Бывает, границы между незыблемым истончаются. Или стираются вовсе
— Ты не должна была его убивать, — хриплый голос полон раздраженного недовольства. — Привычка! — сквозь зубы огрызаюсь я. Ему лучше не знать, что в данный момент я пытаюсь побороть желание убить его самого. Но тут накатывает ожидаемая волна боли, и я забываю обо всём. Но он - нет. Чертов некромант выжидает где-то с минуту, прежде чем начать бормотать понятные только ему слова, от которых моя боль медленно, но верно уходит. Молча поднимаюсь с колен, отряхиваю одежду. Желание убить возрождается. — Борись с этими привычками, — недовольство сменяется привычной безжизненностью. — Ты можешь большее, чем просто убивать. Такие речи я слышу вот уже месяц. Раньше я думала, что самой большой моей проблемой может быть Дэниэл. Теперь я вспоминаю его почти с теплом, ибо нечто из древнего рода оказалось намного большей проблемой. Дэниэл… Я ушла из столицы с темным, только что выпущенным из тюрьмы. Я ушла в тот же день, как увидела печать короля под словами «Сиим отпускаем…». Ушла резко, без вероятности возврата и уж точно без вероятности остаться. Но в отличие от прошлого раза, я простилась с Темным. Я сказала много хороших, добрых слов, пытаясь сгладить боль, которую ему приносила. Я не хотела уходить, оставляя в его сердце обиду и непонимание. На этот раз я прекрасно осознавала, что могу не вернуться и больше никогда не увидеть его прекрасный лик. И я не хотела, чтобы моими последними словами, сказанными ему, была грубость. Но, несмотря на всё, я ушла. Ушла, не оглянувшись, не замедлив шага. Я шла за тонкой фигуркой некроманта, как за путеводной звездой, едва ли не боясь отвести от него взгляд. Так как впервые у меня была реальная возможность получить ответы на свои вопросы. И вот сейчас я пытаюсь заглушить голос, говорящий «он не единственный темный на этой земле…». Способность меня раздражать у этого индивида превосходит все границы. Он взялся меня учить темным искусствам, по ходу рассказывая темную версию истории. То, что рассказывали в стенах Цитадели еще его предки. Он утверждает много странных вещей, говоря, что это и есть истина. И говорит, что я тоже темная. Что он чует во мне искру Тьмы. И что со мной что-то не так. «Куда уж больше?» — бормочу я, пытаясь уложить в голове информацию, ломающую мир, как карточный домик. Пытаясь побороть отторжение, вызванное тем, что в меня с пеленок вбивали совсем другие истины. — Ты повторяешь это не первый раз, — вынимаю меч из тела зверя, похожего на носорога, но с шипами на коленях. Осматриваю лезвие, представляя, как красиво оно бы смотрелось в теле некроманта. — А ты не первый раз даже не пытаешься поверить моим словам, — он разворачивается и направляется к деревне. За этот месяц он съел, наверное, больше, чем я за всю жизнь. Почти все заработанные (зачастую мной) деньги уходят на его кормежку. Но результатом служит тот факт, что Эриан больше не похож на оживший скелет. Набирая вес, он медленно, но верно набирает и свою прежнюю красоту. То, что тот, кого я сначала приняла за древнего старика — оказался довольно красивым молодым парнем — стало для меня величайшим открытием (не считая того, что я, оказывается, темная, как он говорит). У него ясные, голубые глаза, которые с каждым днем возвращают былое сияние, черные как вороново крыло волосы, которые он остриг аж по плеч, и которые слегка смахивают на гриву. Приятные черты лица, которые портят вечно слегка сжатые губы, словно ему постоянно говорят гадости, а он все терпит, но уже на грани. Он ростом с Дэниэла, но намного худее (но мы это исправляем). Кожа бледная, почти как мел. Не знаю, с чем это связано. То ли с тем, что он 4 года просидел в кромешной тьме, то ли с его генетикой. — Я не желаю подыхать из-за того, что мне твердит некромант, — вытираю меч о труп, помечаю его своим символом и следую за темным, на ходу возвращая меч в ножны. — Тогда какого мрака ты всё ещё здесь? Он раздражен. Недоволен. Так бывает с каждой новой смертью. Но он и сам знает ответ на свой вопрос. — Ты забираешь мою боль. Я не вижу смысла скрывать это. Да, я готова слушать его речи о том, что Тьма на самом деле ни в чем не виновата, что я сама несу Её Искру, что я могу больше, чем просто убивать чертовых тварей. Потому что каждый раз его слова забирают мою боль. Каждый раз его слова возвращают меня обратно. Ради этого я пойду за ним хоть за Грань. — Если бы ты больше меня слушалась, боль бы уже начала утихать. Иногда безжизненные интонации в его голосе начинают меня пугать. Словно он сам — лишь творение некроманта. — Да, потому что я была бы мертва, — стараюсь говорить не особо резко, сама не знаю почему. Этот спор повторяется каждый раз, когда я беру новое задание. С каждой выполненной миссией, с каждой смертью, мы идем по накатанной. Он пытается доказать мне свою правоту, я ему — свою. Результат пока не предвидится. Мы возвращаемся в деревню. Точнее — я возвращаюсь. Эриан остается за защитной стеной (ох, одно название), так как в деревне его ждут с вилами. Я забираю плату, и мы идем дальше. В лес, уже накрытый закатными сумерками. Поначалу я не сильно интересовалась направлением нашего движения. Мы удалялись от столицы, а это главное. Но по мере продвижения вглубь страны, я все чаще, проведя мысленную линию через стольный град Ворнора и нас с некромантом, обнаруживала на другом конце Руины. С одной стороны — темный идет к Цитадели. И что? Но с другой это было дико не логичным. И на такое утверждение есть несколько причин и одна из них явно присутствовала в покинутой нами деревне. Чем ближе к былой границе темных, тем сильнее люди этих темных не любят. Если вблизи стольного города еще только проводят хмурым взглядом, то тут — на тебе вилы в печень, ирод поганый. Это странно, так как можно было бы подумать, что именно на границе люди должны быть наиболее лояльными к соседям. Ан нет, в данном случае это не срабатывает. Почему? Хотела бы я знать. Но факт остается фактом — его сосредоточенно выгоняют уже не первый раз. Причем именно его. Меня, вроде как идущую с ним, впускают без проблем, жалуются на очередную тварь, собирают деньги. В некоторых на прощанье уточняют, а не приму ли я заказ на своего спутника. И зло так на него, стоящего за воротами, смотрят. Что характерно — за ворота к нему никто ни разу не вышел. Следом не погнался. Неприязнь в физической форме вырывается только на территории самих селений. Словно они боятся выйти к нему. Словно стена — это грань, за пределами которой безраздельно властвует он и стоит только перейти через нее и он тебя… ну не знаю, чего они там думают он с ними делать будет. Постепенно меня начинает интересовать реагируют ли они так на всех темных, некромантов или же конкретно Эриана. Выяснить это, не спросив у самого парня было нереально, но и спрашивать у него я пока не решалась. Но тут моё любопытство взяло верх: — Почему у них такая реакция? Ты им сделал что-то? — мой голос спокоен и слегка безразличен, словно мне и не интересно. Он долго молчит. Идет, грациозно огибая корни и валежник, и молчит. Я уж начинаю думать, что ответа не последует (такое случается довольно часто), но ошибаюсь: — Это… длинная история. Но, да, так они реагируют именно на меня. И всё. Он снова замолкает, четко давая понять, что в его личное прошлое он меня не пустит. Так всегда. Он рассказывает многое о прошлом. Но ничего личного. Я не слышала ни о его семье, ни о нем самом, ни слова. Рассказывая о днях Цитадели, он никогда не говорит «семья Эл’Кар». Он говорит «хранители Цитадели», «элита темных» и еще множество интерпретаций, но всегда в общем количестве. Никогда отдельно. И с чем это связано — еще один вопрос. Вообще некромант — человек-загадка. С большой буквы. Молчание длится довольно долго. Он может не проронить ни слова часами, но есть время, когда он заговорит. Так или иначе, но заговорит. — Ужинать будем? Вот оно! На моем лице проскальзывает улыбка. Что бы ни случилось. Война или Свет, но Эриан всегда заговорит о еде. Годы голодовки сказываются, наверное. — Естественно. Жители мне тут хлеба с колбасой дали, бормоча, чтоб я тебе и крошки не давала. Уж и не знаю… — Нормального б чего… Он говорит тихо, но по ночам мой слух иногда обостряется: — Так я могу и не делиться. Иди, поищи себе чего нормального, — я безразлично пожимаю плечами, пытаясь высмотреть место для ночлега. Но уже слишком темно. Да, иногда я могу видеть в темноте как днем (что с одной стороны хорошо помогает, но с другой довольно-таки пугает), но не могу этого контролировать. Эриан, как потомственный обученный темный некромант, знает, как пользоваться своими способностями, и обучен их контролю, что дает ему ощутимое преимущество. Он то нас и выводит на небольшую полянку (даже можно сказать, что просто место слегка посвободнее). Тут же усаживается на ствол поваленного дерева и что-то сосредоточенно шепчет. Пара сухих листочков начинает дымить, потом тлеть. Я, к тому времени уже положившая сумку, опускаюсь на корточки рядом с ними и, набирая еще сухих листьев, начинаю раздувать созданную им искру. Так происходит каждый раз. Поначалу я даже слегка удивлялась его неспособности разжечь нормальное пламя. Потом подумала, что он может быть ослаблен из-за недоедания. Сейчас у меня появилась новая теория. Огонь — просто не его стихия. Он скорее лед, ибо от этого парня буквально тянет могильным холодом. Моими стараниями искра превращается в пламя, освещая постепенно светлеющие глаза Эриана. Пока огонь маленький, я быстро очищаю круг, чтобы пламя не расползалось, и подкидываю еще листьев. Огненные языки вспыхивают ярче, освещая большую территорию, позволяя мне увидеть залежи валежника недалеко. Значит, хворост собирать не придётся, мать-природа уже всё собрала. Пока я разбираю ветки, некромант сидит, обхватив колени ладонями и неотрывно глядя на пламя, словно пытается заглянуть в саму его суть. Словно простым зрением хочет понять, что такое огонь и почему он так далек. Я наблюдаю за ним боковым зрением. В принципе сейчас я могу стать, и открыто пилить его взглядом. Он не заметит. В такие минуты вокруг него может станцевать сальсу стадо слонов. А меня в такие минуты дико интересует, если бы меня не было бы рядом, он бы позволял себе отключатся от мира настолько и столь же беспечно, не выставив защиты и блоков? Подбрасываю в огонь веток, заставив пламя притухнуть. Эриан резко моргает, приходя в себя. — Ты ужинать то будешь? — пряча усмешку, спрашиваю я. Он молча раскладывает рядом со мной плащ и усаживается поудобнее. Да, это был глупый вопрос. После ужина под названием «что есть тем и богаты», некромант выставляет защитные символы, и мы спокойно ложимся спать. Завтра будет новый день. Он принесет новые вопросы. Принесет ли он хоть один ответ? — с такими мыслями я погружаюсь в сон. - Ничто не вечно. Но всё повторяется. И ночь сменяет день, и день сменяет ночь. Как луна освещает нам мир ночью, так солнце освещает его днем. Но они меняются. И один уходит, чтобы пришел другой. Но другой отступает, уступая первому. Так появляется жизнь и ей на смену приходит смерть. А там, где побывала смерть — рождается жизнь. Это — вечный цикл существования этого мира. И то, что есть сегодня, может завтра исчезнуть, чтоб через некоторое время вернуться назад. Седовласый мужчина закрывает книгу и обводит взглядом сидящих перед ним детей. Им всего то лет по десять, но они на удивление тихо и примерно слушают старшего. — Многие пытались оспорить эти слова, — немного помолчав, от себя добавляет мужчина. — Но еще никто не смог доказать своей правоты. Ибо даже то, что казалось утраченным навек — может вернуться. А теперь идите к господину Эл’Дану, он приготовил для вас вурдалака. Дети вскакивают с мест и довольно шумно покидают класс, на ходу споря, кто первый… Что именно «первый» я не узнаю. Потому что бесстрастный голос Эриана оказывается громче. Он что-то сосредоточенно повторяет на темном наречии. И мне с первых звуков не понравилось то напряжение, которое звучало в словах. Резко распахиваю глаза и сажусь. Он рядом. Его ладони тут же ложатся мне на плечи, разворачивая меня в нужном направлении. Без остановки продолжая говорить. Перед нами, замерев, стоит Оно. Иначе и не назовешь. Размером с мелкого коня, со статурой ягуара и чешуей змеи. Внушительные клыки как у саблезубого тигра, коготки не меньше, нервно врываются в землю. Хвост (хоть не шипастый) раздраженно бьет по воздуху. Тварь глубокого черного цвета с милыми красными глазами без белков, зато со светом. Думая логически: в данный момент я наблюдаю как раз упомянутое Эрианом контролирование нечисти. Но судя по напряжению некроманта и нервному поведению монстра — не удержать зверушку, ох, не удержать! Вывод: нужно помочь. Первыми в ход по традиции идут ножи. Пара лезвий молниями блеснув в предрассветных сумерках, врезаются в тело зверя. Один — в правый глаз, второй — в левое плечо. С губ некроманта срывается крик, словно резанула я его, а не тварь. Если честно, это заставляет меня на миг растеряться и следующая партия ножей, пущенных дрогнувшей рукой, пролетают в миллиметрах от рванувшегося вперед монстра. Узы спадают. Отталкиваю Эриана и сама откатываюсь в сторону. Нас тут же осыпает комьями земли из-под лап промахнувшейся нечисти. — Беги! — я пытаюсь подняться и одновременно найти взглядом некроманта. И нахожу. Черт! Он лежит без сознания по другую сторону монстра, который уже разворачивается ко мне. Что случилось? Он ранен? Тварь всё же его зацепила? Или… Додумать мне не дает упомянутая тварь. Если быть честной, такое я вижу впервые. И даже не совсем знаю, как её убить. Но занесенные надо мной лапы — привычны. Будь у меня в руке кинжал — податься вперед, пропуская лапы себе за спину и вонзить клинок в ребра, надеясь, что сердце данной сущности находится в привычном месте, потом броситься в сторону, уходя из-под туши. Но я потратила время, отведенное на вынимание оружия, на поиск некроманта. Черт. Уворот. Кинжал все же оказывается в моей руке, и я блокирую им новый удар лапой, вогнав лезвие до рукояти. Зверь дергается, и клинок остается в его запястье. В воздухе стоит дикий рев. Некромант всё еще бездвижен. Он там вообще жив? Пытаюсь подобраться к нему ближе. Но зверь оказывается передо мной и мне приходится уходить в сальто назад, чтобы его клыки не сомкнулись на моем лице. Время, предоставленное появившейся дистанцией, трачу на выхватывание меча. Что ж, зверушка, будем искать способ познакомить тебя с предками. Делаю выпад, заставляя прыгнувшего зверя осесть назад, тем самым сохранив дистанцию. Левая рука отправляет в полет еще один нож, на этот раз плотно засевший в груди. Слегка неточное попадание — эксперимент «сердце» провален. Зверь лапами пытается вырвать лезвие. Замечаю, что ножа в глазу уже нет. Плохо. Особенно если он быстро регенерирует (а они почти все быстро регенерируют, что меня безумно раздражает). Неожиданно он бросается вперед, пропуская мой меч над левым плечом. Делаю поворот вокруг своей оси в полушаге в сторону и пропускаю его мимо себя, заставив снова взрыть когтями землю. Пара шагов назад — дистанция оптимальна. Так, стратегическая позиция исправлена — некромант за моей спиной. Хоть какой-то плюс. Пытаясь достать меня в развороте с места, зверь падает на бок. Резкий взмах мечом… эта тварь перекатывается, оказываясь слишком близко! Времени на замах нет, отступать… пытаясь уйти от клыков, направленных мне в ногу, сгибаю колено, уже в движении понимая как удачно все складывается. Стопа резко опускается вниз, на морду зверя. Мелкие лезвия в подошве срабатывают, заставляя его взвыть и заметаться, делая надрезы больше и глубже. Но в моих глазах уже пытает огонь и сила, с которой я прижимаю его голову к земле, превышает человеческую. Точным броском второго кинжала пришпиливаю одну из передних лап к земле, удачно блокировав и вторую. Заношу клинок над головой и резко опускаю, вгоняя в шею монстра. Вообще отрезать или отрубать головы, когда используешь меч, намного удобнее из другого положения, но чем богаты. Он еще жив, дико воет и пытается вырваться. Это иронично, но именно желание жить сейчас его убивает — истеричные дерганья разрывают рану на шее все сильнее. У этой твари черная и очень редкая кровь, и она сосредоточенно ей меня заливает. Стараясь прекратить сразу и муки животного, и порчу одежды, опускаю рукоять вниз, слегка пригнувшись, и с нажимом тяну лезвие на себя. Очень острый (и я очень тщательно слежу за этим) клинок и возросшая сила позволяют разделить шею почти пополам. Но для закрепления результата приходится нанести еще один удар. Зверь дергается еще раз, очень сильно, и кинжал все же сдается. Лапа взлетает, и когти проходятся от колена до середины бедра моей правой ноги. Резкая боль прокатывается по нервам, я буквально чувствую, как разрывается моя плоть. Крик вырывается сам собой (Ох, как же я устала кричать). Я отшатываюсь и падаю на пятую точку, круглыми глазами глядя на рану. Моя ярко красная (черт, неужели бедренная артерия?) смешивается с черной кровью зверя. Как бы заражение какое не поймать. Но это меня сейчас не волнует. В голове лишь один вопрос: как? Как можно было так глупо подставиться? Получить такую рану на пустом месте! Да это же… это же… да такое только с новичками бывает! Где же та супер ловкость, сверхбыстрая реакция и другие прелести, о которых я так часто слышала от некроманта? Стоп. Некромант. Бросив взгляд на тело зверя, и убедившись, что голова не прирастает обратно (отодвигаю ее еще немного здоровой ногой) и что на ее месте не растет новая (да и такое бывает), встаю и, почти не становясь на раненую ногу, подхрамываю к парню, тут же рухнув рядом наземь: — Эриан!! Эриан, ты там живой? — переворачиваю его лицом вверх, кладу пальцы на шею в поисках пульса. Пульс есть. Живой. Со вздохом буквально падаю на него, расслабляясь. Перед глазами начинают плясать темные круги. Потеря крови. Черт. И тут накатывает плата за силу. Чувствуя усиливающуюся зубодробительную боль начинаю заполошно тормошить некроманта: — Эриан! Эриан, очнись! — перед глазами все темнее. — Эриан, да очнись же ты!! Его сердцебиение изменяется. Меня накрывает. Почему я до сих пор жива? — этот вопрос последняя связная мысль перед волной настолько жуткой боли, что я теряю сознание. «Бесит». Это первое, что приходит в голову, первое, что я чувствую. Тот факт, что за последнее время я теряла сознание больше, чем за всю предыдущую жизнь, дико раздражает. Я как последняя слабачка вырубаюсь от малейшего болевого ощущения. Это признак слабости и скорой смерти. Ведь в один прекрасный миг я вырублюсь, еще не убрав угрозу, и тогда очнуться мне будет уже не судьба. А еще рана на ноге жжет как огнем. Сдавлено рычу сквозь зубы. — Еще немного, потерпи. Это было бы признаком заботы, если бы не безжизненно-безразличный тон. Распахиваю глаза. Некромант что-то сосредоточенно шепчет, его руки над моей раной, от разреза к ним тянуться черные струйки дыма. — Что за черт? — только и могу сказать я, наблюдая за этим круглыми глазами. — Когти дейры несут яд. Ты умрешь, если я не закончу. Поэтому перестань дергаться и говорить, — и он снова что-то забормотал. Вот. И я о том же. Не будь сейчас рядом спутника —, а я одиночка — лежать бы мне уже хладным трупом. Замираю, побаиваясь даже дышать. Через некоторое время он убирает руки. Жжение исчезает. — Можешь дышать. Я бы сказала, что он пошутил, но его тон всё так же безразличен. Он достает из своей сумки воду и протягивает мне. Сейчас мне не помешало бы небольшое озеро с теплой водой, дабы отмыть всю кровь, но чего нет, того нет. Начинаю промывать рану. Точнее сказать — область вокруг нее. Разрез уже затянулся толстой коркой. Вообще стоило бы и промыть и саму рану, но… будем надеяться, что вместе с ядом Эриан забрал и инфекции. — Нам нужно в деревню, — излагаю я, перевязав рану. — Или к горячему источнику. — Если бы ты… — он на миг замолкает, словно очень старается сдержаться. — Не вмешалась… тебе бы не пришлось отмывать кровь. — Если бы я не вмешалась, нам не нужно было бы отмывать кровь. Потому как трупам вообще ничего не нужно, — резко отвечаю я, поняв, к чему он клонит. Он обвиняет меня в ошибке. Вот так вот. — Я контролировал ее. — Нет, ты был на грани срыва. — Я бы справился. — Ты сам-то веришь в свои слова? — Да. — Ты что настолько глуп? — А ты настолько осведомлена в вопросе контроля нечисти? — Я могу видеть и делать логические выводы. — Твои действия опровергают это утверждение. — Твое мужское «я могуч» опровергает мое утверждение, а не мои действия. — Я лучше знаю себя и свои возможности. — Судя по тому, что я видела — ты слишком самонадеян, чтобы трезво их оценивать. — Ты ошибаешься. — Могу сказать то же о тебе. Мы говорим спокойно, но глядя друг другу в глаза. Кто победит в этой игре? Тот, кто отведет взгляд или тот, кто запнется? — Ты еще не настолько хорошо знаешь темные искусства, чтобы делать выводы. — Это и не нужно, все было видно невооруженным глазом. — И даже в таких условиях ты не смогла правильно оценить ситуацию. — Почему ты так взбесился? Он моргает. Я выиграла? — Разве я взбешён? — он приподнимает брови. — А разве нет? — склоняю голову набок. Боги, какой глупый разговор!! — Я просто указываю тебе на твою ошибку. Мне не нравится сложившаяся ситуация. — Но есть что-то еще, — не унимаюсь я. — Ты раздражен, зол, нет, можно сказать — ты в ярости! — С чего ты взяла? — А с чего ты так разговорчив? Что не так? Скажи прямо, чего накидываться без объяснений? — я сама начинаю злиться. — Хорошо, — он снова смотрит мне прямо в глаза. — Когда ты контролируешь зверя — ты связан с ним. Именно это не дает ему вырваться. Но когда контроль еще не установлен полностью и нестабилен, ты еще и чувствуешь его боль! Думаешь, это было легко и приятно?! Я не знаю, что ему сказать. Я не знала. Я даже подумать не могла, что это может принести ему боль. Я думала, что спасаю, исправляю ситуацию, видя единственный выход из положения. Слишком много «Я», слишком много глупости. Я ошиблась. Это факт. Злость уходит. Приходит стыд, разочарование и… — Прости. Я ошиблась, — я опускаю голову, признавая поражение. — Но ты сам мне ничего не сказал. — Ты не слушаешь меня, — он отворачивается. Резко, зло. Подходит к телу зверя и кладет руку на него: — Прости. Этот жест вводит меня в ступор. Он просит прощения у мертвой нечисти? Когда он поворачивается ко мне, его глаза — два кристалла льда. — Идем, тебе нужно привести себя в порядок. Безжизненный. Безразличный. Холодный. Снова. Впрочем, как и всегда. Мы собираем вещи и уходим, оставив тело посреди поляны.***
— Пошто с этим иродом поганым водишься, деточка? — шамкает сгорбленная старушка, тыкая клюкой в замершего за чертой деревни некроманта. — А пошто вы его так не любите, бабушка? — играя роль милашки, интересуюсь я. — Дык как же это «пошто»? — глаза бабки приобретают форму круга. — Он же ирод поганый! — Исчерпывающее объяснение, — бормочу я, продолжая свой путь к дому старосты. — Не водись в проклятым, деточка, — кричит вслед старуха. — И на себя беду накличешь! — Да куда уж тут больше то? — еще тише вопрошаю я. Я довольно заметно прихрамываю, потому как рана была нанесена лишь пару дней назад. Но Эриан чего-то там над ней шепчет время от времени и края уже заметно стянулись. Дом старосты данного поселения — большой и белый. Как и в большинстве деревень, он выглядит получше остальных, но, как и в других — главной достопримечательностью является все же Дом Совета. Стук в дубовую дверь выходит глухим и не очень громким. Но ногой я постучать не могу. А на пятой попытке начинаю подумывать над тем, что разбитое окно — это не так уж и дорого… — Нет его, — неожиданно раздается из-за спины. Резко разворачиваюсь. Посреди улицы стоит мужчина в простых полотняных штанах и широкой рубахе. Светлые волосы острижены почти под ноль, серые глаза смотрят с любопытством. — Тогда может быть, Вы продадите мне немного хлеба? — стараюсь говорить спокойно, чтобы не нагрубить потенциально полезному человеку. — Так без разрешения старосты то вроде как… — Так и щедрые путники не каждый день заходят, — я слегка улыбаюсь, стараясь произвести наиболее благоприятное впечатление. Мужчина на миг задумывается: — Насколько щедрые? — Довольно таки, — моя улыбка становиться чуть шире. — Ммм, — видно, что сомнения начинают проигрывать жажде наживы. — Хорошо. Сколько? — Пару штук, дам двадцать пять серебром. В его глазах появляется жадный блеск. Да уж, это же буквально просто так прибывшая куча денег! — Идемте. Мы проходим дальше по улице, к небольшому, но ухоженному домику. — Ждите здесь. И он уходит, оставив меня посреди улицы. В принципе это предсказываемое поведение, но стоять посреди дороги напротив его дома… как-то слишком подозрительно… Что это? Резко дернувшись, я замираю. Словно… это как шорох мыши в мешке. Ты его будто чувствуешь, а не слышишь. Тонкий свист на грани слуха. Черт!! Резко падаю на землю, откатываясь в сторону. Там, где еще миг назад было моё сердце, пролетает стрела, плотно заседает в заборе моего «продавца». Темно-красное оперение. Черное древко. Стальной наконечник. Мне хана. Забиваюсь под забор, противоположный тому, в котором торчит мой посмертный подарочек. Взгляд метнулся в сторону, где за стенами деревни стоит некромант. Ну, вот почему он так далеко, когда так нужен? Пытаюсь выглянуть. Тут же втягиваю голову в плечи, буквально увидев солнечный блик на наконечнике второй стрелы. Сколько стрел он носит с собой? Как он здесь оказался? Почему мне так не везет? Эти вопросы ранеными птицами бьются в голове, не давая сосредоточиться. Тихо зарычав, прогоняю их прочь, оставляя только вероятности развития событий и варианты выхода из сложившегося положения. Против лучника, что сидит в хорошо организованной засаде… раненая в ногу… Черт, да я труп!! Резко накатывает волна презрения и отвращения к себе. Наемница экстра уровня! Ничтожество! Не можешь справиться даже с паршивым лучником! «Когда мы виделись в прошлый раз — я ушла с тремя стрелами в ребрах. Дело не в уровне, а в том, что лук — не меч. А я как на ладони» — огрызаюсь я. В такой битве не помешал бы помощник. Ты всегда была одиночкой. Слишком привыкла к тому, что есть кто-то, кто тебе поможет? Неженка! Черт! — Авель! — кричу я, добавив в голос спокойствия. — Разве так встречают старых друзей? Ответом мне служит тяжелая стрела, пробившая доску над моим плечом. — Да ладно, Авель, — не сдаюсь я. — Неужели ты настолько меня ненавидишь? Новая стрела приходится ближе, почти задев шею. Да что ж такое? — Серьезно! Я знаю, что тебя ждет за моё убийство! — я слегка отклоняюсь от забора. — Тебе это действительно так нужно? Тебе действительно плевать на свою жизнь? Я знаю слова, которые сказал твой отец! Новая стрела. Наконечник проходит почти полностью сквозь дерево. — Ты же знаешь правду! Ты знаешь, чья вина на самом деле! Ты знаешь… — ОН БЫЛ МОИМ БРАТОМ!!! — голос наполнен ненавистью, которая чувствуется кожей. В нем примешана добрая доля гнева, переходящего в ярость. Новая стрела пролетает над забором, слегка левее меня. Значит, я смогла вывести его из себя. Прекрасно! Теперь его руки дрожат, меткость понизилась. Самоконтроль — основа стрельбы. А я добилась цели — я знаю, где он. Новая цель — придумать, как до него добраться. И не стать мертвой. Потому как даже в бешенстве, этот гад чертовски хорошо стреляет. В голове совсем некстати зазвучали слова Дэниэла «Ты плохо стреляешь. А это умение тебе бы не помешало». Как прекрасно, что его сейчас нет рядом. Иначе в его чудесных глазах большими, горящими зеленым племенем буквами было бы написано «Я же говорил». А вот леший тебе, зеленоглазый красавчик! Я и без лука справлюсь! — Я об этом прекрасно осведомлена. Фактически, я знаю вашу чертову родословную до пятнадцатого колена! — я кричу, доставая ножи и поудобнее укладывая их в ладонях. У меня только один шанс. — Не смей даже говорить… В голове словно вырисовывается его фигура… Резко вверх! Ножи белыми молниями срываются с рук… Вскрик полный боли. Есть. Единым движением перемахиваю через забор (едва не заскулив от боли, когда раненая нога касается земли) и, не обращая внимания на гневные взгляды хозяев, испуганно прижавшихся к стене, прихрамывая бегу (так сказать) прямо по их грядкам, надеясь, что этот придурок жив. Свет, почему ты не вложил в его светлую голову хоть немного разума? Он лежит за пышным кустом сирени, зажимая кровоточащую шею. В его глазах боль, страх и ненависть. Жгучая смесь. Ногой откидываю лук и приседаю рядом с раненым на корточки (на почтительном расстоянии, а то у него ведь еще и ножи есть, я то знаю): — Авель, неужели ты действительно хочешь этого проклятия? — словно у малого неразумного ребенка спрашиваю я. Он скрепит зубами и испепеляет меня взглядом. Тяжело вздыхаю, слегка покачивая головой: — Послушай, я не хочу тебя убивать. Правда… — Его ты тоже не хотела убивать? — вопрос сквозь зубы. — Ты не поверишь, но да, не хотела. Вы с братом всегда мне нравились, — спокойно пожимаю плечами. — Но так распорядилась судьба… — Так распорядилась ты!!! — Ты думаешь, я была счастлива его убивать? — я вскакиваю, гневно сверля его взглядом. — Думаешь, я не скорблю по нему? Ты сделал меня крайней, хотя это лишь твоя вина! — Моя вина?! — он хотел вскочить, но рана не дала. — Моя вина в том, что ты отправила его на тот свет? — Твоя вина в том, что ты так и не смог смириться с его смертью! Так и не смог принять реальности! Так и не смог принять тот факт, что твой брат умер еще до того, как я всадила в него клинок!! Ты забываешь!! Забываешь тот факт, что следующей ночью он пришел бы за тобой!!! Я кричу на него и во мне пылает ярость. В глазах начинает загораться свет… Черт, он не должен это видеть! Иначе возненавидит меня окончательно. Резко отворачиваюсь, внутренне пытаясь успокоиться. Нельзя чтобы он решил, что я такая же… я не хочу убивать и второго брата. — Всё еще можно было изменить… — его гнев сменяется тоской. — Потому что какая-то шарлатанка сказала, что можно вернуть укушенного? Дурак. — Почему это? — он вскидывается, одаривая меня гневным взглядом. — Потому что я проверила. Я опускаюсь на землю. Ноги подкашивает память былых дней и легкая боль — плата за свет. — В ночь перед… Я нашла его. Нашла того, кто укусил, — перед глазами вновь стоит здоровенный зверь с пылающими безумием глазами. — Я убила его. Вогнала серебряный нож в его сердце, провела все обряды… Это не сработало. А на следующую ночь Абель пошел за отцом. Я хотела уже было отвести взгляд как тут… Это выражение в его глазах. Страх, печаль, обреченность. — Ох ты ж черт! — я прикрываю рот рукой, словно пытаясь сдержать слова. — Ты тоже… Он отворачивается, но я успеваю увидеть слезы. — Сколько? — я спрашиваю спокойно, но в ожидании ответа боюсь даже дышать. Он садится, убирая руку от уже зажившей шеи: — Осталась неделя. Потом полнолуние. И всё. — Неистинный. Хриплый, безжизненный голос заставляет нас с Авелем вздрогнуть. Я поворачиваюсь. Парень вскакивает, замерев в боевой стойке. Некромант что-то отрывисто бросает на темном наречии, и Авель буквально падает на землю. Мне послышалось, или я реально услышала скулеж? — Эриан! — сама не понимая, что делаю, я встаю между ним и парнем. — Перестань! — Альфа? — Что? — оторопело смотрю на некроманта, который задумчиво смотрит на меня. — Ничего, — тут же отступает Эл’Кар. — Брось, он же уже обречен. Я понимаю. О, как я понимаю. Но… — Нет, — я подхожу ближе. — Неужели среди всех твоих рассказов о великой силе темных нет ничего, что могло бы помочь ему?! — Убей укусившего, — пожимает плечами брюнет. Честно, в этот момент мне захотелось его ударить. От всей души, так, чтоб аж по земле покатился. — Это не сработает, и ты это знаешь, — в моем голосе раздражение. — А вдруг? Меня начинает бесить его безразличие. — Я проверяла, — говорю уже сквозь зубы. — Какого черта, Эриан? Ты был готов убить меня за дейру, а тут, когда я действительно хочу остановиться, ты даже не хочешь подумать, как помочь мне! У её трупа ты просил прощения, а тут говоришь с таким презрением… — Тебе стоит научиться различать нечисть, — он прерывает меня и от него ощутимо веет холодом. — Дейра разумна. Это, — он указывает мне за спину. — Бездушная тварь. — Это ты бездушная тварь, если не хочешь помочь человеку, зная как, — резко отворачиваюсь и подхожу к Авелю. — А с чего ты взяла, что я знаю? – он, словно и не слышал, что я его только что обозвала. — Ну, должно же быть в вашей великой и могучей темной стороне что-то полезное! — огрызаюсь я. — Тебе придется либо добить его, либо отпустить. Иного не дано. То, с какой холодностью он это говорит, слегка повергает меня в ступор. Вообще-то я и сама знаю, что в таких случаях надежды бессмысленны. Сама утверждала это еще пару минут назад. Но сейчас, зная, что и второй брат укушен, видя рядом некроманта и помня его рассказы о контроле и иных заморочках, понимая, что мне действительно придется убить еще и Авеля… нет, я еще не полностью пережила смерть первого. — Не можешь убить — отпусти, — словно читая мои мысли, говорит некромант. Но я не могу. Ни отпустить, ни убить. Мне нужен третий вариант. — Почему неистинные не могут контролировать себя? — снова поворачиваюсь к Эриану, говоря уже спокойней. Я не сдамся. А значит — нужно искать. — Потому что их разум не справляется с силой тела. Тело выходит из-под контроля и ним начинают управлять инстинкты. Для неистинного пытаться управлять собой в полнолуние всё равно, что для обычного человека пытаться поднять тысячекилограммовый камень, — пожимает плечами некромант, подходя немного ближе. Его контроль над парнем ослабевает, и Авель садится, держась за голову. — Кто он? — я едва слышу шепот. — Это Эриан, — я приседаю рядом на корточки. — И я сделаю так, чтобы он тебе помог. — Он… как он это сделал? — Я некромант, — нагло влезает черноволосый. — А ты уже почти мертв. И тут я замираю. Осколок мысли, догадка на грани сознания… не могу ухватиться… В голове снова начинают шептать голоса. На моем плече появляется рука темного: — Тише, — тихо бормочет он. — Тише. О чем ты подумала? Поднимаю на него удивленный взгляд. Он просто пожимает плечом, давая понять, что не намерен объяснять. — Я… не знаю. Что-то… его тело будто бы умирает, превращаясь в зверя. Поэтому человеческий разум и не справляется. Эриан, — я смотрю ему в глаза. — Ты можешь извлечь душу, оставив тело живым? — Нет. Я специалист по мертвым, а не живым. А что? — в его глазах проскальзывает заинтересованность. — А что, если извлечь его душу, оставив тело живым. А потом вселить при помощи некромантской силы. Так он станет вроде как одержимым, но в то же время не мертвым. Одержимость поможет ему контролировать свое тело и трансформации. Эриан переводит внимательный взгляд на Авеля. — Он серый. Со светлым это вряд ли прошло бы…, но вот с серым… — он на миг задумался. — Может сработать. Но чтобы он не превратился в банального зомби, контролированного духом, его тело должно остаться живым. А я должен буду работать очень аккуратно, сплетя некоторые элементы разума с нитями души. Это очень тонкая работа… она потребует много силы. — Остается вопрос, как оставить жизнь в его теле? — Очень просто, — некромант в сотый раз пожимает плечами. — Ты будешь делать ему искусственное дыхание и массаж сердца. Но максимум, что мы можем допустить — клиническую смерть. — Эмм, ребята, а у меня вы спросить не хотите? — подает голос паренек. — Что? — удивленно переспрашиваю я. — Ну, — в наигранной задумчивости протягивает он. — Разрешения, например. — Какого? — еще более удивленно спрашиваю я. — На распоряжение моей жизнью! — слегка раздраженно бормочет он, поднимаясь с земли. — А ты имеешь что-то против? — сощурив глаза, уточняю я. — Да нет, в принципе, — он слегка качает головой. — Тогда заткнись и не мешай думать, как тебя спасти, а то я сейчас вспомню. Что пять минут назад ты мне чуть голову не отстрелил, развернусь и уйду, — раздраженно отрезаю я. — И пойдемте отсюда. А то вон люди с вилами идут. К нам действительно уже направлялась толпа кто с чем в руках. Люди были недовольны ни нашим разговором, ни поведением, ни наличием Эриана на их земле. Причем наличие Эриана являлось изначальной причиной. На их лицах написана решимость. Авель быстро подхватывает лук, потом меня под руку, и мы благополучно, но трусливо убегаем за линию Стены (ну, не выбивать же деревню, в конце концов). Уже далеко в лесу я не выдерживаю: — Стойте. Я чувствую, как по ноге течет кровь. Рана вновь открылась от непомерной нагрузки и нещадно жжется. Эриан останавливается. Авель опускает меня на землю, обеспокоенно глядя в лицо. Его отталкивает некромант: — Дай я гляну. Благо для таких случаев я припасла полезную в хозяйстве вещь, которую придумала лично. Брюки на молнии. Она располагается по внешней стороне брючин от низа и буквально до верха. Так штаны не нужно ни снимать, ни закатывать, ведь часто это совершенно неудобно. А так «вжик» и брюнет хмуро стирает кровь уже совсем негодными повязками, заставляя меня скрежетать зубами от боли. — Яд останавливает заживление, — некромант недовольно качает головой. – Эй, подай новые бинты. Светловолосый быстро протягивает требуемое. Эриан, уже было решивший перевязывать, вдруг замирает. — Послушай, — в его тоне скользит неуверенность. — Рану нужно заживлять, иначе процесс регенерации займет слишком много времени. Но мне не хватит сил и на него, и на тебя. Ты не могла бы… поделиться со мной? — Чем? — я непонимающе смотрю на смущенного некроманта. — Жизненной энергией, — он говорит это совсем тихо, почти шепотом. И тут же резко отшатывается, словно его что-то отталкивает. Бросает несколько слов на темном наречии. Я не понимаю, что происходит. Но явно что-то не так. — Ты о чем вообще? — Мне нужно твое согласие. Я возьму немного твоей энергии, а позже верну. Это не принесет тебе вреда. Честно, — ему от чего-то сложно говорить. — Ну, — хоть я и не понимаю о чем он, но думаю, это не смертельно. Иначе, зачем он бы так сосредоточено извлекал яд из моей раны? — Хорошо. Что мне нужно делать? Он облегченно вздыхает, расслабляясь: — Не сопротивляться. Некромант тянется ко мне. Его левая ладонь ложиться мне на плечо, словно удерживая, а правая — на солнечное сплетение. Его руки теплые. Это удивляет меня, привыкшую к его холодности настолько, что это переросло в решение, будто его тело так же холодно, как и он сам. Боги, какая глупость. Он начинает что-то тихо бормотать на темном. Я чувствую, как что-то касается меня. Где-то глубоко внутри, еще глубже, чем место, откуда приходит боль. В моей голове неожиданно начинают звучать голоса. Они почти вторят Эриану, но всё же их слова отличаются. И почему-то голоса на этот раз женские. Я ничего не понимаю. Но стараюсь не сопротивляться ощущениям, принимая их. Потом всё стихает. Ощущение прикосновения исчезает, голоса стихают, некромант отклоняется, глубоко вдохнув. Он открывает глаза, в которых дымными разводами еще клубится тьма. Но еще в них на миг заметно удивление. — Начнем, — и он снова прежний: холодный, безжизненный, безразличный. Темный кладет руки на мою рану, вызвав новый приступ боли, от которого я слегка морщусь. — Держись, — в его голосе серьезное предупреждение. — Сейчас будет больно. Я хотела хмыкнуть и заявить, что живу с дикой болью уже два года, как его глаза почернели, а от рук хлынул морозный поток. Это было приятно. Первые доли секунды. Потом мороз перерос в ХОЛОД. Обжигающий лёд, истинный холод, который уже стоит на грани ощущений. И твое тело начинает ошибаться, покрываясь ожогами, а не обмораживаясь. Где-то на границе сознания бился вопрос «И как мне это поможет», но он настолько незначителен, что не стоит даже капли моего внимания. Застывшей в вечной мерзлоте, пылающей капли. Да, это никак не сравнится с той болью, которая преследует меня. Это абсолютно иной тип, и нереально расставить шкалу, чтобы понять, которая боль сильнее. Но от этой я хотя бы не упала в обморок. Уже хоть что-то. Эриан убирает руки и всё утихает. Медленно, но верно. На ровной коже лишь красный след. Мой проясняющийся взгляд падает на Авеля. Парень стоит с широко открытыми глазами в которых смешан шок и страх. — Что? — я оглядываюсь, пытаясь понять. — Твои глаза… — он настолько не в себе, что ему сложно говорить. — Светились… — Это побочное действие лечения, — отрезает Эл’Кар. — Перестань обращать внимание на глупости и готовься — она придет в себя, и я займусь тобой. У тебя есть еще пара спокойных минут, потом я начну сплетать нити. Это будет… дискомфортно, поэтому постарайся морально к этому подготовиться. Он отходит и начинает сосредоточено копаться в моей сумке. Я бы покричала, если бы были силы. Но сил нет. Поэтому я просто откидываюсь на пожухлую, колючую траву, расслабляясь. Слышится шорох сумки, потом тихое поскрипывание крышки фляги с водой. — На, выпей, — она появляется у меня перед носом. — Не хочу, — я просто смотрю в небо. — Почему исцеление проходило так… больно? — Выпей, тебе это необходимо, — он садится рядом, впихивая мне воду. — Потому что что-то в твоих генах не так. У меня есть теория, но я пока не уверен. — А мне рассказать не хочешь? — меня начинает отпускать. — Нет. Исчерпывающий ответ. Авель явно нервничает. — Тогда займись им, — я киваю на парня. — Только по-человечески. Эриан одаривает меня взглядом, в котором явно читается «я же некромант» и переходит к Авелю. — Я хочу объяснить вам обоим ситуацию. Теория Кейтрии, — он бросает на меня взгляд, заставив замолчать. — Абсолютна нереальна. Это именно теория. То есть теоретически это задуманное возможно, но не факт что получится на практике. Дело в том, что если ты, — он поворачивается к парню. — Будешь без сознания так сказать, очень долго, то твой мозг умрет и ему просто некуда будет возвращаться. Поэтому очень важно, чтобы процесс не затянулся, и сердце хотя бы слегка билось. Я предоставляю тебе довольно широкий выбор: отказаться от всего и стать зверем, отказаться от процесса и уговорить Кейтрию тебя убить, принять пусть и мизерный, но шанс стать снова человеком. Ну, почти. Он назвал меня Кейтрия. Дважды. Не «Кхира». Ого. — Насколько… я буду не человеком после процесса? — в его голосе дрожь страха. — Если эксперимент удастся — ты будешь одержимым лишь формально, ведь твоя душа будет управлять живым телом без подавления хозяина. Фактически именно так происходит у простых людей. Просто тебя будет сложнее убить. Точнее тебе будет сложнее умереть из-за более крепкой привязанности к телу. Если вдруг что — попроси привести некроманта, он поможет уйти. Я поставлю блок, чтобы душу не забрали в услужение. — А полнолуние? — Раздражение, гнев. Ты сможешь это подавлять. Я смотрю на парня, невольно вспоминая его брата. Абель был близнецом Авеля. Они были похожи как никто. И близки настолько, насколько это реально. Сейчас Авелю лишь семнадцать. Ребенок, который пережил слишком многое. Я помню, каким он был. Веселый, улыбчивый, добрый. Абель больше любил меч, Авель – лук. В паре они были непобедимы. Всегда вместе, всегда рядом. Пока Абеля не укусили. Он лишь ходил в соседнюю деревню. Сотни раз за день люди совершают этот путь. Абель вышел за ворота слишком поздно. Он вернулся под утро, весь в крови, со слезами на глазах. Очень храбрый мальчик — он не стал скрывать, что именно с ним произошло. Меня пригласили как специалиста. К тому времени я уже была полноправной наемницей и просто проезжала мимо. Хоть эту семью я и знала раньше, у нас установились хорошие отношения. Они попросили сказать, что с ним. Я долго расспрашивала ребенка. Потом долго молчала, не решаясь сказать отцу, что его сын обречен. Он понял сам. Тринадцатилетний мальчик вдруг посмотрел на меня и тихо прошептал: — Я знаю, что со мной. Сделай, что должна. Этот случай до сих пор отпечатан в моей памяти настолько четко, будто это было вчера. — Вашего сына укусил неистинный оборотень. Мне жаль, — я говорила бесцветным безразличным голосом, скрывая боль. Родители замерли, боясь броситься к своему сыну. Удержали рванувшего вперед Авеля. — Не бойтесь. Он человек до полнолуния, — добавила я и вышла, позволяя им погрузиться в боль и горе. Потом меня позвал его отец. — Я хочу, чтобы это сделала ты, — сказал он. — Но в полнолуние. Не лишай нас сына раньше времени. Я просто кивнула. Я не могла отказать. Но когда Авель узнал, что я… уже тогда он возненавидел меня. Не в силах принять то, что его брат, самый дорогой ему человек, обречен, он нашел виноватого. К сожалению, не там, где надо было бы. В ночь перед полнолунием Абель дождался меня под дверью комнаты. — Не дай мне убить, — просто попросил он. Новый кивок. Я сдержала обещание. Я убила его раньше, чем он убил бы. Перед тем найдя и уничтожив укусившего. Наутро после смерти брата Авель напал на меня с криком «Убийца». — Прости. Голос парня вырывает меня из воспоминаний, оставляющих тянущую боль где-то в груди. Эта семья не заслужила такого. — За что? — я смотрю на него, стараясь скрыть печаль. — За всё. За то, что напал, за то, что ненавидел, за то, что обвинил во всех грехах. — Забудь, — я пожимаю плечами и встаю. — Я понимаю тебя. Я сажусь рядом, кивая некроманту. Эриан укладывает мальчика на спину, приказав не сопротивляться и постараться выжить. Я кладу сложенные руки ему на сердце. Черноволосый помещает правую руку Авелю на грудь, а левую — на лоб. И начинает что-то шептать. В какой-то момент он кивает, и я начинаю искусственный массаж сердца. Выживи, малыш, только выживи. Глаза Эриана черны, губы напряжены, по лбу катятся капельки пота. От него начинает веять холодом, как от большого куска льда. Но мне плевать, я пытаюсь не дать второму брату умереть от моей руки. Некромант замолкает, закрывает глаза. Когда его веки снова поднимаются белок уже снова белый, а радужка голубая. Авель делает резкий вдох и садится, открывая глаза. У нас получилось.