Время подумать

Первое, что получается сделать, шевельнуть пальцами. И то это отдаётся сильной болью. Вот и первое чувство, отнюдь не приятное и уж тем более боль не входит в список моих любимых ощущений. И ещё боль, и ещё… Повсюду и отовсюду. Хочется кричать, да что там кричать, орать благим матом, но вместо этого из груди вырывается невесть что, жалкое подобие хрипа… И вырывается ли? А ещё что-то мешает дышать… Или помогает? Чёрт его знает… Неприятно и местами тоже больно… Это теперь выходит, что боль - мой постоянный спутник? Пытаюсь продрать глаза, но ничего не выходит. По крайней мере, не сейчас. Зато я что-то отчётливо слышу. Какой-то топот… Какие-то слова. Не могу понять, что кто хочет… И снова эта боль. Чёрт, так даже в детстве не было так больно, когда били и избивали. И это всё… Пропадает? Куда? Чёрт, что вообще творится? И пустота… Итак, попытка номер два… Боль… Никуда эта сволочь не ушла, осталась. Только её теперь меньше… Дышать так же трудно, что-то мешает. А ещё этот противный писк… А, это приборы… Вновь пытаюсь пошевелить пальцами. Даже, как мне кажется, получается. Чувствую какой-то ветерок… Попытаться открыть глаза? Нет, не входит. Вновь пустота, мрак и слабость. Откуда только? Зато внезапно обнаруживаю, что мне самой можно не дышать… Странно как-то… Теперь бы сообразить, что, как, где и когда произошло. Прям как в игре той, которая по телику раньше была… Раньше мы её даже смотрели, в детском доме, как говорится, по праздникам, хоть какое-то приятно воспоминание. Так что произошло? Обрывками возникают катер, вспышки, выстрелы и что-то горячее обжигает внутри меня, а затем вода, холодная, как контрастный душ. Странно всё как-то. Хотя, если бы не боль и не мрак… Слишком много его было в моей жизни… Хотя жизнь в детдоме жизнью не назовёшь, сосуществование – да, но не жизнь. Ещё и тот придурок физкультурник… Так, думать я могу, вспоминать что-то – тоже. Значит – жива. Уже радует, наверное. О! Я же Муру спасала. От этого открытия делаю слишком резкое движение рукой, и что-то сильно впивается куда-то внутри… Чёрт, снова больно. Но это быстро проходит. Что это было? А как Мурашова? Рядом какие-то голоса… Довольно громкие, только я ничего понять не могу, как ни пытаюсь. Кто-то с кем-то ругается… Постоянно такое в детдоме было, каждый вечер кто-то из наших ругался, дрался… Ан нет, доносится что-то… Надо попытаться прислушаться. - Как Вы умудрились катетер плохо зафиксировать… У мужчины странно приятный голос… Похож на Сошникова… А где он? Нет его, и не будет. Зато теперь ясно где я. Госпиталь. А он на службе. Чёрт, снова одна… Достало всё, Боже, как всё достало. Особенно это одиночество и эта чуждость. Что-то прилипает к руке. Отчетливо это чувствую. Клейкая лента? Нет, конечно, были у нас такие наказания там… Но не тут же? - А раньше не могли додуматься его пластырем зафиксировать? – вновь голос, злой он, ругается… Даже интересно, почему. Нормально ведь всё со мной. – А если бы она сильней рукой дёрнула? Итак крови много потеряла… Так… Значит, ранили. Это не был сон. Чёрт, да это всё вообще на сон не похоже, на кошмар – да. Но не на сон. Вновь прислушиваюсь. Боль уходит, голоса – тоже. Всё расплывается, медленно, еле заметно, но пропадает. И я даже рада такой тишине и пустоте. Свет… Наконец-то что-то пробивается через мрак. И кругом всё колышется, равномерно так… И какой-то голос. А ещё боль… Я почти не чувствую спину, хотя нет, она словно в огне, а руки безвольно лежат на поверхности воды. И дышать… Трудно, глотку словно обжигает. Снова свет. Резкий, яркий. Пытаюсь сощуриться, и это вновь отдаётся болью в теле. Пытаюсь закрыть рукой лицо, а не получается. Не могу пошевелить руками. Затем это нечто яркое блекнет и вновь голос. - Свет убавьте и чтобы постоянно около неё, ни на шаг не отходить. Вновь тот самый похожий на генерала. Больница. Теперь я в этом убеждаюсь. В который раз пытаюсь открыть глаза и сейчас это медленно, до скрипа зубами, медленно и с какой-то болью, получается. Да, я вижу. Белые стены и силуэт какой-то. Хочу что-то сказать, но не могу. В который раз что-то в глотке мешает. - Вижу, вы пришли в себя. Пытаюсь кивнуть, но тщетно. Сказать уже не пытаюсь, научена недавним опытом. Просто стараюсь перевести взгляд на силуэт. - Отлично, Вы ещё и реагируете на мои слова. – Голос замолкает, что-то поправляет нечто около меня. Всё слишком расплывчато. – Вы в больнице. – Спасибо, это я уже поняла. – Вернулись с того света. – А вот это уже новость, я даже на несколько секунд замираю, вызывая какое-то волнение у силуэта. Затем он продолжает. – Сейчас Вам вколют снотворное и анестетик. Говорить не пытайтесь, двигаться, желательно – тоже. Ну да, попробуй тут двинуться, когда кругом всё болит, и даже смотреть боль мешает. Однако она вновь куда-то уходит и на смену ей приходит опять тишина и пустота. Опять медленно. Но зато я теперь знаю, что со мной. Эх, Уманова, ты везучая. На таком выводе я буквально отрубаюсь. POV Мура Утро вновь начинается с пары уколов и завтрака. И затем медсестра, та милая женщина, которая вела меня в рентген кабинет, сообщается просто замечательную новость. Ума очнулась. По-прежнему слаба, но уже пыталась пошевелить пальцами. Боже, как это замечательно. Я чуть ли прыгать от счастья готова. Да и прыгала бы, если бы не нога. Болит, зараза. Но это сущие мелочи. Хотя нет, это минус, поскольку завтра утром меня выписывают. Надо успеть до этого повидаться с Олесей, поговорить с тем врачом, если он будет, разузнать что да как. Наверное, как и вчера, пойду ближе к вечеру. Тем более, сейчас там я буду лишней. Помню, сама лежала после операции, то когда очнулась, первое, что встало перед глазами, снующие туда-сюда медики. Им есть чем заняться. И главное, она не одна. Есть хоть кто-то. Да, а я дурой была. Ни черта не видела и не замечала. А сейчас? Вот зайду я к ней, а что сказать – не знаю. Не постоять же просто молча, как статуя и уйти… И как там игрушка интересно… Лежит ли рядом, или же нет? Наверное, кто-то скинул её на пол. Ничего, если так, то подниму и положу рядом. Днём звонят ребята. Весёлые, говорят, что уже в России и скоро будут на базе. А там отдых и ко мне. Я же в ответ говорю, что завтра утром выписываюсь, так что увидимся с ними уже в КТЦ. Затем трубку берёт Бизон. Оказывается, он тоже с ними. И этот взволнованный голос. Тоже переживает, особенно за Уму и я его понимаю. Говорю всё так, как есть, что она ближе к утру пришла в себя, что я ближе к вечеру навещу её. Слышу на той стороне виртуального провода вздох облегчения. Да, Борь, никого хоронить не надо. Все живы. Слышу, парни тоже радуются, притом все, а Кот ещё вставляет свое «я же тебе говорил, Серёга, говорил? То-то». Что он говорил – не знаю, наверное подбадривал. Им ведь тоже хреново невесть где, имея скудные вести о моём состоянии и о состоянии Олеси. Багира же распыляться не будет, скажет лишь «живы, борются» и всё. Трубку вновь берёт Кот. Вот приспичило ему извиняться за всё, за то, что был с Умановой, за то, что я вынуждена была ревновать, признаётся, что Олеська ему понравилась и тут же заявляет, что она ему почти сразу же выдала «остынь, ты не в моём вкусе», говорит, что он ей просто друг. Я же в свою очередь говорю, что всё нормально, что то задание всё изменило и теперь будет как прежде, ещё говорю, чтобы обязательно к Уме приехали потом. Вася даже этому удивляется, хочет спросить, всё ли у меня в порядке с головой, уже начинает задавать вопрос, как слышится шлепок, видимо Бизон силой указал, что вопрос лишний. Он ведь и вправду лишний, не к месту. Я им потом сама всё объясню. Но для начала, поговорю с Олесей. Ведь из-за меня всё началось, значит и я должна всему положить конец. Разговор перетекает в прощания и обещания скорой встречи. Вскоре в трубке слышатся гудки. Вот и всё. С одним делом покончили. Остаётся другое, более важное, чем этот разговор. Ловлю себя на мысли, что я очень сильно переживаю за Леську. Наверное, к лучшему это. По крайней мере, с моей стороны точно больше не будет агрессии. Смотрю на часы. До шести ещё есть время, так что можно найти и сложить принесённые Ритой книги, которые я уже прочитала. Это только когда маленькими в больнице лежат, медсёстры смотрят, чтобы в десять отбой, а сейчас же – нет. Тем более, палата одиночная и заглядывать им по сто раз сюда нет резона. Нахожу одну книгу под кроватью. Вот как она туда залетела? Ах да, я заснула читая. То-то ночью проснулась от того, что шея затекла. Кладу в пакет и коробку шахматами, к которым в последнее время не притрагивалась. Перед этим правда фигурки проверяю. Всё на месте, можно забирать. И стрелки медленно подплывают к шести часам. Надо пойти узнать, что да как. Хожу я тоже уже лучше. Да, с тростью, но нога болит меньше. Так что вскоре буду вновь как огурчик. Дохожу до поста медсестры, там сидит моя старая знакомая. - Скажите, а к Умановой можно? – вежливо интересуюсь я, заглядывая в журнал, вообще осматривая стол. - Минутку, милочка. Усмехаюсь. Запомнила ведь, что я не люблю на «вы». Женщина отходит в помещение, куда-то звонит, разговаривает, затем возвращается и указывает на стульчик. - Посиди пока. Сейчас сестра из реанимации подойдёт, отведёт. Да, отделения у нас разные, но на одном этаже, длинном таком, что основному коридору конца краю не видно. Ожидание выматывает, я пытаюсь чем-то занять руки. Кажется, медленно отвинчиваю болтик, затем, поняв это, завинчиваю обратно. Не хватало ещё, чтобы мне тут замечание сделали. Итак ломать умею. Появляется медсестра, подходит к посту, затем ко мне. Она ничего не говорит, лишь указывает, чтобы я шла за ней. И я покорно иду. У дверей в блок меня ждёт стандартный процесс надевания бахил, ещё одного халата, хорошо хоть, чепец на голову не заставляют одевать. Затем мы проходим через дери, проходим с помощью ключ-карты медсестры. Вновь уже привычное отделение, правда сейчас нужна палата ближе. Буквально через пять дверей, тоже напротив поста медсестры. И сейчас уже стены не прозрачны, зато прозрачна дверь. Внутри лишь одно место, свет не слишком яркий, не бьёт в глаза. Кровать стоит почти по центру, ближе к стене с окном, плотно закрытым жалюзями и плотными шторами. Сама палата не такая уж и большая, по ширине пара моих больших шагов, но, несмотря на это, довольно просторная. «Раз перевели, значит, дело сдвинулось с мёртвой точки», - про себя отмечаю я, садясь на табурет. И проводов вроде меньше стало. И собачка. Эта игрушка здесь, прижата правой рукой, которая теперь лежит на животе и её тоже опутывают провода. Аккуратно и как можно тише, пододвигаю табурет. Выходит, правда, отнюдь не тихо. Но, вроде Ума спит. По крайней мере, мне так кажется. Сажусь, беру её руку, уже куда более тёплую, более живую, в свою, слегка сжимаю и внимательно смотрю на лицо. Вроде никаких изменений. Наверное, оно и к лучшему. Быть может, ей сейчас лучше меня не видеть. Хотя стоп… Веки дрогнули. Да, дрогнули веки, медленно поползли вверх. Не спит, жива, ура. Эмоции переполняют, но я даже не знаю, что делать. Не кричать же, а то напугаю всех, и мне запретят сюда заходить. Я просто слегка сильнее сжимаю руку. Чувствую, как она пытается сжать мою. Не сильно, даже наоборот, очень слабо, лишь кончиками пальцев пытается притянуть мои пальцы. Всё же хреново одной валяться в палате, да ещё в таком подвешенном состоянии. В этом я тебя, Лесь, прекрасно понимаю. В остальном – постараюсь понять. Взгляд мутный, по себе помню, что я сама не с первого раза кого-либо разглядела. Но я хотя бы догадывалась, кто может быть рядом. А она ведь не знает. Вижу, как напряглась, как хочет что-то сказать, но трубка мешает, так что я спешу прервать эти попытки, пока она себе ими не навредила. - Лесь, молчи. Потом выговоришься, успеешь ещё. – Говорю чётко, слегка командным голосом, чтобы она услышала и она слышит. Прекращает попытки, устало прикрывает глаза. Слаба ещё, но главное – жива. И вот на эту борьбу за жизнь все силы уходят. Стук в дверь, похожий на звук от разбитого стекла, резкий, звонкий и хлёсткий. Надо уходить. С ней не разрешают оставаться долго, да и мне надо собрать свои пожитки, хотя если бы можно было остаться, без раздумий сидела бы около Леськиной кровати. Однако, я не родственник, так что видимся по минимум. Врачи, они такие, непреклонные в своих решениях, хорошо хоть, пускают. - Ума, мне пора, ты держись давай, а я… - Замолкаю на пару секунд, задумываюсь, потом трясу головой. Нет, раз решила, то получится. – Я завтра приду. Обещаю. Она ничего не отвечает – не может, веки тоже не дрожат, однако замечаю я, что сильнее сжимаются пальцы, цепляются за мои. И больно разрывать эту связь, больно оставлять её одной. Но надо, поэтому аккуратно расцепляю пальцы, кладу её руку на мягкий матрас, поправляю игрушку под второй рукой и выхожу.