Но темные не умирают просто так.
Прошло два года
- Двадцать золотых. - Нет. Либо пятьдесят, либо пусть вас сожрет эта тварь. В большом каменном доме собралось много народу. Люди в рубахах и темных полотняных штанах толкаются и тихо переругиваются за лучшие места. Но большая часть их внимания прикована к двум сидящим за добротным деревянным столом. Этот стол словно бы находится под невидимым куполом, который не подпускает толпящихся людей ближе, чем на два метра. Уже седой мужчина плотного телосложения, одетый в красную рубаху и черные штаны – местный глава. Сейчас на обычно добром лице читалось скрытое желание придушить своего оппонента, находящегося с другой стороны стола. Я сижу напротив него, закинув ногу на ногу. Мои длинные прямые серые волосы связаны в высокий хвост. Очень часто их необычный цвет путают с сединой, иногда действуя мне на нервы своим любопытством (ой, а как так вышло что такая молодая девушка и уже седая?) Но не настолько часто как могли бы. Спасибо моей профессии! Одета я в темно-синюю кофту, обтягивающие черные штаны, сапоги чуть ниже колена с небольшим каблуком, подкованным серебром, и плащ, словно опавшие крылья свисающий со стула. На моих руках - перчатки с металлическими нашивками, а за спиной – меч. На поясе – пара кинжалов, а на специальном креплении на правой ноге – набор маленьких метательных ножей. На миловидном же лице читается невозмутимое упрямство. - Хотя бы двадцать пять, – выдавил глава. Я резко встаю: - Если вы так рьяно торгуетесь, значит, он не так уж и досаждает вам. Значит, не так он страшен и не несет настоящей опасности. А из этого следует, что мне здесь делать нечего. Разворачиваюсь и шагаю к выходу. Но не успеваю сделать и пары шагов, как меня догоняет голос главы: - Хорошо. Пятьдесят так пятьдесят. Только убей его. Я улыбнулась уголком губ: - Убью. Готовьте деньги. И, не оборачиваясь, выхожу в ночь.***
Легкий ветерок колышет уже пожелтевшие листья, создавая тихий шелест, в котором так легко спрятать шаги. День уже давно угас, но ночь не спешит вступать в свои права, и лес погрузился в сине-серые сумерки, приправленные легким туманом. Я одинокой фигурой бреду среди деревьев, мягко ступая по опавшей листве. Глядя четко себе под ноги, я, кажется, не замечаю ничего вокруг себя. Но такой вывод был бы ошибочным. Я просто слушаю, сосредоточенно выискивая в фоновом шуме что-то, не относящееся к деревьям и ветру. Что-то, похожее на медленный перебор мягких лап по листве. Вот как сейчас! Резко разворачиваюсь, выхватывая пару ножей, и метаю их в выпрыгнувшего из кустов монстра, отдаленно смахивающего на волка (если бы у него было около десятка рогов на голове и шесть клыков вместо четырех). И тут же, единым движением кувыркаюсь вперед, пропуская над собой слегка потерявшего баланс зверя. Вскакиваю на ноги с уже наготовленными ножами – новый бросок, попадание в бок и горло. Зверь взвыл, мотая головой. Нож из шеи выскакивает и теряется в листве. «Волк» снова прыгает, но его встречает еще пара ножей. Я увернулась, сделав тройное сальто назад. Но в сторону отскочить не успеваю. Тяжелая туша зверя бьет меня, словно молот и я теряю равновесие. Мощные челюсти клацнули в миллиметрах от лица, но я успеваю выставить руки и сжать горло нападавшего. Хотя задушить нечисть не представляется возможным, но удерживать на расстоянии – тоже выход. Зверь настойчиво пытается достать мое горло. Я подтягиваю колени к животу (благо, высота монстра позволяет) и, упершись ему в брюхо, резко толкаю, сбрасывая с себя. «Волк» отлетает. Я вскакиваю и, вытащив меч, занимаю боевую стойку. Противник поднимается и грозно рычит. Широко улыбаюсь ему, словно приглашая. Да, у меня весьма неординарное чувство юмора. Зверь бросается вперед, одним прыжком налетая на меня. И на мой меч. Клинок входит ему под ребра и его кончик выглядывает у твари между лопаток. Волк даже не заскулил. Просто свалился, по инерции чуть не завалив меня. Шарахнувшись в сторону, я пропустила его слева от себя. Секунда – я жду, что он вскочит и снова атакует. Но нет, только ветерок слегка шевелит мех... И я падаю на колени, тяжело дыша. Хриплые выдохи больше похожи на рычание. Я знаю, что сейчас мои глаза больше не ярко голубые, как обычно. Они зеленые. Как и всегда, когда я перенапрягаюсь и то, что обычно находится глубоко во мне, пытается вырваться на свободу. Я сопротивляюсь, и по телу прокатывается волна боли. То, что скрыто, отступает, и я делаю медленный, глубокий вдох. Встаю с колен, отряхиваюсь, собираю ножи. Медленно приближаюсь к бездыханному телу и достаю меч. Не самая любимая часть моей работы – я отрубаю ему голову, чтоб не восстановился. Присыпаю разрез пеплом полыни для уверенности. И вырезаю рядом с телом свой знак собственности – доказательство, что его убила именно я. Теперь я свободна. Поднимаю голову и смотрю в небо. В его вечерней синеве уже сияет Альда – первая звезда. Ее голубой огонек безучастно наблюдает за мирами уже тысячи тысяч лет. Еще раз глубоко вдыхаю вечерний запах осеннего леса. Нужно возвращаться. Забрать плату, постирать вещи, измазанные кровью зверя. В моем сознании промелькает тихий шепот, больше похожий на шелест. Да, со мной такое бывает – я слышу голоса. Вернее голос. Точнее – шепот. Еще точнее – намек на шепот, который я не всегда различаю. А когда различаю – не понимаю. Он говорит на темном языке, который в наше время не знает никто. Но все прекрасно знают, как он звучит – при его звуке у всех слышащих мелькает образ Темной Цитадели разрушенной сотни лет назад. Но это не важно. За два года я привыкла нему и больше не дергаюсь каждый раз, когда он проявляется. Выйдя на опушку, я замечаю, что большая часть деревни стоит у ограды в ожидании моего возвращения. Или в ожидании моей безвременной кончины – судя по их лицам, они были бы сильно не против, чтобы мы со зверем погибли единовременно. Но я уже умирала и не желаю еще раз это испытывать. Поэтому уверенным шагом иду в деревню, выискивая взглядом старосту. - Зверь мертв? – он сидит на пороге центрального дома, не проявляя никаких эмоций. - Да. Иначе он пришел бы вместо меня, – мой тон не слишком вежлив, но мне сейчас не до церемоний. Он молча протягивает мне туго набитый кошель. - Мне нужна теплая вода и порошок, – заявляю я, когда деньги оказываются у меня. Староста пожимает плечами: - Проходи. Все готово. И ни тебе «спасибо», ни тебе «светлого пути, добрая женщина». Я молча вхожу в дом, где меня ждет бадья с горячей водой, мыло, порошок, даже игла с нитью приготовлена. Наверное, это и есть большая человеческая благодарность. Ушла я от них ночью, не дожидаясь рассвета. Они милые, но настороженные взгляды в спину – не то, к чему я стремлюсь. Тем более, что в мире еще много всяких тварей. Идти сквозь темный ночной лес – дело, на которое решится не каждый. Ведь лес – это Опасность. Да, именно с большой буквы. Вообще если брать местное сельское население, так для них опасность – все, что находится за защитной стеной деревни (а стены эти иногда настолько крепки, что на них и дышать страшно). Но дело это сугубо не мое. Для меня лес – дом родной. А деревья – роднее людей. Картина громадного черного замка появилась в сознании настолько неожиданно, что я аж споткнулась. Сразу за ней – шелест голоса. Он настолько тих, что я за эти два года так и не смогла определить принадлежит ли он мужчине или женщине. Усилием воли я заставила его заткнуться. Вот если кому рассказать обо всем этом (о голосах, боли и моей работе), то человек будет сильно удивлен, что я еще жива. Но я жива. Более того – я профессионал наивысшего класса. Элита, так сказать. Тихий шелест слева заставляет меня слегка повернуть голову. Лиса. Рыжая красавица с любопытством выглядывает из-за шершавого ствола. Улыбаюсь ей уголками губ и иду дальше. Нужно добраться до соседнего поселения как можно скорее – я устала. И у меня болит правое предплечье. С чего бы это?***
- Свинины нет, есть говядина. Трактирщик смотрит на меня с непроницаемым лицом. Это все же лучше, чем страх или неприятие. Услышав его слова, я непроизвольно скривилась. Не люблю я говядину. Вот не люблю и все. - Тогда замените мясо салатом. Если говорить серьезно – мне сейчас почти необходимо мясо. Оно помогает мне быстрее прийти в форму. Убирает боль, иногда даже заглушает голос. С чем это связано – известно только Богам. Мой заказ принесла девочка лет двенадцати – дочь трактирщика. Ее лицо было серьезным, но в глазах плескалось любопытство. Я протянула ей медьку. Мой заказ уже был оплачен, но девчонка мне понравилась. А я сейчас могу себе позволить небольшое расточительство. Малышка убежала с широкой улыбкой, сжимая в своей маленькой ручке монетку. Я приподняла уголки губ – я несу добро в этот паршивый мир. Покончив с завтраком, я ушла в комнату. Мне нужен сон и покой. Да. Убивать не так просто, как кажется на первый взгляд. Ты все же отбираешь чужую жизнь. Своими руками. Одно твое решение, одно, зачастую легкое, простое движение - и все. Моя жизнь состоит из убийств. Из постоянных смертей, день за днем. Иногда их бывает с десяток за час... Я – убийца. Я безжалостна и беспощадна. Я никогда не останавливаюсь, не сомневаюсь, не замираю с занесенной рукой. Потому что я умею убивать. Убивать правильно. Это моя работа и я сама ее выбрала. Но где-то в глубине души есть что-то, что появляется каждый раз, как я опускаю руку. С каждой забранной мной жизнью, что-то появляется глубоко во мне. И это не дает мне покоя. Это, а не... Эту мысль я додумаю завтра.***
Тук-тук-бум! Вот от этого «бум» (то бишь, удара ногой о дверь) я и проснулась, резко сев на кровати с ножом наизготовку. Предплечье тут же отвечает болью. Бум-бум-бум... - Да хватит! В эти два слова я вкладываю всю глубину своего отношения к данной ситуации. Стук прекращается. Вместо него я слышу тяжелые удаляющиеся шаги. А я так надеялась… Быстро одевшись, я тоже спускаюсь на первый этаж, где меня ждет мой визитер. Судя по еще не клонящемуся к закату солнцу – проспала я всего часа три. Поэтому настроение у меня... не совсем безопасное. - Что? – от моего тона он морщится, как от лимонного сока. Он – это Джанис – мужчина тридцати лет от роду, одетый в смесь кожаного костюма и доспеха. Его темные волосы острижены почти под корень, а правую бровь пересекает едва заметный шрам, который его ничуть не портит, а наоборот, добавляет шарма. У него карие глаза и высокие скулы, он высок и мускулист. Он – один из лучших убийц-наемников этого мира. Мой коллега, если можно так выразиться, только специализируется на людях. Поэтому я его слегка недолюбливаю. Хотя мы могли бы подружиться, убивай он... Неважно. Сейчас я сама готова переквалифицироваться в убийцу людей. И начну именно с него! - И я рад тебя видеть, – он слегка улыбается и показывает на стул напротив. Вообще он довольно симпатичное создание, но сейчас он мне напоминал самого страшного демона преисподней. В общем, настроение мое падает все ниже. Я молча сажусь на тонко скрипнувший стул и испепеляю его взглядом: - И? - Ты когда-нибудь поговоришь со мной нормально? – вопрошает он, возведя очи к потолку, но тут же переходит на деловой тон. – Новая тварь на севере. Твой профиль – уже погибли шесть наших. Больше никто не берется. - Вид? - Редкостная тварь. Я не спец, ты же меня знаешь, но ребята говорят о трех головах и гребне... Я резко вскакиваю: - Где он? Его глаза расширяются от удивления, он явно не ожидал столь сильной реакции. - Возле... - Руин, – я заканчиваю фразу вместо него и прикрываю глаза, пытаясь успокоится. Сердце бешено колотится в груди. Три головы. Руины. Волна боли прокатывается по телу, словно бы зарождаясь где-то в костях. Сжимаю руки в кулаки и упираюсь ими в столешницу, загоняя боль обратно в глубину души. Гребень. Черт, он вернулся. Не обращая внимания на настороженно-обеспокоенного Джаниса, я разворачиваюсь и иду в свою комнату. Все оружие я развешиваю по своим местам на автопилоте, мысленно пытаясь заткнуть шелестящий шепот в моей голове. Беру кошель с золотом. Спасибо вам, добрые жители деревни! Он еще внизу, пытается понять, чем вызвана моя реакция. Он ведь ничего не знает. Абсолютно ничего... - Тарка еще жива? Тарка – это его боевая лошадь. Лошадь особой породы, которую почти невозможно загнать или убить. А еще они самые быстроходные верховые животные. - Да... - он явно не понимает ничего из происходящего. - Я арендую ее у тебя, – я бросаю ему пять золотых. – Думаю, ты не против. - Вообще-то... Но я уже за дверью, я уже в пути. Лошадь не стала возражать против того, что теперь на ней сижу я. Она всегда ко мне хорошо относилась. Но думаю, после этого путешествия ее мнение изменится.***
Путь до Руин мы с Таркой преодолели меньше чем за сутки (иными словами, к рассвету я уже подъехала к пустоши), хотя обычно на такой переход уходит как минимум два дня. Я оставила тяжело дышащую лошадь на безопасном расстоянии, но через пару шагов остановилась и сама. Передо мной возвышаются руины громадного черного замка – Темной Цитадели. Некогда неприступная крепость все же пала века назад и теперь лишь груды черных камней и останки стен – все, что осталось от ее величия. И все же, даже эти крохи... от одного взгляда на них сердце начинает стучать быстрее от смеси страха и преклонения. Но в моей душе при виде этих камней просыпается дикая тоска. Я вижу ее в сиянии. Я вижу ее в величии. Постоянно. В своей голове. Я вижу такой, какой она была до падения. И сейчас в моих глазах появляются слезы. Это ощущение бесконечной утраты настолько сильно, что глушит старые воспоминания – белый-белый снег. Яркая красная кровь... Они вспыхивают в моем сознании, когда взгляд падает на могучее дерево у останков внешней стены. Картас. Тогда я думала, что пришла к лесу, но он был единственным деревом вокруг. Я пришла умирать на руины Цитадели. Вот такой вот поворот. Не обращая ни на что внимания, я подхожу к нему и провожу рукой по шершавому стволу. - Ну, здравствуй, мой спаситель. Дерево шелестит в ответ, словно тоже радо меня видеть. - Он ведь все еще здесь, правда? Я знаю, что картас не сможет мне ответить. Не сможет рассказать все, что видел и знает о звере, обитающем так близко к нему. - Если история повторится… - я прижимаюсь лбом к стволу. – Сможешь ли ты мне помочь снова? Он шелестит ветвями, и в этом шелесте я слышу поддержку. Может, я схожу с ума, но я верю своим ощущениям. И покидаю его с непоколебимой решительностью. Я иду по уже хоженому пути. Все так же шелестит камыш, только снега еще нет. Но память упрямо покрывает тропу белым покрывалом, рисуя на ней красные узоры моей кровью. Гоню память прочь, я должна быть собранной. Прошлый мой бой с обитателем этих мест едва не стоил мне жизни. Ухожу все дальше в болота. Искать зверя нет смысла – он сам вскоре меня найдет. Ведь он уже почувствовал меня, я знаю. И он знает, что это я. Что ж... Он выскакивает из зарослей камыша так неожиданно, что я едва успеваю увернуться. Мы замираем друг напротив друга. Зверь лишь чуть-чуть ниже меня. Он скалит клыки всех трех голов и нервно бьет хвостом с безупречно острым костяным наконечником. След этого оружия до сих пор хранит мое тело. Невольно сама скалю зубы и рычу. Не думаю, что выглядит устрашающе, но это прекрасный метод выражения моего к нему отношения (а рык получился до жути натуральным). Он рычит в ответ. Да, у него получается лучше. Думаю, что если бы он умел говорить, то сейчас бы злорадствовал. Медленно, очень медленно я достаю меч. Зверь облизывает морду (ту, которая по центру), и нападает. Но не прыгает, как глупый вурдалак, а сперва пытается выбить оружие. Он до жути умен – именно поэтому его так сложно убить. Я уворачиваюсь и тоже наношу удары. Но он слишком силен. Плюс чертов хвост! Делаю сальто назад, цепляя его по челюсти окованными носками сапог. Пока он приходит в себя (понятие относительное, ибо у него еще две головы), я начинаю метать в него ножи, стараясь найти уязвимые места. Работаю, быстро отступая назад и стараясь держаться от него на расстоянии. Предплечье ощутимо ноет, но я блокирую это ощущение – жизнь важнее. Плюс, судя по ощущению влаги, – он уже успел зацепить меня по левому бедру. Да-а, у других не было и шанса, если он с такой легкостью удерживает меня! Но со времени нашей прошлой встречи я многому научилась. Пять из семи ножей нашли свою цель. Два попали в защитные пластины, к моему глубочайшему сожалению. Но в свою защиту могу сказать, что пластины эти находятся под шкурой зверя и невооруженному глазу не видны. Теперь у него тоже идет кровь, что уже является большим отличием от нашей прошлой встречи. Но раны слишком незначительны. Решаюсь на отчаянный поступок – бросаюсь ему на встречу. Но в последний момент ухожу в сторону, и он пролетает мимо меня. Резкий удар меча – и зверь приземляется с двумя головами. С замиранием сердца слежу за его реакцией. Он воет и беснуется. Из раны хлещет кровь. Вывод: рана не затягивается, новая голова не отрастает. Что ж, у меня сегодня хороший день. А может быть, и нет – буквально в миллиметрах от лица пролетает его бестолково хлещущий хвост. Отступаю на пару шагов, сохраняя боевую стойку. Казалось бы, сейчас самое время напасть и добить раненую тварь. Вот так погибает хороший процент моих начинающих коллег. Сейчас движения зверя беспорядочны. И предугадать, что он выкинет в следующую секунду – нереально. Поэтому есть огромная вероятность, что ты просто не успеешь увернуться от неожиданно полетевшего в тебя хвоста или лапы. И я стою на безопасном расстоянии в ожидании, когда все это прекратится. В душе скребется надежда, что он просто истечет кровью, а глаза ищут пути его убийства, если надежда не права. И судя по прекращающемуся кровотечению – надежда реально сильно ошибается. Вот он перестал бесноваться и уставился на меня горящими ненавистью глазами двух оставшихся голов. Я ответила ему столь же теплым взглядом. Рана от отрубленной головы перестала кровоточить и закрылась. Не регенерировалась (и на том спасибо), но закрылась. И зверь прыгает на меня. Еще в полете он пускает вперед хвост. По его задумке я отбиваю хвост, но не успеваю блокировать его тушу. Да, конечно. На долю секунды мои глаза меняют цвет, и я с разворота бросаю ему на встречу меч. Не особо целясь. Но клинок входит в его тело по рукоять и зверя сносит силой удара обратно. Не теряя времени, я бросаюсь к нему, вытаскиваю меч и успеваю откатиться из-под когтистой лапы. Из новой раны хлещет кровь, но он только утробно рычит и снова идет в нападение. На этот раз он пускает в ход все – когти, клыки, хвост... Отбиваюсь как могу. Теперь в раньше свободной руке кинжал, помогающий блокировать его чертов хвост. Меняю тактику – поймав момент, втыкаю ему кинжал в шею, а освободившейся рукой хватаю хвост. Взмах меча – и у меня в руке обрубок с костяным шипом, а зверь отступает, дико вопя. Оставшаяся часть хвоста хлещет по воздуху, разбрызгивая черную кровь. Пару секунд наблюдаю за движениями зверя и прихожу к мнению, что нужно действовать. Сейчас в основном в движении только уже не опасный хвост, так что... Я резко приседаю. Мои глаза снова мигают зеленым, и я прыгаю к нему. Черт, сейчас бы второй меч! Вгоняю клинок ему в спину, разрезав гребень, но тут же вынимаю, сделав своеобразный укол. Новый всплеск воя. Он резко разворачивается, не желая находится ко мне задом. Это его ошибка – еще одна голова катится по порыжевшей траве болота, а с ней и мой кинжал. Осталась одна – крайняя левая. Отскакиваю назад, уходя от захвата лапами, и резко прыгаю к отрубленной голове – кинжал снова в моих руках. Судя по ощущениям – мои глаза больше не мигают. Они горят. Кристально-зеленым светом. Но с этим я разберусь позже. В отличие от первой головы, сейчас зверь нападает. Беспорядочно, неразумно, он просто старается меня достать хоть чем-то, при этом воя на всю оставшуюся глотку. Мой плащ уж порван вдоль всего правого плеча. Теперь у него есть видимая причины болеть - три глубоких царапины от плечевой кости до локтя. Я вся в грязи и брызгах крови своего противника. Да, у меня не совсем чистая работа. Нужно его добивать. Вот только как? Будет ли достаточно обрубить ему последнюю голову? Характерная черта моей работы – каждая тварь дохнет от своего метода убийства. Что сильно разнообразит мои будни, в отличие от того же Джаниса – все люди умирают одинаково. Зверь все решает за меня. Собрав остатки разума (или глупости), он встает на задние лапы, собираясь подмять меня под себя. Недолго думая, я вонзаю ему меч в грудную клетку. Туда, где предположительно находиться сердце. Что ж, если я сейчас ошиблась – пусть земля мне будет пухом. Но он резко дергается и взвизгивает. Этот характерный взвизг, когда они понимают, что умирают – пожалуй, единственное, что объединяет все смерти нечисти. Резко отскакиваю в сторону, не дав ему придавить меня своим весом. При этом приходится выпустить меч. Плохо. Очень плохо. Внутренне обругиваю себя последними словами. Ведь правило первое – никогда не позволяй противнику выбить твое оружие. Зверь падает, пару раз дергается и затихает. Со сцепленными зубами достаю из него свой клинок и отрезаю последнюю голову. Обильно посыпаю весь труп пеплом полыни, шепчу: «Пусть Шир станет твоим домом. А Грань будет тебе стенами». Рисую вокруг символы бесконечности и смерти. Складываю головы с противоположной от места произрастания стороны тела, а обрубок у шей. Рисую рукой в воздухе символ «покой». Отхожу на добрый десяток шагов и только тогда падаю на колени, обхватив себя руками. С губ срывается крик. Боль, дикая боль просыпается по телу. Теперь зеленые глаза – это не сила. Это – пламенная боль, горящая в костях. Шепот в голове становится отчетливее. Теперь можно различить слова, но я все равно не понимаю, что он говорит. - Хватит, – мой голос больше похож на стон сквозь стиснутые зубы. Поднимаю голову, глядя на не такие уж и далекие руины. Сейчас я буквально наяву вижу на их месте замок. Поднимаюсь на ноги, поднимаю меч, стараюсь вставить его в ножны. Получается раза с пятого. Боль не утихает, несмотря на мои старания загнать ее подальше. Иду, медленно, пошатываясь, обхватив себя руками. Думаю, со стороны картинка повторяется – я снова еле иду, снова почти без сознания, снова моя единственная цель – это дерево. Только сейчас я хоть не так сильно истекаю кровью. Подхожу к картасу и наваливаюсь на его ствол всем телом: - Что со мной? Скажи мне, что со мной? Он шелестит ветвями, хотя ветра вроде бы и нет. И тут боль начинает уходить. Постепенно, словно уходящая вода. Через минуту я смогла спокойно вдохнуть. Через две обняла ствол, как родной: - Спасибо. Ты снова спасаешь меня. А я даже не знаю, как тебя отблагодарить. Он успокаивающе шелестит, словно отпуская меня с миром. Я улыбаюсь. В этом мире все же есть кто-то, кто всегда меня поддержит. И плевать что этот кто-то – дерево. И я придумаю, как ответить ему тем же.***
После того, как я пришла в себя благодаря картасу, Тарка отвезла меня в ближайшее поселение, находящееся довольно далеко от места действия. Ведь никто не хочет селиться рядом с Руинами. Многое люди говорят о тех местах. От простых страшилок до реально страшных вещей. Но все сходятся в одном – темные не умирают просто так. Селяне приняли меня радушно, особенно когда я посулила им пару золотых. Мне тут же было предоставлено все, что я пожелала. Даже местный знахарь пришел, с умным выражением лица поведав, что на руку нужно накладывать швы. Я послала его подальше, потребовав только воду, спирт и бинты. И мясо. Много жареного мяса. Ведь (слава всем Богам) у них была свинина. И вот сейчас я лежу в отведенной мне комнате и пытаюсь отгородиться от ощущения покалывания в раненой руке. Бедро ведет себя тихо – там лишь легкая царапина. И мне снова придется зашивать одежду, а потом, вернувшись в город – покупать новую. Пожалуй, это самый паршивый аспект моей работы – каждая тварь старается наделать дырок во мне и всем, что на мне. Постепенно, когда мое тело перестало ныть и жечься, я провалилась в сон. Просыпаюсь резко, словно что-то выхватывает меня из небытия. В комнате темно, но в щель между занавесками просачивается призрачный свет луны. В доме – тишина. Хозяева, люди сугубо деревенские, ложатся с закатом солнца. Немного проморгавшись, сажусь на кровати. Рука тут же отзывается болью. В ответ я раздраженно кривлюсь и встаю. Мир делает оборот вокруг меня и встает на место. Не к добру это. Зажигаю свечу, переношу ее на прикроватный столик и снова возвращаюсь на кровать. Медленно разбинтовываю руку. Раны чистые, легкое покраснение вокруг, но это нормально. Боли как таковой нет. Так чего ж мне так плохо? Рассматриваю царапины внимательнее, добавив еще свечу для более яркого света. Нет, ничего. Закрываю глаза, пытаясь понять, откуда угроза. Ведь все признаки наличия яда в организме. Что же такое? Но ответа нет. А слабость есть. Черт! Снова забинтовав рану, спускаюсь вниз, стараясь не шуметь. А то набегут тут всякие. На кухне нашлась кастрюля с тушеной свининой – хозяева рассчитывали, что я проснусь еще днем. Что ж, они не просчитались. Немного перекусив, я выхожу во двор. На секунду останавливаюсь на крыльце – нужно перевести дух. В конюшне отзывается Тарка. Эти лошади имеют очень тонкое чутье на тех, кто им по душе. Если честно, меня сильно удивляет, что она не возненавидела меня после того, как я гнала ее галопом через половину страны. Но сейчас мне не до нее. Мне нужна мята. И вербена. А вообще нет. Я останавливаюсь и обвожу взглядом двор. Вот он! Цикорий! Возвращаюсь в дом. Значит, у них здесь где-то должен быть его сушеный корень. Где-то до... неосторожно задетая тарелка летит на пол с просто оглушительным грохотом. Хватаюсь за уши, пытаясь заглушить звук, но выходит не очень. Из комнаты выходит заспанная хозяйка: - Что происходит? – она не может скрыть раздражения. - Где у вас тут цикорий? – шиплю я, своим тоном тут же выводя ее из полусонного состояния. Я уже стою только благодаря стене. В голове снова проявляется голос, ослепляя меня картиной черного замка. - Что с Вами? – хозяйка подскакивает ко мне, заботливо усаживает на стул. - Цикорий. Крепкий. С тремя ложками сахара. Немедленно, – я говорю сквозь зубы, стараясь не потерять сознание. Она убегает и чем-то гремит на кухне. Причем настолько громко, что кажется, что она бьет в дно кастрюли прямо у меня над ухом. Разум понимает, что это не так, что это эффект от моего состояния, но не понимает с чего это вдруг у человека в полуобморочном состоянии так слух обострился. И снова картина Цитадели. И снова шепот. И снова боль. В руки вкладывают кружку. - Вот, готово, – голос словно из далека и в то же время глушит как сирена. Не тратя времени, поднеся еле удерживаемую дрожащими руками кружку к губам, делаю большой глоток. Горячая жидкость проскальзывает в желудок, распространяя свое тепло по всему телу. Новый глоток – и новая волна тепла. Боль отступает. Зрение проясняется. Я снова могу дышать. Буквально в секунды выпиваю всё, что мне принесла хозяйка, обеспокоенно замершая рядом. Разум проясняется и шепот стихает. - Спасибо, – нашариваю в кармане монетку и протягиваю ей. Это золотой, но мне сейчас все равно. Она забирает деньги и помогает мне встать: - Мне позвать лекаря? Я отрицательно качаю головой: - Нет. Я не желаю видеть этого шарлатана. - Но Вам плохо. - А ему хорошо, – я, держась за стену, поднимаюсь наверх. – Не желаю его видеть. Утром мне понадобится еще цикорий. Во всем теле – дикая слабость. Нахожусь ли я на пороге смерти? Ответ прост: нет. Я уже была одной ногой в могиле. И это – совсем другое. Заваливаюсь на кровать, случайно зацепив раненую руку, возмущенно отозвавшуюся болью. Закрываю глаза. Надеюсь, утром я смогу их открыть. - Кукарекууууу! Черт! Подрываюсь на кровати, как ужаленная. Секунд десять уходит на осознание реальности, потом я не скрываю гримасу, состоящую из смеси раздражения и боли. Чертова птица! Вскакивая, я потревожила руку и теперь расплачиваюсь остро выраженным жжением в области повреждений, нанесенных острыми предметами, предположительно когтями. Проще говоря: как же больно-то! А ведь должно бы уже начать затягиваться... Сев поудобнее, разбинтовываю раны. Да, края уже начали стягиваться, но я слишком резко дернула рукой, что привело к смещению тромбоцитного покрова, проще говоря – я снова открыла рану. Порывшись в сумке, присыпаю повреждения лечебным порошком. Нужно будет найти подорожник. Да. Снова забинтовываю руку и натягиваю кофту с длинными рукавами для лучшей фиксации. Внизу меня уже ждет напиток из цикория, а хозяйка провожает настороженным взглядом. И хоть от ночного состояния не осталось и следа, я все равно выпиваю «лекарство» и выхожу на улицу. Усевшись в тени ивы, растущей почти посреди двора, я достаю измазанный в крови твари меч: - Прости, брат, но сама чуть в мир иной не отошла, – (да, я извиняюсь перед оружием). Я должна была его почистить сразу после боя. А не через сутки. За это мне стыд и позор. Да-да. Можно даже публичную казнь. Уже дочищая кинжал, понимаю, что ножи остались в звере. Придется покупать новый комплект. А местным не забыть сказать, что если пойдут за шкурой, чтоб ножи оставили – потом выкуплю. - Завтракать будете? Это хозяйка на крыльце. Взгляд все такой же настороженный, меж бровей складка. И что она так переживает? - Естественно, – возвращаю кинжал в ножны и иду в дом.***
Полного заживления я дожидаться не стала – ушла, оставив Тарку у хозяйки – Джанис заберет, когда доберется. Лошадь была не сильно этим довольна, но, думаю, переживет. Местные поведали мне, что в трех днях пути завелся вурдалак необычайной силы и спасу от него нет. Необычайная сила – конечно преувеличение, но сейчас, когда я так ослаблена, это в самый раз. И денег подзаработаю, и шкуру сохраню. За Зверя мне никто не заплатил, так как убила я его по собственной инициативе, чем сохранила финансовое благополучие окрестных деревень. И угробила свое. Но главное, что он теперь все-таки мертв. А это стоило бы даже больших лишений. Поднимаю глаза к небу. Яркая синева восточной стороны – контраст полыхающему закату. Именно такой глубокий синий цвет – отдых для моих глаз. На лице сама собой появляется улыбка. Хорошо, что я иду на восток. Вообще я люблю закаты. Яркость и мощь его красок. Сияние, проникающее глубоко в душу. Угасающий день, напоследок полыхающий так, словно завтра не наступит... Но сейчас мне важнее глубокая синева уже находящегося в тени неба. Она успокаивает и приносит мир в мою душу. И горести отступают, и можно вдохнуть свободно. На ночь останавливаюсь под сенью огромной ветки вековой ели. Она спускается до земли, образуя как бы, свод. Маленькая берлога, так сказать. Для начала, конечно, проверяю, не живет ли в столь прекрасном месте кто другой. Но нет, «домик» свободен. Многим может показаться неудобным и неприемлемым такой ночлег. Но я предпочитаю лес домам. Это странно, как считают большинство людей, но я никогда не стремилась быть нормальной. Одна моя профессия чего стоит! Я не хочу семью и детей, как большинство девушек моего возраста. Я не хочу свой дом и мужа. Я хочу свободы. И это все, что мне необходимо. Вечер я встречаю в своем логове, сидя привалившись спиной к стволу. Ель может измазать меня смолой, но этой одежде все равно уже недолго осталось, а запах смолы и хвои поможет спрятаться от вурдалака во время охоты. Пока совсем не стемнело – читаю небольшую книгу о полезных свойствах растений. Может пригодится в ближайшем будущем. С наступлением темноты ухожу в царство снов.***
В кои-то веки просыпаюсь сама. Ни тебе грохота, ни криков – лес спит и вокруг та самая звенящая тишина. Предрассветные сумерки – время, когда сон наиболее крепок, но совсем скоро проснется первая птичка и лес наполнится ее песней, эхом отдающейся в еще спящем лесу. Слушаю тишину – еще одно мое любимое, но странное занятие. Иногда тишина – это больше, чем звук. Из-под коряг выползает туман, медленно, но бесповоротно. Встаю и, потянувшись, выхожу из своего укрытия. Вчера я сидела тут в паре шагов несколько кустов подорожника. Вернувшись с добычей, снимаю повязку с руки. Царапины уже почти затянулись, но еще нестабильны. Прикладываю новую порцию подорожника и снова забинтовываю. Эх, мне бы подождать, пока рука полностью заживет! Но уже назначена цель и каждый лишний день - лишняя жертва. Справившись с перевязкой и собрав вещи, продолжаю путь. Сегодня к вечеру должна бы прибыть на место. И вот она – та самая первая птичка. Ее тоненький голосок звоном разрывает тишину и уже через секунду лес взрывается песнями и криками. Хватаюсь за голову, едва не падая на колени. Этот звук... О, Боги, до чего же он громкий! Долгие три секунды мои уши привыкают к этому гомону, после чего я все же могу вздохнуть свободно. Со мной что-то не так и это видно невооруженным глазом. Я не должна так сильно реагировать на звуки. Надеюсь, это не скажется на моей трудоспособности. Ибо в моей профессии ошибаются один раз.***
Я стою на вершине невысокого холма в лучах закатного солнца и смотрю на горизонт. Яркие, оранжево-красные лучи подсвечивают облака на половине неба, превращая их в полыхающее зарево. Но облака у самого горизонта я вижу с теневой стороны, и они кажутся мне необычно черными. Это буйство красок ласкает мое восприятие, проникая в душу и поднимая там волну странного чувства, сильно смахивающего на бунтарство. Есть что-то еще, что-то неуловимое, как давно забытое воспоминание, но оно слишком слабо, чтобы испортить мне ощущения. Мое сердце бьется сильнее и чаще, заставляя слегка ускоренно дышать. Я обожаю закаты, я уже говорила? Они, несмотря на схожесть красок, совсем не похожи на рассветы. Рассветы мягче, нежнее. Они вызывают светлое поднятие духа и умиленную улыбку. Закаты же жестче. Они ближе к темным ощущениям. Они ярче, сильнее и крепче. Они заставляют выпускать когти в возбужденном ожидании. Стоп, что? Когти? О, Свет, какие когти? Бросаю быстрый взгляд на руку – нет никаких когтей. И быть не может, я ведь человек! Глубоко вздохнув в попытке успокоить учащенно бьющееся сердце, я перевожу взгляд ниже, где у подножия холма расположилась интересующая меня деревня. Небольшое поселение в пару десятков домов. Защитная стена более-менее крепкая, в человеческий рост. Дыр и иных повреждений нет. Окрестности очищены, прекрасно просматриваются. Люди здесь явно заботятся о своей безопасности, а не ноют, что мир вокруг слишком жесток. С последним лучом солнца я вхожу в ворота, тут же закрытые за мной на ночь вратарем. - Вы тут по какому поводу? – не совсем доброжелательно, но и без враждебности полюбопытствовал стражник. - Я тут по поводу вурдалака, – с нейтральной интонацией отвечаю я. Я всегда придерживаюсь ее во время работы. - Это хорошо, – тут же добреет стражник, хотя взгляд его остается недоверчивым. – Проходите, староста в доме совета. Дом Совета. Эта деревня – редкий случай, когда эта формулировка не вызывает у меня насмешливой улыбки. Идя по улице, я внимательно осматриваю окрестности и запоминаю все, что может пригодиться. А пригодиться может все. Да-да. В этот раз люд не собирается посмотреть на диковинку. В комнате только я, староста и пара его советников. Староста – высокий мужчина средних лет, чем-то сильно смахивающий на овчарку, изучает меня цепким, внимательным взглядом, явно решая, стоит ли мне доверять эту работу. Я сижу на крепком деревянном стуле, расслаблено откинувшись на спинку. Распахнутый плащ открывает кинжал и шесть сюрикенов, прикрепленных к специальным повязкам на ногах. Они – мой запасной вариант ножей. Но я понимаю его недоверие. Женщины в моей профессии редко доживают до приемлемого для него уровня мастерства. - Вы уверены, что сможете выжить, и нам не придется тратить деньги на ваши похороны? – наконец спрашивает староста. Его тон спокоен как море во время штиля. Я молча закатываю правый рукав, показывая ему широкий серебряный браслет со сложным узором. Это – показатель моего уровня. Такие браслеты носят единицы. Староста меняется в лице. Но не как обычно – спесь меняется страхом. Нет, на его лице и раньше не было спеси. Он просто начинает воспринимать меня всерьез. - Хорошо. Наша цена – десять золотых. Я окидываю взглядом комнату, потом сосредотачиваю его на старосте, заставляя его внутренне поежится: - Мне нужна вся имеющаяся у вас информация. Под моим взглядом староста нервно сцепляет руки: - Он появился месяц назад. Сначала забрался в курятник. Мы не придали этому значения, подумав, что это лиса, но периметр проверили. Но результатов – ноль. А на следующую ночь он загрыз корову нашей ткачки. Вот тут то мы и увидели следы. Странные следы, которые дед Борис опознал как следы вурдалака. Люди забеспокоились, но доказательств не было... - Пока? – подаю голос я, увидев, как он притупил взгляд и замолчал. Это говорит о том, что произошло нечто не совсем хорошее. - Пока он не напал на рыбака, возвращавшегося поздно вечером. Все это видела дочь пекаря. Девочка выжила, хоть след останется на всю жизнь. С ее то слов мы и убедились, что эта тварь не просто забредший волк. - Это все очень интересно, – я снова перевожу на него взгляд. – А теперь по делу. Сколько девочке лет? - Тринадцать, – на лице старосты появляется тень недоумения. – Мы проверили ее – она чиста. - Я могу с ней поговорить? - Нет, отец отправил ее с матерью к сестре в другое селение. - Плохо, – я разочарованно качаю головой. – Тогда вы. Девочка говорила, какого цвета шерсть? - Она описала его как «здоровенный вурдалак с горящими глазами». - И вы не стали уточнять детали? Даже не стали уточнять, откуда тринадцатилетний ребенок знает, что это именно вурдалак? – с долей раздражения разочарованно уточняю я, начиная сомневаться в компетентности местного населения. - Девочка была напугана. Она и пару слов еле сказала, – в голосе старосты появляются защищающие нотки. Овчарка скалит клыки. - Хорошо, – я снова откидываюсь на спинку стула, внутренне пытаясь припомнить, когда успела наклониться вперед. – Кто-либо умирал в последнее время? - Нет. Мы проверили. Могилы повторно запечатали. Скорее всего, пришлый. - Позвольте мне делать выводы, – резко обрываю его дальнейшие рассуждения. Не люблю, когда люди, ничего не смыслящие в нечисти начинают мне объяснять что да как. Староста раскрывает сжатые до того руки, словно в позволительном жесте. Я встаю: - Я думаю, у вас хватило ума ввести комендантский час? - Да, конечно, – по его глазам видно, что он слегка обижен моим отношением к его ответственности. - Тогда сегодня я остаюсь на улице. Предупредите людей, что если я кого увижу – сначала убью, а потом буду разбираться. Это ясно? - Да, – он встал и сделал жест советнику. - И еще. Мне нужна вода, молоко и сахар. - Хорошо, – еще один жест второму советнику. – Это все? - Нет, – я тоже встаю. – Если у зверя будут красные глаза – моя цена пятнадцать и не медькой меньше. В этот раз старосте пришлось секунду подумать, прежде чем в очередной раз кивнуть. - И молоко должно быть холодным, – крикнула я вслед уходящему советнику. А то знаю я этих добродетелей. Сейчас принесет парного, и сиди тогда над кружкой, жди, пока остынет. Мои требования были выполнены в рекордные сроки. Добавив в молоко, оказавшееся почти ледяным (и как они этого добились?), сахар, я быстрыми движениями ложки заставила его раствориться и несколькими большими глотками осушила стакан. Потом вымыла руки и хорошо умылась, не обращая внимания на удивленные взгляды местных, принесших мне все это. Позволив им забрать уже не нужные вещи, снимаю плащ и кофту, оставшись в обтягивающей майке, и разбинтовала руку. Процесс заживления проходит прекрасно, что заставляет меня улыбнуться. Уже можно было бы оставить незабинтованным, но сегодня может случиться драка. Поэтому я смазываю раны заживляющей мазью и снова перевязываю руку. Одеваюсь и выхожу в ночь. На крыльце сталкиваюсь со старостой: - Люди предупреждены? – мой голос начинает пропитываться льдом, как и всегда, когда я предчувствую чью-то смерть. - Да, – он кивает, глядя на меня со странным, смешанным чувством. Я молча ухожу во тьму. Небо затягивает низкими тучами, мчащимися с немыслимой скоростью. Иду по улице, не глядя по сторонам. В некоторых окнах горят свечи, но большинство темны. Люди боятся. Их страх, кажется, витает вокруг как легкий запах чего-то со сладким привкусом. Нет, люди не чувствуют страх других. А я – да. Вот уже два года, как да. Если честно, я много раздумывала, что тогда произошло. Как я выжила. Откуда эти видения и голоса. Усиливающиеся чувства, непонятные ощущения. И сила, то приходящая, то исчезающая... Тень. Быстрое мелькание на периферии зрения. Вот снова. Несмотря на это, я продолжаю идти, словно ничего не происходит. Только рука в кармане сильнее сжала сюрикен. Снова! На моей мысленной карте прорисовывается его путь. Он просто бегает, нарезая вокруг меня круги, запугивая и сбивая с толку. Пункт 1: разумен (не безумен, как это иногда с ними бывает. Присутствует, как минимум, инстинкт охотника). Мелькания учащаются – он сужает круг. Незаметно улыбнувшись, я выхожу к дому Совета, как и рассчитывала. Перед ним – довольно просторная площадь для общих собраний. Останавливаюсь прямо в центре. Что ты теперь будешь делать? Мелькания прекращаются. Затаился. Замираю, опустив голову. Просто стою и жду, чуть прикрыв глаза. Мягкая поступь лап. Он подкрадывается со спины. Осторожно. Очень осторожно. Когда между нами остается лишь пара метров, поступь прекращается. Резко разворачиваюсь, используя инерцию разворота выпускаю сюрикены и сбиваю его в полете. Он отлетает назад, заваливаясь на спину, но тут же вскакивает. И резким прыжком вправо уходит от следующих звезд. Пункт 1: Подтверждено – разумен. Пункт 2: Шерсть черная. Глаза – красные. Не менее семнадцати! Неким подобием кувырка ухожу влево. Он приземляется туда, где я только что была и разочарованно рычит. Изо всей силы бью его ногами в бок. При ударе с легким щелчком из подошв выдвигается сеть мелких лезвий, тут же вернувшихся назад. Он с визгом отлетает, но снова вскакивает и бросается ко мне. В этот раз я не ухожу от удара, а выхватив меч, парирую. Точнее – он сам изменяет угол удара, стараясь не попасть по лезвию. Пара ударов лапами – порез на левом плече. Он воет и отскакивает. Но в этот раз не просто держит дистанцию – он огромными прыжками бежит к домам. Закатив глаза, я начинаю погоню. Вот если честно – не люблю бегать за нечистью по улицам. Он ускоряется, превращаясь в слегка размытый силуэт, и исчезает из виду. Для приличия пробегаю по улице, осматриваю следы, говорящие, что он пошел по крышам и иду к Стене. Обхожу ее по кругу, осматривая, проверяю расстояния от нее до домов. Потом возвращаюсь к дому Совета. Стучусь в дверь. В доме слышны шаги, но мне не отвечают. Чтож, хвалю. Ребята пекутся о своей безопасности. Прекрасно понимая, что зверь затаится и не станет нападать этой ночью, я все же не спала, время от времени обходя деревню. Мне уже все было ясно. Осталось только сообщить жителям. Я скривилась, ясно представив себе их лица и крики. О, ну почему он убежал? Мы могли бы прекрасно подраться, и мне не пришлось бы... Шаги. Человеческие. Мрачно улыбаюсь и иду на звук. Я, в отличие от остальных людей, хожу бесшумно. Издержки профессии. Передо мной - худенькая фигурка, закутанная в темный плащ, с накинутым на голову капюшоном. Испуганная. С бешено стучащим сердцем, но все же идущая. Влюбленная дурочка, спешащая на тайное свидание? Признаться честно, глядя на нее, всю трясущуюся, я всерьез хочу бросить ей в спину кинжал, а утром на крики старосты пожать плечами и сказать: «А я предупреждала». Немного подумав и посомневавшись, я решила просто шугануть ее. Нельзя, нельзя шататься ночью по деревне, когда по улицам бегает вурдалак! И когда было ясно сказано – смерть ожидает каждого вышедшего. Или я не ясно выразилась? Снова проснулось желание просто убить ее в назидание другим, но я подавила его и тихо взобралась на крыши. Обогнав ее, я спрыгнула прямо перед ней с простым словом: - Бу. К моему легкому удивлению она, хоть и вскрикнула, хоть и отшатнулась, но все же попыталась ударить меня судорожно зажатым в руке ножом. Я без проблем отбила ее «нападение», легким приемом забрав у нее оружие. И тут же прижав ее к стене и приставив отобранный нож к горлу: - И куда мы так спешим, милая? – в моем голосе застыл лед, а на губах мрачная улыбка, не предвещающая ничего хорошего. - Ой! – она замирает, почти не дыша. В ее глазах плещется панический ужас. - Отвечай! – я встряхиваю ее, испепеляя взглядом. - Я... - она замолкает, глядя на меня своими круглыми глазами. - Тебе говорили, что сегодня нельзя выходить? – если бы у меня были клыки, меня легко было бы спутать с вампиром по поведению. - Д-да... - Так какого тебе дома не сиделось? – я кричу на нее, сверкая глазами. – Ты думаешь, нож поможет тебе убить зверя? Дура? Но, черт с ним, со зверем! Этой ночью тут я! А я сказала – любой вышедший умрет! До тебя не доходит?? Я могла просто убить тебя! Просто воткнуть тебе в сердце меч, не разбирая, кто ты и что ты!! - Н-не н-надо, – она вся трясется и слезы текут по ее щекам. - Надо бы! – я еще разок прикладываю ее о стену и отпускаю, позволив комком упасть на землю. – Так какого? - Он... Он ждет м-меня... О, все-таки влюбленная дурочка! Наклоняюсь и с нескрываемым презрением интересуюсь: - Любит тебя? - Д-да. Резко распрямляюсь, пытаясь не рассмеяться: - Да? - Д-да. - Так отчего же по улицам шляешься ты, а не он? – к презрению добавляется сарказм. Она лишь тихо хныкает, свернувшись клубочком и трясясь от страха. - Что? И сказать-то нечего? – мой тон буквально сочится ядом. – Вставай! В ответ она лишь сильнее затряслась. - Я сказала, вставай! – приказываю я. Девушка приподнимается и снова замирает. - Вставай. Или подниму пинками, – предупреждаю мягко, но с ощутимой угрозой. Она поднимается, бросая на меня испуганные взгляды. - Пошли. Разворачиваюсь и начинаю шагать вдоль улицы. - К-куда? – он не двигается с места. - Со мной. Пошли. Или... Она быстро меня нагоняет. Умная девочка. Привожу ее к дому Совета: - А теперь садись посреди площади и сиди, – повелительно указываю направление, подгоняя недобрым взглядом. Она с тихим поскуливанием занимает свое место, оглядываясь на меня. Я знаю, о чем она думает. Что она – наживка. Приманка для нечисти. Мы с вурдалаком катаемся со смеху. Он не такой дурак, чтобы на нее купиться. И я это прекрасно понимаю. Это лишь наказание. Не более. Но да, я не спускала с нее глаз оставшуюся часть ночи. А то мало ли... С первыми петухами я вышла из тени, которая надежно меня скрывала и подошла к девушке. Услышав петушиный крик, она оживилась, перестав трястись. Зря. Схватив ее за шкирку, я тащу ее к дому. На полпути мне на встречу открывается дверь и из нее выходит староста. - Это что еще такое? – недоуменно восклицает он, сбегая по ступенькам. - Это я хочу у Вас спросить! – зло рявкаю я. – Какого черта? Я толкаю ее к его ногам. Она тут же подползает к нему: - Она... она... - она захлебывается рыданиями. Мужчина поднимает ее, приобняв руками и позволяя поплакать на плече. - Что происходит? – холодно интересуется он. Я окидываю его презрительным взглядом: - Даже не узнав, что случилось, вы прижимаете ее к своей груди. А что, если я сейчас скажу, что именно она – ваш вурдалак? Что ты будешь делать? Они оба испуганно замирают. Она – потому что не является зверем. Он – потому что до него доходит, что мои слова могут быть правдой. Насладившись эффектом, я все же открываю правду: - Она не зверь. Она дура. И ваше счастье, что он приходил раньше, чем я увидела ее. Иначе пекли бы пироги. Я предупреждала. А теперь отпустите девицу домой. У нас с Вами серьезный разговор. - Иди домой, – его тон неожиданно холоден, хоть он и успокаивающе поглаживает ее по плечу. Девушка убегает, всхлипывая и спотыкаясь. - Итак, – я убираю кинжал, все еще находившийся в руке, в ножны. – Ситуация такова. Я возьмусь за эту работу за семнадцать золотых. Не меньше. - Хорошо. - Он силен и разумен. И он – кто-то из вас. Он находится в деревне постоянно. - Это невозможно! – начинает перечить староста. - Мне нужен список всех, кто выезжал за территорию за месяц до первого нападения. Всех, кто задерживался вне стен до темноты. Этих людей ко мне к обеду, – не обращая на него внимания продолжаю я. - К чему это все? – он недоумевает. Я начинаю идти к дому. Уже проходя мимо него, пожимаю плечами: - Он все еще жив. Поэтому Вы не смогли его найти в могиле. И да. Мне нужны только мужчины. Черноволосые мужчины. И завтрак. Ухожу в дом, слегка хлопнув дверью. Но следом вбегает староста: - То есть как это? Его голос полон недоуменного возмущения. Просто пожимаю плечами, усаживаясь за стол: - То есть кашу и салат. - Я не о том! Как он может быть жив? - А я о том, – мой тон непоколебим. – Я хочу кушать, староста. Это все, что я могу Вам сейчас сказать. Он выходит, хлопнув дверью. Недоволен. Они все всегда недовольны. Тем или другим, не важно. Они всегда найдут от чего сжать губы и похрустеть зубами. Но плевала я на их недовольство с высокой колокольни Темной Цитадели. Да, именно Цитадели. Много веков назад, когда Черный замок еще был в силе, именно там была самая высокая колокольня. И самая прекрасная. Была... Звук открываемой двери вырывает меня из мыслей. Слуги принесли завтрак. Прекрасно. Староста уселся напротив и пилит взглядом. Не прекрасно. - Вы так и будете испепелять меня? - А Вы так и не скажите, что имели в виду? Я молча принялась за еду. Завтракать после бессонной ночи под испепеляюще-нетерпеливым взглядом слегка... угнетающе. И после еды у меня осталось стойкое ощущение, что он вообще за это время даже не моргнул. Отодвинув тарелки, я тяжело вздохнула: - Для всех вас вурдалаки - это зараженные мертвые. Но иногда человек выживает. Если он был очень сильно ранен... последствия бывают неожиданными. - Что Вы мелете? – на его лице огромными буквами написано недоверие. Дарю ему предупреждающий взгляд. Я сильно раздражена из-за недосыпа и чертова непонимания людей. - То, что Вы чего-то не знаете, еще не значит, что его нет. – стараюсь говорить спокойно, хоть взгляд мой не совсем добр. – Я занимаюсь этим не первый год. И это – не первый живой вурдалак, с которым я встречалась. Они умны, даже хитры, поскольку у них остается некий остаток человеческого ума. Возможно, он даже помнит, что превращается. Для того, чтобы понять, помнит ли он, нужно понять, есть ли связь между его нападениями. Но я не следователь. Если Вы подтверждаете, что согласны на мои условия, я просто убью его и дело с концом. - Но... - Я вот этим мечом, - выхватываю меч и с грохотом опускаю его на стол перед старостой, - выбила себе экстра уровень. Этот браслет, - подставляю ему под нос руку, – омыт кровью не одной сотней тварей. И Вы считаете, что я не разбираюсь в своем деле? Я говорю тихо, но в моем голосе угроза. Чем выше встает солнце – тем ниже у меня настроение. Не знаю почему. Может простой недосып (что вряд ли, я могу не спать и дольше), а может (что скорее всего) – результат того, что со мной происходит. Он ненадолго задумывается, потом кивает и выходит, оставив меня наконец одну. Скривившись ему вслед, снимаю плащ и кофту, развязываю бинты. Рана уже почти затянулась, оставляя после себя красные полосы. На этот раз я не возвращаю бинты. Теперь они лишь замедлят процесс. Возвращается староста. При виде моей раны у него на лице проявляется удивление, но он молчит по этому поводу, сообщая более важные вещи: - Люди собраны. Натягиваю кофту и уже на ходу накидываю плащ, шурша полами. Ударивший в глаза солнечный свет заставляет зажмуриться. Мгновенно вскидываю руку, защищая глаза. Зрение возвращается, и начинают проступать угрюмые фигуры во дворе. Толпа большая – наверное, вся деревня собралась. Но она не ступает на периметр площади, толпясь в ответвлениях улиц. На площади же стоит всего пятеро. Черноволосые мужчины, как я и просила. Не глядя поднимаю руку: - Список. В руке появляется бумага с именами. Зачитываю первое: - Лер Интис. Шаг вперед. Третий в шеренге мужчина выходит вперед. Подхожу ближе. Он выше меня и больше, но это не мешает мне испепелять его взглядом. Смотрю ему в глаза долгим, изучающим взглядом, потом просто втягиваю носом воздух, слегка прикрыв веки: - Уходи. Зачитываю следующее имя, повторяю процедуру. Никто. Никто из них не мой клиент. Стою посреди площади, в одиночестве опустив голову и уставившись в пыль. Я знаю – все взгляды прикованы ко мне. И со стороны это может казаться, будто я в растерянности, но я просто думаю и мне плевать, как это выглядит для других. Со спины подходит староста. Я знаю, что на его лице цветет улыбка типа: «Я же говорил, что это бред». - Заткнитесь, – резко бросаю я, не поднимая головы. - Но я молчал... Теперь я знаю, что он растерян. Я стерла с его лица эту мерзкую улыбку. Вскидываю голову и разворачиваюсь к нему: - А к вам кто-нибудь приезжал? - Что? - В деревню кто-либо приезжал? - Да, бродячие артисты были пару дней. - Ох, не к добру, – я качаю головой. – Разгоните толпу. Сегодня ночью чтобы все сидели по домам. Все, Вы поняли? Все. И меня не волнует, как вы этого добьетесь, но если кого увижу - реально убью. В его глазах я вижу обвинение в жестокости, бесчеловечности. Должно ли это меня расстраивать? Да. Расстраивает? Нет. Потому что они все и всегда так думают. Всегда считают нас опасными, жестокими, монстрами. Но мы не монстры. Монстры – это те, кого мы убиваем. Иногда меня буквально бесит то, что того же Джаниса они будут бояться меньше, чем меня. Особенно если увидят браслет. А я не убила ни единого человека. Даже не ранила. И вот она – человеческая реакция. Ловлю себя на том, что рассуждаю так, будто я не человек. Эта мысль вызывает у меня мрачную улыбку – что ж, я становлюсь такой, какой они меня считают. Мнение начинает отвечать действительности. Ухожу в дом, нахожу кровать и ложусь спать. Сегодня будет сложная ночка.***
Просыпаюсь от назойливого шепота в голове. У темного наречия странное звучание. Певучее и резкое одновременно. Картина черного замка горит под веками. Иногда это начинает меня беспокоить. Выхожу на улицу с последним лучом солнца, едва успев увидеть, как он угасает. Черт, сегодня я пропустила закат. На крыльце сидит староста. Он напоминает сторожевую собаку. Долгую секунду внимательно его изучаю, в ответ на промелькнувшую мысль: «А не от вурдалачьей ли природы он так похож на пса?» Но нет. Он пес. Сторожевой пес, охраняющий свой двор. А вурдалак – подобие волка. - Идите в дом. Пришло мое время, – впервые мой голос приобретает мягкий акцент. Видно, что он устал. Перед тем, как уйти, он берет мою руку, вблизи изучает браслет и устало произносит: - Женщины редко доживают до твоего уровня. Это вызывает недоверие. Прости. И убей эту тварь. Он уходит, заложив во мне подозрение, что вурдалак и до него достал. Но меня не волнует, кому и что он сделал. Моя задача проста – убить. Вот и все дело. Выхожу на середину площади и единым движением ложусь на спину. Чувствую, как по мере того, как чернеющая синева накрывает небо, мои глаза становятся зелеными. Стараюсь дышать медленно и глубоко, пытаясь загнать это изменение обратно вглубь. Я знаю, что следует за изменением глаз. Боль. Дикая боль. Отстраненная часть сознания констатирует, что раньше глаза изменялись только после сильной нагрузки. И замок появлялся реже. «Это прогрессирует» - шепчет внутренний голос. – «С этим нужно что-то делать». Но я отметаю эти мысли и просто слушаю. Слушаю, как постепенно замолкает гомон людей в домах, как мир накрывает ночная тишь. Замолкает собака, лаявшая где-то на другом конце деревни, замолкают гуси, раскричавшиеся минуту назад, замолкает все. И вот над покрытым тьмой миром настает тишина. Теперь только мое дыхание и стук моего сердца. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Вдох. Выдох. – Дыхание не мое. Он здесь, где-то рядом, тоже слушает мое сердце. Тук-тук. Тук-тук. Он знает, что я слышу его. Я знаю, что он слышит меня. Но никто из нас не подает виду. Чем это закончится? Кто-то должен сделать первый шаг. Я встаю. Возможно, он все же считает, что человек не способен слышать его дыхание с такого расстояния. Он прав. Человек не может. А я могу. Хоть и человек. Стоит попробовать на этом сыграть. Осматриваюсь по сторонам, и иду к ответвлениям улиц. Не прямо на звук, но и не в противоположную сторону. Так, словно бы ничего не знаю. Так, словно просто решила пройтись. Я иду по улицам, слыша, как он идет рядом, чувствуя, как он наблюдает за мной. Пытается вычислить, насколько близко можно подобраться, чтобы я не услышала. Из нашей прошлой встречи он знает, что у меня быстрая реакция. И слух лучше, чем у среднестатистического человека. Но вот насколько лучше – для него загадка. Я задумываюсь, а на кой черт я так осторожничаю с каким-то вурдалаком? Он не так силен, чтоб я так переживала. Но разум напоминает, что я ранена и мне не стоит сейчас рисковать по мелочам. Он приближается, двигаясь параллельно мне. «Ну же» - мысленно прошу я – «Нападай». И он не выдерживает. Я слышу, как он взбирается на крышу, пару шагов крадется по кромке, наблюдая за мной, проверяя, не услышала ли я его. Но я продолжаю просто идти. И он прыгает. За секунду его полета мои глаза вспыхивают зеленью и я со скоростью, которой даже сама от себя не ожидала, выхватываю меч. Его встречает уже обнаженный клинок, прошедший точно сквозь сердце. Он коротко взрыкивает и я отталкиваю его, заваливая на землю. Вообще то, его веса должно было хватить, чтобы завалить меня на спину, но зелень в моих глазах придает мне сил. Довожу дело до конца – коротким движением отрезаю ему голову. И роняю меч. Вот она – расплата за силу – дикая боль пронзает тело, в сознании вспыхивает картина Темной Цитадели, шепот в голове гудит пчелиным роем... Все исчезает так же резко, как и появилось. Делаю медленный, глубокий вдох и сжимаю зубы в приступе бессильной ярости. Это усиливается. С каждым новым делом, с каждой новой смертью. Все сильнее и сильнее. И я ничего не могу с этим поделать. Ярость прорывается в низком, глухом рыке. Не думала, что человеческое горло может издавать такие звуки. Поднимаю меч и иду к дому Совета. Дело сделано. Больше меня здесь ничего не держит. Но мой стук усиленно игнорируют. Да, они действуют по правилам, но во мне неожиданно проснулось непреодолимое желание покинуть эту деревню. Но выбивать дверь – это слишком. Можно ведь и на рогатину напороться. Поэтому приходится ждать рассвета. Пнув дверь напоследок, усаживаюсь по удобнее и принимаюсь чистить меч, тихо бормоча ему благодарность. Да, я разговариваю с оружием.