Нас возвышающий обман

- Нимфадора, милая! В ответ тишина. Даже ненавистное имя не раздражает, не мешает. Совсем. Кажется, будто есть только боль, а все прочие эмоции поставили на паузу, как диск на папином музыкальном центре. С той ночи они больше не играют... - Нимфадора, пора идти! Идти? Куда? Это кресло, это окно, эта комната... Разве есть что-то еще? Тело забыло, как двигаться, одеревенело, как и душа. - Девочка моя, ты ведь даже еще и не оделась! Андромеда смотрела на дочь — она никогда не была такой... Безжизненной! Потухший взгляд, волосы свисают сосульками какого-то мышино-серого оттенка, только у левого виска неестественно выделяется снежно-белая прядь. На кровати разложено тщательно отутюженное черное платье. Рядом туфли на низком каблуке. О Мерлин! За что? Ведь еще несколько дней назад дочь яркой малиновкой порхала по дому, раскидывая по комнате предметы своего нехитрого гардероба. Миссис Доусон пригласила ее в гости. На кровати точно так же было разложено салатовое платье с вышитыми по подолу ландышами, подарок на день рождения от леди Блэк. Ох, она решительно возражала против того, что когда-нибудь наденет этот наряд! Хотя Андромеда знала, что он отлично будет смотреться на ней. Но дочь упрямо утверждала, что Селене уже удалось на Рождество вырядить ее как леди, больше тому не бывать. А потом бережно убрала платье в шкаф. И вот... похоже, ей не суждено его надеть... - Давай помогу. - Зачем? - Ты должна быть там. С ним... - Я с ним... - На долю секунды от промелькнувших воспоминаний кончики волос стали густо-фиолетовыми, словно их окунули в чернила, отчего седая прядь практически засияла. - С ним... Она мокрая и усталая... Всхлипы Мэгги... Надо ей помочь... Ох, неужто Грозный Глаз?.. Ноги еле идут туда — страшно увидеть и понять. Она запнулась, еле удержав равновесие. Кто-то лежал на полу, лицом вниз, скрючившись... Где-то она слышала, что смерть возвращает нас в утробу небытия — огромный эмбрион в темно-синей мантии. Не Пожиратель... Кто? Сознание опережает память, опережает реакцию тела. Оно бросает ее на колени, рывком заставляет — откуда в измученных руках взялась сила? - перевернуть тело... Крик звучит и обрывается, дальше только беззвучно хватает ртом воздух. Пусть легкие лопнут! Тогда наступит покой... - Гектор! Его глаза смотрят в потолок так же равнодушно, как до этого смотрели на покрытый трещинами пол. Этого не может быть! Так просто не бывает! Ведь несколько... чего — минут, часов? - назад они стояли на ступенях у входа, он хотел... Он сделал ей предложение, а она... Почему она не согласилась прямо там? Почему она стеснялась своих чувств? - Я люблю тебя! - Губами прижалась к холодным безответным губам. - Я хочу быть с тобой всю жизнь... Хотела... Хочу-у-у! Вой. Ее вой? И беспомощные всхлипы Мэгги... - Гектор... - Она раскачивается, застыв на месте. - Гектор... - Нимфадора, - Андромеда остановила дочь, крепко взяв руками за плечи, - ты пугаешь меня! * * * * * Черное, будто чужое, платье. Мамины туфли. Противный хруст жестких складок, кажется, что с каждым шагом что-то безвозвратно ломается... Мама держит за локоть, крепко сжимает. С другой стороны тоже кто-то идет... Нет сил поднять глаза от носков туфель. Откуда-то сзади папин голос. - Андромеда, дорогая, ты устала. Давай, я сменю тебя. Значит, рядом идет не он... Хотя, в общем, все равно... - Я справлюсь... - Миссис Тонкс, позвольте мне, - сухие тонкие пальцы берут ее за руку. Люпин... Это он идет слева. - Я буду осторожен. Марионетка... Мама вела, теперь Люпин ведет. Куда? В кресле было так хорошо, спокойно. И лес видно. Где-то там, за деревьями поляна — они там сидели на поваленной сосне. Гектор ее смешил, слова говорил такие теплые... Гектор... А тут даже солнце не греет, хотя платье черное и туч нету. И улица пыльная. Деревьев почти нет, только у последнего дома целый сад. Яблони... - Мы почти пришли, Тонкс, - голос Люпина звучит ровно, словно он урок объясняет. - Ты молодец... Молодец? Глупое слово, ненужное. Абсолютно бесполезное. Гектор умницей называл, феей. Он умел говорить правильно. Туфли запылились, стали такие же, как волосы... Ему нравилось, что она метаморф. Теперь все — обычная... Сад — прохлада и покой. Тут трава, нет пыли. Скинуть бы туфли и босиком. А яблоки светятся, пахнут. Как здесь, должно быть, хорошо мечтать! И жить... Вот только этого не будет... Гостиная, небольшая, а может, только кажется тесной из-за множества народа. В кресле у окна сидит старичок, тихий, седой, очень грустный. Сосредоточенно смотрит перед собой, будто боится расплакаться. Рядом с ним что-то обсуждают Молли и Артур Уизли. Миссис Уизли несколько раз всплескивает руками, утирает глаза огромным платком мужа. Такой нелепый, ярко-желтый в крупный синий горошек. Люпин больше не держит за руку, рядом снова мама. - Пойдем, дорогая, - разговаривает с ней как с помешанной, - только не волнуйся, держись. Крепко сжимает локоть. Держаться? Как же противно скрипят эти складки! Кажется, голова сейчас взорвется. Помотать головой, стряхнуть наваждение — глаза Гектора, глядящие на нее из толпы незнакомых людей. Глаза Гектора!.. На лице низенькой полноватой старушки. Глаза опухшие, покрасневшие. Это все слезы. - Дора? - Старушка пытается улыбнуться, но в уголках глаз бусинками блестят слезинки. - Я Агата Доусон, бабушка Гектора. - Милая, - мама подталкивает вперед, но внутри все оцепенело, хрустит, как это проклятое платье. - Нимфадора! - Ничего, - миссис Доусон берет ее руки горячими ладонями, - ничего. Она молоденькая совсем. Она справится! - Глаза Гектора, им хочется улыбнуться. Только губы дрожат. - Эдвард мой совсем плох. Ричарда пережил, теперь вот Гектора... Ноги отнялись. Так вот кто сидит у окна! - Миссис Доусон, чем мы можем помочь? - Спасибо, миссис Тонкс... Я не ошиблась? Нет. Хорошо... Наши врачи говорят — инсульт. Артур похлопотал, - она махнула рукой в сторону мистера Уизли, - договорился у вас, в Мунго... Может, там что-то сделают... Ох! Мы слишком долго живем. Хорошо, что Клэр ничего не понимает... - Клэр? - Не голос, а воронье карканье. В горле сухо, как в пустыне. - Мама Гектора. После смерти Ричарда она... - Сколько боли в глазах этой женщины, и щеки совсем восковые — а должны быть румяные, с ямочками. Так Гектор рассказывал... - Она помешалась. Она верит, что он жив. Господи всемилостивый! Если миссис Доусон заплачет, вселенная рухнет. Значит, Гектор заплачет. Дышать нечем, голоса гудят вокруг. Зачем они все здесь? - Ох, деточка! - Теплые объятия, такие мягкие, такие родные. Яблочный летний дух. - Прости меня, родная... Пойдем на кухню. Тут пирогами пахнет. Яблочными. Ладонь по волосам. Глаза закрыть — и будто Гектор рядом. Нежно-розовый, словно отблеск рассвета, по кончикам волос. - Он любил тебя... - Снова смотреть в его глаза на чужом лице. - Такой счастливый был... Миссис Доусон отвернулась, загремела чем-то... Противень с пирогом. Быстро нарезает, а слезы шипят на корочке — внутри яблоки светятся как янтарь. Спиной назад, к двери. Не мешать, не делить эту боль. - Прости меня, - миссис Доусон откладывает нож, поворачивается. - Я себя боюсь... Знаю, должна сильной быть. Плохо выходит. - Я не знаю, как... - Никто не знает, милая... Я хочу тебе отдать кое-что. От него. Подарок... Золотистый шелк скользит под пальцами... Пальцы неловкие — не открыть. Там внутри на золотой цепочке кулон... Маленькое янтарное яблочко. * * * * * И снова из тишины кухни в гул гостиной. О чем они все говорят? Мама где? Мистер Доусон в кресле у окна все так же сосредоточенно глядит в одну точку. Рядом стоит Молли Уизли, приглядывает за ним. В дверном проеме черное лицо Кингсли. Он в костюме... Похоже, чувствует себя столь же странно, как и она в своем жестком платье. Лучше пойти к нему, чем слушать всхлипы миссис Уизли. Иначе не выдержать! И так тяжело выносить все эти сочувствующие взгляды, шепоток за спиной... - Это, кажется, его невеста... - Миссис Доусон говорила, они должны были пожениться... - Откуда она такая? Вот бы уши заткнуть! Она теперь никто... Из руки что-то скользнуло на пол, пришлось нагнуться — потеряться, исчезнуть для всех. Кулон солнечной капелькой на натертом до блеска паркете... - Тонкс, что с тобой? Сколько волнения в голосе! Словно она – тонкий фарфор и может расколоться в любую секунду... Люпин поднимает с пола, опять подставляет под чужие взгляды. - Кингсли только что с Гриммо... Селена... Она не... - Так понятно. Не до того ей... - Артур Уизли смотрит куда-то в пол, боясь встречаться глазами. - Молли у нее вчера была, говорит, что... - Осекся под взглядом Люпина. - Ее леди Гвиневра к себе заберет пока. Вместе с Лили. Кингсли пришел один? - Один. Но Грюм обещал прийти... - Мальчик им восхищался безмерно... - В наше время опасно быть мракоборцем... * * * * * Голосов все меньше. Чужие уже попрощались, что-то выразили, чему-то посочувствовали – зачем, чему? – и скрылись наконец за дверью. Остались только знакомые. Когда-то в аврорате… или на Гриммо, может быть… в Ордене… Когда-то. Сдержанно басил Кингсли, бормотал Люпин. Сперва на пороге кухни, потом – совсем рядом. Кто-то смачно и с удовольствием выругался и потребовал еще виски. - Это поминки, мать вашу, или сраный Святочный бал?!.. Дальше – совершенно неразборчивое, вероятно, ирландское. Девичий голосок заспешил и заизвинялся. Потом руку осторожно обхватили тонкие пальчики. - Дора, милая… извини нас… Аластор с утра со стаканом не расстается… Ему очень жаль… Он очень ценил Гектора… правда… Просто он не умеет это выразить… Нужно было, наверное, что-то ответить, но что? Наугад сжала тонкие пальчики и тут же выпустила. Голосок не настаивал. Через секунду уже увещевал кого-то и увлекал к выходу. Густой бас Кингсли предлагал проводить и помочь. Потом снова хлопнула дверь – и стало неожиданно тихо. Значит, все кончилось и можно уходить? Только вот – зачем уходить и куда? Если все кончилось…