J2IsReal: История Дженсена Эклза

**** Актёры бывают заносчивы, словно стоит им только чуть снизить планку самомнения – и шаткий пьедестал, на который они едва забрались, рухнет. Этим обычно страдают те, кто только-только перешёл в категорию, кому не надо посещать прослушивания, кому роли предлагают. Будто гадкий утёнок едва становится лебедем, но уже чётко проводит границу между собой и теми, с кем совсем недавно топтался в узких коридорах, мусоля бумажки с репликами и делясь минералкой. Актёры бывают ревнивы, словно на том шатком пьедестале слишком мало места, и появление каждого новенького юного лебедя способно столкнуть их обратно, в гущу серых утят. Чаще всего они просто слишком не уверены в себе и боятся конкуренции — той самой, въевшейся словно ржавчина, словно известка со стен узких коридоров, словно пузырьки в крови от разделённой минералки. Но разница не слишком велика, по другую сторону двери их ждут те же фальшивые улыбки и взаимные пожелания успеха, разве что гонорары побольше, да ставки повыше. Ну и плюс внимание прессы, конечно, со всеми своими плюшками и рыбьим жиром. Первое, что усвоил Дженсен Эклз, окунувшись в мир шоу-бизнеса: Голливуд — вовсе не широкая лестница вверх, по которой только и делай, что взбирайся. Надо работать над собой, надо нравиться людям, но не опускаться ниже определенной планки, за которой тебе все ещё улыбаются, но уже не как человеку, а как ручной зверюшке. Так, периодические депрессии — это, конечно, признак глубокой и творческой личности, но если хочешь добиться успеха — лучше оставлять их за пределами съёмочной площадки, актёры — вовсе не пупы земли, а всего лишь винтики. Бывают дорогие, блестящие и капризные, а бывают дешёвые, невыдающиеся, но надежные. Чтобы подняться выше, нужно быть блестящим и надежным. Так его учил Наттер. Поэтому, какие бы чувства не вызывал у Дженсена партнёр по сцене, даже если глубокое неприятие на грани с тошнотой и нестерпимым желанием заткнуть уши и выколоть себе глаза, он всегда отыгрывал на все сто процентов, «забывая» о себе и своём отношении к актёру, сливаясь с ролью и испытывая только то, что нужно по сценарию. А при случайной встрече готов был уступить дорогу и отвести взгляд, чтобы лишний раз не видеть поджатые губы или размазывающий по стенке взгляд из-под накрашенных ресниц. А Падалеки — он, казалось, всегда в приподнятом настроении, словно накуренный или просто дурак. Если у Дженсена маской была вежливость, то у него — шутки-прибаутки. Образ простачка — специально ли он его поддерживал? Но внимательный взгляд мог разглядеть сквозь ширму простодушия отголоски неуверенности в себе, желание нравиться, усилия, прилагаемые к вживанию в роль. Джаред не пытался выделываться, не требовал особого к себе отношения, но неизменно оказывался в центре внимания. Иногда Эклзу казалось, что нет более двуличного человека — с одной стороны расчётливого, добирающегося до сути, с другой — строящего из себя легкомысленного шута. Но когда скепсис отпускал, Падалеки виделся эдаким солнечным зайчиком, то и дело мелькающим то там то здесь и часто ослепляющее бьющим в глаза. Дженсен знал, что сорвётся. Рано или поздно, но лучше уж поздно, поэтому терпение и ещё раз терпение. Правда в этот раз ситуация отличалась от стандартной, ибо лишающая покоя личность вызывала не неприязнь, да и уничижительных взглядов не бросала. Скорее уж наоборот. Съёмки пилота превратились для Дженсена в сказку наяву, в которую кто-то по недоразумению добавил совсем не детский элемент. — Просто трахни его. Дэннил невозмутимо отпила тёмное, почти чёрное пиво из высокого стакана толстого стекла и тут же промокнула губы розовой салфеткой. Дженсен сбился с мысли. О чём он только что говорил? Произнесенное вслух и лишь продуманное про себя смешались от количества выпитого. На этот раз они выбрали тихий бар, здесь не грохотала музыка и не толпился народ, посетители тихо и цивильно цедили нехитрые напитки и, кому было интересно, внимали бормотанию спортивных новостей. Дженсену тут нравилось: дерево, кирпич, чёрно-белые фото в кипарисных рамках на стенах, бейсбольная атрибутика тут и там, хотя, конечно, для свидания место не слишком подходящее, а вот выпить с другом… Джейсон потерялся на очередных гастролях, ему как новичку приходилось впахивать по самое не балуйся, Терри тоже был занят, так что из всех своих немногочисленных друзей в зоне доступа оказалась только Дэннил Харрис, причём Дженсен чувствовал, что уже порядком испытал на прочность её терпение, но девушка пока не выказывала особого раздражения. Что немного успокаивало совесть. Однако о Дэвиде Наттере такого сказать было нельзя. Пока режиссер вкладывал душу и талант в первую серию шоу, его юный любовник начал сохнуть по другому. Конечно, к роли Дженсен относился ответственно, и работа помогала отвлечься, хотя было что-то неправильное во всем этом — работа и вдруг отвлечься от личного, обычно всё было наоборот — личное помогало сбросить напряжение и усталость после съёмок. — Ты не понимаешь, я не хочу его трахать. Выстраивать пустые бутылки в ровные ряды уже вошло в привычку, только в этот раз Дженсен пил кое-что покрепче пива и стеклотары не хватало для того, чтобы ряд достиг противоположенного конца стола. Ну, или стол был больше обычного… — Ты хочешь, чтобы он тебя? — тонкие, тщательно выщипанные брови девушки вспорхнули — таким быстрым и в то же время изящным было это мимическое движение. Хотя градус в крови в данный момент автоматически делал прекрасным, изящным и изысканным всё, что попадалось на глаза. Увлёкшись разглядыванием этих самых бровей, Дженсен не сразу сообразил, что от него ждут ответа. — Что? Не-е-ет, — рыгнув, прикрыл рот ладонью. — Пардон. Вздохнув, закрыл глаза. Он не высыпается уже две недели, но съёмки вот-вот должны закончиться, остался день или два, но Дженсен не дождался конца работы, устроил себе отдых, прекрасно зная, что завтра надо быть на площадке к одиннадцати часам. Не к шести, как в начале недели — и то ладно. Тем более, что тема щекотливая и не с Наттером же её обсуждать. — Тогда я тебя не понимаю. Ты его хочешь? Или он тебе просто нравится? — Дэннил зажала стакан между ладонями, поворачивая его из стороны в сторону. — Или ты влюбился? — Ой, да перестань, — Дженсен даже глаза открыл, чтобы посмотреть в это полное наивности лицо, но ничего такого к своему удивлению не обнаружил. Наоборот, казалось, что девушка нервничает. Даже алкоголь не смог притупить его способности видеть то, что человек хочет скрыть, хотя в данный момент Дэннил не очень-то и пыталась. Но менее абсурдным её последнее предположение от этого не стало. — Ты же знаешь, как я отношусь к любви, — нахмурился Дженсен, понимая, что сейчас отшутиться не получится. — О, да, знаю, — девушка пригубила из стакана, но сразу глотать не стала, задержала пиво во рту, собрав губы в тугое колечко, очень напомнившее Дженсену место, находящееся в противоположенной части тела. Но один из недостатков девушек в том, что при них некоторые мысли лучше держать при себе, какими бы забавными они не казались. Наконец, она сглотнула и продолжила мысль. — Только когда ты об этом говорил, речь шла о женском поле, не так ли? А точнее, о твоём к нему отношении и причине, почему ты… Скорее всего, Дэннил уловила недовольство во взгляде своего спутника, или его позе, может, повороте головы, и договаривать не стала. Вместо этого отпила ещё пива. А Дженсен мог бы ей сказать, что никогда не был инициатором отношений, да и вообще смутно представляет себя в роли актива, даже активного пассива, так сказать, ни то что героя-любовника, совратителя ненавистных гомофобов. Хотя Падалеки вроде не гомофоб, но и объяснять что-то Дэннил желания не было. Всё-таки есть границы того, чем Дженсен может поделиться, на что пожаловаться, а что всегда оставит при себе. — Может, тебе просто нужен кто-то молодой? Просто в отличие от твоего старичка… — и снова она прикусила язык, позволив окончанию фразы утонуть в глотке чёрного пива. — Кстати, что там с твоим кастингом? — будто бы вспомнил Дженсен. — Ох, этот фильм вообще когда-нибудь соберутся снимать?! — кажется, девушка с радостью подхватила смену темы: «Десятидюймовый герой» — проект с небольшим, даже можно сказать — скромным, бюджетом и тщательным подбором актёров. Даже Дженсена не сразу утвердили. — Уверена, что не хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко? — Уверена, — приторно-кисло улыбнулась Дэннил. Хотя, быть может, если бы он настаивал чуть с большей убежденностью, она бы и согласилась. Тему они, конечно, сменили, но и к концу посиделок, и на утро, и даже через два дня, когда съёмки подошли к концу и актёров торжественно выставили с площадки, поздравив с финишем на первом отрезке, Дженсен не нашел в себе ответов на её вопросы. А вот вечером, точнее ночью, когда молодежь откололась от стариков и пустилась в брожение по барам, покинув снятый компанией для вечеринки ресторан, он призадумался вновь. А ещё он снова был пьян. Народ сосредоточился вокруг Падалеки, так что ничто не мешало тихонько присесть в уголке и начать наблюдать за звёздочкой со стороны. Пару раз дав понять Падалеки, что не очень жаждет быть в центре внимания, Дженсен легко добился понимания. Время текло странно лениво. Музыка не била по мозгам, все дела были сделаны, мир и покой царил на душе, а глаз радовался улыбке Джареда. Было что-то успокаивающе в том, чтобы просто наблюдать за ним, сидя за стойкой, в удобном, высоком деревянном кресле-стуле, цедить сладкое пиво и заедать пригоршнями кешью. Чего бы ему хотелось ещё? Быть может, чтобы Падалеки и правда оказался его братом? Или его собакой, он бы гулял с ним утром и вечером, пускал бы спать на постель… С каждым глотком идеи в голове становились всё безумней. В конце концов, Дженсен уже просто ждал, когда народ рассосётся: операторы, помощники, статисты, пара программистов — по одному, по двое люди сдавались и отчаливали. В отличие от актёров, многим из них ещё предстояло работать над монтажом, спецэффектами и прочем, о чём актёр мог только догадываться, так что, ничего удивительного, что к трём часам ночи их осталось лишь трое: он, Джаред и его приятель Джордан. К слову, именно он-то первым и заметил нездоровое внимание к Эклзу со стороны одного из столиков. Подсев к Дженсену следом за Падалеки, Джордан тронул его за плечо, чуть мотнув головой себе за спину. — Ты её знаешь? Пялится уже давно. Я бы сказал, пару часов точно. — Может её не устраивает её приятель, — усмехнулся в стакан Падалеки. Сам пошутил, сам засмеялся, сам облился — самостоятельный человек. Но не остановившись на этом, Джаред открыто обернулся туда, куда указал его друг, расстегивая ворот рубашки, кажется, решив, что так ткань высохнет быстрее. — Или приятели её приятеля. — Забей, — поморщился Дженсен, тоже глянув краем глаза. Лучше бы он не поворачивался, потому что девушка тут же ему помахала. Надо сказать, ничего подозрительного и опасного в таком поведении не было. А вот во взгляде её приятеля засветилось что-то нехорошее. — Она тебя узнала, — кто-то подвязал уголки рта Падалеки тесемочками и натянул к ушам, ибо тот всё ещё продолжал широко улыбаться, — поздравляю! Эх, я тоже в мыле снимался… Но ничего, скоро и на моей улице будет праздник! Ни язвительности, ни завистливого взгляда. Как Дженсен не всматривался, рассмотреть в Джаре что-то, кроме необъяснимого веселья, не удавалось. А когда Джордан оглушительно похлопал его по плечу, то ли утешая, то ли желая это плечо сломать, а Падалеки выгнулся и притворно застонал — Дженсен почувствовал, что ещё немного, и он попросит приятеля Джареда свалить по-хорошему, а сам заманит актёра в ближайший отель. И не потому, что слишком возбуждён, а потому, что уже прилично пьян и море по колено, а горы — по плечу. И не важно, что он до сих пор не решил, что делать с парнем–телеграфным столбом, даже если тот будет на всё согласен. «Валить и трахать», — раздался в голове голос Дэннил. — Да точно тебе говорю, это он! — долетело из-за спины. Понимая, что оборачиваться не стоит, Дженсен всё же отставил стакан, заодно сдвинув в повороте бутылки, привычно выстроенные по стойке в ряд. Компания той девушкой, которая ему махала, собралась покинуть бар, но перед уходом задержалась в дверях. Юная особа рылась в сумочке, и Дженсен заподозрил её в желании взять автограф. Невинное и лестное желание, если бы только не ревниво-колючий взгляд её приятеля, устремленный прямо на него. Ручка, листок или что там ещё не находились. И чем более удрученным и расстроенным становилось её лицо, тем более угрожающе пялился парень на Эклза. Ярко-красный топ порядком намозолил глаза, и Дженсен отвернулся, устав ждать. И уловил движение Джара — тот просто молча встал. Почти тут же к нему присоединился и Джордан. Две спины: одна повыше, другая пониже — отгородили Дженсена от навязчивых взглядов. Защитнички. — Эй, — похлопал он Джордана, привстав и пытаясь рассмотреть через его плечо приближающуюся компанию. Человек семь-восемь. Молча сев обратно, допил пиво и сполз со стула, огибая Падалеки. И тут же наткнулся на вопрос: — Выйдем, поговорим? Спрашивал тот самый обладатель колючего взгляда, горячий ревнивец. Связываться с ним, или с кем-то ещё — последнее, чего бы Дженсену хотелось. Драки — это скандалы, это увечья, это шанс поставить на своей карьере жирный крест. — О чём? — всё же поинтересовался, прочистив горло. — О том, как не хорошо уводить чужих девушек! Ещё немного, и на них бросятся прямо здесь. — Мне очень-очень жаль, но никаких девушек я ни у кого не уводил, — предпринял попытку улыбнуться. Как ни странно, юной особы, так старательно копающейся в сумочке совсем недавно, и след простыл. Быть может, её вывели, дабы не мешала разговору. Но перед кем тогда рисуется заводила? Перед друзьями? — Вот давай это и обсудим! — Так! Никто ничего обсуждать не будет! — вмешался Падалеки, зачем-то воткнув в плечо Дженсена локоть и опустив на свою ладонь голову. А ещё зевнул и лениво добавил:  — Ребята, идите, куда шли… Зря добавил. Потому что в глазах приятелей заводилы загорелся собственный интерес. Если до этого они мало чем отличались от скучающих зрителей, то тут подобрались, переглядываясь. А Дженсен сделал вывод, что в отличие от Сэма, Падалеки тот ещё забияка, прямо копия Дина. — Ребята, шли бы вы на улицу, — вынырнул из-за спин широкий мужчина в пиджаке. Вышибала. Теперь и актёры и те, кто к ним прицепился, стали нежеланными посетителями. И вряд ли этот мужик не понимал, что здесь им безопаснее, чем на улице. Дженсен потёр переносицу, скидывая облокотившегося на него Падалеки. — Если драться, то здесь, — между тем обрёл голос Джордан. И в чём-то он был прав: вряд ли задиры решаться на что-то серьёзное при свидетелях, да и полицию вызовут, так что — если повезёт — разойдутся после пары взаимных тычков. Но предположению не суждено было сбыться, ибо главный оскорбленный самец решил возбухнуть на секьюрити. — Не вмешивайся, папаша, без стариков разберёмся. Мужчина засучил рукава. Падалеки присвистнул, усаживаясь на стул позади, готовый к просмотру шоу, но как именно вышибала собрался справиться с восемью парнями — оставалось загадкой. И именно в этот момент у тех или терпение кончилось, или завод достиг пика, но парень девицы шагнул к вышибале и толкнул. Джаред едва успел вскочить с только что занятого места и увернуться от летящего на него тела. Странный звук от удара головы о стойку заглушили падающие стулья, мужчина сполз на пол и больше не шевелился. Тут бы испугаться, проверить пульс, сделать что-то ещё, но толкнувший тяжело задышал, нагнетая злость, и бросился на Дженсена. Тот "удачно" оказался к нему ближе всех. Увернуться не успел, да и толкать его не стали — задира нацелился кулаком в лицо. Для пилота они с Джаредом отрабатывали удары столько раз, что голова Дженсена сама собой дёрнулась в сторону, и костяшки пальцев лишь мазнули по щеке, но он отшатнулся, почувствовал, что падает… но не упал. Правда, поймавшие его руки тут же разжались, роняя на пол, а длинные ноги переступили, словно через бревно. И дальше драка пошла по весьма странному сценарию: от удара Падалеки заводила отлетел довольно далеко, по дороге уронив стол и кучу стульев, а его товарищи, не став тратить время на проверку самочувствия пострадавшего, кинулись на обидчика. Не без интереса Дженсен какое-то время наблюдал, как красавчики, мешая друг другу, пытаются достать Падалеки, а тот быстро и точно раздаёт короткие джебы*. Будь их хотя бы пятеро — всё выглядело бы не так забавно, но их было семеро. Джордан — мелкий засранец, с пола его было хорошо видно — мелькнул тут, выпрыгнул там — и вот уже двое на полу. Слишком уж напавшие сосредоточились на высоком противнике и не глядели под ноги. Кстати, одного из них Дженсен пнул под колени. Хотел успокоить ударом в челюсть, но после репетиций и съёмок удар вышел слишком слабым. Привычка сдерживаться въелась в подсознание.

*Джеб - прямой удар левой в боксе, отличающийся не силой, а скоростью и точностью.

И тут мимо, параллельно полу, пролетел Падалеки. Ему повезло — тело успокоенного секьюрити смягчило приземление. А вот Дженсена в этот момент дёрнули за рукав. От резкого поворота окружающая картина смазалась, к горлу подкатила тошнота, но тут прямо перед глазами возникло лицо шустрого друга Падалеки. А тот, кого он неудачно приложил в челюсть, почему-то уже не двигался. — Давай, двигай, — продолжал тянуть его Джордан. Куда? Оказалось — к выходу. Свежий ночной воздух заставил вздрогнуть, но в мозгах проветрилось. — А Джар? — обернулся Дженсен к входу в бар. — Его не вытащишь, — набирая номер на телефоне, быстро ответил коротышка. Куда бы тот ни звонил: 911, в полицию или адвокатам — ждать их придётся долго. Это так же очевидно, как и то, что Падалеки за это время уделают до госпитализации. Дженсен потом не раз задумывался, что именно руководило им в тот момент. Может быть заправленный алкоголем мозг переклинило на «Дина». А может, голос разума на время онемел. Но тело, не раздумывая, рвануло обратно. На пороге отпихнув кого-то, тут же попытавшегося врезать в челюсть, Дженсен пригнулся, позволяя удару достаться другому участнику веселья, и прижался к стене. В целом, картина стала ясна: то, что началось с драки троих против восьмерых, превратилось в кучу малу. Все против всех. В груди застучало, как перед началом матча. Когда-то, ещё в школе, Дженсен играл в бейсбольной команде. И вот сейчас его забило в предматчевой лихорадке. Без шлема, без защитных пластин на плечах, превратив собственное тело в сжатый кулак — Дженсен влетел в толпу. Ушёл от падающего сбоку тела. Принял на корпус удар ноги. Увернулся от другого. Царапнуло по лицу, вскользь прошлись по спине, совершенно неожиданно прилетело в глаз. Дженсен умудрился потерять сознание и прийти в себя от удара об пол, подняться и… заметить Падалеки всего в нескольких шагах от себя. Тот самозабвенно, с остервенелым блеском в глазах, катался по россыпи битого стекла, по рукам и лицу стекала кровь. Его? Или чужая? А крепко сжимаемый им в объятиях противник хрипел и изо всех сил извивался. Дженсену не пришло в голову ничего умнее, как оттолкнувшись со своего места, влететь в живот несчастного головой, вырвав последний хриплый выдох. Подняв глаза, встретился взглядом с Падалеки. Оказавшись на полу, они довольно удачно выпали из общей толпы, правда, их то и дело пинали между делом и спотыкались, но это уже детали. — … — дёрнул за рукав и мотнул головой в сторону стола. Безумный блеск из глаз Падалеки пропал, взгляд прояснился. Кивнув, он поднялся на колени и скользнул под столешницу, Дженсен пристроился следом. Потом вдоль стеночки, не привлекая внимания, они выбрались из бара едва ли не на карачках. — В жизни более позорно не покидал поля боя, — пытаясь отдышаться и, тем не менее, громко заявил Падалеки уже снаружи. Он весь светился. Несмотря на разбитую губу и рассеченный лоб. Ни дать ни взять — мальчишка. Хотя кто он по сути? В 22 года? И это его он считал расчётливым и двуличным? Восстановив дыхание, Дженсен поискал взглядом Джордана, но заметил сначала подъезжающее такси, и только потом машущую из неё руку друга Падалеки. — Зато голова на плечах и в газеты не попадём, — ответил, подталкивая Джареда к дороге. На утро, проснувшись на незнакомом диване в обнимку с огромным плюшевым медведем, Эклз сделал неутешительный вывод — он втрескался. Вот так, не успев продрать глаза, чувствуя явные признаки жёсткого похмелья и с трудом вспоминая вчерашние события. И даже как-то не удивился собственному открытию. Хотя спроси кто-нибудь: «Почему? Что такого в этом молодом актёре?» — затруднился бы с ответом. Но Падалеки ему нравился. С самого начала. Как нравится утренняя свежесть, свет солнца и шум прибоя. Дженсен не видел в нём недостатков, даже розыгрыши казались лишь милым дурачеством. И ещё один вывод сделал Дженсен: пить вредно.