И сказал мне Ангел: что ты дивишься? я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов. Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится. Откровение святого Иоанна Богослова 17: 7-12
— У нас не было времени поговорить раньше и сейчас тоже не лучший момент для объяснений. Если ты позволишь, однако, я хотел бы кое-что прояснить. — Отец замер, выжидая моего ответа; Азраил мелкими шагами отступил в тень, обеими ладонями пряча от мира семя Древа. — Тебе может показаться, что я прошу слишком много и исключительно для себя, но ты должен понять, что твоя мать обязана вернуться, дабы продолжить служение своему делу. Взрастить новое Древо, укрепить Баланс… Это может помочь. Должно. Её расколотую душу нужно отпустить. Владыка Ада расхаживал перед столом взад-вперёд, под конец сжав пальцы в кулаки, чуть приподняв руки. — И почему мне кажется, что сейчас ты уговариваешь себя? — угнетённо спросил я. Отец резко остановился, искоса недовольно поглядел на меня и вдруг опять понурил голову. — Для тебя её присутствие было ощутимо и значимо все эти годы… Я подумал… — Мне не нужен её призрак. Смерть как-то по-новому глянул на меня, вдохнул и подступил на пару шагов ближе. — Спрятать тебя здесь, на Свалке, тогда казалось мне единственно верным решением. Исключительное место, хранящее отголоски прошлого, — задумчивым взглядом обводя потолок, изрёк он. — Ты рос вдали от лап демонов, что не погнушались бы воспользоваться такой… слабостью своего правителя. Спрятав тебя от них, я спрятал тебя и от самого себя. Даже фантомно я не мог проникнуть сюда… до недавнего времени. Поражение личных целей, ну надо же: у Создателя есть чувство юмора. Мой проигрыш в Кузнечных землях открыл проход сюда. — Хохотнув и разведя руками, Смерть продолжил более суровым тоном: — Мне не приходится жалеть о принятом решении только потому, что ты до сих пор жив. Это важнее многого. — Отец помотал головой, словно бы избавлялся от ненужных мыслей. — Ты даже не знаешь, чего избежал в Аду. Будто бы по какой-то стародавней привычке он вдруг коснулся моего плеча, и я не ожидал прочувствовать всем нутром прикосновение грубых кожаных перчаток. Отец тоже этого не мог предвидеть — глаза его сузились, а длинные пальцы крепче впились в мою руку. Я ошалело глядел на фантом Смерти — по крайней мере ему полагалось быть фантомом здесь, на поверхности. Смерть в точно таком же недоумении глядел на пальцы, сжимающие моё плечо. — Смилуйся, Создатель, — раздался надрывной шёпот позади, а архангел с мертвенно-бледным лицом выступил из тени. — Смерть, если это и вправду возможно… Если ты сможешь являться во плоти на поверхности... Мальчика убьют. Белый Город не позволит ему расхаживать среди живых. Они сочтут его насмешкой… пародией над нашим Отцом. Но вместо того, чтобы обернуться к собеседнику, Смерть и второй рукой вцепился в меня и глядел так, словно случилось какое-то чудо. Я же застыл, хоть и желание вырваться прочь гремело в голове. — Если вы действительно породили Зверя, Смерть, ей не будет житья нигде. До скончания времён она останется изгоем, позором на роду ангелов. Желанной добычей!.. — Без печатей на договоре Белый Город должен подумать хорошенько, чем он рискует, объявляя награду за головы моих близких, — бросил через плечо Смерть, по-прежнему не отрывая от меня налитых огненным багрянцем глаз. — И ты развяжешь войну, Владыка? — Войны разгорались и из-за меньшего, — рявкнул Смерть, и на миг на его челе воспламенился воронёный венец. Огонь жаром полоснул по лицу, заставляя отпрянуть и сбросить с плеч цепкие пальцы отца. Мне было не ведомо, с чего вдруг он смог коснуться меня, но ощущения были вполне правдоподобны для нас обоих. Это волновало больше прочего прозвучавшего. — На самом деле, война с Белым Городом нужна бездне сейчас в последнюю очередь, — выдохнул Смерть, когда вспышка прошла. — Над Адом висит проблема родом из Мира Мёртвых. Один мой давний знакомый занимается ей, но… Если всё пойдёт не по плану, если восстание Дрейвена провалится, Азраил, тогда у ангелов действительно будут развязаны руки — Ад станет ледяной пустыней. Я сейчас не в том положении, чтобы вести затяжные войны. Нет. Но в моей власти помочь, возможно, в последний раз, коль так случилось… Эдем на грани краха. И мы обязаны защитить святыню, чтобы нарушить планы Совета. Только он наш враг на данный момент. Ангел к моему неудовольствию покорно склонил голову и покинул разговор. Изумрудное свечение в его ладонях слабо пульсировало золотыми отсветами — часть души ангела Жизни хаотично блуждала по замкнутому пространству, стукаясь о стенки, ярко вспыхивая. — Деймос, — начал отец как-то осторожно, — если ты согласишься, то в Эдеме я смогу помочь вам. Вступить в бой наравне со всеми. Всё что тебе нужно: принять мою волю, нести моё имя. — Это… звучит странно, — выдавил я из себя после того, как отогнал несколько противных мыслей о сделке с Дьяволом. — Ты — моя плоть и кровь. Ты ступаешь по земле, в то время как мне она недоступна. Но если бы ты призвал меня, направил к общей цели, я бы мог помочь. Сражаться бок о бок с братьями, забыть на мгновение о венце и бремени Ада, исполнить то, чему служил веками. — И ты думаешь, что я поверю? — выдал я, хоть и хотелось бы думать обратное. Я ни в чём не мог быть уверен насчёт отца — его ниша в мироздании тому была веской причиной. — Я любил твою мать, до сих пор люблю. Мне не достало сил и ума признаться ей в этом. — Смерть протянул мне руку и твёрдо добавил: — И я не имею права не любить её дитя. Уловка то была или же нет, но меня отчего-то покоробило. Может, та непоколебимая искренность, что звучала в голосе отца, или же тот глубокий взгляд, буквально гипнотизирующий, были причиной… Я пожал ему руку, бессловесно подтверждая согласие, и вновь ощутил грубую кожу чёрной растрескавшейся перчатки. Буквально прыгая из мира в мир по странным поручениям отца без роздыха, я то и дело вспоминал тот вечер накануне выступления в Эдем. Мне до сих пор казалось глупостью — довериться Владыке ада. И на поле боя сомнения не покидали. Возможно, именно из-за них я и тянул с призывом. Но Смерть сдержал своё слово: явился по первой же мысли, позволившей ему биться во плоти с солдатами людей. Дело тогда было плохо, мы начали терять самых сильных бойцов, и у меня не оставалось выбора. А Смерти не было равных. В бою он наводил неподдельный ужас, и мне стало любопытно: всегда он был таким или же это Ад так повлиял? Всего один воин склонил чашу весов в нашу пользу, и в итоге Эдем был спасён и более того — восстановлен. Ценой ли тому была людская кровь или же самоотверженность девяти смертных защитников? Не знаю. Наши с Творцами старания я не рассматривал — нам Эдем не принадлежал никогда. Но святая земля, так или иначе, воспряла ото сна, исцелилась и восстала во всей красе, готовая принять заблудших детей в свою обитель. Тогда-то ангелы явились. Их возглавляла воительница Габриэлла, что не боялась ни одного из нас и не скрывала ядовитого презрения. Приказом Верховного Суда мы вчетвером должны были явиться в Град Света, но только у его порога выяснилось, что мне пути в белокаменные застенки нет. И не то что бы я не мог войти по какой-то неведомой магической причине: толпа гвардейцев отрезала меня от массивных золочёных ворот, стоило сородичам шагнуть за их пределы. Посему я отступил — приличия ради — и вынужден был вернуться на Свалку после нескольких часов ожидания: та самая Габриэлла сообщила, что родичи освободятся нескоро, а мне даже в приграничных владениях Града Света делать нечего. За неимением желания спорить я подчинился. Едва оказавшись в пределах родной, казалось бы, обители, я столкнулся с фантомом отца — именно фантомом, ибо во плоти его не призывал и видеть вообще не желал. Смерть более чем вежливо попросил меня отправиться в Мир Мёртвых, переговорить с каким-то некромантом, который будет ждать меня, а потом метнуться в иной мир, наводнённый прямоходящими псами, — Кинополь. После этого меня ждал ещё целый ряд путешествий, толпа невиданных народов на любой вкус и цвет, и я не понимал, зачем всё это, но отчего-то выполнял. Отец возымел надо мной какую-то странную власть, названную «общим делом». Неделя скачек по порталам и таинственных встреч оборвалась в самом тронном зале Ада. К трону отца я явился с запозданием и с удивлением обнаружил на нём Раздора, сидящего боком к вошедшему, свесившего ноги с подлокотника. — Жёсткая сидушка, однако, — заметил дядя, болтая ногой в воздухе, едва я подобрался к ступеням. — Но нужно отдать должное — на удивление удобная. Смерть, может, тебе стоит брать выходные? Я бы с удовольствием замещал тебя, учитывая то, с каким напряжением тут работает женский состав… — Они сожрут тебя с потрохами, братец. — Владыка выступил из мрака спешно и неслышно, самодовольно улыбаясь, держа руки за спиной. — Моргнуть не успеешь. — Ты нас сюда за этим притащил, бабник?! — Бойкий топот плотных подошв ботинок едва ли не перебивал разгневанный тон Фрейи. Женщина выглядела куда неопрятнее, чем прежде, да и едва ли не пылала подобно факелу от жара лавовых озёр вокруг острова. — Ты здесь по моей просьбе, — хмыкнул Смерть, едва заметно в знак приветствия кивнув Войне, вырисовавшемуся позади тяжело дышащей Фрейи. — И что тут? Семейный совет? — Смертная сложила руки на груди и недовольно уставилась на старшего нефилима. — Что-то вроде того. — Очень хочется верить, Смерть, что ты всё продумал до конца, а усевшийся на трон Дрейвен не предаст нас, — послышался недовольный голос Ярости, приближающейся к брату, стягивающей на ходу перчатки. Заправив их за пояс, она упёрла одну руку в бедро, а другой провела перед собой: — Мне бы не хотелось остаток дней провести в этой… смертной. — Тётя презрительно глянула на Фрейю, отступившую на шаг назад, врезавшуюся в грудь Войне. — О чём речь? — вырвалось-таки у меня. Вопросов за последнюю неделю накопилось и так немало: путешествия по отдалённым мирам, передачки, запечатанные свитки и маленькие конверты от одного интригана к другому — то была не моя работа. В качестве ответа Смерть быстро провёл согнутым указательным пальцем по щеке Ярости, словно лезвием чиркнул, а в его свободной руке полыхнул пламенем кинжал. Заслышался треск — могучие корни Древа Ада вырывались из-под земли, извиваясь в воздухе, выбрасывая вверх столпы пыли и каменной кроши. Сам воздух задребезжал от их внезапной активности: они словно стремились накрыть коконом Трон и его окружение. — Я тебя прощаю, брат, — твёрдо изрекла Ярость, и тут пылающая сталь пронзила её под рёбрами, заставив чуть согнуться. Из приоткрытого рта тёти хлынула кровь; она подалась вперёд и опёрлась о грудь старшего в роду. Я дёрнулся с места, недоумевая, почему остальные бездействуют. Лицо отца было непроницаемым, подобно камню, глаза устремлены куда-то вперёд. Древо протянуло полыхающий краснотой сквозь трещины в коре корень к обмякающему телу Ярости и насадило её на заострённый конец, с хрустом разломанных костей пробив насквозь, вырвав из груди Всадницы последний стон. Бесчувственное тело корень унёс под самый свод формирующегося купола. Отовсюду вылетали прямо из-под ног корни, засыпая щебнем, заставляя подступить к Трону ещё ближе. Было такое ощущение, что всё вокруг ходит ходуном. Война непринуждённым толчком усадил пошатнувшуюся Фрейю на одну из ступеней у трона и твёрдо направился к Смерти. Не моргнув отец проделал с ним то же самое, что и с Яростью. Мне же выпало удерживать Фрейю, вмиг сорвавшуюся с места, ошалевшую от немыслимого происходящего, царапающую воздух пальцами. Самому мне было странно видеть, что Война вот так вот легко предаётся смерти. Здесь явно творилось что-то неочевидное, и я не спешил с выводами. Раздор неохотно отлепился от трона; Фрейя висела у меня на руке, подбрасывая в атмосферу какие-то рычащие проклятия. — Если у нас не получится, брат… — начал он, минуя ступени одну за другой, как-то нервно потряхивая кистью. — Получится, — не предвещающим возражений тоном заверил Смерть и поудобнее устроил окровавленную рукоять в пальцах. Сталь резко проникла в плоть — Раздор буквально шагнул на клинок. Кровь забарабанила по гранитному полу. — Сбереги наше дело. — Слова дяди были обращены непосредственно ко мне. Когда полыхающий корень утащил и Раздора под свод почти сомкнувшегося купола, я распрямился, выправляя за собой и тяжело дышащую Фрейю, и уставился с вопросом на отца, глядящего на кинжал с неким любопытством. — Что всё это значит? — вопросил я, на всякий случай понемногу заводя смертную себе за спину. Меня не столько волновало «как», сколько «зачем». — Это была первая часть ритуала, — не глядя мне в глаза, начал Смерть. — Ты единственный, Деймос, кому покорится всё живое. Абсолютно всё. И Совет, что манипулировал нами в своих собственных интересах, тоже лишь тебе под силу уничтожить. Ещё Создателю, конечно, но его будить не дерзнул бы даже я. Твои родные согласились на эту кратковременную смерть для общего блага. Их души уже поселились в нашей общей знакомой, — два перста небрежно махнули в сторону Фрейи, — а я, как и прежде, буду сдерживать её безумие, навеянное духовными муками. Всё что нужно теперь от тебя — выпустить Зверя. — Смерть замолк, но тут же коротко пояснил: — Ненадолго, естественно. — Ты не знаешь, о чём просишь, — меня рвануло вперёд. Желание вцепиться в шею отцу было непреодолимым. Желание разбить его спокойное лицо — огненным. До сих пор мне помнилась та боль, та мука, что явилась с видением от Древа Познания, которое открыло мою истинную сущность. — Я не стану им ни на секунду. Я не верю. — Тем не менее, ты есть Зверь Апокалипсиса и отрицать этого не можешь. Подчини зверя сейчас, иначе он сделает это с тобой к совершеннолетию — поглотит твоё истинное имя. — Смерть отвернулся и зашагал к алтарю за троном, на который бросил кинжал — сталь, брякнув, громогласно сотрясла замкнутое пространство. Корни свою работу завершили, и над нашими головами красовалась сплошная огненная сеть, ярко переливающаяся желтизной, отгораживающая от чужого взора извне. — Ритуал был призван для того, чтобы отобрать души у Всадников и на время поместить их в нужное место. И только его исполнение дарует им свободу. — Ну и скотина же ты, — бросила Фрейя, обливаясь потом, едва сдерживая судороги, вызванные отнюдь не горестью от жертвоприношения Войны. — Ты здесь всем заправляешь! Вот и исправь как-нибудь иначе. — Вы вдвоём отправитесь к Совету, уничтожите его и поставите точку в глупой распре, — не повышая тона перебил её Смерть. — Эти управители изжили себя. Их неготовность воспринимать даже благие изменения в полотне мироздания сулит лишь одно — конец всему живому. Но это не так. Миры ещё не готовы столкнуться лицом к лицу с закатом. Заняв место Люцифера, я это понял. Именно потому он стремился на поверхность — видел, что должного отпора ему не будет. Всё произойдет в своё время, но не сейчас. Не сегодня. Сегодня вы двое ступите в обитель Обугленного Совета и положите ему конец. Краем глаза я видел, как Фрейю лихорадит от боли принятых душ Всадников, как она нетвёрдо держится на трясущихся коленях, крепясь только благодаря ненависти к моему родителю, чьими ментальными стараниями она, кстати, и стояла на ногах. Откинув со лба налипшие на лицо волосы, она безо всякого страха бросила Смерти: — В видении мне пришлось провести вечность в тюрьме и умереть, чтобы Деймос получил души Войны, Ярости и Раздора. Это тоже входит в твои сатанинские планы? — Заманчивое предположение, — хохотнул к моему недоумению отец. — Нет, к сожалению, умирать тебе не нужно. — После выдержанной лирической паузы добавил: — Скажи, слышала ты о Вавилонской блуднице*? Тебе до неё, конечно, далеко… Но тоже сойдёшь. Фрейя, чуть согнувшись, словно от спазма, выпучилась на Смерть, в то время как он ухмыльнулся — прочёл в её глазах осознание. Не отпуская довольного выражения лица, отец содрал перчатку, задрал рукав рубахи и полоснул по запястью длинным ногтем. Кровь из раны хлынула прямо в подставленный под струю кубок. — Моя кровь свяжет вас, позволит действовать слаженно в нужный момент. А если что-то пойдёт не так, я смогу направлять вас отсюда — кокон ещё долго будет скрывать меня от Совета, предоставляя ему желанную картину ледяных адских пейзажей. — Смерть всё приближался к нам с Фрейей, а крови в кубке прибывало. Когда сосуд наполнился до нужного уровня, Владыка отнял руку, и по прошествии мгновения глубокая рана затянулась. — Дамы вперёд? — как-то непозволительно ехидно изрёк Смерть, поболтав содержимым перед носом у Фрейи, получив в награду злобный взгляд. В порыве я выхватил кубок из рук отца и, скупо приподняв чашу, словно в тосте, залпом опрокинул половину содержимого. Это представление меня достало, откровенно говоря. Если это последнее, чего он от меня хочет, — быть посему. За всю жизнь у меня отобрали слишком много времени, держа вдали от неумолимо ширящейся сети тайн. — Приношу свои извинения за то, что тебе пришлось помотаться по нашим потенциальным противникам, Деймос, — обронил Смерть, чуть склонив голову набок, словно мысли прочитал. — Совет должен был увидеть, что ты занят делом — когда ещё тебе замышлять недоброе против близких, если не в то время, пока они заперты на суде Белого Города? Быстро утерев губы, Фрейе я протянул кубок не глядя, сцепившись с выжидающим взором отца. И стоило смертной поднести сосуд к губам, как Смерть опять заговорил: — Надеюсь, ты в полной мере осознаешь, что возврата к прежней жизни нет? Наверное, это тяжело идти по зову сердца, вопреки разуму? Фрейя замерла, поморщила нос и опустила кубок чуть ниже. — О чём ты? — Сегодня, прямо сейчас, твоих родичей Эрин отправляет в Эдем. Как только выжившие, — коих оказалось немало, — собранные со всех уголков Земли, окажутся там, Рай закроется, и никто не сможет туда попасть. Не жалеешь, что не можешь попрощаться с друзьями? Фрейя сглотнула, уставилась в содержимое кубка и глухо обронила: — А у меня их и не осталось. — И мощным глотком опрокинула в себя кровь, едва не поперхнувшись.* * *
«Вас наверняка будут ждать. Совет видел, как ты — не я — покончил с родичами. Трудно сказать, насколько он обманулся, заинтересовался — это точно. Тебе важно попасть в их обитель. Сделать первый шаг». Закованная после недолгих протестов в броню бездны, Фрейя лежала у меня на руках абсолютно безвольно, когда я ступил в подкаменный чертог Совета. Она не шелохнулась ни при перемещении через портал, ни по прибытии в пропитанный едким ароматом серы зал. Тьму вокруг разгоняли только две лавовые реки, бурно текущие далеко внизу, огибающие раздробленную посередине скалу, на меньшей части которой возвышались три каменных изваяния. Грубо вытесанные из прочного гранита, уродливые и пустые, они словно бы стремились пожрать обступившую их тьму. Поправив на руках тело Фрейи, прикидывающейся бесчувственной, я зашагал вперёд, чувствуя, как под ногами что-то хрустит — обломки черепов. Человеческих, не иначе. Но откуда бы им тут взяться?.. С каждым шагом воздух словно делался плотнее, а у самого края обрыва, обросшего толстыми сталагмитами, окончательно сгустился, не позволяя вдохнуть и подступить ближе. Сделав шаг назад, глядя прямо в каменную пасть центральной головы, я предался ожиданию. Не было сомнений, что наше присутствие не осталось незамеченным, а значит, придётся всё-таки повременить с наступлением. «Совет скорее всего попытается допросить тебя, перед тем как отправить в тюрьму. Честной сделки они не предоставят, но уши для приличия развесят. Опутай ложью их решительность и действуй. Поддайся тому чувству, что течёт по венам от самого первого разочарования, злобы, боли. И Зверь явится. Но помни: смертная всё время должна тебя касаться, иначе облик спадёт». С утробным рокотом, взявшим начало в глубинах камня под ногами, изваяния вспыхнули, и пламя в их широко разверзнутых ртах спиралью убегало в самое небытие, замораживая взор. Поддавшись невиданной прежде силе, я позволил ей на мгновение овладеть мной, застопорить, прощупать искренность намерений. С шипением и воем, сотрясая округу, пламя уживалось в пастях, и когда поймало нужный гипнотический ритм, успокоилось в размеренной круговерти, то и дело потрескивая, словно полено в очаге. — Как посмел ты сюда явиться? — обвинительно загрохотала голова посередине; из каменных глазниц вырвались искры, с шипением затухшие в воздухе. — Я сделал всё, что было вам угодно, — уверенно начал я, хоть и чувствовал, как руки слабеют, и отнюдь не под тяжестью тела Фрейи. — Убил своих родичей, собрал их души и принёс сюда. — Твой отец всегда был своенравен, и теперь он вырвался из-под нашего контроля. Откуда нам знать, что ты не его ручной щенок? — несколько лениво вопросила голова слева. — Ваши шпионы в Аду разом вымерли? Мой отец уже три заката как во власти льда — Мир Мёртвых свою часть уговора выполнил. — Врать, не моргая, оказалось проще, чем я предполагал, потому продолжил едва ли не с воодушевлением: — Его цели не волнуют меня — они прогнили. Его мнимое предназначение — ничто. Я слышу Зов практически постоянно. Назначенный час грядёт: миры должны встретить свою погибель, и я готов служить. Я ожидал услышать что угодно: смех, рокот, но никак не гробовое молчание. Пламя неспешно и угрожающе плясало в пастях идолов, но тут крайне решительно заговорила третья статуя: — Ты можешь слышать Зов, потому что печати сломлены — и давно. Это ничем не отличает тебя от Всадников. — Чёрная дымка, неслышно и невесть откуда подкравшаяся, начала стелиться возле ног, изредка поблёскивая, как снег. — У нас нет оснований… — Сюрприз вашу мать! Фрейя вдруг резко соскочила с моих рук и едва я успел спросить: «Какого чёрта?» — она схватила меня за голову скрюченными пальцами, взирая подобно сумасшедшей, бешено раздувая ноздри. Если это была та самая слаженная работа, о которой говорил отец, то результатом я был недоволен. Смертная начала действовать абсолютно внезапно, и теперь её касание провоцировало во мне не самые лучшие чувства: гнев, до скрипа зубов болезненный, ярость, воспламеняющую каждую жилу, жажду крови — неутолимую. Я и не понял, как очутился на коленях, сминая под пальцами и тут же срывая с груди неистово зудящую кожу целыми пластами. В голове поселилось отупляющее давление, мешающееся с болью лопающихся сосудов. Стиснув виски окровавленными ладонями, покачиваясь взад-вперёд, я принялся бить по ним, заходясь воющим рыком, то и дело срывающимся на звериный, чувствуя, что череп трескается под неконтролируемой силой ударов. Мир уплывал в безумии, больше мне не принадлежа. Под кожей всё бурлило, ноги не слушались и не служили больше опорой — кости ломались одна за другой по нескольку раз, и осколки распарывали кожу в тех местах, где у зверя должны были быть шипастые наросты. Цепкие руки Фрейи не отпускали меня ни на секунду, хватаясь уже за плечо, обрастающее переливающейся от крови чёрной чешуёй, с хрустом вылезающей прямо из-под мышц. Я хотел оттолкнуть смертную, покончить с выворачивающим на изнанку безумием, но где-то в глубинах сознания прозвучал приказ держаться. Подкаменный зал то мерк, утопая в неуёмной боли, то вспыхивал режущей глаза краснотой. С последним сдавленным криком я разорвал себе рот — по горлу, копошась и толкаясь, ползли ненавистные змеи. «Когда явится Зверь — увидь его глазами врага. Не упивайся же его силой, злобой. Надень на себя ошейник. Не дыши — так гниль мира не достигнет его ноздрей и не спровоцирует на дальнейшие разрушения». Боль ушла, стала невозможной. Четырьмя головами с огромной высоты я глядел на хрупкие каменные идолы, возомнившие себя нерушимыми. За тремя статуями отчётливо видел неясные фигуры — целые сотни душ, что многие века решали чужие судьбы. Они ярко и коротко вспыхивали белизной, словно трепещущие свечи, почуяв угрозу, но мне было до них не дотянуться — я мог пожрать лишь их храм, ибо ни одна материя не выстоит пред когтями Зверя. На спине чуялся едва ощутимый груз, питающий силой, — смертная сидела на хребте, устроившись меж костяных наростов. От её рук исходило тепло, питающее оболочку разрушительной силой Всадников, смешавшейся в одно целое. — Уничтожишь нас и положишь начало тому, чего твой отец так старается избежать! — рычала средняя статуя, но крайняя левая голова Зверя, моя голова, обнаружила под лапами угрозу в виде небольшого отряда тощих визгунов, вооружённых цепями и хопешами. По чьей-то мысленной подсказке я понял, что это элитные стражи Совета, тюремщики. Но всё что они могли — это колоть непробиваемую чешую, ломать о неё клинки и истошно вопить, не причиняя никакого вреда. Плотнее прижав крылья к бокам и подогнув шеи, встав на задние лапы, вытянувшись практически во весь рост, грянул оземь передними. Визгуны разлетелись по сторонам от сотрясения, попадав с гулко вздохнувшей скалы прямо в клокочущую лаву. Управлять такой здоровой тушей казалось мне прежде невозможным, но на деле всё пошло гладко, словно я всю жизнь провёл в этой чешуе. Едва не задевая пещерный свод головами, за три мерных грузных шага я подступил к разлому в скале и впился когтями в сталагмиты, вмиг стерев их в пыль. По хребту прокатилась новая волна тепла, подсказавшая расправить крылья во весь размах. — Если ты… — начал один из идолов, на которого я тут же обрушился всем весом, кусая, топча, кроша, градом разбрасывая каменные осколки, отбиваясь хвостом от вновь понабежавших мелких тварей с тыла. Крики сотен душ смешались в громоподобные вопли, огонь в неровной накренившейся пасти то гас, то вспыхивал, но каждый раз всё тусклее. Передней лапой окончательно разметав фундамент изваяния, а заодно с ним смахнув и отряд тюремщиков, я быстро развернул толкающиеся головы к оставшимся двум хранилищам советников и глубоко принюхался, надеясь обнаружить страх. Его резкий аромат вскружил сознание, распалил хищную жажду. Души советников, лишившиеся укрытия, растворялись в воздухе. Противнику некуда было бежать. Оглушительно рыкнув на центральный идол всеми четырьмя пастями, брызжа слюной, в один прыжок я наскочил него, неизбежно начав крушить. Мне это нравилось, я этим упивался и не замечал, как начал безукословно подчиняться звериным инстинктам. С каждым вдохом лёгкие полонились запахом ужаса и раздражающей вонью тлена. Чужая несгибаемая воля подточила меня, обратив в забытье, беспрепятственно расщепив личность. И мы крушили камень, мы крушили свод пещеры, мы крушили всё живое под ногами, мечась и неистовствуя. Засвистели ядовитые стрелы — мы чуяли запах отравы. Лучники метили нам в глаза и в спину, где сидела женщина. Она источала мерзкий сладостный нервирующий аромат, но трогать её было пока нельзя — позже проглотим. Второе изваяние пало так же, как и первое. Подключив крылья, воздушными потоками сбивая стрелы, в третьего идола мы вцепились расчётливо: один верно вытащенный камень спровоцирует обвал всей конструкции. Но гранитная глыбина крошилась неохотно, и это нас злило. Пропустив один взмах крыльев, с неудовольствием услышали чей-то вскрик. Одна голова извернулась поглядеть, в то время как остальные продолжили точить камень зубами, скребя по нему правой лапой. Женщину сбил упавший с потолка камень, и теперь она лежала на самом стыке крыла и туловища. Неверных движений мы не делали, но она всё же безвольно соскользнула вниз, и сила ушла. Проявившись тёмно-зеленым эфирным вихрем, она застлала нам глаза, сминая плоть, умаляя пред врагами, придавливая к земле. С ужасом я глядел на покрытые запёкшейся кровью и налипшей грязью руки, когда очнулся самим собой, а энергия перевоплощения толстыми завитками всосалась в землю под ногами. Дрожь ещё не покинула тело, не давая чётко соображать. Я поглядел на лежащую средь обломков Фрейю, обступаемую вновь сгруппировавшимися тюремщиками. Поглядел на почти до конца разломанный камень. Времени на размышления не было: кто знает, каких тварей призовут оставшиеся советники? Отвернувшись от смертной, прикасаться к которой, мягко говоря, не желал, выхватив косы на бегу, подпрыгнул и впился лезвиями в гранит. Одна коса вошла прямо в стык, потому я повис на её рукояти, так как другая, выбросив сноп искр, отскочила от оболочки третьего изваяния, плюющегося огнём, сотрясающего рёвом и без того непрочные своды. И так, вклинивая косы в стыки камней, намеренно игнорируя дарованные отцом крылья, я подобрался к нужному уровню и в темпе продолжил начатое. Я был зол, и я был в отчаянии. Но с каждым ударом, который подчинялся мне самому и только, дурные мысли ослабевали. Без остановки я отбивал от опорного камня дюйм за дюймом, лишь перед последним ударом глянув на Фрейю, которую уже связывали цепями. С двух рук рубанув по камню, вложив всю злобу, свирепство, силу и отчаяние во взмах, я едва успел отпрыгнуть, ибо изваяние начало дребезжать и рушиться слишком стремительно. Перекувыркнувшись в воздухе, расправил-таки крылья и направился наподдать напоследок тюремщикам, однако те отчего-то разбегались врассыпную, пугливо подвизгивая. Приземлившись подле Фрейи, для острастки замахнувшись на парочку мечущихся неподалёку тварей, я застыл на месте, глядя на стремительное отступление служителей Совета. Позади скреблись и грохотали валящиеся обломки последнего представителя вселенской власти, и прежде чем я успел оглянуться на затухшую пасть, слева, прямо в воздухе, начертилась огненная пентаграмма, ярко вспыхнула и развалилась по кусочкам, словно разбитое зеркало, открыв чёрный переход. Через порог портала переступил Смерть, сделал два порывистых шага вперёд, а затем, словно расслабившись, деловито и с интересом осмотрелся. Следом за ним из портала вышел Война и поспешил поднять приходящую в себя Фрейю с пола. С протяжным и звонким присвистом явился Раздор, а потом и Ярость с округлившимися глазами и приоткрытым ртом. Удивление тёти быстро сменилось довольным оскалом, и она от души хлопнула Раздора по плечу. Её радости я не разделял: от произошедшего мне было тошно, а на языке до сих пор ощущался привкус тлена мироздания. — А давайте ещё что-нибудь сломаем? — Мгновение назад Фрейя едва стояла на ногах, цепляясь за Войну, а теперь уже распрямилась и даже двинулась вперёд — к краю разломленной скалы, — но пошатнулась под весом тяжёлой брони и, неуклюже размахивая руками, попятилась. — Что? — недовольно обратилась она ко всем воззрившимся и, расставив ноги колесом, корпусом покачалась влево-вправо. — Консервную банку не видали? Раздор прогуливался где-то в отдалении, сбрасывая ногой мелкие камушки с обрыва, Ярость, покачав головой, отвернулась от убогого, по её мнению, зрелища, а отец, кажется, вообще ничего не слышал — он смотрел исключительно на меня. — Как ты? — первым спросил он, подойдя чуть ближе. — Вообще-то, — положив руки на пояс и опустив голову, начал я, — паршиво. Всё чуть не накрылось. Я облажался и дал Зверю волю. — Да, но всё было под контролем. — Под контролем? Если бы Фрейя не свалилась с меня по воле случайности, то… Зверь хотел сожрать её вместе с душами. Стать самостоятельным! — Тем не менее, для первого раза всё прошло неплохо. Цель достигнута твоими стараниями. Ты завершил всё сам. — С этими словами Смерть коротко поклонился, довольно улыбнулся и зашагал к родичам, что выстроились плечом к плечу у разлома. Покачав головой, тяжело выдохнув, я проследовал за ним, по пути бросив быстрый взгляд на несколько пришибленную Фрейю, что без поддержки Войны и шагу сделать не могла. Произошедшее пока не укладывалось в голове; отголоски хаоса омывали нутро как затухающий прибой. Мне ещё многое предстояло узнать: о родных, о самом себе, о предназначении в мироздании... Знание, как я успел убедиться, способно сподвигнуть на великие дела, породить эру перемен. В знании есть сила, наши жизни и судьбы. Вопросы роились тёмной тучей, но главный озвучил дядя. — И что теперь? — спросил Раздор, не отрывая взгляда от до сих пор мелко осыпающейся кучи, что была третьим изваянием. — Теперь, брат мой, тайны Совета — ваши тайны. Баланс отныне будет целиком и полностью под вашим бдением, — задумчиво протянул старший нефилим. — Да, это всё хорошо и ясно как день, — сложил руки на груди Раздор, — но ты же не думаешь, что здешние служители легко воспримут смену власти? Я не говорю об остальных бесчисленных тварях Отцовских, что поспешат нам воспрепятствовать. Вот взять Белый Город… — Ну, — хмыкнул Смерть, — с ангелами мы договоримся. — Самодовольный кретин, — фыркнув, с подначкой ругнулся на брата Раздор. Накренившаяся на макушке развалин третьего идола плита дрогнула и со скрежетом скатилась вниз, бороздя камни поменьше, грянулась об уцелевшие сталагмиты и вскоре затихла, как и все прочие разрушения. В зале Обугленного Совета клубилась только пыль.