Светлейшая аранель

      Как это дико - думать в такой момент о том, что помылась!       Эта крамольная мысль, странная и несвоевременная, вдруг заставила понять, что пауза затянулась, и я невольно подняла голову.       Глаза Леголаса жадно впились в мое лицо, всматриваясь так внимательно, что мне стало не по себе. Скользнули по задорно вздрагивающим от ветра кудрям темных волос, которые опускались на шею, где безобразной синевой налились синяки от пальцев белого орка, и замерли на ранах, оставленных когтями.       Смятение отразилось в его взгляде. Отстраненном, холодном, так похожем на взгляд Трандуила, внутри которого что-то яростно пылало.       Губы еще плотнее сжались в непримиримую линию.       Нахмурившись, аранен отвел взгляд от моей шеи и сухо бросил:       - Найди в себе смелость возвращать мои подарки лично.       Я растерянно моргнула и с изумлением смотрела, как он надел на мое запястье свой браслет, который я, уходя, так решительно оставила на столе.       Меня окатила волна непонимания. Растерянности и смятения.       Вспыхнув, я вскинула голову, попытавшись поймать взгляд Леголаса, но он уже отвернулся, отдавая приказы.       Его воины облегченно стали устраивать лагерь, и я неожиданно увидела, какой замученный у них вид. Снова взглянув на аранена, я вдруг поняла, что и Леголас выглядит не лучшим образом. Испачканный в крови камзол, измазанные сапоги и брюки и не знавшие отдыха глаза. Глаза, что разглядывали меня так пытливо и сердито.       - Аранен, у тебя кровь! – невольно вырвалось у меня.       Плечи Леголаса напряглись, и спина застыла. Мгновение... И, обернувшись, он сдержанно спросил:       - Ты забыла мое имя? Или у тебя есть повод быть такой официальной?       Я смешалась.       Он был груб. Намеренно груб. И я вспыхнула.       - У меня столько поводов, что все не перечислить!       - Вот как, - коротко сказал он и, снова отворачиваясь от меня, кивнул подходящему Асгону. – Приветствую.       Я удивленно уставилась на эсгаротца, что возмущенно спросил аранена, не потрудившись поздороваться:       - Вы видели первый караван?!       - Да. Я предупреждал вашего мэра, что это безумие... – холодно ответил Леголас, бросив на меня потемневший взгляд.       - Вы должны были охранять этот караван! – Асгон сплюнул на землю и обвиняюще ткнул пальцем в аранена.       Так вот почему он так сердился на меня! Эльфы не пришли...       - Я ничего не обещал, - Леголас нахмурился. – Я сожалею... Но ваши сородичи знали, чем рискуют.       Асгон махнул рукой и отвернулся, сдерживая гневные слова.       - Кто это? – вдруг спросил подошедший ко мне Тивлин.       - Мой... – я споткнулась на этом месте, так как чуть не сказала «жених».       Эру Илуватар! Неужели мое глупое сердце все еще верит в это?! Идиотка! Об меня разве что ноги не вытерли, а стоило побрякушку на руку нацепить, и я как в дурмане – иду, куда он меня поманит!       - ... родственник! – выдохнула я.       - По-моему, ты приемыш, - хмыкнул гном.       Обернувшись, Леголас посмотрел на меня так, будто я ему в лицо плюнула. Закрыв глаза, он склонил голову и задал бессмысленный в нынешние времена вопрос проходившему мимо лихолесцу:       - Дозоры выставили?       Я злилась. Внутри клокотали обида, гнев и желание надавать Леголасу пощечин. Но злилась я в основном на себя. На то, как встрепенулось сердечко, как судорожно забилось, как волна радости и страха накрыла меня с головой... Я злилась на себя за то, что, если б он улыбнулся мне, я бросилась бы ему на шею.       Я переходила от одного воина к другому, останавливая кровь и исцеляя раны.       Я видела, как глаза их вспыхивают улыбкой, которая расцветает на губах. Легкие почтительные поклоны, вежливые слова и обращение «моя госпожа», которое лаской звучало в моих ушах, будто я не преступник и беглец. Будто я до сих пор их будущая аранель. Это было удивительно и странно. Но с другой стороны, целители всегда были почитаемы. А сейчас я именно лечила.       Царапины, воспалившиеся раны и изматывающая усталость царили среди воинов аранена. По сдержанным разговорам и нескольким фразам я поняла, что отряд практически без передышки прочесывал лес, провоцируя стычки с орками. Они искали меня.       Он искал меня.       Без сна и отдыха. Без остановки и без оглядки.       Леголас искал меня, как одержимый.       Я посмотрела на браслет, который аранен вернул на мою руку. Я сама не знала, почему сразу не бросила ему «подарок» в лицо. Ведь этим браслетом Леголас будто снова связал нас...       И злость на него одолевала меня, прокрадываясь в каждую мысль.       Зачем ты пришел?! Зачем ведешь себя со мной, будто я нужна тебе?!       Не наигрался, проклятый эльф?!       Я ждала. Ждала, когда, наконец, аранен соизволит поставить меня в известность о том, когда мы возвращаемся в Лихолесье. Поначалу я была растеряна и озадачена тем, что он сразу не арестовал меня, отобрав оружие и поместив под стражу. Но потом поняла, почему Леголас не стал утруждать себя. Сбежать сейчас, когда лес наводнен орками, – безумие.       А я еще не забыла то наводящее ужас возбуждение, что вызвала у белого орка своим запахом. И даже это не давало уверенности в том, что меня изнасилуют раньше, чем начнут есть... или не сделают это одновременно.       Я видела, что он устал.       Устал так, что даже уснуть не может. И лежа в одиночестве у своего костра, смотрит на меня, и будто ниточка его чувств тянется ко мне, касается тоскливым легким дыханием и невысказанным вопросом. И во мне боролись два воспоминания...       Память предательски будила мысли о том, что я могу облегчить его мучения и усыпить лишь несколькими ласковыми словами и прикосновениями. И воспоминание о его яростном взгляде, там, у реки... который я не могла забыть, который до сих пор жег меня.       - А чего тот эльф на тебя так странно смотрит? Ты ему денег должен? – вдруг спросил меня Девлин. – Видно, что много...       Тивлин мрачно пнул друга.       - Не слушай его, Элурин! Это он по глупости брякнул... или из желания твои долги раздать!       Глаза Девлина округлились, и он сердито надулся, возмущенно уставившись на друга.       Я рассмеялась. Гномы - удивительные существа! Они заставляли меня смеяться даже тогда, когда от боли я вздохнуть не могла.       Подняв глаза, я увидела лицо Леголаса. Такое удивительное, тоскливое, наслаждающееся... Будто он скучал по моей улыбке.       Я прислушивалась к темному лесу. К тихому перешептыванию листвы и скрипу деревьев. Я знала, что не одна. Знала, что, несмотря на усталость, аранен следовал за мной, как тень.       Уходя из лагеря, я задумчиво окинула взглядом мерцающие в сумерках умирающие костры и поморщилась, заметив, что Куталион собирается последовать за мной. Но темноволосый эльф замер, глядя на Леголаса, который тоже поднялся с места и не сводил с него глаз.       Его дыхание коснулось моего затылка.       Проклятый эльф!       Предательница листва нашептывала мне, как мается зевотой часовой у сломанного дуба, но промолчала о том, что Леголас подошел так близко, так неслышно...       - Эйриэн... нельзя уходить одной...       - Не будь Куталионом, аранен, - ответила я, прежде чем подумала.       Руки, что так ласково скользнули по моим плечам, замерли. Руки, от которых мурашки окутали мое тело. Руки, что вдруг властно развернули меня к эльфу...       Леголас буквально сгреб меня в охапку, стискивая и приподнимая над землей, прижимаясь в жадном, страстном, обжигающем поцелуе. Даже если бы я захотела, то не смогла бы вырваться. Предательское тело сразу откликнулось на позабытое прикосновение, тогда как разум все же пытался сопротивляться несколько мгновений. И я вцепилась в плечи аранена, прижимаясь всем телом, судорожно царапая ткань его камзола, как утопающий, конвульсивно и с надеждой на спасение.       Этот поцелуй был таким иступленным, яростным, что мне было больно от его губ, от рук, что удерживали меня с такой силой, будто я вырываюсь. И я в ответ не сдерживалась, обвивая руками, прижимая, лаская пальцами затылок эльфа и стискивая волосы. Мы будто оба глотнули того зелья вожделения, когда желание обладать и отдавать было так неподвластно разуму.       Вдох, взгляд... и ураган отступил. И Леголас выпустил меня из своих объятий, опуская на землю. Оторвавшись от моих губ, он единственным ласковым движением погладил мою щеку и подбородок.       Я покачнулась и беспомощно моргнула, ошеломленно глядя на эльфа, чьи глаза были такими темными, чья грудь вздымалась так часто...       - Ты так же теряешь голову, когда тебя целует Куталион? – прошептал он.       Мгновение я не понимала.       А потом кинулась на него.       Ударила, отпихнула, толкнула... Но ошеломленная, я била не так, как меня всегда учили, не так, чтобы принести боль, не так, чтобы почувствовал... Я била бессмысленно, как птица крыльями в клетке... как... И лишь пощечина, звонкая, хлесткая, заставила его остановить меня, скрутив руки.       Вырвавшись, я с яростью взглянула на аранена и бросилась вон. И в этот взгляд я вложила всю свою обиду, всю боль, злость и разочарование...       - Девлин! Где твоя брага?! – рявкнула я.       - Зачем? – подозрительно поинтересовался он, опасаясь, что я, как другие, захочу использовать ее для промывки ран.       - Выпить надо! – тяжело дыша, сказала я, потирая горящую ладонь.       Надеюсь, лицо у Леголаса болит не меньше!       Крякнув, гном удивленно посмотрел на меня и бросил флягу. Сделав первый большой глоток, я закашлялась от обжигающей жидкости, хлынувшей в глотку. До сих пор сдерживаемые слезы брызнули из моих глаз и, слава Эру, их можно было списать на брагу.       Изумленный Куталион, подойдя к нашему костру, с испугом смотрел на меня.       - О! – я усмехнулась и шмыгнула носом. – Садись!       И переходя на синдарин, добавила:       - Садись поближе, Куталион! Ведь мы, оказывается, любовники!       Идиотка!       Как я могла допустить, чтобы это случилось?! Как, во имя Эру, я позволила ему снова целовать меня?! Всего пара ласковых слов, и я растаяла как снег под жаркими лучами солнца! Ну почему, почему я не могла сделать ему в ответ так же больно, как он мне?! Заставить на колени пасть и ползти следом! Чтобы следы целовал и вздохнуть не мог!       И надо же мне такое сказать после того, как сам целовался с Идриль и отвернулся от меня, оттолкнул! Ревновать сейчас, не имея на меня никаких прав - просто какая-то дурость!.. Впрочем, подобную дурость аранен не раз демонстрировал!       Я сделала еще глоток браги и сморщилась от желания заплакать от злости. Как же я ненавижу его! Но ничего не могу поделать...       Я посмотрела на Куталиона, что встретив мой взгляд, осторожно спросил:       - Моя госпожа, я не понял... что значит любовники?       Открыв рот, чтобы сделать еще глоток, я замерла, уставившись на эльфа.       За несколько мгновений в моей голове пронеслась уйма мыслей, от самых изумленных до самых гномьих.       - Прости... – я набрала воздуху, – ты не знаешь, откуда дети берутся?       Куталион покраснел так, что даже слезы на глазах выступили. Примерно такая же реакция у него была, когда под воздействием зелья я его так страстно поцеловала, что сама стеснялась мысли об этом.       - Слава Эру! А то я боялась, что придется тебе это объяснять, - я язвила, стараясь справиться с собственным смущением.       Все еще краснея, Куталион спросил:       - Но кто Вам это сказал?!       Я подняла на молодого стражника глаза и тихо сказала, борясь одновременно со злостью и жалостью к себе:       - Леголас.       Куталион вспыхнул и тут же побледнел.       - Но... Но...       Он вдруг замолчал и, нахмурившись, поднялся.       Неожиданно всхлипнув, я проводила взглядом решительно удаляющегося в темноту эльфа.       Интересно, Куталион скажет Леголасу, что он идиот?       Я не стала дожидаться результатов этого животрепещущего разговора и, сердито накрывшись с головой плащом Куталиона, пыталась уснуть, когда меня кто-то осторожно потрогал за плечо.       - Элурин... – Тивлин грустно отвел взгляд. – Тебя зовет старый менестрель. Он умирает...       Я вихрем пронеслась по лагерю до самой повозки Маги, около которой в корнях большого дуба уложили старого певца.       Во время нападения орков он получил ранение и никому ничего не сказал. Пару часов назад ему стало плохо и к нему позвали знахарку. Вот тут-то и выяснилось, что ранение и старое увечье медленно, но верно убивали его. И судя по всему, он был рад этому...       Когда я присела около него, старик устремил в мою сторону бледные изувеченные глаза, улыбнулся и прошептал:       - Ты здесь, девочка? Я рад тебе. Так страшно умирать в одиночестве.       Сердце мое сжалось.       - Жить в одиночестве тоже страшно, - тихо сказала я в ответ.       Менестрель сжал мою руку холодеющими пальцами.       - Я не достоин выслушать боль твоего сердца, милая. Но поверь, есть вещи гораздо ужаснее, чем страдать от одиночества, когда сердце стонет от любви.       - Что может быть страшнее? – спросила я устало, приготовившись выслушать пустые слова утешения.       - Когда ты понимаешь, что стал для своего любимого проклятьем...       Старик закашлялся, а я в смятении посмотрела на него.       Отдышавшись, старый менестрель стиснул мои пальцы.       - Ее голос преследует меня уже вечность... Я слышу его в пении ручьев, в сиянии дня и шорохе дождя. Я слышу его в капели и дыхании леса... Ее голос. Твой голос.       Дыхание старика было тяжелое, но он упорно говорил. И такова была сила его таланта, что даже сейчас, тень тени своей, он завораживал словами.       - Когда я услышал твой голос впервые, то подумал, что сошел с ума. Снова... Но чуть погодя понял, что это не она. Она никогда не была такой сильной, как ты. Асгон сетовал, что гномы питают к тебе необъяснимую слабость... и сердился, не понимая. А я понимал. И понимал, что твое сердечко мучается...       Старик помолчал, будто набираясь сил перед решающим броском.       - Моя история не станет для тебя облегчением. И не научит ничему. Ты не мужчина. Ты еще дитя. Просто сейчас перед вечностью, я хочу рассказать хоть кому-то о том, как слепота накрыла меня раньше, чем выжгли мои глаза. А ты, будто горное озеро, безмятежное, прозрачное... Все что скажешь тебе, будто канет в воду. Ты не осудишь...       Мягкая улыбка озарила изувеченное шрамами лицо, и я невольно подумала, что когда-то он был красив... этот человек.       - Я был менестрелем. Достаточно талантливым. И меня принимали во многих благородных домах, в том числе и эльфийских. Когда я встретил ее, я был глуп. Я позволил мечте о ней завладеть моим разумом. Она была эльфийкой. Прекрасная, как рассвет над весенним лесом... Как... как... – старик задохнулся и долго мучительно дышал, прежде чем продолжить. - Я влюбился. Влюбился без памяти. Я возвращался в те места снова и снова, чтобы радовать ее своим пением. И было оно вдохновенным из-за любви, что пылала в моем сердце, сжигая меня...       Он сжал мои пальцы и улыбнулся своей жуткой улыбкой.       - Она была шутницей. И часто смеялась надо мной, а я краснел и не мог найти в голове достойного ответа. Только смотрел и даже взглядом боялся оскорбить ее.       Я был всего лишь человеком. Да, потомком королей... но всего лишь человеком. А она... Она была недосягаема для меня, как звездное небо...       Однажды меня позвали, чтобы я спел для нее. Против обыкновения, моя любовь была задумчива и лишь улыбнулась мне. Но я был так взволнован тем, что оказался наедине с ней, что не придал этому значения. Меня даже не насторожило, что меня пригласили в ее личные покои...       Прелестные плечи отливали в лунном свете перламутром, и легкие ткани обнимали ее стан так трепетно, что дрожь пробралась в мое сердце, и оно умирало, когда я осмеливался поднять глаза на нее. А моя прекрасная эльфийка скользила вдоль ажурных окон, купаясь в звездном сиянии, и улыбалась мне. Улыбалась так, как никогда в жизни. В ее изогнутых губах была такая нежность и такое лукавство, а в потемневших глазах необъяснимое приглашение. Мой голос стал предавать меня, когда моя любовь коснулась моего плеча и мягко провела пальчиками по моей щеке, заставляя следить за ней, поворачиваться, терять слова, что так бездумно я шептал, забывая песню...       - Ты так несмел сегодня, друг мой, - ласково сказала она и, переплетя свои пальцы с моими, поцеловала мою руку.       Оторопь на мгновение отрезвила меня. Я никогда не был самонадеян с ней, я никогда не позволял себе больше чем взгляд или вздох! Но прекрасная девушка села ко мне на колени, заставив меня позабыть обо всем. Ее пальцы были смелыми, слишком смелыми для меня и я, задыхался от удовольствия и недоверия. Я пытался остановить ее, но эльфийка лишь тихо смеялась и настойчиво продолжала то, что даже в самых смелых мечтах я помыслить не мог.       - Я отдаю тебе себя потому что хочу, и мне неважно кто ты. Ты должен знать это, - шептала она. – Я твоя, как бы ты ни назвал меня завтра...       Ее слова обволакивали меня и кидали в пучину сладкой муки, и они были так убедительны так... как и губы, что накрыли мои... И я поверил! Я... поверил.       - Почему вдруг твои поцелуи такие робкие? – спрашивала она, заглядывая мне в глаза. - Будь самим собой... каким я знаю тебя...       И я был. Я потерял разум. Я поверил в сказку, в сон, в сумасшествие свое... Я ласкал ее, я любил ее, я обладал ее прекрасным телом... Я ликовал. И вот, когда мое наслаждение было наивысшим, я вдруг упал с небес на землю... И дыхание покинуло меня. Она назвала любимого по имени. И это был не я.       В глазах ее появилось неуловимое выражение узнавания, и ужас вдруг плеснулся в них. И это замешательство было таким мучительным, что я понял - против воли она отдалась мне, одурманенная и обманутая.       Мы не успели еще осознать, что натворили, когда пришел тот... кого она любила всем сердцем и душой. Тот, кто был ее избранником. Кому она отдавалась... Но он увидел ее со мной.       Ошеломленная я молчала. Наверное, я слишком сильно сжала пальцы старика, который вдруг замолчал. Но вскоре поняла, что не эта боль его мучает. Помолчав, менестрель продолжил усталым хриплым голосом:       - Скандал замяли. Меня выбросили вон, отвезя подальше в лес. Но ни темнота, ни злобный вой варгов не пугал меня так, как осознание, что моя любовь стала проклятьем для той, ради которой я готов был умереть. Я и часа не провел в своем оглушении, когда меня схватили орки. По моей одежде они поняли, что я частый гость у эльфов, и пытали, пытаясь разузнать о них. Орки выжгли мои глаза, ломали кости и выбивали зубы. Я сорвал голос и стал сед, как лунь. Я не знаю, сколько времени провел в плену, когда меня отбили эльфы. Не узнав меня, они позаботились о моих ранах. Хотя я не хотел жить. Но выжил.       Голос старика все слабел, и чувствовалось, что конец его близок, а ему еще хотелось сказать так много.       - И с тех пор думаю только об одном, - с надрывом прошептал он. - Проклятьем стала моя любовь для нее... и нет для меня муки страшнее, чем осознание этого.       Я плакала, не стесняясь своих слез. Пальцы старика, вложившего в свой рассказ последние силы, цепенели в моих руках.       Задыхаясь, он хрипло прошептал:       - Я ничего о ней больше не слышал. И это мука для меня... Я уничтожил ее шанс быть счастливой на все времена...       Бисеринки пота выступили на его лбу от последних усилий:       - Ведь это он? Тот, кто приносит тебе такую муку? Лихолесский аранен, который сам вздохнуть не может от боли? Жестокие слова и такой страдающий голос... Он не был таким, когда я знал его... когда он высвободил меня из плена. Его сердце не знало боли и тоски... Пообещай мне, милая, что выслушаешь его...       Его задыхающийся кашель позволил мне не отвечать.       - Как зовут тебя, девочка?       Я сжала его костенеющие пальцы и горячо прошептала:       - Эйриэн! Меня зовут Эйриэн! Гвилвилет была моей матерью...       - Бабочка и маргаритка*...       Лицо старика дрогнуло в улыбке, пальцы дернулись в моей руке, конвульсивно сжимаясь, и расслабились. Ошеломленная, я еще какое-то время сидела, слепо глядя на старого менестреля. Человека, что был моим отцом. Которого я ненавидела, не зная, что сам он ненавидел себя куда сильнее.       Подняв голову, чтобы позвать Магу, я увидела аранена, который стоял рядом. Я не слышала, как он подошел, поэтому вздрогнула и сморщилась. Лицо Леголаса было печально.       - Так это был Кирион, - грустно прошептал аранен.       Я быстро отвернулась и улыбнулась холодными непослушными губами.       - Уходи. Тебя это не касается. Ты уже больше не даэр мне... Ты чужой. Холодный. Далекий эльфийский аранен. Каким я тебя знала всегда...       - Эйриэн!       Я пристально посмотрела на Леголаса. Голос у него был такой, словно мои слова доставили ему боль. А взгляд вспыхнул и погас, будто на угли плеснули воды.       Я еле нашла в себе силы отвернуться и уйти, боясь поддаться. Мне не нужна была его жалость. Только любовь. Но именно ее Леголас был не способен мне дать.