I adore the despair in your eyes. I worship your lips once red as wine. I crave for your scent sending shivers down my spine. I just love the way you're running out of life… Той бездонной тоске в глубине твоих глаз, наравне с ароматом волнующим кожи, и губам обескровленным смертью, до дрожи поклоняюсь, люблю угасающий час…*
***
Час был мрачен и угрюм, словно заупокойная месса, пронзителен и тонок, будто моцартовская Лакримоза, красен и чёрен, как батальные полотнища. Сражение потоков красок по общей наэлектризованной цепи передавалось к небольшому хитиновому столику с водружённой на нём шахматной доской. К слову сказать, подстольем служила самая настоящая черепаха, разомлевшая от здешних чар до такой степени, что всерьёз принимала себя за обыкновенный предмет утвари. За игрой сидели двое: один высокий, с драгоценным жуком на груди, и другой, походящий на рок-звезду, в старой засаленной футболке с надписью «Nirvana». Во все стороны от игроков простиралась пустошь, широким сатурнианским кольцом окаймлявшая живую сцену развернувшегося действа. Чёрные сделали ход, и грянули литавры. – Дайте-ка подумать, – вступил более зрелый. – Вы могли бы оставить поле для коня, но заставляете несчастного слона регрессировать в муху? Ах, его же так просто теперь прихлопнуть! – к очумевшему животному вдоль клеток важно выкатилась осадная башня, и взобравшиеся на её кровлю воины яростно атаковали; фигура хоботного разлетелась на сотни маленьких ошмётков, а довольный люд преданно посмотрел на хозяина. – Полно, Воланд! Приберегите ваше краснобайство для свиты, – молодой соперник бережно собрал осколки и развеял их по ветру. – Наш король ещё может скрыться на ферзевом фланге. Вам бы не помешало начать подготавливать рокировку. – А не застоялся ли, случаем, ваш король, дражайший мой Иешуа? Глядишь, скоро плесенью покроется, запаршивеет… – тот, кого назвали Воландом, схватился за щёку и побаюкал её так, словно у него разболелся зуб. – Это только начало партии, так что не рассчитывайте на особые преимущества, – назаретянин наклонился к нетерпеливо роющему землю коню и что-то тихо зашептал на ухо всаднику. – Не забывайте, что ваша королева может создать массу неприятностей своим тюремщикам! – О! Наша душечка находится под надёжной охраной. Уж будьте покойны… – тройка белых рыцарей с алебардами гневно забряцала оружием в подтверждение безапелляционной речи противника. – И, тем не менее, вам шах, уважаемый! – Иешуа весело осклабился и, подмигнув монарху со взъерошенной чёлкой, стал насвистывать припев когда-то сочинённой им баллады…***
Доктор стоял на самом краю обрыва, скучающе пиная носком кроссовки мелкие камешки, замеченные в какой-то таинственной потребности самостоятельно передвигаться и этим напоминающие степные перекати-поле. Ключ от нового жилища сверкал, покачиваясь на цепочке, в расселине его воротника совершенно не нужной в здешних краях вещицей, тем не менее обладающей немного заземляющей функцией, связывающей его с миром материальным. Сара Джейн сказала, что отлучится совсем ненадолго, однако местное время, как он уже успел заметить, определённо отличалось ото всех, известных ему ранее. Нескольким фокусам, впрочем, в процессе приятного чаепития она успела его обучить. К примеру, как создать нечто из абсолютного ничто и при этом попытаться не сойти с ума; как поменять фасад дома и всё его внутреннее убранство; как оседлать громоздкую и ленивую летающую скалу… И только самому главному научить его она так и не смогла – как принять безграничное одиночество, доселе казавшееся ему вполне обыденным и привычным состоянием. Ведь теперь, без ТАРДИС, будучи разоблачённым до наготы души, Доктор наконец понял, в ком так нуждался все эти годы. Что стоят опасные приключения, вечная беготня и полёты среди неизведанных галактик, когда нет обращённого на тебя того единственного восхищённого взгляда; когда нет рядом покатых тёплых плеч, которые можно обнять, иногда даже притворившись, что защищаешь, хотя оберегать их обладательницу Доктор счёл бы за честь? Имя само плавно скользнуло по гортани и, мягкими лапами пробравшись по языку, вылилось из губ живительной струёй: – Роза… За спиной у сказавшего это тут же распустились клумбы с бурбонским эквивалентом прекрасного названия. – Роза… – повторил ещё раз галлифреец, втайне лелея надежду, что в той или иной вселенной его всё-таки услышат. – Доктор… – стрелой пронзило до самого нутра, заставляя нереальное сердце биться болезненно ощутимо. Разочарование пришло слишком быстро: то был не её голос. – Доктор, пожалуйста, мне нужно сказать тебе кое-что важное. Только, прошу, постарайся выслушать спокойно, – взволнованное лицо вернувшейся Сары Джейн уже одной своей мимикой говорило: что-то произошло, что-то очень плохое. – Доктор, Роза, она… – Где она? – пришелец, вырванный из неги забытья, подался навстречу гостье. – А вот это, увы, правильный вопрос… – девушка взяла собеседника за руку. – Закрой глаза, я могу только показать. Ибо произнести такое я не в силах.***
Повсюду чувствовался умиротворяющий запах моря – рыбный, йодистый, не сравнимый ни с чем. С минуту Доктор обдумывал правильность предположений своих обострённых чувств; а когда открыл глаза, увидел вереницу белоснежных низеньких зданий, по наклонной уходящих к рябящему водному пути. Спускались молча, словно в благоговейном трауре. Сара Джейн больше не предпринимала попыток его переубедить или остановить, целенаправленно ведя спутника по каменистой тропе к далёким раскачивающимся парусникам. Только что он принял, пожалуй, самое правильное решение за все свои десять с лишком жизней – отправиться вслед за ней, девочкой, похищенной им когда-то давно из Лондона и теперь, только по его вине, нашедшей себе место в самом что ни на есть настоящем аду. Мисс Смит обещала подсобить с проводником, но Доктор счёл бы даже такую помощь излишней: этот крест он должен нести сам и на сей раз идти до конца. Здесь всё было иначе, будто бы они случайно забрели в маленький итальянский порт: затянутые плющом стены домов и лоснящиеся тяжёлые гроздья винограда, люди в длинных античных одеяниях, тенью проскальзывающие мимо, и лёгкое тремоло мандолины. Конечным пунктом их путешествия оказалась утлая лодчонка с взгромоздившимся на неё исполинских размеров вороном. Доктор даже на мгновение решил, что это проказа слепящего глаза солнца, но нет – ворон действительно был, правда, не такой огромный, как почудилось вначале. Одетая в серый хитон птица тихо напевала незнакомую мелодию абсолютно по-человечьи и, подобно любому живому существу, явно радовалась погожему деньку. Хотя представить пасмурную погоду в этом месте было почти немыслимо. Сара Джейн отпустила руку Доктора и приветливо помахала лодочнику: – Эй, там, на корабле! – О-хо-хо! Неужели ангелы пришли по мою душу?! – ворон распахнул крылья для дружественного объятия. – Доктор, знакомься, это – твой проводник, Ворон, – девушка всё ещё сжимала чёрное блестящее туловище будущего гида. – Э… весьма рад. Доктор. Это ваше имя? Просто «Ворон»? – тут озадаченный гость хотел припомнить Харона и навлон, однако посчитал, что ему уже всё равно, кто займётся его перевозкой по ту сторону границы. – Именно что непросто! – субъект протянул длинное крыло и начал активно трясти ладонь пришельца. – Наслышан-наслышан! Буду счастлив помочь! Опасное вы дело-то затеяли… – Ворон заговорщицки подмигнул, и Доктор был готов поклясться, что уловил край улыбки сквозь его крючковатый клюв. – На этом я вас, пожалуй, и оставлю, – Сара Джейн удостоверилась, что знакомство прошло гладко и, опережая неозвученные вопросы галлифрейца, добавила, – нет, Доктор, куда-куда, а в ад мне дорога заказана. Теперь ты полностью на попечении моего доброго друга, – и, далее, уже шёпотом, в сердцевину барабанной перепонки произнесла, – найди её, Доктор, а когда найдёшь, – беги, беги и не останавливайся, иначе вы оба пропадёте. Таймлорд не успел ни возразить, ни ответить: один взмах ресниц – и спутницы как не бывало: остались лишь приморский город и пирс, да диковинный провожатый.***
Это произошло точно тридцатого мая. Да-да, Доктор сам сказал, что своеобразная насмешка фатума заставила его родиться дважды в один и тот же день. На этом его словоохотливость иссякла – по крайней мере, в отношении Розы. Там, в Норвегии, он пытался убедить её в собственной неделимости – «те же мысли», «те же чувства», «та же история». Нет, ничего подобного. «Ты не он», – часто шептала она в горячке кошмаров по ночам, но не получала в ответ ни успокаивающих объятий, ни слов утешения. Другой Доктор был жаден до её тепла только по внезапной безумной прихоти, а насытившись, срывался и уходил в неизвестность – словно по звонку, возвещающему окончание рабочего дня. Она же в нём растворялась полностью, отдавая всю себя без остатка, надеясь получить в ответ нечто похожее на нормальные человеческие отношения. Сутками могла ждать, как блудного сына, сгрызая под основание ногти, в сотый раз перепечатывая страницы ненужных отчётов, переваривая кашу младшему брату. Доктор стал циничнее. И строже. И осторожнее. Сперва могло показаться, что он пытается уберечь свою новую короткую жизнь для неё, для них, для будущего кого-то третьего, кто мог бы вскорости мирно дремать под её больным сердцем. Однако постоянные всплески эмоций возлюбленного пугали до дрожи в коленях. Да, она боялась его. Теперь боялась. Особенно после того раза, когда он в приступе ревности начал кромсать её слишком короткое вечернее платье, когда впервые позволил себе грубо её оттолкнуть, когда она прижимала к ране на руке проспиртованную повязку... Она трепетала от звука его шагов по лестнице, как нашкодивший щенок, но ничего не могла поделать со своей бездумной и выходящей за всякие рамки понимания привязанностью. Любовь на грани, приставленная к горлу наточенным остриём. «Новое приключение», – цепляясь за пресловутый оптимизм и бросая вызов страху, старалась убедить себя в естественности происходящего Роза. Была, конечно, и обратная сторона медали: вроде недавнего случая, когда он перехватил её взгляд в зеркальном отражении. Доктор собирался на деловую встречу или вечеринку, или (в чём Роза его иногда подозревала) прямиком в постель к новоиспечённой пассии. Он так сосредоточенно повязывал галстук, будто такое занятие составляло целую глубокую науку, что она невольно рассмеялась. Враз потемнели его глаза, и она уже было пожалела о содеянном, как он тут же, одним махом достиг её фигуры, руками обхватив побледневшее лицо наблюдательницы. – Любишь ли ты меня, Роза Тайлер? – спрашивал он так, словно намеревался отправиться на войну. – Да... – отвечала она сначала нерешительно, но как только влажное горячее прикосновение достигало её губ, за неё откликалось уже сердце, – люблю! Люблю, будь ты проклят! Всё обычно заканчивалось его самодовольной ухмылкой, её сбившимися прядями и пустотой, которая точно через воронку вливалась в её податливое тело. Это – её рукотворный ад, которому не было конца и края. И вряд ли кто-нибудь при виде их неразлучной четы на любом светском мероприятии смог бы поверить в то, что на самом деле стена башни «Кэнэри Уорф» сейчас для Розы стала многократно тоньше, нежели барьер, возведённый Доктором между двумя одинокими сердцами. ____________ *Эпиграфом к главе выступает композиция HIM – Gone With The Sin, перевод авторский. P.s. Все непонятные слова ищите самостоятельно, да будет ваш поиск вознаграждён!