Семейные узы (Family Bonds)

Что ж, подумала Джинни Уизли, поплотнее запахнув выданную ей теплую мантию, Дом оказался не совсем таким, каким она его себе представляла. Она воображала огромный замок, похожий на Хогвартс, на берегу озера и с лесом поблизости. Конечно, если сказать честно, замков она видела не так чтобы много, за очевидным исключением собственной школы. Задним числом она осознала, что Дом и должен быть чем-то совершенно иным, чем то, что она себе навоображала; и он был иным. И гораздо лучше. Она мысленно вернулась на несколько часов назад, в Румынию. Проснувшись, Джинни совершенно растерялась, обнаружив себя не в своей кровати и не в той комнате, которую делила с Мэри. Несколько секунд и небольшой приступ паники спустя вспомнилось, где она и почему она тут; и вполне естественно, подумала она, что торопясь к ближайшему зеркалу, она из-за спешки упала с кровати, запутавшись в собственных ногах, и нашумела достаточно, чтобы перебудить половину поселения. – Мерлин, Джинни! – попеняла она себе, пытаясь лежа на полу выпутаться из перекрутившегося одеяла. Она вспомнила, как держались Астрид, Микаэла и Эви, по крайней мере на публике, и снова выругалась. Если честно, ей никогда не удавалось так изысканно выглядеть, и она не думала, что у нее сейчас так получится. Может, стоит попросить у Эви дать пару уроков? Да, так и надо сделать, решила она, внезапно сознавая, что по-прежнему находится на полу. – Я безнадежна, – высказалась она в пустоту комнаты и осторожно поднялась, стараясь при этом не повредить себе еще чего-нибудь. Ей все же удалось добраться до зеркала без дополнительных неприятностей, и она бросила взгляд на свое отражение; осторожно поднеся руку к глазам, она всматривалась в светло-фиолетовый цвет и пыталась примириться с этой деталью, которая останется с ней до конца ее дней. Все не так плохо, решила – попыталась себя убедить – она, а контраст с ее естественно бледной кожей получился даже где-то симпатичным, а это слово в свой адрес она использовала достаточно редко. – Ты ведешь себя глупо, – упрекнула она свое отражение. – Они могли быть и красными, помнишь? Она вздрогнула и выдохнула, интересно, чем ей стоит сейчас заняться. Она знала, что нужно еще посетить Дом – в Норвегии, она собиралась в Норвегию, – причем прямо сегодня, но сначала ей придется поговорить с... – Чарли! – воскликнула она и вскинула руку, потрясенно затыкая себе рот. Как она могла забыть? Что подумает о ней собственный брат? Разозлится? Она надеялась, что нет. Лучше бы поговорить с ним наедине, решила она. Как правило, он просыпался одним из первых, около половины седьмого, а сейчас... восемь тридцать, сообщили ей часы на тумбочке. Она выругалась про себя: все уже наверняка встали и, наверное, удивлялись, куда она делась. И тут, словно брат ее услышал, раздался стук в дверь, бешеный и непрерывный, сопровождающийся голосом Чарли. – Откройте дверь! Пожалуйста, откройте дверь! Нам нужна ваша помощь! Вот дерьмо, подумала Джинни, в отчаянии хлопнув себя рукой по лбу. Конечно, она же куда-то делась. Конечно, она же проспала, хотя абсолютно не должна была. Она услышала шаги вниз по лестнице, а вскоре голос Эвелин, которая открыла дверь и встретила впавшего в панику Чарли. – Доброе утро, мистер Уи... – Моя сестра! – перебив ее, выкрикнул Чарли. – Моя сестра пропала! Джинни метнулась натянуть туфли и ссыпалась по лестнице. Как бы она ни боялась встретиться с Чарли, она не собиралась позволять своему брату попусту терять нервные клетки. Достаточно с Чарли Волдеморта, опасности, в которой оказалась их семья, и придурка-Перси; не хватало еще и за нее беспокоиться. – Ваша сестра... – Прямо здесь, – перебила Микаэлу Джинни, стараясь выглядеть максимально спокойной и уверенной. Обе ведьмы подбадривающе ей улыбнулись, а Чарли посмотрел на нее с диким облегчением. Которое продержалось всего несколько секунд; затем в его взгляде появилась ярость. – О чем ты думала, Джинни? – закричал он, входя в дом. – Ты хоть представляешь, как я волновался? Я думал, ты пропала! Я думал, что до тебя добрались Пожиратели Смерти. Я думал... – Чарли, пожалуйста! – попросила Джинни, вскинув руки. Чарли, все еще пребывая в ярости, с красным, в тон собственным волосам, лицом и дрожащими руками, все-таки остановился. – Спасибо. Мне нужно было сделать ночью кое-что очень важное. – Что может быть настолько важным, что ты не могла... не могла... – Его голос затих, когда он встретился взглядом с сестрой, сразу заметив изменения. Его лицо побледнело так же быстро, как до того покраснело, он замер. – Джинни, что ты сделала? – Ну, конечно, ты сразу вообразил, что я сделала что-то ужасное, – пробормотала Джинни, продолжая улыбаться брату. – Твои глаза, Джинни! Это не может значить ничего хорошего! Как ты можешь сейчас шутить? – спросил Чарли, накрывая рукой дрожащие губы. – Вообще-то хорошее, уверяю Вас, – спокойно сказала Микаэла. – Это значит, что она одна из нас. Еще одна наша сестра. Чарли несколько секунд смотрел на нее, совершенно сбитый с толку, словно не понял ни единого сказанного ею слова. Потом его глаза расширились, колени подогнулись, и Эви подвела его к кушетке, чтобы он не рухнул прямо на пол. – Еще одна ваша сестра? Сестра? – заторможено переспросил он, от шока его голос взлетел на октаву. – Я в Сестринстве, Чарли, с этой ночи. В том году я стала новичком, – объяснила Джинни. – Ты... Как? – спросил он, все еще не в состоянии оторвать взгляда от светло-сиреневых глаз своей сестры. – Боюсь, я не могу разглашать детали, – виновато посмотрела на него Джинни. – Пускай личности наших членов известны, процесс инициации и все остальное является тайной, и я уверена, что Вы об этом знаете, – поддержала Микаэла, встав рядом с Джинни. – Но Джинни, ты... Ты подумала об этом? – спросил Чарли. – Подумала. Я там, где должна быть, Чарли, – заверила его Джинни, широко улыбнувшись. Уж в этом-то она, по крайней мере, не сомневалась. – Что от тебя требуется? – спросил он, посмотрев теперь на Микаэлу и Эвелин. – Ей придется покинуть дом? – Нет, – вежливо улыбнулась Эви. – Она останется дома и продолжит ходить в школу, не сомневайтесь. – Что же теперь будет? – спросил он. – Что будет, то и будет, – ответила Микаэла, не имея возможности рассказать больше. – Могу Вас заверить, мистер Уизли, что Джинни в надежных руках. Ее участие в Сестринстве принесет ей только благо. Она наша сестра, и, как она сама сказала, она там, где должна быть. – Джинни... – Нет, Чарли, – на этот раз решительно возразила Джинни. – Я часть Сестринства. Этого не изменить. Именно этого я и хочу. Пожалуйста, прими это. – Я... Джинни, этого всего слишком много, чтобы переварить за несколько минут, понимаешь? Дай прийти в себя! – Кажется, он как следует подумал над своими следующими словами, прежде чем произнести их. – Ты сказала маме? – Скажу, в свое время, – ответила Джинни, стараясь не позволить себе впасть в панику при мысли об этой стычке. – А теперь, мистер Уизли, сегодня нам придется забрать Джинни на несколько часов, – объявила Эви. – Забрать ее? – Боюсь, это часть процесса инициации, – пояснила Микаэла. – Мы вернем ее до наступления темноты, не волнуйтесь. – А я не могу пойти? – спросил Чарли. – Ей только четырнадцать! – Она будет со своими сестрами, мистер Уизли, – ответила Эви. – Ничего страшного с ней не случится. – Я буду в порядке, Чарли. Правда, буду, – добавила Джинни, улыбнувшись брату. – Ты ведь вернешься до наступления темноты? – переспросил он, снова переводя на нее взгляд. – Иначе, клянусь, я свяжусь камином с мамой! – Она вернется, – заверила его Микаэла. Он кивнул, снова посмотрел на Джинни, а затем сорвался с дивана и заключил ее в объятия. – Я не могу сказать, что понимаю, но... Сестринство – сильный орден, не так ли? – задумался Чарли. – Довольно сильный, – подтвердила Эви. – Значит, вы сможете проследить за ее безопасностью? – спросил он, глядя на светловолосую ведьму. – Вы знаете, что происходит у нас на родине, конечно, вы должны были что-то слышать. Обе ведьмы кивнули, в то время как Джинни просто покорно вздохнула; Чарли не был бы Чарли без своего инстинкта защитника. – Мы сделаем все возможное, – заверила его Эви. Следующий час превратился в самые неудобные шестьдесят минут, которые она провела в заповеднике; Мэри и Леони смотрели на нее, как будто у нее выросла вторая голова, а Эдвард принялся откровенно заикаться, когда решился с ней поговорить. Казалось, даже заводчики странно на нее посматривали. Однако Веспер открыто назвала их идиотами и продолжила обращаться с Джинни так же, как и всегда, заработав широкую нездорово-влюбленную усмешку от Чарли; Джинни решила, что с этой парочкой нужно что-то делать. Если оставить все на брата, он будет ждать и тосковать до конца своих дней. – Они к этому привыкнут, – утешила Микаэла, поняв, что ее беспокоит, когда заметила несколько особо нервных взглядов. – Ты тоже к этому привыкнешь. Джинни кивнула, хотя была уверена, что этого никогда не произойдет; взгляды нервировали ее с конца первого курса. На самом деле, в это она не верила, осознала Джинни, едва сдержав стон. Она ненавидела то, как ученики Хогвартса, да и часть персонала тоже, иногда на нее смотрели; первые – как будто она была цирковым уродцем, хотя никто точно не знал, что с ней случилось во время ее первого курса, а вторые – словно у нее от каждой мелочи должен случаться нервный срыв. Они так поступали от беспокойства, как и ее семья, она все понимала, но это заставляло ее чувствовать себя так, словно у нее на душе появилось какое-то пятно, которое видели все, кроме нее. Только когда глаза начали уставать, она осознала, что, стоит всем остальным лечь спать, по нескольку часов смотрит на свое отражение в зеркале в поисках того самого пятна. И с каждой следующей ночью воспоминание о Реддле в ее снах смеялось чуть громче, чуть холоднее. Но на этот раз все будет иначе, решила она; они по-прежнему будут глазеть на нее, это правда, но на этот раз в их глазах не будет скрытого страха. Только удивление и чувство новизны, которое сотрется в ближайшее время. Она может это сделать, подбодрила она себя. Она сама это выбрала. И с радостью примет все, что предложит ей Сестринство. Как выяснилось, хорошо, что она ушла в Норвегию почти сразу как укрепила свой дух. Потому что, подумала Джинни, возвращаясь в настоящее, она бы, наверное, запуталась в собственных ногах – хорошо, она все равно немного запуталась – и принялась бы заикаться, как последняя кретинка – ай, ладно, может, этого она тоже не совсем чтобы избежала. По крайней мере, ни Микаэла, ни Эви над ее реакцией не смеялись. Дом располагался в конце долины, но, просто посмотрев на горы на краю плато, никто бы так не сказал. Все, что мог увидеть случайный свидетель, даже если бы каким-то неизвестным образом оказался в ненаносимой долине, это склон большой крутой горы, гранит, лед и снег. Но только до тех пор, пока Эви, за которой следовали Джинни и Микаэла, не подошла спокойно к вертикальному склону горы и ладонью коснулась камня. – Только Сестры могут открыть эту дверь, – сказала она и отступила на несколько шагов назад. Джинни повторила за ней, но не успела она даже спросить, о какой двери Эви говорит, как в том месте, где женщина коснулась склона горы, появился мягкий белый свет, венами разбежавшийся по граниту, пока не превратился в сияющую дверь. По высоте она оказалась примерно с Нору, остолбенело прикинула на глазок Джинни, а потом дверь открылась внутрь, медленно и с громким стоном, роняя на землю скопившийся на ней снег. – Вот почему всегда нужно отойти на несколько шагов, когда открываешь дверь, особенно с уходом октября. Здесь всегда есть сколько-то снега, но это ничто по сравнению с зимними месяцами. Даже заклинания вокруг двери не могут со всем этим справиться, – объяснила Микаэла, указывая на маленькие сугробики на земле. – Нужно только прикоснуться где-то в районе двери, а затем отступить. Джинни кивнула, хотя во время этих объяснений на нее даже не смотрела. Нет, ее взгляд прикипел к медленно открывающейся двери и к тому, что виднелось за ней. Она осознала, что заглядывает в пещеру. Невероятно большую, отметила она, и теплую, несмотря на царивший снаружи ощутимый холод. Свет лился от большого открытого пространства высоко над землей, в сотнях и сотнях футов над ней. А еще в пещере были деревья, поняла она, и, похоже, в конце концов она все-таки получит свой долгожданный лес – древние сосны и кедры расходились вокруг, насколько хватало глаз. Еще она уловила едва слышный звук льющейся воды. А перед ней раскинулось само поселение; словно вырезанное прямо в камне, в дальнем конце пещеры высилось большое здание, по форме напоминавшее нечто среднее между собором и замком. Дома поменьше, расположившиеся перед ним, огромные огненные светильники вокруг, заливавшие площадь светом, все это напомнило ей виденную в Хогвартсе картину с викингом. – Добро пожаловать в наш Дом, Джинни, – тихо сказала Эви, улыбаясь младшей ведьме. – Это... это... – Да, вот именно, – подтвердила Микаэла, тоже с улыбкой вспоминая собственную реакцию, когда впервые увидела Дом. – Слова найдутся, не волнуйся. – А это, должно быть, встречающие, – сказала Эви, указывая на группу направляющихся к ним женщин. При виде всего Сестринства, собравшегося в одном месте в одно время, только чтобы с ней встретиться, у Джинни случился небольшой приступ паники, но вскоре она поймала себя на том, что улыбается, знакомясь со всеми. Нашлось только четыре ведьмы примерно ее возраста – Матильда, Лора, Елена и Татия, – остальные женщины оказались заметно старше нее. Однако все они были рады, что она здесь, как видно, ее приезда ждали с прошлого года. Вскоре она поняла, почему Дом назвали именно так: он ощущался родным домом, а ведь она едва час тут провела! Пошло ознакомление с окрестностями, и Джинни, не сдерживаясь, смеялась, когда сорок две энергичные ведьмы показывали ей все вокруг. Ей показали библиотеку и учебные зоны, ее собственные комнаты и столовую. Некоторые из ведьм, как выяснила Джинни, жили в Доме постоянно, хотя было совершенно ясно, что изначально Дом создавался для гораздо большего количества народу, чем сорок три ведьмы. Прежде Сестринство было намного больше, как объяснила ей сестра Неха – красивая женщина с кожей цвета кофе и густыми, очень длинными черными волосами, которая утверждала, что ей семьдесят лет, но выглядела максимум на пятьдесят. Оно должно вмещать до ста ведьм, но за последние пять веков их численность сократилась до примерно сорока. Она также пояснила, что конкретно представляет собой каждый из даров. Нимфы, самая большая группа в Сестринстве, обладали самым большим разнообразием талантов. Это были ведьмы с дарами в области природы. Проще говоря, в зависимости от своего личного сродства, они могли использовать различные проявления природы, не прибегая к заклинаниям или чарам. Три из их числа способны общаться с деревьями, например; на самом деле, они с ними не разговаривают, но все равно понимают. Механика дара была мозголомной, так что Джинни решила просто принять все как данность. Под целителями тоже много кто подразумевался; иногда само их присутствие в одном помещении с ранеными могло ускорить процесс выздоровления, но, конечно, после обучения они способны сделать гораздо больше. Чародейки были интересной компанией, решила Джинни, и вполне могли вызвать суровые головные боли у ее отца. Они могли зачаровывать самые обычные и повседневные вещи, одним лишь желанием придавая им магические свойства. Будь то самодвижущийся чайник или Думосбор – после десятилетий обучения, – заклинания им для этого не требовались. Эмпаты были... ну, Неха не совсем понятно объяснила, что это. Насколько поняла Джинни, они могли не только ощущать эмоции других людей, но и сами их переживали. Некоторые из старших ведьм могли так или иначе повлиять еще и на эмоции нескольких людей одновременно. Вспоминая, как Микаэла говорила, что не всякая сила – дар, Джинни задумалась, как на нее действовали обычные переживания окружающих. Наконец дойдя до ее собственных способностей, сестра Неха рассказала об укротителях, что они могли инстинктивно брать под определенный контроль магических и обычных зверей, а позже, после должного обучения, раздвинуть границы своих приказов, добавляя просьбам к зверям точности. – Я могу еще объяснить тебе про оракулов и сирен, – сказала затем сестра Неха, – но подозреваю, что Эви, скорее всего, захочет сделать это сама. Завтра, когда ты устроишься, мы поговорим о том, как можно будет продолжать ваши с ней уроки, когда ты будешь в Хогвартсе. – Она улыбнулась Джинни и Эви, прежде чем направиться в свои комнаты. – Мы все очень рады видеть тебя, Джинни. Добро пожаловать в Сестринство. Джинни улыбнулась и разговорилась с Эви, женщина открывала ей все больше и больше подробностей о Доме и когда он был основан, а тем временем две ведьмы шли к комнатам Эви. Когда они туда добрались, Джинни не могла не заметить, насколько тут больше мебели, чем у нее. – Предполагается, что со временем ты перенесешь в Дом свои личные вещи, – пояснила Эви. – Чтобы твои комнаты ощущались именно твоими. – А, понятно, – пробормотала Джинни, и Эви подвела ее к кушетке у большого окна с видом на раскинувшийся внизу лес. – Я здесь все обставляла с пяти лет, – объяснила Эви, глядя на Джинни, и глаза рыжика растерянно расширились. – С пяти лет? – Да, – подтвердила Эви, тепло улыбнувшись окружающей комнате. – Одна из вещей, на которые способны оракулы, которая отделяет их от пророков, наряду с тем, что они чаще получают предупреждения, обычно во сне, это способность к ясновидению. – На непонимающий взгляд Джинни она пояснила: – Это значит, что если мы видели человека, которого ищем, или у нас есть какая-то его вещь, мы можем найти его в любой точке мира. А после многих – многих – лет тренировок, если мы видели и людей, и место, где они находятся, мы на несколько мгновений можем увидеть и услышать, чем они занимаются. – Это... вообще-то реально круто! – признала Джинни, она выглядела – и чувствовала себя – весьма впечатленной. – О, спасибо! – воскликнула Эви и шутливо раскланялась воображаемой публике. – Хотя, если серьезно, некоторые говорят, что самые сильные из оракулов могут проецировать то, что видят; ну, знаешь, все эти мудрости колдовских зеркал и тому подобное. Моргана ля Фей тоже могла контролировать свои видения. А я не могу, – призналась она, покачав головой. – Все равно, – отозвалась Джинни, заработав улыбку в свой адрес. – В смысле, сколько тебе, двадцать три, двадцать четыре? – Вообще-то мне двадцать восемь лет, – поделилась Эви, ее улыбка стала еще шире. – Но приму это как комплимент. – И правильно, – подтвердила Джинни. – А Моргана действительно могла контролировать свои видения? – Так гласят легенды – ответила Эви. – И если верить этим легендам, предполагается, что вот это – как раз то самое зеркало, которое она использовала, чтобы проецировать свое ясновидение, – сказала она, указывая на висящее на стене большое зеркало в красивой резной раме. – Серьезно? – переспросила Джинни, глядя на зеркало широко распахнутыми глазами. – В моей семье всегда в это верили. Якобы, когда Моргана ушла на Авалон, она оставила свое зеркало моей семье в качестве подарка за землю, которую они дали ей, чтобы построить там Дом. Оно всегда хранилось в сейфе моей семьи, пока мне не исполнилось пять лет, и тогда моя мать поняла, что я использовала ясновидение, чтобы найти моих братьев, когда мы играли в прятки. – Джинни хмыкнула вместе с Эви, представив себе этот момент. – Мой отец подарил мне его, когда я вступила в Сестринство. Братья до сих пор утверждают, что я мухлевала, и что они никогда не будут играть со мной в прятки. – Сколько у тебя братьев? – спросила Джинни, утирая слезы с лица, когда перестала смеяться. – Трое, – ответила Эви, слегка поморщившись. – Все старше и крупнее меня, о чем они никогда не забывают мне напомнить. Альрек, он на шесть лет старше меня, Эрик, он старше на пять лет, и Балдор, он старше всего на два года. Они дико большие, они возвышаются надо мной и подшучивают при каждом удобном случае. Я бесконечно их люблю, но они сводят меня с ума. Джинни понимающе кивнула; если судить по Эвелин и по тому, как она только что описала своих братьев, они, наверное, были похожи на викингов из легенд. – Ты знаешь, у меня их шестеро, – призналась она. – Шестеро че... шестеро старших братьев? – переспросила Эви, расширив глаза. – Точно! Я первая девочка-Уизли за десять поколений! И она немного рассказала о них: их имена и что они относятся к ней, как будто она сломается от малейшего ветерка. – Это немного... – Ага, именно, – хихикнув, согласилась Джинни. – В любом случае, сколько сейчас в Сестринстве оракулов? – Только один, – скривившись, призналась Эви, указывая на себя. – Оракулов всегда было мало, даже когда Сестринство было больше. Обычно у нас много нимф и целителей. Еще несколько чародеек и, конечно, эмпатов. Знаешь, Микаэла – сильнейший эмпат за много веков. – Но укротитель только я? – спросила Джинни. – Да, по крайней мере, сейчас. К тому же, мы обе сирены, – указала Эви. – Моя ситуация оказалась не очень, меня никто не мог научить, – призналась она. – Тому, что я умею, я научилась по книгам и воспоминаниям, оставленным в Думосборе Сестринства. И, должно быть, от этого было немного одиноко, подумала Джинни. Может быть, именно поэтому Эви испытывала такие сомнения по поводу того, получится у нее учить или нет. – Ну, по крайней мере, раз нас двое, то у нас теперь две сирены, как ты и сказала. Это должно чего-то стоить! – решила она с широкой улыбкой. – Наверное, так и есть, – согласилась Эви, почувствовав себя чуть-чуть увереннее; у нее было такое ощущение, что она должна помочь Джинни с ее даром, а как оракулу, с ее стороны было бы по-настоящему глупо не прислушиваться к своим ощущениям. Поэтому она решилась так и сказать Джинни. – И я тоже думаю, что должна быть именно здесь, – поделилась Джинни, улыбнувшись в ответ. – Сама не знаю, почему. – Прекрасно, нас таких уже трое! – разнесся по комнате третий голос, прервав беседу вспугнутых ведьм. Они повернулись к источнику звука. – Хотя я-то как раз знаю, почему. В зеркале отражалась женщина, ошарашено поняла Джинни, глянув на Эви; возможно, зеркало и было таким сделано, может, в него вложили подходящее заклинание. Но судя по тому, какие большие стали у Эви глаза и как потрясенно распахнулся рот, дело, похоже, обстояло иначе. – Джинни, в зеркале женщина, – поделилась Эви, помотав головой. – Скажи мне, что ты тоже видишь женщину, Джинни. – Сказать-то я могу, вот только не знаю, чем это может тебя успокоить, – все еще остолбенело произнесла рыжеволосая девушка. – Ой, да ладно, я здесь! – отмахнулась женщина. Она выглядела молодо, примерно того же возраста, что и Эви, с бледной кожей, черными волосами и бирюзовыми глазами. – Я очень хочу обнять вас обеих, – высказалась женщина, – но, боюсь, не могу. Как сказала Эвелин, я в зеркале. – Я... Почему? – сбившись, произнесла Эви, а Джинни согласно кивнула. Что происходит? Сколько еще странностей уместится в этот день? – Почему я хочу вас обнять или почему я в зеркале? – спросила незнакомка и шаловливо ухмыльнулась. – Все вместе, – подсказала Джинни. Теперь кивнула Эви. – Я в зеркале, потому что мне нужно с вами поговорить. Ну, ладно, если быть точной, я не в зеркале. Я на Авалоне. Но вы можете видеть меня в зеркале, потому что я создала его как раз для того, чтобы вы меня увидели. Я вам не особо помогла, верно? – спросила женщина, когда Джинни шлепнулась обратно на кушетку – и когда, интересно, она только встала, – чувствуя, что у нее кружится голова. – Да уж, не сильно, – подтвердила Эви, следуя примеру Джинни. Ей казалось, что кто бы ни была эта женщина, она не причинит им никакого вреда. В таком разрезе было две проблемы: во-первых, странная женщина в зеркале, которая утверждала, что она не где-то там, а на Авалоне, и уже назвала ее имя, хотя Эви не помнила, чтобы представлялась. И во-вторых, Эви не была эмпатом. Насколько бы она ни научилась доверять своим инстинктам, факты таковы, что эта странная женщина находилась в гребаном зеркале. Так что она покрепче сжала в руке свою палочку; если ей придется вдребезги разнести семейную реликвию, что ж, так тому и быть. – Тогда давайте я начну все с самого начала, хорошо? – предложила женщина и откашлялась. – Привет, Эви, Джинни. Меня зовут Моргана и это мое зеркало; я создала его задолго до вашего рождения и отдала на хранение в семью, в которой, как я знала, ты, Эви, должна была родиться. Единственная цель его существования – это позволить мне единожды достучаться до вас с Авалона, дать мне шанс лично поделиться пророчеством, которое я сделала конкретно про вас. Ну, настолько лично, насколько это возможно, – поправилась женщина. – А обнять я вас хочу потому, что я больше тысячи лет ждала, чтобы это пророчество свершилось. Так что, если вы представите себе, что я вас обнимаю, вы очень меня обяжете. Джинни несколько раз молча открыла и закрыла рот, не издав ни единого звука. Эви моргала круглыми глазами, глядя на женщину, заявившую, что она – легендарная Моргана ля Фей, и так же ошеломленно молчала. На несколько секунд девушки уставились друг на друга, а затем снова молча посмотрели на женщину. – Ну, скажите что-нибудь! – подтолкнула их черноволосая ведьма, которая утверждала, что она Леди Моргана. – Но Вы не можете ею быть, – высказалась Эви. – Вы не можете быть Леди Морганой! Она на... – Авалоне? – подсказала женщина, откровенно весело выгнув бровь. – Но я как раз на Авалоне. – Ты с ними говоришь? – прозвучал где-то на заднем плане мужской голос. Это спальня, поняла Джинни, это она отражается в зеркале, вот только спальня-то не Эвина. И пока ее оцепеневшие мысли как раз закрутились вокруг этого факта, в поле зрения появился старый, покрытый морщинами мужчина с бородой достаточно длинной, чтобы пристыдить даже Дамблдора. – Привет! – весело поздоровался он с двумя ведьмами. – Привет, – автоматически просипели они в ответ. Что за чертовщина тут творится? – Что ты здесь делаешь, дорогой мой супруг? – спросила женщина, расстроено качая головой, несмотря на мягкую улыбку на губах, противоречащую ее несколько строгому голосу. Эти двое женаты, заинтересовалась Джинни, глядя на потрясающе красивую женщину и на старика рядом с ней; очень странная пара, решила она. – Супруг? – переспросила Эви, пропустив пряди волос между пальцами. – О, да. Мерлин, к вашим услугам! На этот раз Джинни громко выдохнула. – Мерлин? – переспросила она, переводя взгляд с женщины, утверждавшей, что она Моргана, на мужчину, утверждающего, что он Мерлин. – Мерлин, хватит их пугать! – велела Моргана, если это была она. – Тебе надо было делать собственное зеркало, если так хотелось. Ты выбрал ту картину и то твое адское заклинание! – высказалась она, сумев запутать двух ведьм еще больше. – И избавься от этого нелепого маскарада! – Люди всегда воспринимают меня более серьезно, если я выгляжу старым, – указал мужчина. – Видишь ли, дорогая, именно этого они от меня и ожидают. – Мерлин! – Ладно, ладно, – проворчал старик, и неожиданно черты его лица размылись и стремительно изменились. Волосы стали короче и потемнели. Морщины и борода исчезли, и вдруг из зеркала на них посмотрел молодой, красивый черноволосый мужчина с большими голубыми глазами и высокими скулами. На его губах сияла озорная улыбка. – Все еще в шоке? – спросил он, голос стал глубже и звучал не так хрипло, как раньше. Его жена послала ему взгляд, на который он вздохнул и кивнул. – Как бы там ни было, Моргана права. Меня не должно тут быть. Я просто хотел увидеть вторую половину этого пророчества. Приятно было познакомиться, Эви, Джинни. – Он повернулся к жене и поцеловал ее прямо в губы. – Я буду ждать в палисаднике с королевским засранцем, который у тебя за брата*, – сообщил он и, кивнув на прощание, исчез из поля зрения. – Он, конечно, полный идиот, – произнесла Моргана – ну и замечательно, теперь я на самом деле называю ее Морганой, подумала Джинни. – Но я его люблю. Мужчины, – сказала она и покачала головой. – Как Вы можете быть Морганой? – спросила Эви. – Для начала, я ею родилась, – сообщила та, но быстро посерьезнела, когда увидела, насколько растерянными выглядели до сих пор две находившиеся перед ней девушки. – Я Моргана, и я постараюсь это доказать. Наверное, мне следует начать с того, чтобы рассказать вам само пророчество. Как я вам уже говорила, сделала его именно я, так что посчитала, что именно мне и следует его открыть. Думаю, вы должны его выслушать, а затем я попытаюсь все вам объяснить. Согласны? – Наверное, – отозвалась Эви, в горле у нее пересохло, голос хрипел. Моргана улыбнулась и начала говорить:

Сын отца, который не отец Рожденный под луной Претензий, Грома и Сена Рожденный на исходе седьмого месяца Принесет конец эре тьмы И начало годам процветания Всего магического И отец сына, который не сын Отец по сердцу и душе, во всем, кроме крови Будет защищать и направлять его Приютит его и поведет его Он научит своего сына, самого достойного из пары Верного защитника своего брата Заброшенного ребенка Одолеть тьму своего времени И объединившись с той, что видит, и ее сестрой, что ей не сестра Хранительницами старой магии Отец и сын найдут Свой путь в жизни

– Что-нибудь в моем пророчестве звучит знакомо? Что-нибудь всколыхнуло? – спросила Моргана. – Что-нибудь узнали? – Та, что видит, и ее сестра, что ей не сестра, хранительницы старой магии, – пробормотала Эвелин, широко распахнув глаза. – Я оракул. Я вижу. И моя сестра, которая не моя сестра... – она посмотрела на рыжика рядом с собой. – Джинни? – Да, – подтвердила Моргана. – Но в Сестринстве еще сорок одна ведьма, – возразила Джинни. – Они все для Эви сестры и не сестры. Они все отвечают этим требованиям. Ее протест был искренен лишь отчасти, в основном потому, что ее заинтересовала другая часть пророчества. Как раз то, что уже не один год зудело у нее на задворках разума, заноза, от которой она не могла избавиться. – Несмотря на твои слова, ты все же узнала в пророчестве еще кое-что, нечто совсем иное, не так ли? – предположила Моргана, на что Джинни кивнула, и Эви переключила внимание на нее. – Кажется, так... – все еще неуверенно произнесла Джинни. – Вы сказали, рожденный под луной претензий, грома и сена. На исходе седьмого месяца? – Да. В первой части пророчества говорится о человеке, который родился в последний день, на исходе июля, – подтвердила Моргана. – Адриан Поттер? – спросил Эви, в ее голосе звучало полное недоумение. – Нет, – высказалась Джинни, вдруг определившись со своими выводами. Моргана улыбнулась. – Верный защитник своего брата, заброшенный ребенок, – повторила она. – Это не Адриан. Это Гарри Поттер. – Гарри Поттер? – повторила Эви, теперь ее глаза стали еще больше. Она вспомнила фотографию зеленоглазого подростка в выпуске Ведьмополитена, которой грезили Матильда и Татия. Гарри Поттер, мальчик, который создал Молнию и выиграл Тремудрый Турнир в возрасте четырнадцати лет. – Как долго ты подозревала, что мальчик что-то скрывает от окружающих? – спросила Моргана, добродушно улыбаясь Джинни. – Три года, – сообщила Джинни, сиреневые глаза уставились в никуда, стоило воспоминаниям о том дне заполнить ее разум. – Знаете, он... он спас мне жизнь. Мне и своему брату. – Как? – с огромным интересом спросила Эви. Кажется, даже Моргана прильнула к поверхности зеркала. Джинни, решив не пасовать в этот полный странностей день, подошла поближе к зеркалу и села на кровать Эви. Эви вытащила стул из-за туалетного столика и устроилась между Джинни и Морганой. – Все началось, когда я училась в Хогвартсе на первом курсе, – приступила Джинни к повествованию о своих злоключениях под властью Темного Лорда и о своем похищении. Закончив рассказ своим спасением, она остановилась, ожидая их реакции. – И что, он ничего не сказал? – спросила Эви. – Он просто отступил в тень, а его брат приписал все себе? – Мерлин сказал, что Гарри принял пророчество близко к сердцу; он считал, что его место именно в тени. Хотя он истинный Мальчик-Который-Выжил, победитель Темного Лорда Волдеморта. Его отец поступил так же, – ответила Моргана. – Истинный Мальчик-Который-Выжил? – повторила Эви, уставившись на двух ведьм, и на ту, что была в зеркале, и на ту, которая находилась справа от нее. Она предполагала, что еще будут откровения такого же рода, как о предсказанном мальчике, чье рождение предвещает конец эры тьмы, но подозревать и слышать – это две совершенно разные вещи. – Да, – подтвердила Моргана. – Мой муж был в этом твердо убежден, и он лично беседовал с Гарри, – пояснила она. – Он даже видел воспоминание о ночи, когда тот, кого вы называете Лордом Волдемортом, напал на двух мальчиков Поттеров. Почему Гарри решил скрыть свою личность, как Мальчика-Который-Выжил, это уже совсем другой вопрос; я считаю, что вы должны будете сами с ним поговорить, чтобы узнать о его причинах. – Полагаю, Вы имеете в виду не Джеймса Поттера, – резко сказала Джинни после долгой паузы. – Когда Вы говорите об отце Гарри, я имею в виду, – уточнила она. – Нет, – подтвердила Моргана. – Отец сына, который не сын, – повторила Эви слова пророчества. – Профессор Снейп, – произнесла Джинни. – Он воспитал его, эти двое очень близки; если кто и знает о Гарри, так это Северус Снейп. – Правильно, – поддержала ее Моргана. – Подождите, пожалуйста, – вскинула руки Эви. – Тот самый Северус Снейп? – уточнила она. – Который изобрел постоянное Волчьелычье и который самый молодой мастер зелий за последние пятьсот лет, вы про этого Северуса Снейпа? – Полагаю, ты о нем слышала? – спросила Моргана, глядя на Эви с хитрой улыбкой. К удивлению Джинни, Эви покраснела. – Я никогда не встречалась с ним, но я о нем слышала. – И если она раз или два обнаруживала себя пялящейся на его фотографии из фотосессии для Ведьмополитена, ладно, это совершенно неважно. – Я штудировала Магическую Историю, а он опубликовал поразительную статью о магических методах скандинавских ученых XVII века. Я понятия не имею, как он это сделал, учитывая, что он мастер зелий, но он описал процессы с чрезвычайной точностью и указал на раннюю форму Арифмантики, скрытую в Старшем Футнаке**. Это произвело на меня впечатление. Что верно, то верно, подумала она. И все равно не надо вспоминать ту фотосессию. Это как минимум непродуктивно. – Старший Футнак, точно, – согласилась Джинни, посмотрев на Моргану с улыбкой на лице. Скрытая в ней Уизли заинтересовалась, встречается ли сейчас мастер зелий с кем-нибудь. И пусть даже ее более рациональная часть напоминала ей, что не ее дело, встречается или нет, на данный момент она находилась в скрытой долине, разговаривала с Леди Морганой, да еще и через зачарованное зеркало. Она могла позволить себе проявить некоторые склонности Уизли. – Давайте вернемся к пророчеству, пожалуйста, – сказала Эви, отказываясь сейчас смотреть на Джинни. Не то чтобы она покраснела или что-то такое. Не-а. А вот и нет! – Поскольку время нашей встречи ограничено, я вынуждена предложить то же самое, – согласилась Моргана. – Что мы должны сделать? – спросила Джинни, с надеждой глядя на зазеркальную ведьму. – Поговорите с Гарри и Северусом; в пророчестве ясно сказано, что вам предначертано помочь им, – подсказала Моргана. – Дальше вы все сами увидите. – Чем мы можем помочь? – спросила Эви. – Я не знаю, – покачала головой Моргана. – Пророчества могут иметь много толкований, и пусть даже они появляются именно для того, чтобы поведать конкретные детали будущих событий, конкретно они ничего не подскажут. Вы должны прийти к Гарри и Северусу, как я уже сказала. Скорее всего, они уже что-то надумали. – И мы должны помочь им в борьбе с Волдемортом? – вслух удивилась Эви. – Этого пророчество не уточняет, – напомнила ей Моргана. – Вы должны помогать им идти по выбранному ими пути, куда бы он ни вел. Хотя, да, на самом деле, наиболее вероятным кажется именно то, что он приведет их к борьбе против Волдеморта. – Все это... Честно говоря, многовато, чтобы вот так принять, – сказала Джинни; да, пускай борьба с Темным Лордом носила для нее более личный характер, чем, например, для ее братьев, но она никогда не задумывалась, чем именно займется, когда война начнется по-настоящему. И вот теперь судьба, похоже, начертала ей сыграть более активную роль, чем она намеревалась. Она обернулась к Эви; по крайней мере, ей не придется заниматься этим в одиночку. Она задумалась, как на все эти откровения отреагирует Луна, если узнает. Можно ли будет рассказать все Луне? Касайся пророчество только нее, она бы с большим удовольствием поделилась подобной новостью. Но, вообще-то, пророчество больше касалось Гарри, чем всех остальных. Это он должен решать, с кем он хочет поделиться своим секретом. – Если нам нужно поговорить с мистером Поттером и мистером Снейпом, а затем помогать им, – сказала Эви, старательно обдумывая всю ситуацию, – то мне придется найти правдоподобную причину, почему я провожу рядом с ними так много времени; я уже думала над тем, как нам следует начать наши уроки. Я должна присутствовать на благотворительном мероприятии, которое организует через пять дней Министр Фадж; возможно, стоит начать с этого, – добавила она, посмотрев на Джинни. – Мы должны придумать что-то, что не вызвало бы у окружающих серьезных вопросов, – предложила рыжая, глядя на зазеркальную Леди. Вздохнув, она вновь прикинув возможность того, что все это было просто довольно странным сном. И все же после того, как сильно себя ущипнуть, она наконец решила считать, что и правда не спит; она понятия не имела, что припасло будущее для них с Эви – ибо уже поздно стало отрицать, что их путям предначертано было пересечься, – но она была полна решимости встретить его с высоко поднятой головой. Девушка сосредоточилась на Эви и Леди Моргане; Леди говорила, что магия зеркала вскоре исчезнет, снова сделав его обычным зеркалом. Эви ухватилась за эту возможность задать несколько вопросов о своих способностях оракула. Джинни слушала, в ее мыслях вертелись различные варианты, которые могли бы сыграть в их пользу. А многими милями южнее, по другую сторону Ла-Манша, компания из четырех человек сочиняла собственные варианты, пытаясь раскрыть последнюю обнаруженную тайну. Северус Снейп, Гарри Поттер, Невилл Лонгботтом и Драко Малфой собрались в Силбрифе вокруг кухонного стола, прорабатывая свою последнюю теорию о том, что Волдеморт мог создать хоркрукс. – Это дико, – пожаловался Невилл, разминая разболевшиеся мышцы правого плеча, где обретался большой фиолетовый синяк. Прошлым утром четверка волшебников решила осмотреть подземелья Орбейна, прежде чем прибудет команда нанятых Гарри гоблинов, которые начнут закладывать новые трубы. Позже зеленоглазый подросток думал, что он должен был ожидать подобного происшествия, но приходилось признать, что он оказался абсолютно не готов столкнуться в подземельях с небольшой группой василисков. С животными, конечно, разобрались, но не раньше, чем все трое заработали по несколько царапин и синяков, как свидетельство своих усилий. – Что именно? – спросил Драко. – Это! – воскликнул Невилл, указывая на груды и груды записей и теорий, громоздившихся на столе. – Мы занимаемся этим уже... – он посмотрел на часы, – восемнадцать часов подряд, без сна... – И без еды! – донесся из-за обеденного стола голос Минни. Тут же эльф принялась устраивать на столе поднос с круассанами, одарив четырех волшебников грозным взглядом, который четко велел: «Съесть!» – прежде чем покинула комнату. – ...И без еды, спасибо, Минни, – продолжил Невилл, – и все, что мы можем сказать с уверенностью, это что Волдеморт именно такой псих, какого мы в нем всегда подозревали! – заключил он. – Это дико разочаровывает. – Разочаровывает, – согласился Северус, устало протирая глаза. Он надеялся, что теперь, когда они прочесали ту часть библиотеки Орбейна, в которой обнаружилась первая книга, они найдут нечто большее, но пусто. Они откопали книги по некромантии и темным ритуалам, но никакого иного упоминания о хоркруксах, даже мимоходом – и если это не признак того, настолько эти штуки являлись созданием темной, самой гнусной магии, то он не знал, что им может быть, – и не похоже, что они найдут что-то еще. И как будто отсутствия нужной информации было недостаточно, еще существовал вопрос о том, как именно Волдеморт использовал добытые на эту тему знания. – Давайте еще разок посмотрим, что мы надумали, – предложил Гарри, наливая себе очередную чашку кофе и практически залпом проглатывая большую часть. – Мы знаем, что Волдеморт сделал себе хоркрукс в возрасте шестнадцати лет, – указал Драко. Он устало потер глаза, отмахиваясь от головной боли; вчера вечером, когда они вернулись с последнего посещения Орбейна, он получил письмо от своей матери. Он практически мог прочитать на пергаменте ее отчаяние. Мать почти умоляла его вообще не возвращаться домой этим летом; она прислала ему достаточно денег, чтобы покрыть любые расходы, какие могли у него возникнуть в течение лета, в том числе деньги на школьные покупки. Нарцисса также намекала, что он должен прекратить все, чем он, по ее мнению, занимался для Волдеморта. «Было бы нецелесообразно вмешиваться в дела твоего отца, Драко, – писала она. – Это заботы взрослых, и ты должен немедленно прекратить любое вмешательство.» По крайней мере, она все еще верила, что он шпионит за Гарри, подумал Драко, чувствуя, как тяжелеет груз на его плечах; он пытался придумать, пытался сочинить финал предстоящей войны, при котором его родители не окажутся на проигравшей стороне, в тюрьме, получив раны или даже хуже. В какой-то момент Драко понял, что он проникся некоей неколебимой верой – ну, не совсем уж на пустом месте, если так посмотреть – в Гарри; это было не просто ощущение, пришедшее вместе с чувством первой настоящей семьи. Это даже не из-за того, что он вдруг на ровном месте нашел себе не одного, а двух братьев. Нет, дело было в том, что он неожиданно осознал, что считает, что именно Гарри выиграет эту войну. Он был уверен, что все будет не просто, но он своими глазами видел, как растут возможности его младшего брата. Он наблюдал за тем, как Гарри шел к успеху, видел, как он работал день и ночь, без сна, почти без еды, ради того, чтобы предпринять все должное для окончания этой войны. Он находился рядом с ним, когда тот заключал сделки с незаконным анимагом и гоблинами, и он стал думать, что они действительно могут победить. Когда в начале лета он пришел в Силбриф, он считал это единственно верным на тот момент решением; то, что планировал сделать Волдеморт, было просто неправильным, во всех смыслах этого слова, и Драко просто отказался иметь с этим что-либо общее. Это был путь, о котором он никогда прежде не думал, но Гарри раз за разом доказывал ему, что ему не обязательно делать тот же выбор, что и его семья. Что иметь свое собственное мнение – это нормально. И Драко выбрал помогать Гарри, потому что он был его братом, и он заботился о них с Невиллом больше, чем можно описать словами. Но он слишком любил своих родителей, и видел, что не сможет оставаться в этой войне на их стороне. Он решился сделать самую правильную вещь. Но он не был уверен, что они победят; Дамблдор, лидер Света, проигнорировал Гарри. Фадж проигнорировал Дамблдора, когда директор сказал, что Темный Лорд вернулся, а на стороне Гарри, как казалось, не было никого, кроме Северуса, даже собственный брат-близнец отвернулся от него. И вот тут он услышал от Гарри всю историю: что он уже дважды сталкивался с пробиравшимся в Хогвартс Волдемортом и выигрывал, что именно он стал причиной первого падения Темного Лорда. И с тех пор все, что он видел, только укрепляло появившуюся в нем уверенность в способностях его брата, укрепляло уверенность в том, что надежда есть. Так что он решил сделать больше, чем думал первоначально; не просто поддержать своего брата, Драко решил внести свой собственный вклад и помочь Светлой стороне всем, чем может. Ну, точнее, стороне Гарри. Хоркруксы... ну, хоркруксов он не ожидал. Северус решил не описывать даже общей идеи, как такой сделать, за исключением того, что для этого необходимо было убить, и Драко, сделав выводы на основании бледности лица мастера зелий и немногих сочных фрагментов, которые нашел тут и там, решил, что так будет лучше всего. Хоркруксы явно были отвратительны, и мысль, что у Волдеморта они есть, ну, мягко говоря, нервировала. С другой стороны, если кто и был достаточно невменяем, чтобы решиться на создание хоркрукса, так это Волдеморт. – Это действительно объясняет возможности дневника, – согласился Северус, отчего Драко вернулся к насущной теме. – Должно быть, он и был хоркруксом, – продолжил мастер зелий. – Воспоминания могут храниться внутри материальных объектов, но они, безусловно, не могут взаимодействовать с людьми. И не способны контролировать одиннадцатилеток ради достижения своих целей, не говоря уж о возможности обрести жизнь, поглощая чужую жизненную силу. – А осколок способен, – вставил Невилл. Они много говорили об этом; если верить найденной ими книге, пока часть души цеплялась за этот мир, она могла вселиться в тело, овладеть им или обрести свое собственное. – Хотя не может же это быть изначальным предназначением хоркрукса, верно? – вдруг спросил Гарри, глядя на арифмантический график, который набросал за несколько часов до рассвета. Он вывел его, не обращая толком внимания на то, что делает, просто слушая теоретизирования своего отца. А вот когда он все-таки переключился на сделанное, у него перехватило дыхание. Это был график, основанный на теории, что кто-то может создать больше одного хоркрукса; исходя из данного предположения, график описывал долю изначальной души, какая будет соответствовать каждому хоркруксу, и прогрессию, указывающую, сколько от души заклинателя останется в его первоначальном теле. Гарри добрался до десяти хоркруксов, прежде чем спохватился, и его едва не вывернуло, когда он заметил, насколько крошечный кусочек души оставался в конце концов гипотетическому создателю. Он понятия не имел, какого размера должна быть находящаяся в хоркруксе часть души, чтобы сделать его функциональным – даже при том, что книга легко подразумевала, что хватит даже самой крошечной части, – но это число в финале графика было... тошнотворным. Совершенно тошнотворным; да кто по собственному желанию ампутирует свою душу хотя бы на чуть-чуть? Зачем? Ответы «Волдеморт» и «бессмертие» всплыли в голове сами собой, но от этого ему ничуть не полегчало. – Хм? – промычал Невилл, не в состоянии иначе выразить тот факт, что он все равно услышал и понял, что его брат имеет в виду. – В смысле, хоркрукс использовали в качестве якоря; если часть души человека в той или иной форме остается запертой внутри сосуда, то часть души, которая находится у создателя указанного хоркрукса, не может покинуть это мир, даже если содержавшее ее тело уничтожено, – объяснил Гарри, тройка находящихся за столом волшебников кивнула в знак согласия. – Вряд ли Волдеморт желал существования двух отдельных версий самого себя. Во-первых, потому что это бы значило, что у хоркрукса будет своя собственная личность, а значит, он станет бесполезным, и во-вторых, потому что, давайте смотреть правде в глаза: Волдеморт не захотел бы конкурировать за власть с самим собой. – Да, это смешивает все карты, – подтвердил Северус, безусловно соглашаясь. – Это так же подкрепляется гипотезой, что душа внутри хоркрукса имеет собственную волю. – Обнадеживающе, – пробормотал Невилл, потирая глаза. – Именно, – согласился Гарри, его голос сочился сарказмом. – Но это может оказаться полезным. – Серьезно? – спросил Драко, глядя на брата, серые глаза распахнулись настолько, насколько это было возможно в столь усталом состоянии. Северус молча ждал от своего сына продолжения, в то время как Невилл помотал головой, стараясь еще на некоторое время отогнать сон. – Подумайте об этом, – подтолкнул их Гарри. – Если часть души Волдеморта будет иметь собственную волю и возможность использовать магию, как было с дневником, то она будет нести его магическую подпись; обычно Волдеморт свою подпись старательно скрывает, но когда я находился рядом с ним там, на кладбище, я почувствовал ее ясно и отчетливо. Я, скорее всего, смогу ее вспомнить, нужно попробовать. И, думаю, если я когда-нибудь разозлю хоркрукс, то буду знать точно. – Мы будем предполагать, что он сделал больше одного? – спросил Невилл, тоскливо глядя брата. – Думаю, так и есть, – сказал зеленоглазый волшебник. – Я думал на эту тему... Слушайте, мы же знаем, что у него был хоркрукс, который заякорил его в этом мире четырнадцать лет назад. Раз его душа осталась здесь, хотя он должен был умереть, значит, хоркрукс сработал. Давайте теперь предположим, что хоркруксом, удержавшим его в ту ночь на этом свете, был дневник. Пусть даже он был разрушен, на тот момент это никак не повлияло на оставшуюся часть души Волдеморта; хоркрукс – это якорь, который тянет назад, когда человек находится на грани жизни и смерти, но не он держит его тут после того, как работа выполнена. Даже без хоркрукса, душа Волдеморта, которая сейчас занимает его тело, остается на земле, – сказал Гарри, пытаясь пояснить свою мысль. – По крайней мере, если верить книге, – подтвердил Северус, выжидающе глядя на своего сына. – Но на каком основании ты решил, что у него было больше одного хоркрукса? – Потому что пускай после того, как он напал на нас с Адрианом, хоркрукс ему больше не нужен, но в то время, когда он бродил по земле в виде духа, уверен, он чертовски в нем нуждался. Если бы дневник был единственным, что гарантировало его выживание, он бы оставил его в безопасном месте, где никто и никогда до него бы не добрался, – объяснил Гарри. – Но он этого точно не сделал, верно? – Нет, он... – пробормотал Северус и резко глянул на Драко. – Драко, твой отец никогда не упоминал, где он взял этот дневник? – Кажется, нет, – медленно сказал Драко, помотав головой, словно изгоняя туман из своих мыслей. – Насчет найти его; я не думаю, что он его нашел. – Что ты имеешь в виду? – спросил Невилл, опередив всех остальных. – Я прекрасно помню тот день, потому что... – Он посмотрел на трех окруживших его волшебников и пожал плечами. – Не вижу смысла играть словами, – пробормотал он и продолжил: – Понимаете, отец уловил слух, что начнутся внезапные обыски в рамках охоты на темные артефакты. Он решил, что самое время избавиться от некоторых из самых компрометирующих; в то время у него была целая комната, заполненная подобными, прямо под гостиной. Я знаю, что дневник он взял именно в этой комнате, потому что я был с ним, когда он ее открывал. И я был с ним, когда он посетил Борджина, чтобы продать некоторые из наиболее компактных вещиц. Я довольно хорошо помню тот дневник, потому что увидел, как он смотрел на него несколько секунд, прежде чем убрать обратно в карман. – Драко снова пожал плечами. – Думаю, в последнюю минуту он решил его не продавать. Я не спрашивал, что это за дневник или почему он его не продал, я просто... Я ничего не сделал. – Тебе было двенадцать, – указал Северус, пристально глядя на блондина. – Что ты мог сделать? – Понятия не имею, – признался Драко. – Но Гарри тоже было двенадцать, и он уже сталкивался с Волдемортом. Дважды, если считать их первую встречу; даже если ты ее не помнишь, брат, – добавил он, видя, что Гарри собрался протестовать. – Ведь мог же я хоть что-то сказать, видя, что мой собственный отец вот так скрывает проклятые вещи. – Вот уж нет, – серьезно сказал Невилл. – Тебе было двенадцать, а он твой отец. Это вполне понятно. – Решить не идти против Волдеморта в одиннадцать лет тоже был бы вполне понятно, но... Тут Гарри перебил Драко. – Но я это сделал, ага. А еще неделей раньше я застыл от страха, когда должен был действовать, чтобы спасти моего близнеца и тебя, Драко, в Запретном Лесу. Ну, да, я там был! – добавил он, наблюдая, как удивленно увеличиваются серые глаза брата. – А еще я убил человека, когда мне было одиннадцать лет, такого ты тоже не делал. И в двенадцать лет я бы против собственного отца не пошел. Не думаю, что смогу так сделать даже сейчас. Просто, знаешь, – сказал он, покосившись на Северуса, – не начинай прятать проклятые вещи, чтобы мне не пришлось проверять свою теорию, хорошо, папа? – Постараюсь сделать все возможное, чтобы не поддаться искушению, – невозмутимо согласился Северус. – Так что перестань винить себя за то, что сделал двенадцатилетним ребенком, безоговорочно любящим своего отца, и давай вернемся к более актуальному вопросу, – предложил Гарри. – Так ты считаешь, что дневник всегда был у Люциуса. – Думаю, так и есть, – сказал Драко, посмотрев на брата с легкой улыбкой, несмотря на тему разговора. Это и есть то самое ощущение, когда тебя безоговорочно принимают? – Это... вообще-то довольно бессмысленно, – согласился Северус, прикрыв глаза и успокаивающе потирая виски. – Откуда у Люциуса взялся дневник? – А зачем продавать хоркрукс? Конкретно хоркрукс Волдеморта, – спросил Невилл, озвучивая вопрос, вертевшийся у всех в головах. – Он бы не стал такого делать, – высказался Северус. – Конечно, только если знал, что дневник представляет собой на самом деле. Не думаю, что он мог такое знать. Волдеморт определенно не стал бы делиться с ним подобной информацией. – Он не сказал моему отцу, что это за дневник, но все равно его отдал? – уточнил Драко. – Видите, о чем я? – спросил Гарри, внимательно глядя на свою семью. – Волдеморт бы не отдал просто так часть своей души, свой единственный шанс выжить, если все покатится под откос! Вы понимаете, какую власть это дало бы Люциусу и насколько уязвимым сделало бы его самого? Волдеморт в жизни бы такого не допустил. – Не допустил бы, это точно, – согласился Северус. – Но это значит... – Что это был не единственный его хоркрукс, – перебив Невилла, закончил Гарри. – Может быть, первый – ему тогда было шестнадцать, в конце концов, – но уж точно не единственный. – Черт! – выразился Драко, за его восклицанием последовала продолжительная тишина. – Ну, и что теперь? – спросил Невилл. – В смысле, мы знаем, что где-то есть еще один хоркрукс... – Как минимум, – вставил Гарри, заставив Северуса вздрогнуть. Ведь Гарри был прав: если Волдеморту удалось создать больше одного хоркрукса, то что бы удержало его от более внушительного числа? Ответом было «ничего», как бы тошно ни становилось от этой мысли. – ...так что же нам теперь делать? – закончил Невилл. – Мы не знаем, где этот – или эти, Мерлин, помоги нам – хоркруксы. Мы не знаем, что ими стало! – Что правда, то правда, – согласился Северус, его головная боль усилилась. – Если бы это был ты, – начал Драко, оглядывая стол, – что бы ты сделал своими хоркруксами? – Честно? – спросил Гарри, невесело улыбнувшись. – Я бы сделал своим хоркруксом гребаный камешек, вырезал на нем анти-призывный, скрывающий и сохраняющий сигилы и забросил эту чертову штуку подальше в океан. И пусть тот, кто станет его искать, развлекается! Его слова встретили тишиной. – Я искренне надеюсь, что Волдеморт такого не сделал, – пробормотал Северус. – Если сделал, то мы обречены. – Но он этого не сделал, – сказал Гарри, наливаясь гневом. – Он убил невинную девочку и сделал хоркрукс из своего дневника! И с какой целью? Часть его души внутри дневника сказала, что его первоначальной целью, пока он не услышал про Адриана, было изгнать из Хогвартса всех магглорожденных. Его целью было убийство! – У всех на глазах кофе в его чашке вскипел. Гарри сделал глубокий вдох; кипение прекратилось. – Извините, я... я даже не знаю, что на меня нашло. – Ты разозлился, вот что на тебя нашло. Твоя магия отреагировала, – Северус взъерошил сыну волосы. – Я тоже зол. Просто помни, теперь мы знаем, что он сделал; мы знаем, что от нас требуется, чтобы его остановить. Уже что-то. – Но достаточно ли этого? – задумался Гарри вслух. Узнаю сына, подумал Северус, ему всегда удается задавать самые сложные и самые важные вопросы. Достаточно ли этого? Мерлин, как он на это надеялся! – Мы должны сделать так, чтобы было достаточно, – произнес Невилл, улыбнувшись Гарри. Указанный волшебник кивнул и прикрыл глаза, пытаясь справиться с захлестывающим его гневом. Он потом найдет время позлиться на Темного Лорда; а сейчас необходимо сконцентрироваться. – Думаю, нам пора, – сообщил Северус, глянув на часы и чертыхнувшись под нос. – Что? – переспросил Гарри, уточняя время по карманным часам, а потом застонал. – Уже? – Если мы не поторопимся, то точно опоздаем, – подтвердил Северус, в отвращении скривив верхнюю губу. – Я не могу поверить, что нас в это втянули, – заныл Гарри, а Невилл и Драко усмехнулись. – Ну, вам-то легко смеяться. – Да, нам легко, – подтвердил Невилл. – Мы не будем весь день заниматься уборкой. – Спасибо за напоминание, Нев. – Не вопрос, приятель! – Драко снова демонстративно усмехнулся своим братьям. Вчера вечером они получили записку от Дамблдора, который спрашивал их, не могли бы они помочь привести штаб в рабочее состояние. Судя по всему, там будут Поттеры и большая часть Уизли. Северус сначала хотел ответить решительным «нет», но, подумав, изменил свое мнение; он никогда не бывал в фамильном доме Сириуса. Ему хотелось осмотреться до того как там начнутся настоящие встречи. И он предпочитал оказываться там каждый раз, когда там будет Дамблдор; в предстоящей войне потребуется информация, и пускай Дамблдор не склонен ею делиться, большую часть ответов он уже знал. Хоть, конечно, это было весьма маловероятным, но директор мог просто о чем-то проговориться, в контексте. Ну, по поводу того, о чем никто не знал; возможно, удастся что-нибудь уловить, подумал мастер зелий. Так что он решил пойти. Однако в присланной директором записке был легкий призыв к благоразумию по поводу присутствия Драко. Северус закатил глаза, прочитав записку вслух, Гарри широко улыбнулся и возжелал проклясть директора чем-нибудь покруче, Драко пожал плечами, а Невилл предложил остаться, чтобы составить компанию своему блондинистому брату. – Это жестокое нестандартное наказание, – заявил Гарри, проглатывая остатки своего кофе, совершенно забыв, что только минуту назад вскипятил свой напиток. – Проклятье! – вскрикнул он, глотнув обжигающей жидкости, а его семья поморщилась. Он сразу же вытащил палочку и наложил на себя легкое заклинание исцеления. – Поосторожней, Гарри, – предупредил Драко, наполняя стакан водой и предлагая ее своему брату. – Ты в порядке? – спросил Северус. – Нет! – вспылил Гарри. – Мне нужно поспать; мне нужно хоть немного поспать, а потом пойти проследить за ремонтом в Орбейне. Насколько я знаю, гоблины могут налететь на троллье гнездо на третьем этаже, получить травму, а мне потом платить за лечение, в дополнение к установке труб! – Я не думаю, что тролли умеют подниматься по лестницам, – сонно пробормотал Невилл, задумчиво почесав затылок, отчего Гарри прервался на полуслове и рассмеялся. – Я тут вообще-то пытаюсь пафосную речь выдать, Нев! – Мне извиниться, что я тебя перебил? – зевнул кареглазый парень. – Хотя бы вы двое должны немного поспать, – решил Северус, тихо посмеиваясь. – Мы должны вернуться до обеда. – А пораньше у нас не получится? – спросил Гарри, поднимаясь со стула и тоже зевая. – Папа, все равно ведь Фадж требовал твоего присутствия во время того бала? – Нет, это только завтра вечером, – снова поморщился Северус. Он хотел поговорить с Фаджем наедине, когда этот человек будет как можно более расслаблен, чтобы выяснить, что он планирует; ходили слухи о переменах, в том числе и в Хогвартсе, и мастеру зелий абсолютно не нравилось, как это звучит. – Ну, это же Фадж, он ничего не может сделать как надо, верно? – проворчал Гарри, наливая себе еще кофе, предварительно удостоверившись, что на этот раз тот был только чуть теплым, прежде чем действительно его выпить. – О, прекрасно, полагаю, я могу пережить восемь мозгоубийственных часов скобления полов. – А ты там повеселись, – предложил Драко. – Почему бы тебе не использовать это время, чтобы проверить твою теорию? – Какую еще тео... А, ты про вспомнить магическую подпись Волдеморта? – уточнил Гарри; возможно, стоит попытаться. – Да. Конечно, если только ты где-то в глубине души не восторгаешься перспективой скоблить полы... – Ты хотел сказать, «содрогаюсь», Драко, – сухо произнес Гарри, последовав за своим отцом из кухни к камину. Получив несколько подбадриваний, Северус и Гарри попрощались с остающимися Невиллом и Драко и шагнули в камин, направившись дымолетной сетью в дом номер 12, Гриммаулд Плейс. Гарри вышел из камина вторым, и по прибытии ему пришлось подавить стон. Дом был старым и, должно быть, когда-то впечатлял, но ныне заставлял увидеть истинность имени Блэк*** в новом свете; например, зеленоглазый волшебник был уверен, что в прежние времена стены должны были быть покрашены в темно-синий цвет, но под слоями накопившейся грязи выглядели теперь именно что черными. – Мы будем тут убираться целую вечность, – подытожил Северус, шаги которого эхом отдавались по прихожей; вскоре открылась дверь, и вошел Сириус вместе с Лили, чтобы поприветствовать вновь прибывших. – Гарри, Северус! – воскликнула Лили, подходя к ним и обнимая сына. Сириус проявил гораздо больше сдержанности, чем обычно, едва глянув на двух волшебников, вероятно, все еще размышляя о разговоре, который состоялся у них с Северусом днем раньше. – Добро пожаловать в фамильный особняк Блэков, – наконец сказал анимаг-пес и широко раскинул руки, показывая все вокруг. – Уверяю вас, он знавал лучшие дни, – сообщил Сириус, – но при некотором усилии он вскоре должен будет вернуться в отменное состояние. – У меня руки отвалятся ото всей уборки и чистки, которые тут нужно сделать, – прошептал Гарри отцу, когда Сириус повел их в другую часть дома. Они миновали главную лестницу, отвратно украшенную головами домовых эльфов, которых в течение долгих лет признавали слишком старыми, чтобы служить прежним главам семьи Блэк. Гарри покачал головой в яростном отрицании; он даже понять не мог, как кто-то умудрялся делать нечто подобное, его гнев только возрос, стоило ему подумал про Минни – крошечную Минни с ее материнским инстинктом, – которую мог ожидать подобный конец. Убийцы, подумал он и последовал за своим крестным отцом подальше от лестницы. – А это... ну, это портрет моей матери, – сообщил анимаг-пес, указывая на занавеску, скрывающую место на стене. – Поверьте мне, она может быть очень своенравной, – предупредил он; Гарри решил поверить ему на слово. Встреча с прочим населением дома прошла с несколько меньшим энтузиазмом. Как раз настало время разделиться на группы, и помогать Гарри с Северусом в гостиной осталась только Лили. – Не волнуйтесь, – подбодрила Молли, глядя на Северуса и Гарри. – В гостиной работы много, так что мы, скорее всего, поможем вам, когда сами закончим. Гарри оцепенело кивнул, мечтая только о том, чтобы можно было просто выбрать диван – можно даже пыльный – и проспать весь день. Без долгих разговоров троица перебралась в гостиную; с очисткой можно было бы справиться несколькими заклинаниями, но сначала требовалось разобраться с царившим в комнате бардаком. Это придется сделать вручную. Итак, пока Лили и Северус поддерживали необременительный разговор, Гарри лишь отвечал на вопросы матери «да» или «нет», вместо этого сосредоточившись на Волдеморте и его магической подписи. Последние два месяца он старался не вспоминать подробностей той ночи на кладбище. А вот теперь ему пришлось заставить себя это сделать. Конечно, по ощущениям магия Темного Лорда была сильной. Сильной и темной, наполняя голову Гарри тяжестью и отдаваясь во время их сражения горечью во рту. Он подхватил вазу, осмотрел ее на предмет отсутствия трещин и – обнаружив ее неповрежденной – передал матери для сортировки. Лили делила вещи на две кучи: те, которыми Сириусу хорошо бы украсить дом, и те, которые он может спалить, если пожелает. Гарри сильно подозревал, что Сириус надеялся так поступить со всем, чем уставлен дом, не воспротивься Лили. Он повторил тот же процесс с роскошной лампой, прокручивая в уме, как именно ощущалась магия Волдеморта; ему нужна полная уверенность, подумал он, если он по-настоящему хочет узнавать хоркруксы Темного Лорда, какими бы они ни были. Часы медленно шли, но Гарри не оставляло чувство, как будто он что-то упускает. Теперь его руки работали механически, передавая вещи матери для оценки. Судя по скучающему выражению на лице отца, Северусу было не легче. Еще час спустя основные завалы в помещении были разобраны. Северус и Гарри принялись открывать шкафы и серванты в поисках новых вещей. Гарри повторял все, что задержалось у него в памяти относительно магии Волдеморта. Темная, тяжелая, угнетающая, думал он про себя, схватив несколько фарфоровых чашек из серванта и отдав их Лили. Сильная и беспокойная, продолжал Гарри, передавая матери разнокалиберные серебряные ложки. Все бесполезно, подумал он, протягивая руку к следующей вещи в серванте, это невозможно. И тут, стоило ему сжать в руке нечто холодное, невозможное вдруг стало возможным. Во рту появилась горечь. Голова закружилась, а сердце в груди забилось быстрее и громче. Мать на заднем плане поинтересовалась мнением Северуса о таком количестве фарфора. Распахнув глаза, он приблизил к ним сжатый кулак. Осторожно отвернувшись от матери и притворившись, что рассматривает что-то в недрах серванта, он медленно разжал пальцы. Там, в центре ладони, лежала серебряная подвеска с выгравированной на ней замысловатой, по-змеиному выгнутой буквой «С». Он моргнул. Раз, потом другой, но подвеска, пронизанная магией Волдеморта, никуда не делась. Миллион вопросов взорвался в его голове, но в конце концов возобладал лишь один из них: как быстро он сможет убраться из этого места? Если его ощущения верны, у него появилась работа. _______________________ * Как я понимаю, автор фанфика смотрела сериала «Мерлин». Как раз там Мерлин – юный темноволосый непоседа с высокими скулами, а Артур – его ровесник и высокомерный засранец. ** Что-то мне кажется, что автор думала о Старшем Футарке – древнегерманском руническом алфавите. Но не поручусь. *** Кто не помнит, «Black» в переводе с английского значит «Черный». Грязноватенько было в доме...