Древо Познания

      Свет, Тьма. Рай, Ад. Чёрное и белое. Когда они сходятся, появляется новый спектр — мир людей, Третье царство. Все эти сущности неизбежно окружают смертных, как бы мы их ни отрицали. Они же и порождают все потаённые желания, скрытую доблесть. Люди не хорошие и не плохие. Мы только тени истинного добра и зла, слившиеся в единое целое в мирской Бездне.       Слабый проблеск чести, выраженный в яростном противостоянии, достиг ушей Создателя, что отсрочил свой суд до нового дня.       Героев людского рода осталось только трое, да вот только какие же мы с Басом герои? Обычные пьяницы, оплакивающие друзей по своему обычаю. Сэм — он другое дело. Как и те, кто пал…       Задумчивый Даллас всегда отличался доброжелательностью. Этот человек был готов отдать нуждающемуся последнюю рубаху, а как он мастерски ладил с техникой! В его руках обретала жизнь любая рухлядь.       Кашаса обожгла глотку; рядом с моей рукой на стол с пустым стуком опустилась консервная банка, из которой пил Бас. Не глядя приятель сцапал мою кружку и, залив попутно себе штаны, подлил тростникового пойла.       Паркер. Тихий, молчаливый малый. Не помню, чтобы он с кем-то конфликтовал хоть раз. А вот его шутки всегда были к месту и абсолютно беззлобны. Самым большим грехом его была оказия с проституткой, которой он не заплатил… Разумеется, если не считать самой блудницы. И, кажется, он любил комиксы.       — За Арни!.. — прохрипел Бас, пошатнувшись вознеся жестянку над головой.       Я молча закинула свою порцию. В груди стало жарко, но душевной боли градус не прогнал.       Арни. Порядочный задавака, скотина и бабник оказался на поверку тем ещё самоотверженным засранцем. В нём всегда была крутая сила духа, но я её не замечала за отталкивающей бравадой.       Грегори — наш примерный семьянин, веровавший в цели инквизиции, в Создателя и его свет. «Хоть ты и был невыносимым занудой, чересчур осторожным, эту порцию за тебя, дружище», — думала я, закидываясь по новой.       Томми. Карточный гений, льстец, вор, скрывающий за сотнями увлекательных историй голодное детство, отцовские побои. Никогда не забуду, как проиграла ему ставку за два месяца. Он погиб от удушья… «Коварный плут, мне будет тебя не хватать».       Сил не было, переизбыток кашасы в организме потихоньку давал о себе знать, заставляя обеденный зал тихонько раскачиваться. Бас уже похрапывал, запрокинув голову назад, то и дело что-то бубня под нос. Я же зависла в безвременной дыре, изредка потягивая из горла алкоголь, топящий пустоту.       Агнесс — какой бы она ни казалась, как бы ни старалась вести себя аморально, причиной тому был растерзанный ещё в колыбели младенец. Её ребёнок. Мне оставалось только надеяться, что теперь они вместе, как и должно.       Опрокинув остатки алкоголя, поперхнувшись, какое-то время я бесцельно катала пустую бутылку по столу, наклонив тяжёлую голову набок.       Мой траур длился уже около недели. Только-только Эдем восстановился, как нагрянуло целое войско пернатых, требуя от Всадников ответа. Отправив нас на остров, они не слишком-то охотно повиновались, и с тех пор лишь Раздор пару раз появлялся на Свалке, но его я избегала, как, впрочем, и всех остальных, включая и потерянную Микки. Сняв с себя наложенные чужой рукой бразды руководства, я бросила их по ветру, оставив кому-то другому. И этим другим оказался не кто иной как Джинджер. Мы с Басом выпили пару раз за его «воцарение» и больше к теме не возвращались.       Ещё мы успели пропустить по стакану за погибших творцов: Тейна — его я видела на краю острова, пленённого сетью, — и Валуса. Последнего обманом заманили к небесной пропасти и столкнули вниз.       Я думала, что в Эдеме примерю мантию смерти вместе с остальными. Я всецело была готова отдать жизнь и к завтрашнему дню не готовилась, но вот это самое завтра настало, и теперь было сложно вернуться к жизни. Не помогали тому и мёртвые лица товарищей, всплывающие перед глазами вновь и вновь.       После битвы Война предоставил мне свои покои, однако быстро ретировался по зову долга… а что ещё очевиднее — он просто-напросто не выдержал буйного потока слёз, с которыми я не пыталась бороться, в край ослабев как физически, так и морально. Когда же истерика своё отгремела, а никого из нефилимов на острове не оказалось, я составила компанию Басу, выпивкой залечивающему душу и разбитые до костей кулаки.       Бутылка скользнула мимо пальцев, докатилась до края стола, зависла на секунду и бухнулась на пол, оглушительно разбившись в затихшем зале. Я вздрогнула и подскочила на месте — сонливость как рукой сняло. В связи с суматохой по спасению мира и беспрестанными дозаправками алкоголем я совсем позабыла о сне, убоявшись кошмаров. По последнему рекорду мне довелось бодрствовать три месяца, да вот теперь сил не было. Только желание сдохнуть.       Отлепившись от стула, я едва не улетела на пол, сделав первый шаг, однако вовремя схватилась за край стола. Собравшись с пьяными силами, преодолевая качку, потопала к двери, всё так же держась за спасительный стол, оттолкнувшись от которого, скорее по инерции вывалилась в хмурый серый день, отмеченный ещё и мелкой моросью. Цепляясь за дверь, подышав свежим воздухом, дальше я двинулась вдоль стеночки, а когда завалилась на кровать Всадника, тут же уснула.       Сначала мне думалось, будто это сон: меня словно бы уносило прочь с беспросветно-тоскливого острова Свалки, а над головой, да и вообще везде и всюду, сияли крупной россыпью звёзды. И проснувшись окончательно, наполовину приоткрыв глаза, я обнаружила себя под сенью невысокой скалы, защищающей от подвывающего вдали ветра. Было темно и морозно, однако далёкий пересвист птиц говорил о скором наступлении нового дня. Ещё раз проморгавшись, не обнаружив признаков заслуженного крепкого похмелья, я потянулась было к подмёрзшему носу и тут же поняла, что плотно, даже чересчур, замотана в грубое покрывало. Чтобы вылезти из пут неумелой заботы пришлось немало попотеть, но даже гудящая голова не помешала мне различить в отдалении застывшую фигуру Войны. Тёмный силуэт Всадника выглядел несколько иначе и выдавала его, в основном, только незаменимая латная перчатка.       Нетвёрдо прошагав до нефилима, то и дело мотая головой по дороге, прогоняя сонливость, я остановилась рядом с ним на краю обрыва и только тогда поняла, в чём дело: не было на нём брони, придающей пущей внушительности. Этот расхититель кроватей со спящими барышнями вполне мог бы сойти за человека в своей неприхотливой одежде, если бы, конечно, не ряд некоторых «но». Усмехнувшись своим мыслям, вмиг отчего-то позабыв, что меня плотно игнорировали довольно-таки долго, я перевела взгляд на простирающуюся под ногами степь. Далеко впереди небо неумолимо светлело, очерчивая бескрайние равнины и одинокие горы с плоскими вершинами, понатыканные то тут, то там.       — И что это за жопа мира? — ежась от холода, спросила я, не понимая, зачем нужно было вытаскивать меня из тёплой постели и беспробудного сна.       — Дальние земли, — ровно пояснил Война, словно бы ожидал этого вопроса.       «Точно жопа», — подумала я, а вслух спросила:       — И на кой… зачем мы тут? — уловив строгий косой взгляд Всадника, я нехотя решила попридержать ругательства.       — Ты хотела ответов, — начал Война с таким выражением лица, будто происходящее ему не по душе, — но сперва ты должна узнать, что в Белом городе сочли необходимым вернуть Эдем людям. Ты тоже можешь переселиться туда с остальными выжившими. Чары Древа Ада с тебя, скорее всего, падут. А когда мы убедимся, что все до последнего люди на положенном месте, Эдем вновь закроется от миров, и никто не сможет его найти до тех пор, пока вы не обретёте процветание.       — Значит, ты предлагаешь мне свалить подальше? — взвилась я, как только нефилим замолк. Злоба, граничащая с горечью, сама собой пробилась в голосе, несмотря на то, что я не раз убеждала себя ни на что не надеяться.       — Я предлагаю ту жизнь, что принадлежит тебе по праву рождения, — неторопливо поправил меня нефилим, глядя в сторону горизонта.       Повременив с первым, что пришло на ум, сложив руки на груди, я встала прямо перед Войной и угрюмо вопросила:       — А если я не хочу в этот Эдем? — Да я бы скорее сбросилась на дно каньона, нежели снова вернулась туда, где каждый камень, каждая былинка будут напоминать о цене за рай при жизни. — Пусть хоть сотня чар развеется, но разве нормальная жизнь мне светит? Хоть где-то?! — прорвало меня вдруг; на секунду мне даже захотелось наскочить на нефилима с кулаками, однако далёкий прошлый опыт отрезвил — нет у меня против него шансов. — А знаешь, нужно, чтобы мне отшибло память, тогда появится шанс, что я стану примерной домохозяйкой и с радостью помогу своему роду восстановить популяцию.       — Неплохая идея, — невозмутимо заметил вдруг Война, и я, настроенная на иную волну, не сразу сообразила, что он пошутил.       — Очень смешно, — раздосадовано бросила я и, охваченная порывом злости, собиралась метнуться куда-нибудь подальше, однако меня остановили.       — Я должен был рассказать.       — Тогда ты должен знать, что я остаюсь.       Рассвет тем временем брал своё, расписывая окружение светлыми осенними красками. До самого края Дальних земель тянулись бесконечные луга, изредка перебиваемые золотыми ржаными полями; горы из чёрных превратились в рыжие; проснувшиеся птицы запели чаще и бодрее.       — Смотри. — Не отпуская моей руки, Война настойчиво указал чуть левее быстро вздымающегося солнечного диска.       Видел он куда дальше, потому я ещё несколько мгновений вглядывалась в едва колышущуюся рожь вдалеке. Солнце уже всплыло на треть, и в далёкой дали заслышалось протяжное ржание коня, который вскоре вырисовался на горизонте. Белоснежная шкура отливала серебром на солнце; а он галопом нёсся вперёд, будто бы стремился обогнать саму зарю… И за ним с громогласным топотом вылетел вдруг к каньону целый табун таких же ослепительных красавцев. Абсолютно диких. Абсолютно свободных.       Как завороженная я наблюдала за их резвым бегом и совсем не заметила, как рука нефилима отпустила меня, позволив подобраться ближе к краю возвышенности. Я уже и забыла, что несколько мгновений назад сердилась на Войну.       — Раз ты решила остаться подле меня, тебе понадобится скакун достойный Руин.       — О’кей, — протянула я, следя теперь исключительно за вожаком. Вот этот точно достоин, думалось мне, да верёвки нет…       — Фрейя, — Война развернул меня к себе, отвлекая от продумывания плана ловли, — эти животные подчиняются только воле. Ни оружию, ни сети их не склонить.       — Где спускаться? — решительно спросила я, глядя Всаднику прямо в глаза, окончательно загоревшись идеей. Уловив недовольный прищур нефилима, добавила: — Ни оружия, ни прочей ерунды, да-да, я поняла.       — Спуск там. — Война ткнул пальцем мне за спину и прежде чем успел подступить на шаг, я закрыла глаза, раскинула руки и оттолкнулась пятками от края, ухнув вниз с высоты в шестьдесят ярдов.       На первых парах падение крюком держало нутро, но вскоре наполнилось свистом ветра и ощущением свободы. Отчего же я не любила летать?       В нескольких ярдах от земли металлическая лапища выхватила меня из падения и прижала к груди. Тяжёлым приземлением взметнув в воздух целые клочки земли, Война непоколебимо распрямился, а я беззастенчиво довольствовалась своей выходкой и не спешила с рук нефилима. Пусть выражение его лица не сулило ничего хорошего, желаемое я проверила, да и будто бы слегка очнулась от забвения горестных потерь.       — Это тоже не смешно, — гаркнул Война, резко ставя меня на ноги.       — Не хмурься. — Одёрнув задравшуюся майку, я зашагала вперёд и, на секунду задумавшись, довольно хмыкнула идее и бросила через плечо: — Сладенький.       Ни один мускул не дрогнул на лице Всадника, но я прекрасно знала, что до него смысл сказанного дошёл. Более не оборачиваясь, борясь с глупой улыбкой, я быстро зашагала навстречу табуну.       Топот был всё ближе, земля под ногами мелко сотрясалась. Быстрые, длинногривые, длиннохвостые — у себя дома даже на ферме деда я такой красоты не видела, не то что бы в естественной среде. Всё-то нам людям нужно было взять под контроль…       Я остановилась и замерла как вкопанная примерно в полумиле от вожака, выскочившего в предел тени, который стремительно уменьшался. От прохлады и волнения по коже бежали мурашки. Правильно ли это — пленять такую красоту?       Конь будто уловил мимолётное сомнение и резко дал влево, а за ним последовали самые расторопные из табуна. Солнце взмыло над спинами остальных скакунов, коснулось лучами носков моей обуви. Белизна их шкур слепила взор, потому я закрыла глаза и продолжила стоять на месте, оглохнув от топота копыт. Топота, в ритме которого билось сердце. Я чувствовала себя одиноким камнем, ожидающим прилива.       Волна накрыла меня. С головы до пят объяла пылью, звонким ржанием, нахрапом, запахом пота, горячим дыханием. Лоснящиеся бока задевали плечи, грозясь опрокинуть, но глаз я не открывала. Не открывала до тех пор, пока перед самым носом не взвился на дыбы молодой жеребец, бьющий тёмными копытами по воздуху, будоража его.       И он был прекрасен. Рядом с ним я чувствовала восторг больший нежели от вида всего их стада. Страха не было, только желание коснуться его шеи, успокоить — достичь наивысшей степени доверия.       Конь опустился на все четыре ноги и, недовольно потрясая растрёпанной гривой, принялся бойко рыть землю копытом, яро фыркая. Табун уже пролетел мимо, но я не смела отвлекаться на него более.       — Всё хорошо, — начала я, поднимая руки как под прицелом пистолета. — Я тебя не обижу.       Сколь бы я ни пыталась придать голосу уверенности, кажется, это не работало — конь продолжал буравить меня бешеным взглядом оранжевых глаз; слаженная работа мощных мышц говорила о том, что столкновения с ним мне наверняка не пережить.       Резко опустив руки вдоль тела, я первой бросилась на него, едва сумев опутать толстую шею руками, — жёсткая шерсть и горький запах враз защекотали ноздри. Жеребец же, ошалев, пустился вскачь, пытаясь сбросить меня. Да только я была уже на полпути к его спине, признаться, сама не знаю каким чудом. Хватаясь за гриву, намотанную на кулак, приложив усилие, я водрузилась-таки на хребет животного.       Прокатил меня этот красавец похлеще клячи, выторгованной у Вульгрима, — трижды я простилась с языком и конечностями. Меня дёргало, мотало и подбрасывало до тех пор, пока конь не начал выбиваться из сил. Каньон, поля, луга, небо — всё слилось в один бешеный водоворот красок.       Вскоре он перешёл на рысь, и мне удалось повернуть обратно к каньону, где замер в ожидании Война.       Конь шёл ровно и сюрпризов более не выдавал. Он даже голову держал несколько смиреннее. Правда, стоило нам приблизиться уже шагом к нефилиму, как скакун застопорился в нескольких ярдах от него.       Война некоторое время просто оценивал мои успехи, в то время как сама я не выпускала гриву из пальцев — жеребец подавал признаки беспокойства.       — Назови его, — прозвучал вдруг голос Всадника, отвлекая меня от слежения за мотающейся белоснежной головой и дёргающимися ушами.       Недоумённо глянув на нефилима, на коня, я призадумалась, прищурив глаза. Был у меня один вариант… Настоящий, да.       — Мятеж.       Сначала я испугалась, отцепив пальцы от жёстких волос: коня объяло чисто-оранжевое пламя, выкрашивающее его шкуру в ярко-рыжий. От самой переносицы и до основания шеи вычертились грубо нацарапанные белые сияющие руны; копыта обросли раскалённым железом, что твердело только у путовых костей. Грива как была белоснежной, таковой и осталась, разве что стала более невесомой с виду — призрачной. И глаза. Глаза моего Мятежа заполыхали белее белого.       Пока я удивлялась метаморфозе, Война уже оседлал Руин и поравнялся с нами. Поняв его немое намерение, я развернула скакуна, дивясь покорности: стоило только подумать, а команда уже выполнялась. Невероятно.       «Нам нельзя сплоховать, дружище», — думала я, сцепившись на мгновение с полным вызова взглядом Всадника, пытаясь предугадать момент старта. Весь утренний простор ждал нас.       Мы лежали на земле: Война прислонился спиной к тонкому деревцу, шелестящему редкими листьями, а я сидела меж его ног, теребя грубые пальцы правой руки нефилима, в кои-то веки незакованные в тяжёлую броню. Впервые за последние несколько недель я была не то что бы счастлива, но пребывала в состоянии безграничной безмятежности. Мрак смерти отступал шаг за шагом.       Высокая трава, тронутая вечной осенью этой местности, лениво колыхалась пред нашими ногами. Стайка мелких птиц, щебеча, взвилась из зарослей, явно спугнутая каким-то грызуном. Я проводила взлетевших птиц заинтересованным взглядом, вслушиваясь в бойкое хлопанье их крыльев.       Где-то неподалёку журчал ручей. Ветер был мягок как нигде, лаская кожу подобно заинтересованному любовнику, а я несколько подустала за сегодня: этот прыжок, ловля, скачки… Я уже была готова сомкнуть глаза, как рука Войны вдруг прижала меня к его телу чуть ближе, отчего я несдержанно ойкнула — ему ещё следовало поучиться, как обращаться с хрупкой смертной женщиной.       — Прости, — пророкотал его голос над ухом, а последующие движения были чересчур настороженными.       Я могла только усмехнуться в ответ и подползти чуть выше, куда он, собственно, меня и тянул.       — Почему я? — Устроившись поудобнее затылком на груди нефилима, я спрашивала без тени ревности или любопытства. Его присутствие будто усмиряло… успокаивало мой нрав.       Ответа долго не было, потому я засомневалась в правильности вопроса и хотела было заглянуть в лицо Войне, как он вдруг пояснил, недостаточно конкретно, но мне и этого практически хватило:       — А у меня был другой выбор?       Не зная, как его разговорить, я ухватилась за смутное предположение.       — Что ты тогда сказал Ярости, приведя меня на остров?       — Она моя, сестра, — наклонив голову набок, пояснил нефилим смысл фразы, сказанной на чужеземном языке, — и всегда будет подле.       Довольно улыбаясь непонятно каким мыслям, чувствуя себя влюблённой школьницей, я вдруг едва не проронила, что он слишком самоуверен, как вдруг поджалась в тени вопроса Всадника:       — Ну а чем же ты расплатилась с Вульгримом в Безвременьи?       О, я припоминала тот поход к торговцу в сопровождении надсмотрщицы Лилит. Мне тогда много чего требовалось, однако звонкой монетой никто не снабдил. Пришлось пустить в ход всё обаяние, чтобы выторговать у Вульгрима нормальную одежду, пару мечей, коня и полную сумку огненной мази.       — Мы сторговались за поцелуй. Невинный, в щёку... — постаралась скрасить правду быстрым уточнением я, но было поздно.       Война ощутимо напрягся, несколько раз шумно вдохнув и выдохнув. Его руки мягко, но достаточно быстро развернули меня к нему лицом, заставив недоумевать и даже побаиваться.       — Когда ты собиралась сказать, что у тебя идут регулы? — Взор белых глаз прошивал насквозь, заставляя давиться собственным дыханием. — Я думал, что ты застыла.       Если честно, за прошедшие два дня я недоумевала в степени равной его собственной — последние восемьдесят лет это женское неудобство меня не обременяло фактически, в любом случае, не так сильно, как сейчас. Но тут я не растерялась.       — Даже если они у меня и есть, это ли не наш шанс? — Нагло глядя в глаза Всаднику, охаживая руками его мощные плечи, я ни на секунду не сомневалась, что он не устоит.       Как бы он ни прятался под своей непробиваемой бронёй, он мужчина в первую очередь. Мужчина, жаждущий чужого тела. Так что ещё до того, как услышала согласие, я начала раздеваться.       Отныне во мне поселилось восприятие только сегодняшнего дня, а прошлое меркло с каждым касанием Войны. Он позволил мне раздеть его по пояс и насладиться крепостью мышц, а после повалил на землю, раздвигая мои ноги.       Отдаваясь ему, черпая из его бездонного духа энергию, я словно возрождалась вновь и вновь за эту ночь. И к утру точно знала, что всё будет хорошо.       Хорошо ровно настолько, насколько мы захотим.       Разве что другие могут решить иначе.       — Постыдились бы, любовнички. — На заре вырисовался силуэт Раздора, подпирающего плечом деревце, от которого мы несколько «откатились». — Да не смотрю я, Война, — несколько брезгливо прокомментировал Всадник попытку брата закрыть меня рубахой, — не на что.       Война в ответ что-то рыкнул на том же самом неизвестном мне языке, а я подумала, что надо бы исправить со временем это упущение.       Умывшись и одевшись у ручья, вслушиваясь в громкие обрывки непонятного разговора, вернулась я к нефилимам в крайне подозрительном расположении духа.       — Раз все готовы, можно приступать, — довольно потирая ладони, прокомментировал Раздор и затопал левой ногой по земле.       — К чему это? — недоверчиво спросила я, держась поближе к Войне.       — Да что б тебя… — пробормотал средний нефилим и топнул по земле сильнее.       Прямо на глазах невысокая трава начала иссыхать, плодородная почва трескаться и по кусочку обваливаться вниз, в огненную пропасть.       — Дамы вперёд, — довольно сказал Раздор, рукой приглашая ступить в портал в Ад.       Война заставил меня посторониться и первым шагнул в пляшущую кровавыми отсветами геенну. Раскрытая длань Раздора всё ещё призывала меня последовать примеру, который мне абсолютно не нравился. Однако, делать было нечего, и я, прижав руки к груди, одарив нахального интервента недовольным взглядом, сиганула в пышущий жаром разлом — в Аду наверняка запекли нечто несъедобное.