прикосновения казались ей невыносимыми, хотелось вцепиться в черные запястья, оставить на коже изумрудные следы зубов. Нервировала его твердая аккуратность, железное спокойствие, отношение к ней, как к провинившейся подопечной, а не как к женщине, которую не следует трогать в некоторых местах, особенно когда они открыты. - Хватит! – зашипела Варна, а потом что-то оборвалось внутри, словно гитарная струна лопнула и резко наступила тишина. – Ты пришел… Я так хотела, чтобы ты пришел… чтобы был рядом… чтобы я могла знать, что всё будет хорошо… Силы, оставшиеся после сумасшедшего дня, приходилось тратить на то, чтобы не разреветься. Здесь и сейчас хотелось прижаться к нему, рассказать всю правду: о том, как она смогла, как летала, как победила свой страх, как… Но она не сделала ничего: послушно стояла, не отрывая глаз от изуродованного лица. Смотрела прямо, не в силах отвернуться. Вблизи ранение, наполовину скрытое повязкой, выглядело жутко. От одного взгляда на рваную рану в животе и под коленями сжимались колючие клубки. - Ты рисковал, - Торквэй произнес всего два слова, но их оказалось достаточно, чтобы Ширкан отреагировал. - С того самого момента, как мой отец прилетел на Терру, чтобы найти переводчика, мы все рискуем – судьбой нашего мира, положением науду, жизнью уманки. Она дала согласие на роль переводчика, а значит, приняла этот факт. Теперь я знаю имя того, кто предал Совет и его решение. - Ты мог предупредить… - Торквэй, разве ты допустил бы подобный способ поиска правды, предупреди я тебя? - Нет. Знаешь почему? - И почему же? – На место торжества пришло тоскливое раздражение, как будто Ширкан не до конца был уверен в правильности содеянного. Впервые дорога, ведущая каждого яута к мастерству, бегущая внутри крепкого, прямого позвоночника прочной каменной лентой, дрогнула, просела болотистой почвой. Если бы несостоявшийся убийца солгал, неровный скрежет клыков выдал бы ложь. - Потому что нельзя играть с чужой жизнью за пределами Охоты, особенно той, что рискует ради нашего спасения. Будем говорить так, как с нами говорит боль, – открыто и прямо. Мне интересно понять эту жизнь и сберечь. Эффектный поиск предателя – красивая игра перед отцом, который непременно оценит каждый твой жест, даже не сомневайся. Всего лишь игра, Ширкан, в которой ты главный герой, но из которой ты не сделал ни одного по-настоящему ценного вывода, - в голосе Торквэя послышалась усталость. На Лло-р-тае, жмурясь от немилосердного света, стоял совсем другой ученый, не тот, что вступил на палубу Вааровского корабля совсем недавно. Единственный, кто мог заметить эту перемену, внимательно слушал своего собрата, думая о том, какой неважный получился из напарника бета-самец. Когда всё закончится, Торквэй пойдет своим путем. Одиночка, более не нуждающийся в покровительстве. - И какой вывод сделал ты? Может, научишь нас, Торквэй? – ни тени злости, лишь придушенная ярость. Яуту выдержки не занимать. Готов слушать – ну хоть что-то от великого отца. - Хочешь, чтобы я подсказал тебе? Хорошо. Назову один, второй ты сделаешь сам. Отчего-то стало не по себе. Зашипевший в ущелье ветер резанул тело: он был сухим и горячим, несмотря на стремительно надвигающиеся сумерки, что навещали планету дважды в сутки. Всему виной соседний безжизненный планетоид, на четверть затмевавший звезду. Перед глубоким сумеречным часом, возвещающим близость ночи, землю скрывали серебристые тени, но ненадолго: всего-то на какие-то полчаса. Потом возвращался свет, но лишь для того, чтобы через пару часов переплавиться в бархатистый полумрак. Варна вздрогнула, поежившись. - Переводчик воспринимает больше, чем нам кажется, но видит иным зрением. Ее зрение отличается от зрения говорящего, и потому не замечает некоторых деталей. Наши миры отличаются цветом, формой, не говоря уже о ценностях. Что для нас сталь, для нее вода. Полет дракона – это движение, стремление укрыться от опасности, желание оказаться впереди, дальше, свободнее, сильнее, в одиночестве. Что бы ни пожелала Варна, стремясь уберечь себя, он все равно воспринял бы за желание взлететь, потому что не ведает иного средства спасения, кроме полета. Следишь за ходом мыслей, Ширкан? - Она никогда не будет готова говорить с ил-рруанцами, но этого и не нужно. Она должна как можно меньше болтать с ними, а мы должны позаботиться о том, чтобы разговор был как можно более коротким. - Коротким и неторопливым. Растешь, Ширкан. Яут фыркнул. Воины стояли, не шелохнувшись: пытались осознать услышанное. Мир перестал быть прочным и надежным, хотелось поскорее покинуть планету, настойчиво напоминающую о пропасти между разными цивилизациями. Торквэй вздрогнул, когда когтей коснулись золотые пальцы. - Костюм в целости? – рыкнул аттури. - Да. Заберем его и на корабль. - Несмотря ни на что, я благодарна тебе, Ширкан, - яут удивленно зашипел, раздвинув мандибулы. Пять минут назад настроение переводчика было иным. – Я тоже кое-что поняла. Я могу больше, чем думаю о себе. Даже больше, чем когда ты стоишь за спиной или Торквэй. Больше, чем полагаете вы все обо мне, и мне не нужно этого доказывать. - Правильно, уман, - усмехнулся яут. – Потому что, когда меня нет рядом, когда никого из нас нет в радиусе твоих мыслей и досягаемости крика о помощи, только тогда ты и способна контролировать путь к тей-де. Ты стоишь на дороге, одна перед препятствием, и либо принимаешь решение, либо погибаешь. Путь воина. Сила обретает плоть, когда существо остается одно. А ты одна довольно долго, по вашим меркам, настало время выбирать. Выбор – это не когда ты выбираешь между двумя вариантами. Выбор – это создание собственного решения. Так учил меня отец. У тебя получилось договориться с драконом, надеюсь, получится и с ил-рруанцами. А сейчас нам пора, скоро начнет темнеть. - Можно стать еще сильнее, если знать, что ты не один. - Варна заглянула в янтарные глаза без смущения и опаски. - Важно не то, один ты или нет. - Торквэй вышел на тропу, синюю от крохотных цветов. – Важно, зачем ты здесь. Нам пора. - Варна, ты когда-нибудь видела ученого в гневе? – Ширкан мастерски перевел тему, присаживаясь на корточки рядом с переводчиком. – Я был удивлен, как ловко он расправился с убийцей. Тот чуть не умер до заветных слов правды. Или неправды. Это мы скоро проверим. Торквэй зашипел, столь же умело сдерживая ярость: яут не мог не ответить колкостью на колкость. - Всегда надо думать наперед: если что-нибудь делаешь без предупреждения, есть риск, что тебя неправильно поймут. Первое правило на кехрите: обозначь намерение, если не собираешься нападать. Почувствовав перспективу бессмысленной перепалки, Анту прервал обоих: - Выяснение наиболее эффективных правил поведения на кехрите и во вселенной можно продолжить на корабле, иначе золотая статуя превратится в золотую ледышку. Безуспешно потерев предплечье, Варна смирилась с невозможностью так просто избавиться от золотого напыления. - Горячая вода поможет, - рыкнул Торквэй и потащил ее за собой. Остальные последовали за ними. Ширкан замыкал группу, с сожалением оглядываясь на заходящую звезду: Охота удалась, жаль, закончилась слишком быстро. Проходя мимо дракона, Варна мысленно поблагодарила крылатого. Тот тихо отозвался, встопорщив пару чешуек, и назвал свое имя. Не попрощаться с Арх-халу она не могла. В загнутых когтях мигал камень, похожий на земной янтарь, только темно-красного цвета с пульсирующим желтым огнем внутри. «Захочешь поговорить, потри его и представь наш полет, твою любовь ко мне – я отвечу». Прильнув к горячей стали, Варна расплакалась – от усталости, от горечи, от одиночества, от самой себя, измучившей себя же предположениями и надеждами. Он мог неправильно понять ее: об этом должно было задуматься любое разумное существо перед тем, как что-либо совершить в отношении чуждого существа. Только она не дала дракону такой возможности. Никто не обязан читать твои мысли, потому Варна прошептала: «Захочу. Я буду помнить полет. Спасибо». «Помни и летай», - ветер подхватил звенящие слова, унося их в мир воспоминаний: память услужливо приоткрыла пустующие сундучки. Одно чувство: они больше никогда не увидятся. Но прежде, чем защемило в груди, Варна догнала Торквэя, оглянувшись лишь раз у выхода из ущелья. Дракон расправлял крылья: на земле он был уже далеко от земли. Он был полет, и небо, и ветер, и солнце в стальных чешуях, и безбрежная любовь к движенью. Он был ею: редкая тварь во Вселенной, которой не суждено выжить. На планету год за годом будут приходить Охотники, использовать крылатых, и, в конечном счете, уничтожат их, так и не поняв. Куда им, детям белой звезды, лететь с земли, не знающей цветочных полей, озер и поросших густой травой речных берегов, поющих голосами сотен птиц, но такой родной и любимой земли, которой не нужны птицы и цветы, потому что есть понимающие ее драконы? Лабиринт амфитеатров захватит планету, и не останется ничего, кроме воспоминаний о зеркальной чешуе, отражающей небо, и милую звезду, и ветер. ------------------------------------------------------------------ Их купальни находились по соседству. Она слышала, как возится с медицинским оборудованием Торквэй, ругаясь на негерметичность некоторых отсеков брони: ушлый песок забился во внешние выемки колб с лекарствами. Сами лекарства не пострадали, но емкости, судя по рычанию аттури, пришли в негодность. Варна долго любовалась собой в узкую зеркальную поверхность: тело лучилось золотой пыльцой, забравшейся даже под шорты. Одним словом – золотая статуя. Она очень надеялась, что Ваар не увидит ее такой, иначе пришлось бы объясняться, где была и почему согласилась на опасную авантюру. Ширкан ожидал возвращения отца к следующему утру, это вселяло уверенность: сыну лучше знать, когда прибудет отец. Варна облегченно вздохнула, когда на вопрос Ширкана встретивший их воин ответил, что Предводителя на корабле нет, более того, он даже не выходил на связь. Хрваур также нигде не обозначился, но молодой вождь знал: «левое копье» отца неустанно следит за ними. В знак традиционного приветствия в длинном, как кишка, переходе от посадочной платформы к смотровой камере выстроились лучшие охотники Ваара. Как никогда, Варна чувствовала себя правильно и твердо, потому шла, гордо распрямив плечи, не сутулясь и не стремясь выглядеть меньше, позабыв о том, что на ней нет комбинезона и она полуобнажена. Любопытные взгляды впервые не тревожили ее. - Они видят меня совсем по-другому. Я для них не привлекательна, учитывая, какие в их роду женщины, - думала Варна, крутясь перед зеркалом. Приглушенный янтарный свет делал тело насыщенно-золотым и блестящим. В соседней купальне воцарилась тишина, и она ничего не могла с собой поделать, постоянно прислушиваясь к отсутствию звуков и надеясь расслышать хоть что-нибудь. Интересно, какой он, когда на нем нет железной брони, а вместе с ней и любимых медицинских приспособлений?.. Его тело не однородно черное: темное с большим количеством черных пятен. Варна обратила внимание, что на боках рассыпано несколько светлых, цвета лунного опала пятнышек. В помещениях, предназначенных для купаний, всегда жарко, и теперь его темная кожа почти наверняка лоснится струйками пота. Горячая, черная, как ночь, с маленькими лунами на боках, пахнущая совсем иначе, чем человеческая. На цыпочках Варна юркнула в соединяющий купальни коридор. Немытая, вся в золотом песке, в одних только трусиках она предстала перед аттури. Тот почти избавился от повязки, стягивающей лицевую рану. Осталось две-три полоски. Торквэй замер, обернувшись. На нем ничего не было, и Варна нервно сглотнула, почувствовав укол возбуждения внизу живота. Разве не за этим она пришла? Себя не обманешь: она думает о нем с того момента, как они вместе переступили порог отсека Ваара. Позже он держал ее пальцы в своих ладонях, заслонял собой, был заботлив и... Черт возьми: она хочет его с того самого дня, как узнала, что такое квэй-те с Охотником. Торквэй ничего не сказал, молча наблюдая и пытаясь уловить мысли переводчика. Стены купальни покрывали капли янтарной слюды. В центре чернел округлый бассейн, от которого вверх поднимались струйки пара, пока еще не густого и полупрозрачного. Даже здесь в целях безопасности были устроены особые крепления для оружия, с которым яуты никогда не расставались. При случае охотник мог протянуть руку и выхватить оружие, не вылезая из бассейна. Пол блестел следами когтистых лап, но аттури не купался: об этом свидетельствовала его кожа. Она не была мокрой, но от жара на ее поверхности появилась прозрачная слизь, похожая на пот, но более тягучая. Это она пахла корицей, настоянной на спирту. Сквозь коричную остроту пробивался запах, похожий на апельсиновую цедру, смешанную с распаренными кристаллами соли. Аттури пах иначе, чем Ваар. Его запах был тоньше и вместе с тем острее, в отличие от терпкой ровной пряности кожи Предводителя. Определенно, Торквэй был значительно моложе. Варна не знала насколько, ну инстинктивно чувствовала – это разница в целое поколение, не меньше. Приблизившись, она какое-то время не смотрела на аттури. Ее смущала собственная нагота, его нагота, покрывшаяся коростами рана, от которой в очередной раз болезненно сжались внутренности. - Ты меня боишься? – услышала глубокий, приглушенный голос. Замотала головой. Аттури понял правильно: он помнил, что означает этот незатейливый жест. - Тогда почему не смотришь? – Торквэй глухо фыркнул, устало поведя плечом. – Почему ты здесь? Проблема в песке? - В тебе. - Во мне? Услышав в тоне насмешку, Варна насупилась. Этот жест аттури никак расценить не мог. - Я не знаю, как об этом говорить с тобой. - Скажи, как есть. - Торквэй не понимал, и от неясности становилось тоскливо. Он чувствовал страх и желание уманки, но не мог распознать причину возникших чувств. Переводчик нервничал, и аттури закономерно полагал, что пугает маленькое создание своим видом. Уманку нельзя было назвать красивой с точки зрения науду, хотя большинство представителей его расы подобным образом никогда не оценивали самок. Тонкая фигурка, с причудливыми бугорками на груди и светло-коричневыми выростами, по одному в центре каждого. Именно эта часть тела поставляет уманским детенышам молоко. Небольшая полоска ткани прикрывала лобок, из-под которой выбивались короткие волосы. Их было немного, и они курчавились черными локонами. Не будь она его подопечной, Торквэй подумал бы о возможности квэй-те с хрупким, податливым существом, пахнущим едва уловимо. С ней можно делать всё, что угодно: бархатистое тело (Торквэй был уверен, что оно именно такое) выглядело послушным, гибким, теплым. Влага, выступившая на нем, не была склизкой – непривычно жидкой, как твей. Торквэй прогнал подступившее наваждение. Варне здесь не место. - У тебя проблемы с купанием? - Нет. Я хочу квэй-те с тобой, - выпалила она на одном дыхании. - Ты еще ребенок, - строго проговорил Торквэй, вспоминая разговор с Ширканом. Тот намекнул, дескать, будь он на месте аттури, давно использовал бы удачный момент – пожалуй, самый удачный для того, чтобы разложить уманку на лежанке. Тем более, она сама этого хочет. В тот раз Торквэй фыркнул, что Ширкан совсем спятил, и если вздумает провернуть подобное безрассудство с переводчиком, следующий разговор с ученым будет не словесным. Варна искала защиты, а не партнера в квэй-те. Ему претило то, что произошло между ней и Вааром. Только теперь Торквэй не мог разобрать, почему при малейшем напоминании о случившемся раздражается всё сильнее. - В своем мире я взрослая женщина. - От пугливой девчонки не осталось ни следа. – Я помогу. Она без колебаний приблизилась и стала снимать медицинские ленты с изорванной скулы. Аттури не пошевелился, позволив осторожным рукам закончить начатое. Как только последняя лента упала на пол, Варна вытерла твей, выступивший по краям, а потом дотронулась до невредимой скулы губами. - Не стоит этого делать. - Почему? - Потому что я твой доктор, а ты моя подопечная. - Ты прилетел за мной только потому, что я твоя подопечная? - Нет, - аттури ответил не сразу. Перед глазами собирался алый туман возбуждения. Стоило прекратить это безумство, пока оно не закончилось чем-нибудь непоправимым. Но он не сумел. Больше всего сейчас Варна походила на волшебное создание из армии Кетану – золото вместо кожи, сталь вместо глаз, а иногда сумерки. Переводчик и не думал уходить. Торквэй сидел, оттого Варне не составляло труда трогать костные наросты, основания валар на голове, считать пятна кончиками пальцев. - Тебе больно? - Больно. Лекарство скоро подействует. - Я хочу, чтобы ты потрогал меня. Никто, кроме тебя, так не смотрит на меня. Для тебя одного имеет значение всё, что происходит со мной. Я хочу твоей заботы не только, когда ты лечишь или подсказываешь, а еще когда… Я не знаю, умеешь ли ты быть ласковым… - Я не знаю, что такое «быть ласковым». Варна смутилась, лихорадочно подыскивая эквивалент человеческому слову. - Аккуратным, осторожным, бережным… - Я и так аккуратен с тобой, Варна. - Я знаю, но я говорю о другой аккуратности. Хочу быть твоей – сейчас. Не знаю, что буду чувствовать завтра. Не знаю, хотела ли этого вчера. Сейчас. Если ты не хочешь… Наверное, он совершал самую большую глупость в своей жизни. Самую большую подлость, потому что он никогда не сможет относиться к ней так, как она смогла бы относиться к нему. Она никогда не будет равной харпи, и проблема не в другом строении тела, а в том, что она уман. Пьед амедха, который может быть достойным противником, но не йонур-аном. Он не использовал квэй-те, как средство. Не пытался восстановить ее лингвистическую способность. Не пытался успокоить. Он хотел квэй-те с уманом без причины. Потому что от нее пахло тонким запахом возбуждения. Потому что пальцы ее были нежны. Потому что тепло, исходившее от тела, холодило горячую кожу. Потому что серые глаза смотрели испытывающе. Потому что никто и никогда не желал его так, как нервничающее создание перед ним. Золотое тело прильнуло к черному, и Торквэй не заметил, как усадил золотую грёзу на себя. Как она прогнулась, чтобы потереться двумя золотыми бугорками о его черную, сверкающую тягучей влагой грудь. Как золотые струйки побежали между их телами. Как золотые губы, послушные его рукам, оставили мерцающие дорожки на груди, спускаясь всё ниже и ниже и вновь поднимаясь, потому что им не позволили коснуться члена. Мягкий, будоражащий фантазии язык ласкал темно-алые пятнышки на животе, выемки рифлёного торса. Сначала прикосновений почти не было, настолько они были легкими, не острыми, воздушными. Но от неуловимых ощущений быстро расслабилось тело. Не зная, что может понравиться Варне, Торквэй обследовал золотое, теперь уже в темных потеках тело от ступней и до мочек уха раздвоенным языком, увидев который уманка задрожала, как дрожат ветвистые стебли на планете Охотников, предвкушая дождь. Она дрожала и гнулась в черных руках, пока он стирал с нее золотую пыль, задерживаясь на месте всякий раз, когда золотые пальцы вцеплялись в черную кожу, и открывался чувственный рот в судорожном стремлении вдохнуть как можно больше воздуха и не закричать. Она оставляла на нем золотые следы, а он думал о том, чтобы быть с ней аккуратным. Это было не просто: хотелось разложить уманку под собой и оттрахать до твея между ног, ведь сперма, смешавшись с твеем, легче проникает в самку. Но он был осторожным, даже когда хотел воткнуться в нее до конца, раскрыв гемипенис под самой маткой. Так ощущения получились бы ярче и напряженнее. Но он сдержался, переворачиваясь вместе с ней на спину. Ему пришлось пригнуть ее к груди, разместив золотые колени на своих бедрах, не позволяя члену войти глубже гемипениса и контролируя процесс рукой. Он чувствовал, как возбуждается плоть внутри нее, как огненные сполохи пронзают легкое тело. Чем медленнее он двигался, тем громче она стонала. Тем яростнее прикусывала черную кожу, прижимаясь влажными губами. Она была на нем, он под ней. И наоборот. И снова, и снова. Пока она не кончила два раза: на нем и рядом с ним. Пока он не кончил, изливаясь в нее, чтобы, покинув теплое нутро, втиснуться между ягодиц и застыть, так и не протолкнувшись глубже. Этого делать было нельзя: слишком узко и сухо. Он проверил, когда золотая грёза кончила, прижавшись к его животу спиной. Согнутый палец забрался недалеко: сфинктер поддался, но не позволил погрузиться до когтя. Но даже это сделало оргазм острее. Она кончила вместе с ним и в третий раз, мокрыми бедрами стиснув его бедра. Варна лежала на черном, в красных крапинках животе, закрыв глаза. Теперь ее тело походило на закатный небосклон – разноцветные реки, среди которых бежали две алые. Между ног. Торквэй был уверен, что не повредил переводчика. Проверил согнутыми пальцами – длинная царапина на внутренней стороне бедра. Аттури выругался. Уманка пошевелилась, приходя в себя, потянулась и протянула руку к поврежденной мандибуле, но сумела коснуться лишь центральной выемки на шее. Торквэй не оттолкнул руку: он хотел, чтобы она дотронулась. Это был его уман. Сегодня она могла делать с ним всё, что хотела. - Ты – мой уман. - Твой, - прошептала Варна. Не наваждение – простая констатация факта: впервые в жизни ей захотелось быть чьей-то. Не принадлежать – просто быть. С кем-то. Для кого-то. - Пора в воду, - утробно зарычал Торквэй. – Буду тебя мыть, а ты не будешь мне мешать. Приподнявшись на локтях, Варна почувствовала, как заводится внизу живота возбуждение. Он будет касаться ее в воде, смывать золотую землю, а она не будет ему мешать, только отдаваться черным рукам, черному телу, сверкающему золотым. Её золотым – ею. Золотые разводы на поверхности темной воды, пар, смешивающийся с золотым напылением, бархатистая, светлеющая кожа и черная, в рельефных пятнах гладкая, горячая, почти драконья кожа самого дорогого существа в этой части Вселенной.