Зов родной крови

Италия, 1114 год нашей эры, эпоха норманов. Широкий деревянный помост, рассохшиеся плахи поскрипывают, когда высокий итальянец с густой гривой черных, шелковистых волос размашисто шагает взад-вперед, то и дело взмахивая руками для убедительности. Ветер легонько шевелит листву деревьев, что так близко подступили к месту… казни? … представления? Пахнет хвоей, сухой, похрустывающей под ногами травой, лошадьми, жизнью… Мужчина серьезен и как-то странно весел. Искры безумия то и дело вспахивают в зеленых, колдовских глазах, отражаются на лице, когда он осматривает грубо отесанные столбы по периметру площадки, к которым привязаны люди с серой, истлевшей, раскрошившейся в прах кожей. Скрюченные, обезображенные люди, застывшие в самых невероятных позах. Мертвые тела с обгоревшими обломками кольев, виднеющимися из груди. У каждого – в сердце. Вампиры-полукровки. Не древние. Обращенные теми, кто был первым несколько столетий назад, первородными. Основой основ. Игрушки древних. Мертвые, сломанные игрушки… - Эти демоны живут среди вас, выдают себя за людей, - он разглагольствовал перед собравшейся толпой, упиваясь вниманием, думая, что близок к разгадке. Двое мужчин – светловолосый лорд с пронзительными серыми глазами затаившегося перед прыжком волка и его брат, статный господин с черными, струящимися по плечам волосами… Замерли чуть в стороне от толпы, неразличимые с помоста под развевающимися флагами норманов. Воинственных бандитов, что опустошали Европу, продвигаясь на юг. Подчиняя все новые земли в угоду первородной семье. Они следовали за скандинавами, питались ими и их рабами, попутно обращали кого-то в вампиров, повторяя давний трюк отца. Майкла, даже кости которого превратились в прах за минувшие столетия. Они были осторожны, но проливали кровь. И вместе с кровопролитием пришло разоблачение. - Убедитесь своими глазами! – кричал на сцене тот, кого они звали Александром. Он распахнул тяжелый ящик, отбрасывая в сторону днище. И нечто, когда-то звавшееся человеком, выбралось из этой тесной тюрьмы, шипя и затравленно оглядываясь на толпу. И лишь первый луч солнца коснулся обнаженных рук существа, посиневшая, голубоватая кожа вспыхнула ярким пламенем, будто кто-то незаметно поджог его со спины. Элайджа стиснул зубы, когда обугленный труп вампира рухнул на землю. Крики перепуганных людей нарастали, грозя превратить толпу в обезумевшую стихийную волну, что смоет со своего пути все живого, сметет, растопчет, уничтожит… - Он устроил настоящее шоу, - старший брат выглядел по-настоящему обеспокоенным. - Он никто, - высокомерно приподнял брови Никлаус. – Я съем его шутки ради. - Все равно надо быть осторожнее, - тяжелая рука легла на плечо младшего Майклсона, словно бы ища понимания и поддержки. – Вы с Колом совсем не думаете об осторожности. Слухи о древних вампирах расходятся. - Какой позор, - Ник растянул губы в улыбке, больше напоминающей оскал. Повернулся к Элайдже. – Если тебя беспокоит вопрос осторожности, лучше поговори с нашей сестрой. Старающийся казаться безразличным пасмурный взгляд метнулся к девушке в длинном, стелющемся по земле платье из темной мягкой ткани цвета спелых, сочных вишен. Завивающиеся волны волос, переплетенные с тонкими нитками бесценного перламутрового жемчуга, отсвечивали плавленым золотом в свете клонящегося к закату светила. Что-то кольнуло и вдруг заныло глубоко в груди, когда черноволосый охотник галантно поклонился, так по-хозяйски беря узкую, холеную ладонь блондинки. Никлаус утробно рыкнул, когда губы мужчины коснулись ее белой кожи, вызывая улыбку на губах девушки. Улыбку удовольствия, … нежности, понял вдруг он. - Никлаус, спокойнее, - старший брат вновь успокаивающе коснулся его плеча. – Уверен, сестра просто развлекается. Ей ничего не грозит. Она ведь знает, кто такой Александр. - У нее было их слишком много. Наша сестра не знает, что такое честь, - с трудом сохраняя самообладание, Клаус мог думать лишь о том, как его пальцы сдавят глотку охотника, как кровь брызнет из переполненных ужасом глаз, пока он будет хрипеть, пытаясь молить о пощаде… - Ты слишком строг, что с тобой? – Эл удивленно моргнул, глядя на брата. – Хватит оберегать Бекку, она давно уже не слабое беззащитное дитя, каким была несколько столетий назад. Вспомни, сколько крови у нас на руках, Никлаус. И Ребекка – не исключение. Возможно, ей захотелось немного тепла… - Тепла, говоришь? – хмыкнул древний, глядя, как сестра берет Александра за руку. Парочка развернулась, удаляясь. Но древний успел увидеть полные тепла и ласки взгляды, которыми они обменялись. Красная пелена упала на глаза вампира, когда он понял, что будет дальше. Словно наяву представлял он, как Александр развяжет узкие тесемки ее платья, оголит плечи, как медленно стянет красную ткань, опустит Ребекку на кровать, она раздвинет ноги… - Ни за что… - утробно зарычал он, чувствуя, как глаза наливаются кровью, как набухают черные вены… - Никлаус, да что с тобой?! – дернув за рукав, Элайджа рывков оттолкнул брата в густую тень деревьев, подальше от посторонних глаз. – Теперь, когда они знают, мы должны быть осторожнее, ты понимаешь? Оставь Александра Ребекке. Она закончит с ним, когда развлечется немного. - Никогда! – Рявкнул Ник, с нечеловеческой силой отбрасывая брата на груду деревянных бочек с вином и ящиков с копченым мясом. Чертыхаясь, Элайджа поднялся на ноги, вытаскивая из тела острые деревянные щепки, кое-где обломки впились глубоко, проткнув плоть насквозь. Морщась, он рывком выдернул из рук и спины эти подобия кольев. Хмыкнул, глядя, как затягиваются раны. С сомнением осмотрел разорванную одежду, залитую к тому же прокисшим вином из виноградников Сицилии. Обернулся, надеясь увидеть хмурящегося брата. Тщетно. Никлаус исчез. Первородный вздохнул, отряхнул непоправимо испорченный камзол и, кое-как расправив пальцами вымоченные липким напитком волосы, зашагал прочь. Брат и сестра все еще ведут себя, как малые дети. Разберутся сами. Не впервой. Запах огня и плавящегося, терпкого воска. Сотни зажженных свечей на столиках, на полу, вокруг кровати, вдоль серых каменных и таких холодных стен. Теплый, живой огонь, вспыхивающий ярче от малейшего дуновения ветерка сквозь неплотную кладку стен. Огонь, что освещал широкое ложе, занимавшее большую часть комнаты. Ложе с мягкой периной и взбитыми подушками, на которых раскинулся почти обнаженный мужчина. Загорелый до черноты. Смуглая кожа расписана странными узорами, символами или просто витиеватой вязью, не несущей никакого тайного смысла. Скорее уж первое. Оторвавшись от губ мужчины, восседающая на его бедрах блондинка в тонкой сорочке цвета свежего снега, провела тонкими пальчиками вдоль затейливых завитков, легонько царапая ноготками кожу. Он вздрогнул, борясь с желанием подмять под себя девушку, наплевав на дело всей жизни. Не девушку, монстра. Но… Она так чиста и наивна. Плевать, кто она. Она превращает других в армию ночи, кровососущих упырей. Она сама такой упырь… - Как ты читаешь эти знаки, Александр? - Мы с братьями потратили несколько лет, чтобы разгадать символы. Ключ к их прочтению – этот меч, - мужчина небрежно кивнул куда-то в угол комнаты, продолжая сжимать руками округлые бедра, все еще укрытые одеждой. – Ты обдумала мое предложение уехать со мной, когда я последую за картой? А почему бы и нет? Вдруг ведьмы смогут сделать ее человеком. Она так красива, так обольстительна… Он прикрыл глаза, вспоминая их жаркие ночи, когда воздух вокруг накалялся от страсти. Да, она на самом деле была пылкой, ненасытной и… очень ранимой одновременно. Но остальные Майклсоны… Кажется, Никлаус что-то подозревает. Братья по ордену правы, нужно спешить… - Да, с удовольствием, - выдохнула Ребекка, склоняясь над ним. Белый завиток коснулся его груди, вызывая новую волну возбуждения по всему телу. Улыбка преобразила и без того прекрасное лицо девушки. И только глаза, казалось, были переполнены какой-то тщательно маскируемой грустью. Грустью, в которой она даже себе не хотела признаваться. - Но что скажут твои братья? – Осторожно начал мужчина. – Кажется, Никлаус особенно привязан к тебе. Она вздрогнула при звуке имени брата, и Александр вновь нахмурился, чуя неладное. - Ник… Они все не должны ничего знать. Иначе, он просто не отпустит меня. А ты… Ты не знаешь моего брата, Александр. Ты будешь мертв раньше, чем успеет взойти луна, - девушка замолчала, думая о чем-то. И только длинные изогнутые тени на стенах подрагивали, напоминая оживших призраков, демонов ночи, выбравшихся из заточения. Траин, убитый из-за нее столько веков назад. Фактически, ее первый мужчина. Не из-за любви, нет, всего лишь по глупости. Бесплодная попытка утолить неконтролируемую жажду, что глушила в ней даже немыслимую тягу к человеческой крови. Все эти годы она хотела быть с ним, отдаваться Никлаусу, наплевав на все остальное. Она пришла к нему тогда, после смерти отца. И брат почти сдался, почти… А потом оттолкнул и исчез на несколько лет, сея вокруг себя ужас и смерть, превращая людей в призраков ночи. Вторичные вампиры. Изобретение Никлауса Майклсона, который тоже глушил свою жажду. Глушил, как умел… Никого при этом не подпуская к сестре. Следил неподвижным пасмурным взглядом даже за ее разговором с другими братьями, ревниво подмечал каждую мелочь. Но все другие мужчины, те, кто не входили в семью… С ними Ник расправлялся безжалостно. Каждый, кто смел коснуться ее или хотя бы задуматься об этом, умирал. Как-то брат вспорол горло молочнику, подарившему ей улыбку и трогательный букетик полевых цветов. И так будет всегда, если она не попробует скрыться. … Жить без него? Да… Хотя бы так. Лучше уж так, чем жить в клетке. Она выдохнула, все еще видя внутренним взором обезображенные трупы ее ухажеров. За все минувшие века их скопилось немало. - Хорошо, Ребекка. Мы убежим. И ты будешь наконец-то свободна. Со мной, - его глаза, такие же зеленые, как сочная трава после дождя, будто бы засветились изнутри. – Но пока давай лучше займемся этим, и этим, и этим, - глухо шептал он, исследуя руками ее податливое тело. - Как заманчиво, - улыбнулась девушка, двигая бедрами, чувствуя, как его набухшая плоть упирается в нее сквозь одежду. Ребекка обхватила охотника за плечи, наклонилась к губам, и в ту же секунду его помутневший вдруг взгляд вспыхнул, взорвался изнутри чувством вины. И сразу без перехода – резкая боль в спине и груди, мертвое сердце сжалось, пронзенное колдовским кинжалом, и замерло… Тьма протянула к девушке руки, ласково гладя по лицу, облачая в серую шелушащуюся маску, закрывая остекленевшие вдруг глаза. - Прости, - прошептал Александр, бережно кладя ее на постель. – Прости, мои братья были против. Я не смог. Я живу, чтобы уничтожить ваш род. Несколько скупых слезинок скатилось по загрубевшей в походах коже лица. Охотник моргнул, вытирая о постель окровавленный клинок… и замер, словно пригвожденный к месту чьим-то пристальным взглядом. - А что же не развлекся с ней напоследок? – Пропитанный злостью насмешливый голос будто кожаной плетью хлестнул по нервам. – Говорят, моя сестра знает толк в постельных утехах. Александр молчал, лихорадочно обдумывая пути отступления. Гадая, что же пошло не так, и почему оплошали братья. - Ты плохо знаешь нашу историю, дружище, - серые глаза надвинулись из темноты, и на мгновение охотнику показалось, будто в их глубине зарождается желтое, всепоглощающее пламя. Как пламя дракона, мелькнула вдруг совершенно неуместная мысль. Клаус шагнул вперед, выходя из полумрака. Дрожащие на сквозняке огоньки сотен свечей услужливо высветили спутанные волосы, разорванную на груди белоснежную холщевую тунику… Тунику, разорванную в области сердца. Пропитанную кровью, словно небрежно пролитым вином. Кровь капала с волос, стекая на кожу вампира. - Видишь ли, Александр, - холодная усмешка коснулась губ, в уголках которых засыхала кровь братьев-охотников, - ваши чудо-кинжалы могут усыпить первородных вампиров. Браво! Ведьма, давшая их твоему ордену, может гордиться. Вы просчитались лишь в одном. Вы не знали, что один из нас не просто вампир. Первородный гибрид. Грязная помесь вампира и оборотня. - Как это возможно? Ты абсолютно бессмертен? – ошарашенный известием, Александр, кажется, оставил недавние мысли о побеге. - Этого ты уже не узнаешь, - снова улыбнулся гибрид. Поднимая меч, он увидел, как десятки огоньков разом отразились в натертом до блеска лезвии. Он сидел там несколько часов, глядя на ее бездыханное дело. Сидел, замирая от страха и ярости сразу. Позволяя ужасу ледяной рукой сдавливать его сердце, копаться в ворохе бессвязных мыслей, обрывков воспоминаний… Ребекка, очнись… Я не хочу жить в мире, где не будет тебя, но меня невозможно убить. Не оставляй меня, милая… Братья, заколотые другими охотниками, давно очнулись и принялись наводить порядок, убивая сподручных братства пяти. Просто отрывали им головы, сбрасывая тела в ров у ворот замка. Крестьяне в ужасе попрятались по домам. Армия солдат, чьи командиры дружили с древними, просто не вмешивалась. У каждого аристократа – свои забавы и своя вендетта. Братья очнулись, а сестра все еще лежала безжизненным трупом. Холодная, серая кожа крошилась под пальцами. Казалось, он касался иссохшейся мумии. Ребекка, очнись… Он смотрел в ее мертвое лицо, перебирал льняные пряди волос, смаргивая набегающие слезы. Горе вперемежку с яростью затопила сознание мужчины, лишая его последних остатков самообладания. Элайджа несколько раз останавливался на пороге, но, заслышав утробное рычание брата, посчитал за лучшее уйти с глаз долой. Раствориться в коридорах замка невидимой тенью. Свечи почти догорели, погружая помещение в полумрак. Девушка на кровати вдруг глубоко вздохнула. Клаус замер, вслушиваясь. Пригляделся. Серая кожа светлела, разглаживаясь. Ребекка шевельнулась и, громко вскрикнув, вскинулась на постели. Затравленно огляделась, прижимая руки к окровавленному пятну в области сердца. Развязанные тесемки туники разъехались в стороны, обнажая безупречно молочно-белую грудь. Блуждающий взгляд уткнулся в неподвижную фигуру брата, что молча стоял у стены. Стоял и молчал, не сводя с нее глаз. Секундное облегчение промелькнуло на его перемазанном кровью лице, но девушка не заметила этого, пытаясь разобраться в случившемся. А он стоял, и скорбь, боль, ярость смешались в его взгляде в убийственную смесь. - Ник? – робко, тревожно, с нескрываемым страхом. – Что случилось, Ник? - Спроси его, - процедил брат, отходя в сторону. Задохнувшись вдруг застрявшим в легких воздухом, Ребекка видит тело охотника, приколотого к стене мечом Клауса. Легко и изящно, как бабочка – острой иглой. Всего лишь часть коллекции. И тут же ее ноздрей касается сладковатый запах крови, разлитой в этой комнате, казалось, повсюду. Кровь на коже, одежде Ника, даже на его волосах, кровь на стенах, на полу и кровати. И Александр… там, где когда-то были глаза, зияют две кровавые раны, лицо, залитое липкой жидкостью, невозможно рассмотреть. Чувствуя, что не может вдохнуть, Ребекка хлопает глазами, пытаясь не заплакать. Не плачь, только не плачь, иначе он окончательно озвереет… - Только он не сможет ответить, - на удивление спокойным голосом произносит Клаус, расхаживая вдоль стены, - потому что я не просто вырезал кинжалом отца его глаза, которые смели смотреть на тебя, сестра. Я вырвал его язык, за то, что говорил с тобой, касался твоей кожи… - Ник, я не знала, что они задумали, - всхлипнула девушка. – Иначе бы я никогда… - Иначе бы ты никогда не легла под него?! – взревел он, выпуская гложущую боль и ревность наружу. – Но ты должна была знать, Ребекка, тем более должна была знать! Всю твою семью практически убили из-за твоей глупости, из-за твоей похоти… - Неправда, это все из-за тебя! Потому что ты оттолкнул меня, Ник! Ты запрещаешь мне приближаться к тебе, и запрещаешь быть с кем-то еще, я устала так жить! Это даже не жизнь! – кричит она, захлебываясь слезами. - Почему я не могу просто быть счастливой?! Соленая влага стекает по лицу, растворяя засохшую на одежде кровь, капает на руки, мнущие подол платья, все еще хранящего запах охотника. - И ты выбрала его? Что он тебе наобещал? – Клаус стиснул зубы, сжал кулаки, боясь, что сорвется и ударит ее. Разобьет в кровь это красивое лицо, ставшее наваждением и проклятием, смыслом всего… - Ничего, Ник, ничего, - лепечет девушка, не смея поднять глаз. - Он бы не стал ничего делать, если бы не убедился, что ты уязвима. Что он пообещал тебе?!!! – подскочив к сестре, хватает за плечи, трясет. Голова девушки раскачивается из стороны в сторону, кажется, она вот-вот оторвется и укатится прочь. – Отвечай, когда я спрашиваю тебя! - Семью! Любовь! Свободу от тебя! – выкрикивает она ему в лицо и сразу же замолкает, задохнувшись собственными словами. - Ты поверила ему больше, чем мне!? Ты решила выбрать его, Ребекка, после стольких веков?! Он был настолько хорош в постели, сестренка? – ярость прошла, уступив место какой-то тихой задумчивости, что пугала ее сильнее его рвущих перепонки криков. Быстрым, но ленивым движением Клаус толкает сестру на постель, одновременно захлопывая ногой раскрытую дверь. Девушка падает в ворох смятых простыней, пропитанных ее кровью. Брат приближается, криво ухмыляясь. Напоминая дьявола, вышедшего из преисподней, чтобы забрать ее душу. Душу, которую она давно продала ему. Холодная сталь вдруг блеснула в глазах, грозя беспощадным ударом, жестоким наказанием. Хищный прыжок, и вот Клаус уже рядом, над ней, на ней, прижимает ее, такую маленькую и дрожащую, сильным телом к кровати. Она тяжело дышит, ерзая под ним. - Ник, пожалуйста, - хрипло шепчет Ребекка, пытаясь выбраться, но брат молчит и лишь сильнее вжимает ее в постель. Она чувствует, как горячее дыхание касается ее лица, как быстрые пальцы скользят по ноге и выше, к бедру, ныряя под измятую ткань платья. Девушка испуганно сжимается, умоляюще смотрит на брата. - Ник, прошу тебя… - Разве не этого ты хотела все эти столетия, дорогуша? – вкрадчиво шепчет он, пока его рука поднимается все выше. – Мы оба хотели… - Не так, Ник, не так… Пожалуйста, - слезы вновь заструились из глаз, стекая на виски, и пропадая в льняных прядях волос. Больше не слушая, он касается полу-развязанных тесемок на груди, тянет. Но вдруг потеряв терпение, грубо рвет. Громкий треск заполняет комнату. Ребекка вздрагивает, когда Никлаус, ухватившись за обрывки ее одежды, вновь дергает в разные стороны, обнажая точеное тело. Секунду смотрит на нее сверху вниз, словно любуется. Легкая улыбка скользит по губам. Отголоски прежней нежности проступают вдруг на лице, и Ребекка, приподнявшись, тянется к нему… грубый толчок в грудь, и она вновь падает в простыни, глотая слезы. Стискивает ноги, чувствуя, как плавится и течет все внутри от долгой, неутоленной жажды. - Не так, прошу тебя, не так, - шепчет она как в бреду. Первородный делает вид, что не слышит, одной рукой заламывает руки сестры над головой, спускает штаны, высвобождая пульсирующий член. Коленом раздвигает ей ноги. - Говорят, ты хороша в постели, сестренка, - бормочет он, наваливаясь на нее. – Особенно приятно будет сделать это перед твоим мертвым любовником. Она закрывает глаза, когда член резко проникает в нее, заполняя лоно без остатка. Клаус замирает, будто прислушиваясь к ощущениям, и, едва сдерживая низкие стоны, начинает двигаться, все так же удерживая ее руки над головой. Она извивается все телом, как змея. Будто попав в западню, старается вырваться, доставляя брату удовольствие этими отчаянными попытками. Чувствует, как дрожь пробегает по телу, как тугая пружина сжимается между ног – там, куда он входит, резко и грубо, стараясь сделать больнее, унизить, сломать… Запястья пульсируют и горят в том месте, где их пережимает сильная мужская ладонь. Девушка дергает руками, но брат сильнее. Она будто закована в железные тиски, не может пошевелиться. А он закрывает глаза, ускоряя движения, шепчет ее имя в голос, уже не сдерживая себя… - Ребекка… Ребекка… - бормочет Клаус в такт толчкам, забывшись, высвобождает ее руки, обхватывает ладонями лицо и, не прекращая двигаться, наклоняется к губам, лаская языком ее рот. Она удивленно моргает, но тут же тянется к брату, обвивая тонкими руками. Раскрыв губы, отвечает на поцелуй. Бедра начинают двигаться в такт, стараясь плотнее прижаться к его телу. Ошеломленный ее откликом, Клаус, будто бы опомнившись, отталкивает сестру. Намотав на руку пряди ее волос, перепутанных с вплетенными в них нитками жемчуга, сильно тянет, заставляя глаза слезиться. - Нравится, милая? – он тянет волосы еще сильнее, заставляя ее поднять голову и посмотреть на пригвожденное к стене тело Александра. – Смотри на него, пока я имею тебя. Смотри и помни, что будет с каждым из них. Что будет с тобой, сестренка. Толчок, еще один… снова и снова… Глубоко, жестко, жестоко… Он удерживает ее голову так, что Бекка все время видит обезображенный труп любовника за спиной брата. Горячая струя спермы ударяет в нее изнутри, Клаус дрожит и стонет, кончая. Ослабляет хватку, позволяя девушке бессильно упасть на кровать. Скатывается с нее. Несколько секунд пытается выровнять дыхание, затем поднимается. Долго смотрит, как белесые струйки стекают по внутренней стороне ее бедер. Дрогнувшей рукой поправляет одежду. - Запомни это, Ребекка. В следующий раз наказание будет хуже, - бросив последний взгляд на сестру, разворачивается и быстро уходит, стараясь не думать о том, как хочется сейчас прижать ее к груди дать выплакаться, утешить. - Я пришлю слуг, чтобы здесь прибрались, - доносится уже из коридора. Стремительные шаги стихают в глубине замка, и только тогда девушка, свернувшись калачиком среди изодранных простыней и остатков одежды, позволяет себе разрыдаться в голос, дрожа всем телом. Телом, покрытым синяками и ссадинами, которые уже начинали бледнеть. Мелкие камешки хрустели под ногами, впиваясь в тонкие подошвы легких плетеных сандалий. Влажные кусты, кажущиеся черными в сгущающейся тьме, дрогнули, когда тонкая девичья рука невзначай задела покрытые росой листья. Водопад прохладных капель, веером разлетаясь во все стороны, намочил тонкую сорочку и длинные волосы. Она остановилась у глухого, зарастающего тиной прудика, в самой глубине сада, где, привалившись к живой изгороди, таращились на нее безликие идолы язычников, свергнутые завоевателями со своих пьедесталов. Всмотрелась в неподвижные черные воды, которые не отражали ни блестевшие в вышине бусинки звезд, ни маслянистое пятнышко кривобокой луны, уныло ползущей по небосводу. Бездонный колдовской омут из детских сказок. Бездна, грозящая погибелью и сулящая забвение. - Ты же не собираешься нырять в эту помойку, малыш? – Как всегда, он подкрался неслышно, вырос из-под земли прямо у нее за спиной. Как-то робко, несмело коснулся завивающихся от ночного тумана волос. Замер, ощутив привычный до боли запах вербены. Гулко глотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле чувства вины. - Ребекка… Она молчала, лишь обхватила плотнее озябшие плечи тонкими руками. Озябшие плечи. Вампиры не мерзнут, милая. - Прости меня, Бекка. Прости. – Порывисто шагнул вперед, окунаясь с головой в аромат, присущий лишь ей. Поморщился, чувствуя, как ноет в груди. – Ребекка… Ни слова в ответ. Лишь едва уловимый судорожный вздох и пальчики, сжавшиеся так крепко, что побелели костяшки. И мелкая дрожь, волнами пробегающая по телу. - Знаешь, очень давно здесь жили другие люди. И тут, у пруда была их комната для молитвы под открытым небом. Видишь этих покореженных идолов? Это все, что осталось ныне от великого народа, Никлаус, - тихий, потерянный голос. Она словно думала вслух, думала о первом, что приходит в голову, на что падает взгляд. Лишь бы не думать о главном. Но брат понял скрытый смысл ее слов. - Я хотел причинить тебе боль, Ребекка. Я хотела, чтобы ты страдала также, как, я. Когда я представляю тебя с другим… Кровь закипает у меня в венах, застилает разум. Я не могу справиться с этим, сестренка. – Теплые руки легли ей на плечи, массируя, согревая, лаская… - Все, чего я хотела – быть с тобой, - она стояла, не шелохнувшись. Бледная, гордая… - Все эти годы, Ник… - Ты знаешь, как я люблю тебя, милая. – Клаус наклонился, целуя плечо сквозь грубый лен ее платья. – Ты – главная женщина моей жизни. Особенная. Единственная… Но… пойми… сестренка… И все же, я не отдам тебя. Никому из них… Никогда. Это выше моих сил. - Опять? – девушка вырвалась из кольца его рук, чувствуя, как слезы льются из покрасневших глаз. В который раз за этот бесконечный день. – После того, что было сегодня? Земля не разверзлась, боги не спустились с небес, чтобы покарать тебя, Ник… И ты снова? … Снова откажешься… Снова исчезнешь на несколько лет? Отшатнулась, подбирая подол, метнулась в сторону испуганной ланью, учуявшей охотников. Он прыгнул следом, не думая, скорее подчиняясь инстинкту: остановить, удержать, сберечь… - Нет, сестренка, нет… - успел схватить за руку, дернул к себе. Она яростно вырывалась, шипя и ругаясь сквозь зубы, упав ему на грудь. - Я люблю тебя, Бекка. И плевать, что скажет Элайджа. Ну, успокойся же… Иди… иди сюда, милая, - рассеянно шептал ей в волосы, слыша, как отчаянно колотится ее сердце. Легонько провел пальцами по щеке. Раз, другой… Она перестала дергаться, подняла лицо. Клаус наклонился, выбрасывая из головы все мысли, кроме одной. Кроме нее, такой желанной, такой близкой, такой… родной… Маленькой, сладкой, теплой… Широкая ладонь легла на белокурый затылок, привлекая ближе. Язык проник в ее рот, вызывая гортанный стон. Руки скользнули по спине, спускаясь ниже, обхватили округлые ягодицы. Девушка поддалась вперед, чувствуя возбуждение брата. Шевельнула бедрами, провоцируя его на более смелые действия. Его пальцы пробрались в широкий вырез ее одеяния, коснулись полушария груди. Ребекка со свистом втянула воздух, выгнулась, чтобы рука брата удобнее обхватила ее нежную плоть. Ноги почти не держат, он тянет сестру на землю, в холодную, мокрую траву. Прижимает к земле, она обхватывает брата ногами. Платье задралось, обнажив молочные бедра, которые он исступленно гладит ладонями, что-то бессвязно бормочет ей в шею и вновь начинает целовать, прикусывая мочку уха. - Ты же знаешь, что ты чудовище, мерзкая тварь, так, мальчишка? – Злобный, насмешливый голос раздается вдруг совсем рядом, и Клаус останавливается, не веря своим ушам. - Ник, что случилось? – Ребекка чувствует, как напряглось его тело, как глаза внимательно вглядываются в дальний угол темного сада. Туда, где нет никого. - Ты знаешь, что испортил жизнь моей дочери, мальчишка? – продолжает тот, кто умер много столетий назад. Майкл. Невозможно. Он встряхивает головой, будто пытается прогнать навязчивый сон, неумное видение, посланное безумной ведьмой. - Но я реален и я оставлю тебя в покое, пока ты не осознаешь свою никчемность, - продолжал насмехаться мужчина, подходя все ближе. Такой… живой, настоящий. Клаус слышит, как похрустывают сухие ветки у того под ногами, как кровь бежит по венам… - Ты – чудовище, недостойное моей дочери, признай это… - Не знаю, как ты оказался здесь, Майкл, но я с удовольствием вырву твое сердце, - прошипел мужчина, отстраняясь от сестры и поднимаясь на ноги. - Ник? – недоуменно выдохнула она, следуя за ним. Но брат даже не видел ее, будто девушка растаяла как туман под первыми лучами солнца. - Теперь я сделаю это сам, отец, - он уходил все дальше, ускоряя шаг, и Ребекка почти бежала, чтобы не отстать. - Трусливый мальчишка. Ты знаешь, что не можешь убить меня. Я не подпущу тебя к моей дочери больше. Теперь я всегда буду рядом, чтобы превратить твою жизнь в ад. Микаэль раскатисто засмеялся, заметив, как глаза пасынка подернулись красным, как вены вспухли под глазами, как клыки прорезали десна… - С кем ты говоришь, Ник? – тихий голос сестры за спиной ударил по разуму, будто раскат весеннего грома. – Ник? Что с тобой, Ник? - Я не знаю, Ребекка, - он обернулся, все еще видя глаза отца, полные злого веселья. Приземистый силуэт почти сливался с темными деревьями на заднем фоне, но тусклый полумесяц давал достаточно света, чтобы разглядеть его. И она смотрела. Смотрела во все глаза. Смотрела, но не видела. Видел лишь он. Тот, кто убил пятерых охотников, взращенных ведьмой. Но как… - Так ты понял, мальчишка? – хохотнул Майкл, разминая шею.