Киноварная мгла

      Яркие лучи мягко касались моего тела. Я перестала жмуриться и, подняв голову вверх, посмотрела на небо и на солнце. Оно было большим, знойным и величественным, а всё вокруг казалось каким-то особенным и домашним.       Было немного щекотно. Колосья от легкого летнего ветерка пошатывались, задевая мои руки и ноги. Я немного расправила руки в сторону, и ветерок подул на меня. Закрыв глаза, я стояла так некоторое время.       — Опять ревешь? — услышала я спокойный голос и открыла глаза. Солнце вновь ослепило, и я опустила голову.       — Нет, — ответила я Ооками.       Я услышала короткий вздох.       — Солнечный удар получишь, если будешь стоять под палящим солнцем, — сказал парень. — Пошли.       — Я побуду здесь еще немного, — сказала я, глядя вдаль, однако там не было ничего, кроме бесконечного колосового поля.       Я услышала шуршание и поняла, что Ооками встал наравне со мной. Он смотрел так же вдаль, как и я, но оба мы видели совершенно разную картину, я знала.       — Что теперь? — спросил он через несколько минут.       Я молчала некоторое время, потому что не знала, что ему ответить.       — Ничего, — в конце концов, ответила я. — Дальше жить.       Я услышала едкий смешок.       — Что, будешь ждать его возвращения? — поинтересовался Ооками. — Того, кто убил твоих родителей?       Я вздрогнула от этих слов, потому что то, что они теперь тоже часть реальности, с которой мне придется жить, казалась мне всё тем же идиотским и затянувшимся розыгрышем.       — Я не верю, что это он, — прошептала я самой себе.       — Ну и дура, — сказал он. — Продолжай оправдывать.       Я ничего не ответила, но и он больше ничего не сказал, и всё же не ушел. Вдруг я почувствовала прикосновение его руки к моей, и вздрогнула.       — Пойдем, я сказал, — повторил Ооками и потянул меня.       Я же не стала сопротивляться и пошла следом.

***

      Внутри дома пахло сырой глиной, и здесь было намного прохладнее, чем на улице. У меня сразу же закружилась голова, и я направилась к маленькому диванчику, немного пошатываясь. Сев на него, я тяжело задышала.       Произошедшее здорово сказалось на моём здоровье, и я была слабее, чем обычно. Даже давление теперь постоянно падало.       — Ты в порядке?       Я открыла глаза и увидела пожилую женщину по имени Рин, бабушку Ооками, в доме которой мы и были. У нее было грубое и старое лицо, деревянные и сухие руки по воспоминаниям из моего детства. Однако, и сейчас ничего не изменилось. Разве что она стала еще старее, чем тогда. Единственное, что её могло выдать, это мудрые глаза. И сейчас она глядела на меня ими слегка обеспокоенно.       — Голова закружилась, — пояснила я. — Но сейчас уже лучше.       В этот момент зашел Ооками и посмотрел на меня. Бабушка Рин посмотрела на внука.       — Ты принес глину? — строго спросила она.       Ооками коротко кивнул, после чего направился на кухню. Пожилая женщина проводила его взглядом, а потом вновь посмотрела на меня.       — Расскажи мне, что случилось, — сказала она, садясь на стул.       Я подняла взгляд.       — Что рассказать?       — Как это произошло.       Я посмотрела в пол, рассматривая деревянный узор.       — Он пришел ко мне ночью и сказал, что уходит из деревни. Я попыталась его вразумить, а он сказал, что всех убил, — здесь я осеклась, глубоко вздыхая. — Потом он использовал на мне какую-то технику их клана и я упала в обморок, а очнулась я где-то в шесть утра, меня Ооками привел в чувство. От него я узнала о смерти родителей, я… распознала их тела. И всё.       Некоторое время женщина молчала, а после заговорила:       — Я глубоко сожалею, Цубаки. Твои родители были достойными людьми. Но что же теперь ты собираешься делать?       — Я хочу вернуться назад, — сказала я.       — Может, ты будешь жить здесь? — предложила она. — Будешь помогать мне, не будешь там одна.       — Нет, спасибо, я вернусь, — ответила я. — Я не могу бросить там все.       Бабушка Рин вздохнула.       — В любом случае, если ты передумаешь, приезжай сюда.       — Хорошо, спасибо вам, — сказала я, выглянув в окно. — А что решил Ооками насчет Конохи?       — А ты сходи, и спроси, — сказала женщина, мягко посмотрев на меня. — Пусть он сам тебе скажет.       Я кивнула и спустила ноги с дивана. Встав, я направилась на кухню, и застала Ооками там. Он стоял спиной ко мне, смотрел в окно, а в его руках был бокал с нетронутой водой.       Я подошла к нему, и он вздрогнул, видимо, очнувшись от размышлений.       — Что? — просто спросил он, опуская руку с бокалом.       — Что ты решил? — спросила я. — Ты возвращаешься?       — Да, я возвращаюсь, — помедлив, ответил он. — А ты?       — И я.       — И что ждет тебя по-твоему? — спросил он, поворачиваясь ко мне всем телом.       — Меня ждет место, в котором я родилась и которое люблю, – ответила я, — и люди, которые ещё остались у меня. Я не буду разбрасываться ими после всего произошедшего.       Ооками пожал плечами.       — Как знаешь, крошка Цубаки, — он подошел к тумбе и поставил на не бокал. — Я возвращаюсь завтра утром. Не проспи.       — Хорошо.       Ооками покинул кухню, и я осталась одна, глядя ему вслед. Я вздохнула и повернулась к окну, откуда открывался тот же мир: бесконечное колосковое поле, и стоящие на пороге глиняные горшки. Я засунула руки в карманы и нащупала внутри сушенный бутон камелии, который неизвестно как оказался в моём кармане.       Я рассмотрела его сушенные лепестки, вспоминая о том, как Томоэ Годзэн говорила, что брать упавшие бутоны камелии — плохая примета. Но упал ли он, или же его сорвали, недозревший молодой цветок, оставив иссушаться временем?       Открыв окно, я разжала ладонь, и раскрошившийся цветок унесло ветром в бесконечный мир, вечно заменяющим всё на всё. В безумии всегда есть последовательность.       Мне показалось, что кто-то прошептал моё имя, и я в надежде высунулась в окно, напрягая свой слух до предела, но это было лишь плодом воображения.       Я вернулась обратно в комнату, вытирая глаза рукавом. Больше всего мне хотелось выбросить из головы всё, что связано с моим именем.