Древо Познания

      Допрос в полицейском участке грозил обернуться к изощрённым пристрастиям: я молчала и не потому, что хотела каким-то образом покрыть дилеров нечеловеческого происхождения, а ради собственного же блага. Я была уверена, что если только слово пикну на счёт причастности к подполью, как меня сразу же уволокут в "лавку мясника" и обязательно покажут по телику в качестве очередного развлекательного выпуска. К счастью — или же нет — в комнату допроса бесцеремонно вошёл мужчина в форменном тёмно-сером костюме новомодного покроя: не кто иной, как представитель разведывательной ветви Континентального Совета. Показав копу, нависающему надо мной грозной тенью правосудия, удостоверение, он коротко сказал, что задержанную, то бишь меня, переводят под юрисдикцию правительства. Не успел полицейский и слова вставить, как в помещение залетели быстрым шагом ещё двое агентов, нацепили мне на голову чёрный мешок, схватили под руки и потащили прочь.       Судя по всему, меня запихали в очередной фургон, который тронулся с места, едва захлопнулись двери. Очень скоро мне стало трудно дышать, несмотря на то, что ткань головного убора пропускала достаточно кислорода, дабы пленённый не задохнулся. Внутри покачивающегося из стороны в сторону фургона было неимоверно жарко — машина определённо была бронированной. «Какая забота», — устало ухмылялась про себя я. Пот ручьями стекал по вискам, капал с кончика носа, попадая в рот; волосы неприятно липли к лицу, и убрать их не было никакой возможности. Разыгравшаяся жажда фактически затмевала рассудок, однако я не смела себя жалеть. Пожалуй, я уже давно была готова к такому исходу — Земля недостаточно велика, чтобы бегать вечно, а особенно нынешняя. Осталось только пережить уготованное моими палачами и вновь отправиться в огненную бездну, но на этот раз безвозвратно.       Холодный свет настенных ламп когтями впился в глаз, привыкший к темноте, когда мешок развязали и сорвали с моей головы. В отличие от обшарпанной, освещённой одинокой лампой, свисающей с потолка на толстом проводе, комнатки в полицейском участке, это допросное помещение так и кричало чистотой, белизной и некоей строгостью. На единственном чёрном пятне в этой комнате — глянцевом столе, за который меня усадили, не было абсолютно ничего: ни размытых фотографий, изображающих меня в самых неблагоприятных районах города, ни папки с заведённым делом, ничегошеньки.       Агент устроился напротив меня, спиной к широкому зеркалу, за которым наверняка стояли камеры и звукозаписывающие устройства. Мужчина дёрнул клёпку на высоком вороте пиджака и представился, но я пропустила слова мимо ушей — знать его имя мне было не обязательно: не хотелось, чтобы оно бесцельно целую вечность горело в разуме, воспалённом жаждой отмщения.       Прямо за левым плечом агента я внезапно обнаружила кулер с наипрозрачнейшей водой и принялась гипнотизировать пластиковую бутыль, пока со мной безуспешно пытались вступить в контакт.       — Вы хотите пить, мисс? — донеслось до меня как из-под земли, а громкий дребезжащий звонок, сопутствующий открытию двери, заставил подпрыгнуть на стуле. Внутрь вошли ещё трое агентов в безупречно чистых костюмах и за несколько мгновений ничком водрузили меня на стол, так крепко приперев к столешнице, что было практически невозможно оказать сопротивление. На лицо вновь лёг черный мешок, и только свет скрылся от взора, как раздался щелчок, а за ним и бульканье. Ещё через миг чернота смешалась с водой, враз пропитавшей ткань мешка, заливающейся в рот, нос, обжигающей носоглотку. Из-за шока я не могла перестать противиться пытке, оттого-то ощущения стали много хуже. Я фактически тонула, снова и снова, и уже не надеялась всплыть, как всё вдруг прекратилось, и мрак отступил. Едва я откашлялась и продышалась, как прямо перед глазами замаячил лист бумаги, преисполненный алыми и серыми красками.       — Узнаете своего сообщника? — вопросил агент, а я всё пыталась вглядеться в настойчиво висящее перед глазами изображение. Снимок… Снимок с того самого дня в Лос-Анджелесе. По новостям тогда во всю крутили сообщения о всё новых и новых падениях метеоритов, а весь город гудел, как улей, к которому поднесли факел. До сих пор мне не верилось, что нечто — кроме меня — уцелело с тех давних событий. — Узнаете? — вновь прогремел вопрос, а лист слегка дрогнул.       — Пошёл ты, — проскрипела сквозь зубы я, даже не представляя, с чего бы людям искать Войну, отчетливо запечатлённого на снимке сто восьмидесятилетней давности.       Агент отступил на шаг и кивнул своим подручным. Пытка повторилась, но на этот раз длилась чуть дольше, и я едва не распрощалась с сознанием — нехватка кислорода практически взяла своё.       И снова лист ткнулся мне в лицо. На сей раз он был размалёван рваными чёрными штрихами, в которых я лишь смутно признала Раздора. Кривой, жалкий рисунок, сотворённый будто бы под запись. Я молчала. Зачем и почему — даже не знаю. Всадников я не могла назвать ни друзьями, ни соратниками… Но отчего-то мне не хотелось посвящать других в тайну их существования. Отчего-то сохранение их секрета чудилось мне важнее собственной, ставшей уже давно пустой, жизни.       Предстала мне и Ярость в точно таком же неприглядном виде, что и Раздор. О, как бы мне хотелось насолить Всаднице хоть чуть-чуть. Зла она мне не причинила, даже спасла в Аду, да вот только ничего я не могла поделать с этой странной неприязнью к ней. Однако язык не повернулся произнести ни звука, разве что наглости хватило плюнуть в лицо докучливому агенту. Пока он вытирал ничего не выражающую физиономию рукавом пиджака, его сподручные вновь вдавили меня в стол, но команды к повторению «купания» не последовало. Завидев, что у правительственных псов кончилось орудие пытки, я растянула рот в довольной улыбке. Но тут мне явился новый лист, и если до этого я, как могла, пыталась ничем себя не выдать, то теперь брови сами поползли на лоб, а рот едва не распахнулся в удивлении.       Вместо неаккуратных штрихов я увидела чёткий портрет Смерти, причём без маски. Я крупно сомневалась, что кто-то был способен достоверно передать в деталях черты его внешности, ведь мало кому доводилось видеть истинный лик Жнеца. Такой рисунок мог создать лишь тот, кто прекрасно сохранил в памяти облик Смерти. Мало того, что изображение было точной копией, так ещё и казалось живым: чёрно-белые глаза смотрели на меня со знакомым выражением непоколебимой решимости.       Вода мерно капала на кафельный пол со стола, стекала с волос, свесившихся через край; тело неприятно холодила липнущая к коже промокшая майка; я отвернулась от портрета, уперевшись взглядом в зеркальное окно, не в силах больше смотреть на это суровое, непоколебимое лицо.       — Подготовьте заключённую к следующему этапу допроса, — раздался голос из динамика в углу комнаты. Кто-то в рубке наверняка неотрывно анализировал моё поведение и пришёл к выводу, что они схватили нужного человека. Интересно, сколько промахов они допустили до этого?..       В сгиб локтя воткнулась игла, почувствовалось лёгкое давление, смешавшееся колющей болью, а после белоснежная комната допросов окунулась в свинцовую темноту.

* * *

      Редкими, но настойчивыми толчками сознание понемногу возвращало меня в реальность. И, как я и предполагала, ничего хорошего в ней не было. Медленно, но верно рецепторы приходили в норму. Первое, что я ощутила, так это жесткую койку под собой, а затем уже эластичные ремни, перетянутые через грудь, бёдра и колени; отдельными путами были перехвачены запястья, обжигающе скручивающими кожу при попытке вытащить руки. Прямо над головой приглушённо светила круглая хирургическая лампа, что наводило на мысль: попала я в местечко похуже любой санкционированной комнаты допросов. Несмотря на то, что не так давно мне позволили вдоволь испить воды, в горле всё же ощущалась стягивающая сухость. За исключением той возни, что производила я сама, инстинктивно пытаясь выпутаться, в помещении, пропахшем хлором, было совершенно тихо. Хотя, замерев на секунду, отдуваясь от натужных, но бессмысленных попыток выкарабкаться, я расслышала странное дребезжание металла — такое я могла сравнить только с рвением грызуна выбраться из клетки.       — Надо же, а я думал, что ты не очнёшься вовсе, — резко прозвучал приглушённый тканью голос: дверь, расположенная прямо напротив моей койки распахнулась, ненадолго впустив белоснежный свет, заливающий коридор, а внутрь ступил мужчина в синем хирургическом халате.       Бросив что-то на погрязший в полумраке стол, незнакомец направился ко мне; звук его шагов перемежался с хрустом полиэтиленовых бахил. Пальцы в резиновых перчатках раздвинули правое веко, и в глаз ударил свет карманного фонарика. С левым глазом подобной процедуры не последовало, однако перед моим лицом зачем-то пощёлкали пальцами, а затем сунули под нос вату, пропитанную едким раствором, зато бодрящим. Остатки пелены как рукой сняло, в голове прояснилось, и теперь я могла полагаться не только на слух и осязание.       — Полагаю, ты уже знаешь, какова цель грядущего допроса? — осведомился мужчина, отойдя обратно к столу, начав что-то листать.       — Полагаю, ты уже знаешь, что я ничего не скажу? — передразнила допросчика-хирурга я.       — Ну, это мы ещё посмотрим, — мечтательно протянул тот, поправляя маску, заинтересованно поднося записи ближе к лицу. — Что ты знаешь о средневековых пытках? — после некоторой паузы вопросил мужчина, захлопнув журнал.       Я предпочла не отвечать, хоть и могла кое-что выдать на счёт извращённости методов инквизиции, например.       — Ладно, сменим курс, — вздохнул хирург, уперевшись кулаками в столешницу, возведя голову к потолку. — Ты же хочешь выйти отсюда живой, не так ли, Фрейя? Насколько я помню, выживание — главная твоя цель.       — Ты? Помнишь? — Я не могла не удивиться, услышав подобное. За прошедшие восемьдесят лет я сблизилась только с Себастьяном, а все остальные были давно мертвы, либо... Нет. Они не могли. Разве что за мной неотрывно следили, иначе я не могла объяснить высказывание, характеризующее устаревшую часть своей натуры. Даже с Басом я вела себя так, будто живу последний день и всегда первой бросалась в маячащее на горизонте пекло — будь то пьяная драка в «Подземке» или же облава на неугодных губернатору демонов.       — Конечно помню, Фрейя. Разве не я вёл тебя долгие годы сквозь прах мира? Разве не я дал тебе власть над уцелевшими людьми? Разве не я называл тебя «убедительной актрисой»?       В отрешённом неверии, приподнявшись, насколько позволяли ремни, я уставилась в чуть сгорбленную спину мужчины. Как же так?.. Неужто у этого человека была память Френка? А может, его тело, внешность и разум? Но пока он стоял ко мне спиной, ничего понять абсолютно точно я не могла, разве что строить догадку за догадкой.       — Именно по давней дружбе я предлагаю тебе выход из ситуации: ты рассказываешь мне всё, что знаешь о той четвёрке, а я тебя отпускаю целой и невредимой. Я даже готов предложить тебе дальнейшее сотрудничество, уверен, ты далеко пойдешь.       — С чего ты взял, что я хоть что-то знаю, Френк? — Я не побоялась обратиться к хирургу по имени, ибо вызванные воспоминания четко воспроизвели в голове голос бывшего друга, полностью совпадающий с тем, что прозвучал сию минуту.       — Тебя неоднократно видели в обществе искомых субъектов. С номером два, например, буквально три дня назад. У того самого ангара, в котором ты поселилась.       Отбросив в сторону вычисление часов, что я провела в отключке, вновь обратилась к Френку, не скрывая язвительности:       — Даже если меня и видели в компании субъекта, это не доказывает ничего.       — Так я здесь затем, чтобы выяснить правду, — усмехнулся мужчина и наконец-то развернулся ко мне. К моему удивлению в его руках была небольшая клетка с крысой, замершей в уголке, набитом опилками, быстро-быстро шевелящей влажным носом.       Очутившись у моей койки, Френк выудил так и норовящего сбежать грызуна из клетки, положил его мне на живот и, придерживая одной рукой, свободной потянулся за металлическим цилиндром, стоящем на столике для инструментов. К нехитрой железке были приделаны ремни, которые Френк вознамерился закрепить у меня на пояснице, когда накрыл сосудом крысу, но я попыталась оказывать сопротивление, за что получила кулаком в лицо. Крепкий прямой удар разбил нос; из полопавшихся сосудов неугомонно потекла кровь. Пальцы впились мне в волосы и развернули к столику, а голос Френка злобно зашипел над ухом:       — Видишь ту колбу? А? — Он встряхнул меня, а я изо всех сил старалась отвернуться, но взгляд всё же упал на формистую стекляшку, достаточно крупную. — Я могу запустить крысу в этот сосуд, а его горлышко воткнуть тебе промеж ног. Когда стекло достаточно нагреется, как ты думаешь, что будет?       Ни один из вариантов меня, естественно, не устраивал, однако я предпочла сдаться первоначальному — выглядел он менее извращённо, хоть ничего приятного и не сулил. Добровольно приподнявшись, я позволила Френку опоясать меня ремнём. Крыса, оказавшаяся в тёмной ловушке, уже принялась шнырять по моему животу, хотя ещё надо было поспорить, кому из нас придётся хуже.       Френк отошел к столику и взял с него газовую горелку, и, пока он поджигал её, я старалась не обращать внимания на щёлканье нежелающей срабатывать зажигалки. Не менее меня тяготил скрежет мелких коготков о металл — скоро они обратятся против плоти. И каким бы я ни видела свой конец, такого я не предполагала. Быть убитой крысой — замечательно.       — Чёрт возьми, — выругался Френк после очередной неудачной попытки высечь искру. — Ни на кого нельзя положиться. — Он отставил горелку обратно и двинулся к рабочему столу, у которого и замер в поисках поджига. — Раз уж выдалась заминка, не хочешь ли что-нибудь спросить?       — Отчего ты такая сволочь, а, Френк? — незамедлительно вскинулась я.       — Насколько мне известно, я всегда таким был. По крайней мере в этой жизни. Прошлая, знаешь ли, у всех видится по-разному… Да где же?.. — прервался он, оторвавшись на перерывание кипы бумаг. — Вот ты где. — Он выудил коробок из самых нижних слоёв бардака, оторвал одну спичку и поджёг. — Знаешь, когда я очнулся, вообще не ничего не понимал. Перед собой я видел реальный мир — правда, понял это уже после — и ещё два, никак не вяжущихся с первым. В одном меня убивали какие-то головорезы, а в другом мне довелось умереть на поле брани под сенью величественного древа. Я до сих пор помню крики умирающих собратьев, парящих над головой ангелов и воина о бледном коне с огненными глазами — он забрал меня тогда. — Пока Френк говорил, его лицо было освещено трепетным пламенем спички, но на последних словах картон прогорел окончательно, достигнув самых краев белых перчаток, обуглив их. — Те рисунки, что ты видела ранее — моя скромная работа, так сказать. Я помню, что эти… существа, повинны в гибели людей. Они пришли и, выбив демоническим тараном врата, ведущие в человеческий Рай, истребили нас огнём и мечом в наших собственных домах. Они отобрали у нас нашу Родину, наш Эдем.       С каждой новой репликой я всё больше убеждалась в том, что разум старого знакомого определённо повреждён. Он будто бы смешал события жизней разных рас в одно буйное целое, смешал темпераменты, взгляды на бытие и главное — желания. Не могу сказать, что я прекрасно была осведомлена в области истории нефилимов, но кое-что знала из краткого экскурса Совета, и этого хватило, дабы понять: не такой уж и дешёвой валютой люди явились в мир вновь. Если прежде человечество жило в своём ограниченном мирке — и я не была исключением, — то что же будет теперь, когда взоры сотен тысяч обратились против Вселенной?..       Краткий миг раздумий прервало новое чирканье спички и шипение газа, напористо вырывающегося из горелки.       — Я надеюсь, что ты прольёшь свет на своё предательство и расскажешь, где искать тех, кто причинил нашему роду столько бед, — подытожил Френк и поднёс горящий баллон к днищу цилиндра.       Напрягшись в ожидании боли, я вперилась мучителю прямо в глаза, желая, чтобы его сию же секунду пришибло молнией. От жизни я ожидала любого предательства, но не такого. В свете лампы было видно, что лицо Френка было точно так же изуродовано, как я и помнила.       — Откуда шрамы? — процедила я, понимая, что от непрошенного страха начинает бросать в жар; крыса в ловушке зашевелилась активнее, даже сунула усатый мокрый нос в пупок.       — Неудачный эксперимент в лаборатории, — пожал плечами Френк. — Ещё не передумала? Этот металл хорошо проводит тепло.       В ответ я только поджала губы. Грызун слишком внезапно начал остервенело работать цепкими лапками, мелко-мелко царапая кожу в одном и том же месте. Через несколько мгновений я уже буквально обливалась потом и кровью, из последних сил сдерживая гнущий горло крик; холодный страх заставлял ноги непроизвольно дергаться. Когда когти крысы скребнули по внутренностям, я не вытерпела и взвопила, резко выгнувшись, — грызун переметнулся чуть выше по животу и принялся заново бурить себе проход к спасению.       Дав волю отчаянной боли единожды, после я изо всех сил отдувалась, скрипела зубами, рычала, но не смела орать: не получит он от меня ни правды, ни криков, умасляющих слух извращенца. Нагретый металл щипал кожу не хуже когтей и зубов крысы, и я не знала, сколько ещё продержусь на этом свете. Был ли вообще смысл сопротивляться?.. Мне было положено умереть ещё давным-давно…       Когда я открыла глаза, сначала не поверила своему зрению — в изножье койки стоял Война, сжимающий в правой руке обагрённый кровью меч. Он быстро заприметил, что я пришла в себя и в два шага преодолел краткое расстояние. Одним резким движением сорвал пыточное приспособление с моего тела и отшвырнул в другой конец комнаты — там же лежало и изрубленное Пожирателем тело Френка.       — Как ты? — осведомился Всадник, быстро оглядев меня с головы до ног.       — Уже лучше… — просипела я, облизнув иссушенные губы, и попыталась поглядеть на изувеченный живот.       — Не стоит, — тихо произнес Война, неожиданно успокаивающе глядя мне в глаза, так, что я действительно расслабилась. — Я сам тебе покажу.       После этих слов меня пронзила очередная вспышка боли: Всадник, одной рукой упираясь в изголовье, склоняясь все ниже, свободную руку погрузил в моё нутро и принялся наматывать кишки на палец, а после и вовсе вытащил их, поднося всё ближе к моему лицу.       — Смотри, — рыкнул он, когда увидел, как я скорчиваюсь от боли и отвращения, зажмуриваюсь и отворачиваюсь. — Смотри!..       Я послушно распахнула глаза, но перед лицом маячили не мои же собственные внутренности, а дохлая крыса, со слипшимся от крови мехом, удерживаемая Френком за хвост.       — А тебе везёт, — весело заметил он. — Эта сдохла, хоть и успела отрубить тебя. Посмотрим, как справится следующая.       Едва соображая, что и в каком темпе происходит, я тупо вперилась в светящую над головой лампу, видя только её… ну и блики на мокрых ресницах. Боль и бессилие заставили меня хныкать, как маленькую девчонку, разбившую колено. Ниже рёбер всё горело пламенем, да таким ярым, что никакая боль от огненной мази не могла и соперничать.       — Всё ещё не хочешь ничего рассказать? — как бы между прочим задал вопрос Френк, открывая новую клетку с белой крысой.       — Да не знаю я ничего о Всадниках! — проскулила я в отчаянии, через силу глотая сопли, смешавшиеся с кровью, до сих пор бегущей из разбитого носа. В голове гудело, помещение плыло так, будто бы я напилась до потери пульса.       — О Всадниках? — любопытно переспросил Френк, и тут-то я поняла, что допустила глупейшую оговорку.       Внезапно стена, что была по правую руку от моей койки, взорвалась фонтаном шлакоблоковых кирпичей и мелкой пыли. Ещё до того, как каменный кумар осел, я услышала воинственное рычание как минимум пятерых исчадий. Мимо моего лица просвистел чёрный клинок, перерубивший ремни. Сию же секунду я попыталась встать с койки, но горячая мозолистая рука, покрытая шипами, упёрлась поперёк груди, заставив лежать смирно. В рот нежданно-негаданно влилась горькая смесь, не обжигающая, однако вызывающая жуткую тошноту. Как только я проглотила мерзкое зелье и жадно вдохнула, прогремел приказ:       — Ты! Живо за нами! Гхаург, отвечаешь за девку головой.       Меня оторвали от койки и фактически предоставили самой себе, только один демон замер у входа, заняв боевую стойку. От резкой смены положения комната поплыла пуще прежнего, и я кулем свалилась на кафельный пол, подвернув левое запястье. Первое, что попалось мне на глаза — бинт, за ним, уже у выхода, обнаружилась и моя майка, бережно перекинутая через спинку стула. Наспех откусив кусок марли от рулона, свернув его и приложив к ране, я кое-как перебинтовалась, краем глаза наблюдая за нескончаемым потоком демонов, несущихся по коридору, жестоко и кровожадно отбивающихся от немногочисленной охраны.       Натянув майку и выбежав за пределы пыточного кабинета, из которого Френк исчез каким-то невероятным чудом, я сначала подумала, а не дать ли дёру прочь от демонов, но потом передумала, решив держаться с ними до самого выхода из здания, — вряд ли они заметят, как я слиняю в такой суматохе. Пережитое и кровопотеря, конечно, давали о себе знать, однако то зелье, что мне влили, оказало благотворный эффект — кровь остановилась. Да и такая суматоха только подхлестнула, заставив почувствовать себя в родной стихии. Схватив с пола обронённый павшим демоном клинок, я ринулась по течению нестройного потока хрипящих от натужного бега исчадий; за мной неотрывно следовал тот самый конвоир, то и дело выдающий грубым басом странные словечки на своём родном языке.       Возможно, он был моим единственным препятствием к спасению, однако вдруг из-за поворота, который я уже благополучно миновала, вылетел охранник и чуть было не прихлопнул конвоира. Но прежде чем он успел выстрелить, алая кровь обагрила грудь демона, и человек рухнул камнем на колени с отрезанной по локоть рукой. Я стряхивала кровь с лезвия, когда вдруг услышала:       — Страга*.       Недоуменно глянув на синекожего конвоира, я помотала головой в знак того, что не понимаю.       — Страга, — повторил он вновь, но на сей раз ткнув в меня кривым когтистым пальцем.       — Что? — сморщилась в отупении я, но тут же махнула рукой и устремилась за поредевшим потоком — мы очутились практически в самом хвосте. Тем лучше для меня. Зачем бы демоны здесь ни оказались, пути наши и рядом не лежат.       Слишком внезапно очередная дверь вывела меня на широкую городскую улицу, где, несмотря на поздний час, довольно бурно кипела жизнь. Какой-то краткий миг я наблюдала за криками и орами, полыхающим пламенем и чёрным дымом, и будто бы перенеслась назад во времени.       Конвоир грубо толкнул меня в плечо да так сильно, что я резко развернулась, чуть-чуть не ступив в крутящуюся красную пентаграмму на асфальте — портал в Ад. Я отступила на шаг назад, но меж лопаток мне снова вклинилась твёрдая лапа. Тогда я попыталась ударить демона мечом, но он увернулся и ударом кулака, в котором сжимал рукоять топора, повалил меня на землю.       Демон уже схватил меня за волосы, как вдруг вскинулся, остервенело принюхиваясь сплющенным носом, а моё сердце замерло и вновь забилось, но уже в ритме копыт огненного коня, пред которым лихо расступалась многочисленная смешанная толпа.       Война стремглав летел по свежеразмеченному проспекту, буквально не глядя рубя демонов, попадающихся на пути. Лапа демона ещё больнее вцепилась мне в волосы, и только так я поняла, что не грежу. Пока исчадие решалось — готовиться к бою или сбежать, я принялась шарить рукой по асфальту. Под руку подвернулся только кусок битого стекла, которым я не преминула распороть голень конвоира, не щадя собственной руки. Только хватка ослабела, как я метнулась прочь, сначала на четвереньках, а затем, вскочив на ноги и ускорившись так, будто земля уходила из-под подошв. В отличие от Войны, мне стоило усилий пробиться через воцарившийся смертельный хаос, но вот оно — свободное пространство и двести ярдов до Всадника. Увидев, что он вытянул руку, я воспряла духом и буквально забыла о том, что мышцы гудят от напряжения, а ноги едва ли не заплетаются.       Тяжёлый рывок закинул меня прямо за спину Войне, в которого я лихорадочно вцепилась, не помня себя от волнения. Не останавливаясь, не сбавляя скорости, Руин нёс нас прочь от воцарившегося безумия, крови, воплей и рыков. Я зажмурилась, уткнувшись лбом в позвоночник нефилима, и не открывала глаза до тех пор, пока всё не смолкло далеко позади.       Дикий полёт внезапно окончился у подножия невысоких сточенных ветром гор, и как я поняла, далеко за границей человеческой территории. Ночь вокруг пылала первобытной темнотой, нарушаемой редким светом необычайно крупных звёзд, пробивающихся сквозь быстро бегущие по небесному полотну облака.       Война легко и непринуждённо соскочил со спины Руин и протянул ко мне руки, в которые я безвольно свалилась. Сил не осталось совсем — тряпица на животе практически полностью пропиталась кровью, неприятно прилипнув к коже. Война, будто бы в подтверждение своей догадки, чуть приподнял край майки, крепко стиснул челюсть, недовольно сморщил нос и, поддерживая за плечо, потащил меня вверх по склону. Восхождение по каменистой горной тропе в конец обессилило меня, так что очутившись в мрачной холодной пещере, я буквально сползла на пол, стоило только опоре покинуть меня. Здесь было чудесно — голый камень приятно холодил тело, стонущее от боли. Внезапно зажёгся неяркий оранжевый свет, исходящий от продолговатого кристалла, что Война положил рядом со мной. Усадив меня чуть ровнее, задрал майку до груди и ловко сорвал перевязь, а вместе с ней и тряпицу, местами присохшую к коже. С ничего не выражающим лицом нефилим открыл хорошо знакомую мне жестянку с огненной мазью и запустил в неё стальной коготь. Я поджалась, подозревая, что сейчас не самые лучшие ощущения от пыток вновь повторятся, а при нём мне кричать категорически не хотелось. Но каковы бы ни были мои намерения, стоило только вязкой субстанции коснуться первой драной раны, через которую проглядывали кишки, я зашлась воем, вцепившись в наплечник Войны, пытаясь его остановить, но куда там… Вскоре меня уже не хватало ни на что: ни на вопли, ни на протесты, ни даже на то, чтобы поморщиться. Всё, чего я хотела, так это отрубиться и проспать неделю, может, больше. Внешние повреждения Война залечит, но внутренние увечья будут болеть ещё очень долго из-за моей неспособности нормально восстанавливаться.       Когда не принимающая протестов обработка ран и порезов закончилась, Война протянул мне флягу, из которой я жадно отпила и тут же выплюнула часть содержимого, зайдясь кашлем, — растворённая в жидкости мазь мгновенно сожгла слизистую, причиняя новую порцию муки.       — Вот спасибо… — продышавшись, небрежно утерев подбородок, выдала я, на что была награждена суровым требовательным взглядом. Понимая, что если не подчинюсь, Всадник вольёт жидкость силой, ещё раз отпила, уже не так жадно, и быстро закрыла рот ладонью, скорчившись.       Пытка демонической мерзостью продолжилась до тех пор, пока я не опустошила флягу, и с каждой новой порцией легче глотать эту дрянь не становилось. Я не знала, чем бы заглушить огонь, бушующий внутри, заставляющий обливаться потом, а поглядев на Войну, бесстрастно наблюдающего за моими действиями, отбросила пустой сосуд и резко рванулась к его лицу, продолжая держаться за наплечник. Не успел Всадник отстраниться, как я его поцеловала, крепко, насколько могла, вложив в действо не только страсть, но и благодарность за спасение. Пожар внутри резво вскинул языки пламени к небесам — раз уж я не могла затушить его, то решила основательно разжечь. Оторвавшись от Войны только за тем, чтобы оценить реакцию, я поняла, что недостаточно ярко выразила своё намерение. Отбросив алый капюшон назад, я позволила себе обхватить ладонями лицо нефилима и снова поцеловала — властно, грубо, жадно, ибо желание моё, раскочегаренное чудным сном, достигло предела.       Без слов, без возражений Война ответил. Ни одно сновидение не смогло бы и наполовину передать его напора, решимости завладеть мной. Слепо шаря по его телу, непослушными руками я расстёгивала и сдирала всё, что поддавалось. Война не рвал на мне одежду, но стягивал её достаточно быстро и грубо, не церемонясь. Его твёрдые губы полностью владели мной; жаркое тело нефилима подливало масла в огонь. В какой-то миг наш поцелуй прервался: Война поднял меня с холодного пола и, усевшись на моё место, водрузил сверху.       Меня не волновало то обстоятельство, что с трудом смогу принять в себя Всадника. Не волновало то, что сдерживаться он не привык — боли за сегодня я испила достаточно и хуже уже не будет. Едва отображая, что и как делаю, я всецело предалась его ласкам, пронзающим сердце, выключающим голову.       Война взял меня жёстко, с двух толчков войдя полностью. И каким бы сильным ни было моё желание, к такому я была не готова однозначно, но все неприятные ощущения скрыла у него на груди, сосредоточившись на каждом рваном вдохе-выдохе. Заметив это, нефилим замедлился и, легко огладив по спине, схватился здоровой рукой за мою ягодицу, заставляя двигаться ему навстречу: сладко, томно, неспешно.       Вся моя самодостаточность куда-то рухнула, и я не имела права голоса, могла только охотно и с упоением поддаваться его несгибаемой воле, страстным желаниям. Хоть тело и было измучено, боль всё же ушла окончательно, сменившись напряжённой истомой, стирающей недавние горести. Пламя внутри достигло апогея, и я забыла собственное имя, разбившись о грани беспамятства.       Дав в полной мере прочувствовать подаренное наслаждение, смазано поцеловав, Война вдруг оторвался от пола и поставил меня на колени. Мягко давя на спину, требуя согнуться, Всадник продолжил начатое, ворвавшись в моё лоно с удвоенной прытью. Я едва держалась под его натиском на ослабевших руках, отчаянно скребла холодный неровный пол и не таила выколачиваемых стонов.       Проникнув особо глубоко, Война замер, награждая меня тёплым семенем, прижиться которому не удастся. Я хотела бы видеть его лицо в этот момент, но рукой нефилим крепко держал меня за волосы, не позволяя поднять головы. Хватка Войны достаточно быстро ослабла, и он подтянул меня к себе, удивительно бережно обвив поперёк талии. Сухие губы оставили влажный поцелуй на шее, нос уткнулся в висок, а глубокий голос, не звучавший сегодня ещё ни разу, раздался прямо над ухом:       — Здравствуй, Фрейя.       — И тебе привет, — заулыбалась я, подумывая, что согласна ещё лет пятьдесят подождать его, лишь бы приветствие оказалось таким же пылким.