Светлейшая аранель

      Меня продолжало тошнить.       Пенлиндис, заметившая недомогание, предложила мне обратиться к лекарям. Но я не хотела... Состояние тошноты будто было олицетворением всего того, что со мной происходило за последние недели. Я отмахивалась от этого банального ощущения, пораженная гораздо большей болью.       Я увидела его снова только через неделю.       Леголас избегал меня. Он больше не приходил ко мне в спальню. И старательно рассчитывал свое время нахождения во дворце, чтобы лишний раз не видеться со мной. Проще говоря, аранен практически не возвращался из леса. И все наши встречи отныне происходили прилюдно.       Когда мы впервые увиделись на завтраке после той ночи, я от неожиданности задохнулась. Я так готовилась к тому, что могу его встретить... а в итоге растерялась. Не поднимая головы, я старательно сдерживала слезы, что готовы были хлынуть из моих глаз. Как я ошибалась, когда думала, что за эти дни они перегорели во мне и боль уже не может быть такой острой. Но нет. Все не так! Слезы все так же сдавливали мне горло, боль так же впивалась в мое сердце. Как я ни ждала этой встречи, как ни старалась держать себя в руках, мне с огромным трудом удалось изобразить на лице вежливую улыбку. Глаза я поднять не смогла.       Леголас подошел ко мне, напряженно улыбаясь, и притянул к себе, награждая поцелуем в висок. Губы были холодные и безучастные. Глаза пытливые, словно искали что-то в моем лице и отчаялись найти. Я чувствовала его взгляд, будто он касался меня.       - Эйриэн, - голос сдержанный, отстраненный, - рад видеть тебя...       Слова до жестокости обыденны. Так можно сказать любому в этом зале. Обратиться хоть к мужчине, хоть к старику... Так Леголас никогда не говорил мне.       Мой голос чуть хриплый, от сдерживаемых спазмов, из-за слез скопившихся в горле. Слова так же бессмысленны и холодны:       - Я тоже рада видеть тебя...       Но глаза мои опущены и с мучительной внимательностью рассматривают узорчатый камень пола.       Молчание оглушающе давит, и хочется поднять голову и крикнуть на весь зал, полный этих надменных чужих эльфов:       «За что?! Почему ты решил, что я игрушка!? Что меня можно сломать и выбросить, когда надоем...»       Невольно рваный вздох сорвался с моих губ, разрушив вязкое ощущение момента. И Леголас, отведя взгляд, взял мою руку, чтобы повести к столу. Прикасаясь, его пальцы вздрогнули и на какое-то мгновение бесконтрольно сжали мои, но, когда я вскинула глаза, аранен уже сосредоточено смотрел перед собой.       Я покраснела. Не от смущения. Нет. От невыносимого желания выдернуть руку из его ледяных пальцев, убежать и разрыдаться.       Но я стояла рядом, опустив глаза на наши руки, что касались друг друга с таким безразличием. С такой трусливой скованностью. И задавалась вопросами – когда он мне скажет, что расторгает помолвку? Почему Идриль не носит с гордостью звание его динэт? Почему он продолжает этот спектакль со мной в главной роли?..       Леголас прикасался ко мне осторожно, будто боялся, что я вырву руку или ударю его. И эта сдержанность доставляла мне отдельную муку. Никогда, даже в дни, когда мы с араненом не выносили друг друга, он не был таким осмотрительным и напряженным.       За столом мы подверглись внимательному разглядыванию со стороны Трандуила, который, бросив короткий взгляд на меня, уже не сводил глаз с сына.       Леголас хмурился, глядя, как я вяло ковырялась в тарелке, на которую он с привычной заботой накладывал аппетитные кусочки, будто и не было между нами стены. То ли от его присутствия, то ли от постоянной тошноты, мне кусок в рот не лез.       - Ты выглядишь устало, сын, - вдруг сказал Трандуил.       Я вздрогнула и скосила глаза на аранена, который твердо встретил взгляд отца и ответил:       - Орки окончательно озверели от голода. Поедают себе подобных, потеряли осторожность и внаглую бесчинствуют на тропах. С оттепелью будет еще хуже...       Голос Леголаса ничем не выдал его. Такой же сдержанный и отстраненный, как и его приветствие сегодня. Но Трандуил был прав. Лицо аранена, взгляд, горькие складки у губ – все говорило о напряжении и усталости, что владели им.       Мое сердце дрогнуло и застонало. Я столько раз видела его таким. Когда могла обнять и заглянуть в глаза. Развеять тяжелые мысли и заставить улыбнуться. Еще одна грань отчуждения, доставляющая страдание обоим.       Мне было больно видеть его таким. И я опустила глаза, слепо уставившись в тарелку.       Трандуил, молча, внимательно слушал объяснения Леголаса и его мысли о том, как он планирует совместно с воинами Владыки Лориэна Келеборна провести по весне большую операцию, чтобы покончить с большими свирепствующими бандами, а после выловить оставшихся недобитков. Но думал таур, казалось, совсем о другом.       В его глазах я увидела сожаление.       Летели дни. Мы были на пороге весны. Но большего холода в моей душе не было за всю жизнь. Меня не мог согреть ни огонь камина, ни теплая одежда, ни грелки в постель, которые исправно подкладывала Пенлиндис. Она вообще очень беспокоилась за меня. Ее предупредительность стала несколько суетливой. Девушка всерьез была настроена развеять мои печали и облегчить недомогание. Ароматные ванны, букетики сухих трав, распространяющих едва уловимый запах, раскладываемые ею в одежде и у постели, диковинное питье – в ход шли все возможные приемы.       Жаль, что это не помогало.       Когда она в очередной раз раскладывала мои новые платья, то с сожалением вздохнула.       - Что тебя печалит? – грустно улыбнулась я тому, как забавно она сморщила носик.       То, что ответила Пенлиндис, повергло меня в шок. Крошечная эльфийка округлила живот руками и... Я вспыхнула.       - Ты ошиблась! Этого не может быть!..       Я задохнулась и... И вдруг ошеломленно уставилась перед собой.       И вскочила, и заметалась по опочивальне.       - Не может быть! Не может быть! Не может быть! Не может быть!       Голос мой сорвался на крик и, сев прямо на пол, я разрыдалась.       Не может быть!       Великодушный Эру - свидетель! Это как раз очень может быть... Но...       Какой огромной всепоглощающей радостью это было бы для меня всего пару недель назад. С каким ликованием я бы преподнесла эту новость аранену... Как...       Как ужасно было это сейчас!.. Ведь всего лишь его каприз отделял меня от того, чтобы униженной покинуть Лихолесье прямо сейчас. Или завтра...       Я долго рыдала, пугая своим страшным плачем служанку, оплакивая свое счастье, что оказалось таким иллюзорным. Своего еще не родившегося ребенка, которому придется повторить мой путь... Как я следовала по пятам своей матери.       Пенлиндис хватала меня за руки и вкладывала кубок с вином, открывала двери на балкон и брызгала водой. Но это было для меня всего лишь тенями бесстрастных свечей, что во множестве горели в моих покоях.       И только под вечер, обессиленная, я немного успокоилась. Искупав меня, расчесав волосы и уложив в постель, Пенлиндис ласково погладила мои руки и сказала: «Я бы позвала Леголаса. Но он в лесу».       Закрывая глаза, я прошептала:       - Ему все равно.       По утрам я часто не ходила на завтрак, уединившись в пустом саду.       Даже эта пустота давила на меня. Я ощущала себя не просто одинокой и обманутой. Я ощущала себя в объятиях холода, подобно сирени, изумрудные листья которой покрылись изморозью от ледяного дыхания зимы.       Последние дни, я часто пересекалась в анфиладах дворца с Куталионом, и молодой стражник старался отвлечь меня от печали, старательно изыскивая темы разговора. Он, как и многие, видел, что между мной и араненом что-то происходит, и избегал разговоров о нем.       Но одно его появление напоминало мне о Леголасе.       И как Куталион ни старался, он не мог вызвать мою улыбку.       - Что не так? – наконец нашел в себе смелость спросить Куталион.       - Все не так... – прошептала я.       - Моя госпожа, чем я могу помочь Вам? Ведь смотреть, как Вы, подобно тени, бродите по дворцу, сердце разрывается!       - Лишь у тебя... – прошептала я, отводя глаза.       - Это не так! Вас любят здесь...       Любят? Я слепо посмотрела на Куталиона и ничего не ответила.       Наверное, эта мысль удивила бы и доставила мне удовольствие несколько недель назад... если бы я ощущала любовь одного единственного эльфа так необходимого мне. Для которого, с недавних пор, я стала обузой...       Я проснулась.       Было ощущение, что я что-то пропустила, забыла... Что-то жизненно важное. Сердце трепетало, и дыхание испуганно терялось на губах.       Первые лучи холодного солнца коснулись каменного пола. Легкая дымка парила за приоткрытыми дверями балкона. Листья плюща, что ветер загнал в комнату, лениво перекатывались у порога.       Откинувшись обратно на подушку, я с тоской натянула одеяло до подбородка. Я поняла, что мое сердце не пропустило... что не забыло. В это время аранен уходил.       Взгляд мой бессмысленно шарил по комнате, по залитым призрачным светом предметам и обстановке, когда вдруг упал на подушку рядом. В грудь толкнулось волнением и болью. Сев, я как зачарованная смотрела на отпечаток головы на подушке, еще не успевший исчезнуть. Я рванулась к балкону, спотыкаясь, путаясь в ночной сорочке и одеяле. Распахнув створки, задыхаясь от холодного воздуха, ударившего в грудь, я замерла на пороге...       Балкон был пуст. Вниз тоже никто не спускался.       Я была одна.       Абсолютно одна.       Иллюзии доставляют больше боли, чем удары.       Ветки вишни, что однажды ночью принес в мою спальню аранен, будто вопреки всему происходящему в моей жизни, торопили весну. Набухшие почки лопнули, распространяя аромат свежести и влажной зелени. Крохотные изумрудные листочки были будто много-много раз сложены и сейчас расправлялись, являя миру узоры, нанесенные на нежную поверхность природой. Следом за ними ветки усеяли крошечные бело-розовые жемчужины.       Целыми днями я смотрела, как практически на моих глазах распускаются цветы. Это должно было радовать меня, а приносило столько боли. Как и ребенок, которого я ждала.       Дитя.       Меня стали утаскивать вдаль мечты.       Я клала руки на свой плоский живот и прислушивалась к себе.       Пусть. Как больно отдавалось это слово в моей израненной душе. Такое сухое, хрустящее... бесчувственное. Пусть.       Пусть Леголас остается в своем Лихолесье... А мы уйдем. В Лориэн. В Имладрис. В... Итилиэн.       До сих пор мне снилась эта прекрасная земля, где сосны плакали янтарными слезами, радуясь солнечному теплу. Где ночами лунный свет мерцал в кружеве крон, и воздух был кристально чистый. Где было еще так опасно.       Но когда-нибудь твои маленькие ножки впервые пробегутся по мягкой хвое, покрывающей землю, и шишки станут твоими игрушками.       У тебя будут его глаза...       Меня знобило.       Тошнота все больше захватывала меня, и, чтобы спастись от нее, я снова и снова шла в сад. Но морозы стояли трескучие, и даже в саду Лесного короля временами шел снег, тая при прикосновении к озябшей зелени и цветам.       Меня не спасало от холода ни шерстяное платье, ни теплый длиннополый камзол. Обнимая себя за плечи, я брела по пустынным тропинкам, встречая лишь заботливых садовников, что пытались сохранить цветущее великолепие сада, и которые мне так почтительно кланялись.       Снежинки, будто оледеневшие бабочки, невесомо порхали перед моими глазами. И это безмолвие, эта замершая в ожидании весны природа, это противоречие между зеленью, цветами и снегом, были будто отражение моей души, где замерзал, тоскуя, цветок любви...       - Госпожа?       Я вздрогнула. Погруженная в свои мысли, я не заметила эльфа, что тихо окликнул меня. Присмотревшись, я узнала в нем садовника, которого встретила в один из первых визитов в сад. Помнится, вдохновленная, я тогда сказала, как прекрасно его детище.       Эльф протянул мне цветы, заботливо связанные шнурком.       - Сегодня эти эллот расцвели для Вас, моя леди.       Благодарно кивая, я грустно улыбнулась ему. И с удивлением поняла, что прав был Куталион - слуги во дворце Лесного короля стали относиться ко мне иначе.       Я словно никогда не бывала у этого фонтана, проходя мимо, отвлекаемая и задумчивая. Я будто впервые увидела этих птиц, что замерли на бортике в вечном взлете, раскинув в порыве белоснежные крылья. Грациозные шеи вытянуты, глаза устремлены ввысь... Они, как и я, не могут взлететь, уносясь прочь, прикованные резцом искусного мастера, что изваял их из камня такими живыми.       Лебеди.       Птицы однолюбы.       Символ вечной любви. Верности и тоски...       Я смотрела на них и понимала, что никогда не оправлюсь от удара, который нанес мне Леголас своей «игрой». Вдохнув ледяного воздуха, я поежилась.       Вдруг чьи-то руки легли на мои озябшие плечи, укрывая мягкой тканью. И замерли, так же невесомо, как снег, что покрывал плащ аранена укутавший меня.       - Птицы однолюбы, - грустно сказала я, чувствуя, как тепло медленно касается меня. – Когда-то я думала, что такая любовь существует...       - И я... думал...       Голос Леголаса был хриплым и таким... Будто он вкладывал в свой ответ особый смысл, неведомый мне. Нахмурившись, я обернулась, но руки аранена уже соскользнули с моих плеч, и Леголас, отвернувшись, удалялся от меня по тропе.       - Любимый!.. – прошептала я, протягивая ему руки вслед.       Но он не услышал.       Или не захотел.       Мне было холодно.       Так привычно холодно.       Вздрагивая, поджимая озябшие ноги, я куталась в одеяле, сознавая, что не только внешний холод мучает меня. Озноб был внутри меня, и только одно могло растопить этот лед, чьи обжигающие холодом пальцы дотрагивались до моей души. В метаниях беспокойного сна, я знала, чего мне не хватает. Кого...       Леголас стоял возле камина, и бушующий огонь причудливо освещал его обнаженное тело. Я ласкала его взглядом, скользя глазами по широкой спине, узким бедрам, ягодицам и сильным ногам. Аранен, оглядываясь, улыбался мне и скармливал прожорливому пламени поленья. А огонь радостно трещал и вспыхивал веером искр, освещая багровыми всполохами светлые волосы Леголаса, его улыбку. Зажигая в глазах пламя. Сквозь дрему я чувствовала, как от его взгляда, будто обдавая зноем грядущих объятий, мое тело накрывает теплая волна, в одно мгновение обволакивая от замерзших пальцев ног до заостренных кончиков ушей.       Особенно громкий треск поленьев в камине заставил меня вздрогнуть и... распахнуть глаза. В камине пылал большой огонь, освещая пустую опочивальню. Я была одна. Мой сон был лишь воспоминанием.       Сердце сдавило привычной болью.       Но огонь в камине был большой, жаркий... Огонь, что согрел меня, не был сном. Это, и створки неплотно закрытых дверей балкона, подсказали мне, что аранен был здесь.       Зачем?! Зачем этой заботой, этим вниманием еще больше мучать меня?!       Когда я вошла в покои, моим глазам предстала спина высокого эльфа, что гневно отчитывал Пенлиндис.       - Неумеха!       Недоуменно остановившись на пороге, я с изумлением увидела, что весь пол опочивальни усеивают крошечные осколки зеркала. Переведя взгляд на служанку, жалко понурившую голову и сжимающую руки, я возмутилась:       - Кто Вы и почему кричите на мою служанку?       Эльф вздрогнул и оглянулся. Мгновение, и высокомерные повадки волной смыло.       - Простите, госпожа Эйриэн. Я Кельдир. Смотрящий за прислугой.       Я сердито смотрела на придворного.       - Что случилось?       - Ваша горничная разбила дорогое зеркало, - он помялся, подбирая слова. – Позвольте, я уведу ее и должным образом накажу. Если Вы соблаговолите прогуляться, прислуга быстро тут все уберет...       - Найдите мне лучше другое зеркало. А с Пенлиндис я сама разберусь.       Кельдир растерялся.       - Но госпожа Идриль сказала наказать...       Вспыхнув, я выпалила:       - Вот слуг госпожи Идриль и наказывайте! А моих предоставьте мне! Идите! Вы свободны!       Кельдир неуверенно потоптался и, поклонившись, ушел.       Все это время Пенлиндис так и не подняла головы, дрожа и всхлипывая.       Осторожно ступая по осколкам, я подошла к эльфийке и, подняв ей голову, ахнула. Лицо девушки было в крови, вытекающей из длинного пореза на лбу, переходящего на щеку.       - Вот скотина! – с чувством сказала я.       Пенлиндис сморщилась и затряслась. Сообразив, что она подумала будто эти слова о ней, я прошептала:       - Кельдир скотина, дурочка!       Чуть не силой усадив девушку в кресло, я под ее испуганным взглядом разорвала простую сорочку и, намочив тряпку, осторожно смыла кровь с лица. Руки Пенлиндис взлетали, как стайка птичек, в попытке объяснить, что произошло, и отказаться от моей помощи. Но я покачала головой и с печалью вгляделась в порез, уродующий и так не блещущее красотой личико. Рана оказалась достаточно глубокой, с рваными краями, будто ей стеклом расцарапали лицо. И надежды, что она сама заживет без следов, не было.       Приказав Пенлиндис сидеть, я набрала свежей воды. И сказала радостно плещущейся в тазу жидкости:       - Помоги, сестра!       И обмывая рану и лицо служанки, я шептала и просила, молила... Я ласкала пальцами целебные капли влаги, что, нагреваясь, обжигали испуганную девушку и светились мерцающими бликами.       Испачканная кровью, совершенно ошеломленная Пенлиндис смотрелась в маленькое ручное зеркало, что я ей дала. На чистой коже еще розовело место, где ее рассекал уродливый порез.       Вдруг Пенлиндис расплакалась и рухнула на колени, ухватившись за мою юбку. Ошеломленная, я оторвала ее руки и, покачав головой, прошептала:       - Никогда так не делай!       Маленькая эльфийка всплеснула руками и вдруг торопливо зажестикулировала.       С трудом понимая ее, я сморщилась. И остановила ее руки.       Наверное, это было последней каплей.       Кому доверять, если верить никому нельзя?       Если тот, кто вызывает твою симпатию, оказывается соглядатаем. Если тот, кому хочется рассказать о сокровенном, доносит на тебя твоему врагу. Как быть, если недружелюбный мир, в котором ты живешь, вдруг открылся для тебя с новой пугающей стороны?       С самого начала я была удивлена, что мне предоставили такую хорошую служанку, пусть и с таким изъяном, как немота. Мне даже мысли в голову не пришло, что Пенлиндис приставили ко мне, чтобы шпионить. Даже в своих покоях, даже наедине с Леголасом, я все время была под присмотром... Эта немая девочка, что так понравилась мне своей трогательностью и предупредительностью, которой хотелось довериться, оказалась истинной лихолесской. Впрочем, она подневольная душа, жертва власти Идриль, что словно паутиной опутала челядь Лесного короля в преддверии своего возвышения.       Я не подозревала, как будет больно. Каким ошеломительным ударом станет для меня эта новость. Меня предавали все, кого я любила...       Правда, за свою службу Пенлиндис получила в лицо зеркалом от разгневанной Идриль, которая рассвирепела, видимо, оттого, что Леголас ночью разжигал камин в моей опочивальне.       Лесные цветы. Как нелепо и просто. С самого начала нас выдали цветы, что Леголас оставил на моей подушке, казалось, так давно. Цветы, что не росли в садах дворца. Цветы, что были любовно засушены мною на страницах книги, которую мне принес аранен.       Пенлиндис докладывала Идриль все подробности. Про мятые простыни и мои спутанные косы, про цветы, ветки вишни и светлые волосы на расческе... Даже про то, что это закончилось.