Зов родной крови

Желтая луна, большая и круглая, как яблоко, насмешливо ухмылялась беззубым ртом, поглядывая вниз через густую шапку деревьев, кое-где сплетенных меж собой, словно неразделимые сиамские близнецы. Волчий вой – громкий, заставляющий волосы на затылке встать дыбом, а кожу – покрыться мурашками, огласил вдруг округу. Ему тут же ответил нестройный хор отдаленных голосов, собратьев если не по крови, то по сути. Страшный, исполненный боли вой. И еще один звук – резкий, отрывистый и влажный. Звук ломающихся человеческих костей. Разрывающих плоть, перестраивающихся, изменяющихся. Он упал на колени, с мольбой глядя на изумленно приоткрывшую рот светловолосую девушку. Она уже опустила подол платья, пропитавшийся ее кровью, поправила волосы. Бездыханное тело парня, почти мальчишки, грудой тряпья валялось поодаль. - Ребекка! – брат упал на четвереньки, длинные свалявшиеся волосы прикрыли избороздившие лицо струйки человеческой крови. - Никлаус, что это?! – голос дрогнул. Девушка прижала тонкие руки к груди, взад и вперед бегая по поляне, не зная, что сделать и чем помочь, мучающемуся от нечеловеческой боли Клаусу. От боли, растворяющей рассудок, дробящей кости, кромсающей ткани. - Я не знаю! Что со мной происходит, Ребекка? Прошу! Ты должна привести нашу мать! АААААААААААА! – Новый спазм боли прижал к самой земле, выбивая воздух из легких и опору из-под ног. - Сейчас, сейчас, мой хороший! Я только помогу тебе встать, - она подбежала, упав на колени возле корчащегося, содрогающегося тела, обхватила ладошками, чувствуя, как пылает кожа под его одеждой. Будто его поджигали изнутри. - Нет, не надо! Отойди немедленно, дочь! – сильный своей неожиданностью удар отшвырнул девушку к ручью. - Помоги мне, отец! Мне так больно! – треск ломающихся костей позвоночника заглушал вой воющих в отдалении волков. Людей, превратившихся в зверей. Полная луна холодными, бледными лучами освещала страшный в своей мрачной таинственности лес. Ребекка подбежала к отцу, остановившему дочь движением руки. Он смотрел на сына, как тот корчится на опавшей листве, пытаясь остановить, осознать непонятную силу, выворачивающую его тело, словно деревенский мясник – тушу дикого кабана. Вдруг голова его неестественно запрокидывается в небо. Кажется, будто сломана шея. Но он все еще дышит, кричит… Глаза наливаются янтарем, вспыхивая изнутри. Одновременно черные вены обезображивают перекошенное лицо, превращая в лик чудовища. Страшного, мерзкого создания, подобного которому планета еще не видывала. - Клаус… - жалость в ее испуганном голосе превозмогает другие эмоции, девушка бросается к брату, и вновь отец останавливает ее, крепко ухватив за локоть. – Отец, отпусти, ведь это мой брат… твой сын, и ему больно. Что-то пошло не так с заклинанием. Я должна позвать мать. - Ты не видишь? Или не веришь глазам своим, дочь? Он – не сын мне. Он – ублюдок, отвратительное чудовище, которое мать твоя зачала, совокупляясь с зверем, - будто выплюнул мужчина, все еще крепко держа ее за руку. - Что ты несешь, отпусти! – с нечеловеческой силой отшвырнув Майкла, она бросилась к Нику. Тело отца пролетело через всю поляну. Врезавшись спиной в крепкий ствол, тот рухнул на землю и затих. Бекка упала на колени перед братом, желтые глаза которого смотрели, казалось, прямо ей в душу. - Что он говорил такое, Ребекка? – потрясенно прошептал парень перед тем, как новая волна боли оглушила его, бросая ей под ноги. - Я сбегаю за мамой, Ник. Она придумает, что сделать, - скороговоркой прошептала блондинка… И вдруг упала, будто бы мертвая. - Никуда ты не пойдешь, предательница, - Майкл внимательно осмотрел дочь, разминая кисти рук, которыми только что свернул ей шею. - Что тут случилось, отец? – еще один новорожденный вампир, один из старших сыновей, Элайджа выбежав из-за деревьев, растерянно переводил взгляд с упавшей замертво сестры на корчащегося от боли брата. - Ты помнишь, что вы бессмертны? Твоя сестра просто поспит какое-то время. Я не могу допустить, чтобы она мешала мне. – Майкл, словно дикая кошка, чуть присел, обходя Клауса по кругу. Подкрадываясь со спины. - Мешала в чем? – Элайджа растерянно смотрел на отца, не понимая, что и зачем тот задумал. - Вытравить волчью сущность из этого ублюдка. Твой брат – бастард. Бастард зверя. И я должен сделать все, чтобы подавить вторую его сторону, - закончил мужчина, бросаясь на парня, кости которого продолжали громко ломаться. Красные, голодные языки пламени лижут черное, усеянное белыми искорками небо. Огонь жаден и нетерпелив, но даже он не рискует выйти за границы каменного круга, отмеченного женщиной с густыми, светлыми волосами. Древняя ведьма, даровавшая жизнь новому виду хищников этого мира, закутавшись в длинный, подбитый мехом плащ, щепотками бросала в костер какие-то травы и снадобья. Пламя вспыхивало ярче, временами затмевая безумный блеск ее светлых, водянистых глаз. - Отец, вы не должны так поступать с Клаусом. Подавляя его натуру, вы лишите его самого себя! – Элайджа с жалостью смотрел на брата, прикованного к деревянной треноге специальными, выкованными заклинанием цепями. Цепями, которые могли сдержать силу новоявленного гибрида. Вампира и оборотня одновременно. Существа, равного которому по силе природа никогда не смогла бы создать самостоятельно. Ник дернулся из последних сил, разрывая-таки цепи одной рукой. - Эстер, поспеши! – рявкнул отец, обматывая пасынка новыми и новыми оковами. Боясь и ненавидя. – Элайджа, ты что не видишь, я не справляюсь! Держи его! - Брат, прошу, не позволяй им делать это со мной. Элайджа, пожалуйста, - Клаус замер, глядя на старшего брата. Глаза цвета плачущего неба все еще таили в себе вспышки оранжевых, диких искр. - Давай же, сын! Скорее! – громогласный зов отца перекрыл муки совести, и Эл бросился на помощь, стараясь не смотреть в глаза Нику. Глаза, в которых безграничной обидной застыли холодные кристаллики слез. С каждым движением родных, приковывающих его к мертвому дереву, с каждым словом матери, шептавшей слова проклятия на уже мертвом языке, эти кристаллики превращались в крошечные льдинки, поникающие сквозь кожу в его мертвое сердце. Голос ведьмы, напоминающий утробный, жалостливый плач, срываясь с губ, устремлялся в мрачно ухмыляющееся небо. С каждым оброненным словом боль в костях все еще извивающегося парня отступала, уменьшалась… Словно мать изгоняла нечистого демона, вторгшегося в тело ее бедного сына. Помогала, не проклинала. Запрокинув светловолосую голову в нависающую тьму ночи, женщина хрипло и протяжно выкрикнула последнюю, зловещую фразу и вдруг затихла, все также вглядываясь в блестящие капельки звезд. Искры костра, веером рассыпающиеся по поляне, вдруг погасли, погружая людей и предметы в чернильную тьму. - Готово, муж мой, - тихий, виноватый, какой-то сдавленный голос. Сдавленный чувством вины? … болью за сына? … страхом за свою судьбу? Закованный юноша вдруг обмяк, повис на цепях, лишившись сознания. Небрежно скользнув взглядом по парню, который еще недавно назывался его сыном, Микаэль раздраженно рванул цепи, освобождая пленника. Бесчувственное тело, словно сноп сушеной травы, рухнул на землю. Женщина шагнула к нему, но, споткнувшись о тяжелый взгляд мужа, покорно кивнула, разворачиваясь к жилищу. - Элайджа, следуй за нами, - железо в голосе отца подсказывало, что перечить не стоит. Семья скрылась за поворотом тропинки, ведущей через лес к хижине, что все еще была их домом. Изможденное тело Клауса неподвижно лежало в траве. Открытое ветрам, глубокому небу. - Никлаус, милый, очнись! – маленькая фигурка метнулась к лежащему через всю опушку. Упав на колени, девушка схватила его за руки, прижала голову к груди, пытаясь услышать стук сердца или уловить хоть какой-то намек на дыхание. Тщетно. - Ник, братик, что они сделали с тобой? – крупные соленые капли упали на его руки, грудь, лицо, впитываясь в одежду и кожу. – Ник, пожалуйста…. Она стонала, как раненное животное, как антилопа, бьющаяся в огне, целовала его руки, гладила холодные губы. - Ники… - Ре…бе…к…ка, - тихий шелест его голоса она приняла сначала за игру воображения, за дыхание ветра, за шум злого ветра в высоких кронах… - Сес…тра… т…ты… пр…ишла… Каждое слово давалось бессмертному с великим трудом. Силы, отнятые ведьмой, требовалось еще восстановить. - Вот, мой хороший, сейчас… - она положила его голову к себе на колени, поднося собственное запястье ко рту. Черные вены проступили на матовой коже, обезображивая прекрасный ангельский лик. Зарычав, она выпустила клыки, вспарывая тонкую кожу, прижала зияющую рану ко рту Клауса. - Пей, Никлаус… пей, брат мой… Все хорошо, - шептала девушка, гладя его волосы, пока он жадно глотал ее терпкую, сладковатую кровь. - С-спа…сибо, любовь моя, - тихо, все еще запинаясь от слабости, выдохнул он некоторое время спустя, легонько целуя ее ладонь. - Тс-с… лежи, просто лежи… Береги свои силы, - она чуть приобняла брата, поудобнее устроив на своих коленях, обтянутых голубоватой тканью тут и там порвавшегося платья. Перебирая покрытые запекшейся кровью волосы, тихо шептала, уговаривала, утешала. Гладила по голове. То и дело наклонялась, целуя посиневшие веки. - Помнишь, очень давно мама рассказывала нам про море? Много-много воды, за которой совсем не видно суши. Как огромное синее поле. И белые, прожорливые птицы с режущими уши криками мечутся над волнами. Ты полежи, Ник. А позже мы сбежим, мы уедем далеко-далеко и найдем это сказочное море. Ты и я. Хорошо? На берегу ты построишь хижину, и мы будем гулять по утру вдоль воды, собирая в песке маленькие ракушки… Помнишь, у мамы есть заколки из их панцирей? Она говорила, что они вкусные, а в некоторых водится жемчуг…. Нет… Ник… Не плачь, я прошу…. Все будет хорошо, я никогда не оставлю тебя. Она шептала и шептала, не прекращая перебирать его волосы. И когда Клаус заплакал, содрогаясь всем своим большим телом, она легла рядом, крепко сжимая маленькими руками этого сильного, но такого беззащитного сейчас мужчину. Прижавшись к плечу сестры, он в кровь кусал свои губы, лишь бы не помнить все время всплывающие в памяти глаза отца – глаза, в которых плескалась ненависть. И мать – чужую женщину с закатившимися в трансе глазами, шепчущую странные, бессмысленные фразы над вспыхивающим костром. Отец семейства спал, завернувшись в старую вонючую шкуру медведя, убитого на охоте еще до рождения старшего сына. Он спал, дыша тяжело и надрывно, словно минувший день был наполнен тяжкой, непосильной работой. В какой-то степени, так и было. Пары алкоголя, выпитого перед сном, витали в воздухе, мешая дышать, вызывая тошноту и позывы к рвоте. Мужчина тяжело вздохнул, переворачиваясь во сне, сбитые в кровь руки взметнулись и вновь опустились на укрывавшую его шкуру. Запах перегара мешался с чем-то другим – приторно-кислым, тяжелым… Запах крови и секса, запах боли… Он долго бил оказавшуюся неверной жену после того, как они вернулись домой. После кровавого ритуала, лишившего Клауса волчьей сущности. Узкая босая нога беззвучно шагнула в комнату, проскользнув сквозь приоткрытую дверь незаметнее, чем тень или дуновение ветерка. Белые волосы взметнулись в воздух, когда девушка резко остановилась перед спящим отцом. Огромные зеленоватые глаза наполнились слезами боли, сожаления и какой-то отчаянной ненависти одновременно. Дрожащие руки крепко сжимали огромный охотничий нож, с которым Майкл никогда не расставался. Махнув головой, она ладошкой смахнула выкатившиеся на щеку слезинки. Холодные и колючие. Шагнула вперед, занося острие. - Стой! Что ты делаешь, сестра? – твердая, уверенная рука старшего брата легла на запястье, заставляя опустить руку. - Я не позволю ему больше издеваться над Ником, - голос, похожий на шипение раздался из уст сестры, испугав Эла. – Не мешай мне, Элайджа. Ты знаешь, что я не слабее тебя сейчас. - Это же наш отец, Бекка, опомнись, - он пытался заглянуть ей в глаза, но не находил там ничего, кроме глухой, отчаянной решимости. - Я не позволю причинить боль МОЕМУ брату снова! – мужчина понял, что она не слушает и ослабил хватку, подыскивая убедительные доводы. Этого оказалось достаточно. Двумя руками Ребекка сильно оттолкнула брюнета на другой конец комнаты. Тот врезался в стену, сшибая ряд запасных отцовских мечей и тяжелых, кованых щитов. Микаэль закряхтел, медленно пробуждаясь от глубокого, наполненного винной горечью сна. Стал приподниматься на ложе. Медленно… Слишком медленно… Его дочь, словно бы превратилась в маленькую безумную фурию, легенды о которых так любила рассказывать ведьма Айана. Неуловимый для глаза прыжок, и вот она уже восседает на груди отца, прижимая острое лезвие к горлу. Чуть надавливает. Дряблая кожа пожилого уже человека лопается, и замерший с вытаращенными глазами мужчина видит, как темно-синие вены набухают на лице его любимой дочери. - Прощай, Майкл. – Она всхлипывает, выбрасывая руку вперед, с нечеловеческой силой вспарывая горло. Не успев произнести ни слова, тот заваливается вперед, заливая ее одежду горячей и такой липкой кровью. Мертвая уже голова откатывается в сторону и девушка, зажав ладошками рот, громко кричит, словно безумная начинает отряхивать подол, сбрасывая с пальцев густеющие, вязкие капли. Понимает, как хочется жадно пить, приникнув немеющими губами к умирающей плоти. - Ребекка… - потрясенный голос старшего брата доносится из дальнего угла хижины. – Ребекка, где мама? - Я не знаю, Элайджа. Я была с Ником у ручья. Пока он не уснул. Я должна вернуться к нему. Прямо сейчас. – Больше не глядя на того, кто помогал ей появиться на свет, блондинка, подхватив с земли острый, обагренный пунцовой влагой нож, выбежала в тревожно шепчущую что-то ночь. В ночь, пропахшую кровью и пеплом. Лес, густой и зловещий подступал очень близко к покосившемуся домику, возле которого юноша в белой, взмокшей на груди рубахе, копал яму. Молча, обреченно, словно отдавая дань или отрабатывая повинность. Взмах лопаты, еще один. Легкий, прохладный ветерок робко коснулся его щеки, словно жалея, но тот досадливо отмахнулся, продолжая работу. Горка бурой земли у его ног росла. Сырая, темная яма углублялась. Прямая, словно вырезанная из цельного куска дерева, девушка в синем платье с голубыми цветами в светлых волосах, тихо стояла рядом. Чуть поодаль в высокой сочной траве виднелся некий предмет, завернутый в пропитавшейся красным кусок ткани . Предмет, напоминающий очертания тела человека. Они молчали. Брат и сестра. Каждый думал о чем то своем так напряженно, что не замечал редких, каких-то робких взглядов другого. - Знаю, ты думаешь, они ненавидели тебя, мать и отец, - начала вдруг девушка, стиснув сплетенные замком пальцы, - но это не так. Не про маму. Она просто боялась отца. Ты же знаешь, какой непомерной была его гордость. … Ник, ты не можешь думать, что они хотели убить тебя, дорогой. Парень замер, задумчиво уставившись на какую-то недвижимую точку на границе поселка и леса. Стоило прикрыть глаза, как он словно наяву видел всполохи проклятого костра и слышал их голоса. - Мне жаль, что она отвернулась от тебя, Ник, - прозрачные слезы вновь потекли по щекам, смывая с лица кровь и грязь. – Я никогда так не поступлю. - И я тоже, - Эладжа неслышно вышел из чащи, подходя к брату с сестрой. - Где они, брат? – впервые за много часов блондин подал голос, даже ему самому показавшийся безжизненным, сухим и чужим. - Мама пропала, Кол и Финн сбежали, видимо, еще ночью. После того, как от… Майкл избил ее. – Элайджа протянул руку, касаясь рукава Никлауса. – Прости меня, брат. Я… я должен был остановить его. - Будем держаться вместе, мы остались совсем одни, - Ребекка схватила ладони братьев, прижала к мокрым, покрасневшим щекам. – Всегда и навеки. - Всегда и навеки, - эхом вторили они, взявшись за руки. И лишь притихший ветер да незрячие глаза ночной птицы, спрятавшейся в ветвях ближайшего дерева, были свидетелем этой клятвы, что им предстояло пронести через века. Через кровь. Через боль. Через предательство и слезы. Всегда и навеки. Вместе. Усмехнувшись, ветер подхватил длинные пряди их волос, перемешал, бросая в лица, застилая глаза. Но они все также стояли, крепко сцепившись пальцами, выпрямив спины. Словно пытались противостоять стихии. Три месяца спустя. Горячее дыхание опаляет его в темноте. Гибкое и такое гладкое тело легонько касается обнаженной кожи, невесомо нависая сверху. Губы скользят по лицу, исследуя каждую черточку, пробуя на вкус, будто бы рисуют, повторяя в темноте его черты. В темноте, где вампиры видят также хорошо, как и днем. Сон… Это не может быть ничем иным… Запах вербены на ее коже, шелковистые пряди волос, ниспадающие на грудь. Ее спина выгибалась каждый раз, как она склонялась над ним, легко проводя язычком по шее, спускаясь к затвердевшим горошинкам сосков, к напрягшемуся животу… Он приподнялся, обхватывая ее руками. Ведь это же просто сон, не так ли? Сон, в котором он хотел бы остаться навечно… - Ребекка, - полушепот-полу вздох прямо в жадные, ищущие губы. - Никлаус… - робко, с надеждой и радостью сразу… - тише, а то Элайджа проснется. Ведь ты помнишь, как чутко спит наш брат? Мягкое ложе владельцев домика, что приютили несчастных сирот на несколько дней, заскрипело, когда он притянул сестру ближе. Она обхватила его торс ногами, шевельнула бедрами, потираясь о направленный прямо на нее член. Такой живой, такой… ждущий… Ребекка приподнялась, забираясь брату на колени. Нависая над тем, что больше всего хотела ощутить внутри себя. Чувствуя, как увлажняется влагалище, она вновь потянулась к его приоткрытым губам, раздвигая их юрким, проворным язычком. Клаус обхватил ладонями ее подрагивающие ягодицы, больше всего мечтая одним движением вонзиться в нее, заполнить целиком и полностью, сделать своей… Хотя бы вот, это безумном, безумном сне… Сне? - Ребекка? – он замер, чуть отодвигая девушку от себя, вглядываясь в глаза, сверкающими сапфирами поблескивающими в темноте. - Что такое, Ник? – тяжелое дыхание делало слова неразборчивыми. Она нетерпеливо ерзала на его коленях, чувствуя, как все сильнее разгорается внутренняя, тянущая жажда. - Ребекка, прекрати! – почти грубо спихнул ее с себя, заворачиваясь в попавшийся под руку кусок шершавой материи, чувствуя, как возбужденный орган трется о грубую ткань. – Что ты творишь, черт возьми? - Но… Ник, ты ведь… Ведь ты хочешь не меньше, чем я, - тонкий голосок дрогнул от вставшего в горле комка слез. Она попятилась, мечтая скрыться во тьме, сбежать, раствориться, исчезнуть, просто НЕ-БЫТЬ… - Бекка… - тяжелый, болезненный вздох, отдающийся спазмом во всем теле. – Ты ведь знаешь, милая, как я люблю тебя. Люблю, - повторил он, словно пробуя слово на вкус. - Любишь? – глухо задохнулась девушка, теряя все мысли о немедленном бегстве. - Люблю. Всегда любил. С каждым днем – все сильнее. Именно поэтому я должен держать руки подальше. Понимаешь? – Больно. Так больно. Каждое слово – словно взмах острого отцовского ножа. - Нет. Почему, Ник? Ведь мы бессмертны теперь, - как будто это имело значение… - Потому что ты – моя сестра, милая. … Просто поспи, хорошо? – бросив долгий и такой жадный взгляд на белеющее в темноте тело, он бережно укрыл сестру шкурой, поднимаясь с кровати. - Куда ты, Никлаус? - Посмотрю на луну. Не бойся, я не исчезну. Всегда и навеки, помнишь? Спи. - Беззвучно Клаус скользнул в дверной проем, стараясь не дышать. Слыша спиной всхлипы сестры, парень кусал губы, пытаясь унять стук мертвого сердца, надеясь избавиться от захлестнувшей волны возбуждения, что жгла между ног и с остервенением кромсала где-то глубоко в груди. Опустившись на покрывшуюся инеем землю, он долго смотрел на плывущую в облаках луну. Желтую и уродливую, словно обглоданный кусок сыра из молока диких коз. - Что случилось, сынок? Почему ты не спишь? – голос хозяйки, искренне встревоженный, тихий. И сразу без перехода приступ неконтролируемой ярости накрыл вампира. - Я голоден, старая женщина, - зловещая, безжалостная ухмылка. Парень поднялся, обнажая клыки, и старушка попятилась, видя, как маска демона темного мира проступает на его красивом, светлом лице.