История одного подчиненного

Едва они остановились на Бейкер-стрит, Шерлок хмуро посмотрел на него, выйдя из машины, но, как обычно, не помчался тут же в квартиру, а остановился у двери, прищуренным взглядом следя за Джоном. Тот предпочел не обратить на это внимания и спокойно прошагал мимо Холмса в квартиру. Хотя, как сказать спокойно – каждый раз оказываясь на таком близком расстоянии от желанного тела, перед глазами на мгновение все туманилось, а в горле пересыхало от запаха его одеколона. Несмотря на все попытки быть дальше от юноши, на этот раз все повторилось, разве что, с удвоенной силой. Всего каких-то часов десять, а телу Уотсона уже казалось, что прошла целая вечность – настолько заныло все от нестерпимого желания вновь прикоснуться к этому невозможному человеку. Не замедляясь ни на мгновение, он стремительно прошел мимо Шерлока и как можно быстрее поднялся в свою комнату. Холмс точно так же, молча, поднялся в гостиную, задумчивым взглядом проводив Джона. На мгновение он замер на пороге, а затем быстро шагнул в гостиную, резко сдергивая с себя пальто. Собирая вместе всю свою силу воли и решимость, парень судорожно бегал по комнате, складывая документы и одежду, когда услышал снизу тихие, мягкие звуки. Шерлок вновь взялся за скрипку, но на этот раз мелодия не была привычно быстрой и резкой, не была высокой и тревожащей слух. Она подкрадывалась незаметно, проникая сквозь дверь Джона и окутывая мягким ласковым коконом. Едва она коснулась его, парень замер, а затем, не в силах сопротивляться, медленно опустился на кровать. Несколько мгновений он смотрел прямо перед собой, а затем резко опустил голову, уронив ее на согнутые руки. А музыка продолжалась – до боли нежная, она была дарована только Джону, она удерживала его на месте, не позволяла и шевельнуться – лишь содрогающиеся плечи выдавали его сознание. Шерлок не хотел, чтобы Джон уходил. Это было так ясно, словно он написал это огромными буквами на стене в его комнате. Словно прокричал это на всю квартиру. Словно прошептал над самым ухом. И Уотсон понимал это. Он и сам не желал покидать этот мир, с его уютными вечерними разговорами и бесконечным преследованием Шерлока, который в любое время мог найти себе занятие, до чертиков пугающее Джона. И все было чудесно, пока этот теплый мир обращался в ад – стоило Шерлоку подойти слишком близко, произнести что-то слишком низким голосом или посмотреть так, что взгляд пробирался в самую душу. И мир внезапно рушился, распадаясь на мелкие осколки, которые изо всех сил врезались в сердце, кожу и душу Джона. Это происходило часто. Слишком часто и слишком больно. Но он терпел. Терпел все те годы – с тех пор как понял, что не может спокойно смотреть на Шерлока. Уотсон помнил это так, словно это было вчера. В окно светило тогда утреннее солнце, и взволнованный результатами очередного эксперимента над дафниями, Шерлок быстро бегал по комнате, то и дело взлохмачивая волосы и блестя глазами. Он, то останавливался, с задумчивой улыбкой замирая, то принимался бегать так быстро, что у Джона рябить начинало в глазах. Сам тогда еще юноша, он сидел, с трудом сдерживая глупую счастливую улыбку, и с замиранием сердца следил за владельцем. Осознание пришло само – резко, быстро, захватывая дыхание и кружа голову. Просто в какой-то момент он понял, что может сидеть так вечно и с любящей улыбкой смотреть на Шерлока. Понял, и тут же осознал, сердце бьется слишком часто, а где-то в груди зарождается безумное желание прижать к себе это мелкое чудо и никогда не отпускать. Тогда, уловив это чувство в душе, он испугался собственных мыслей и пулей вылетел из комнаты Шерлока, выбегая на улицу. Тот лишь, вскинув брови, посмотрел ему вслед, но промолчал. А сейчас этот маленький, беззащитный мальчик сидел там внизу, в их общей гостиной, и вкладывал в эту музыку то единственное, что не мог передать словами. В его душе было что-то такое, что не могло найти иного выхода, и, слушая эту мелодию, находя в сердце Шерлока эту боль расставания, Джон чувствовал себя предателем. Но остаться он уже не мог, и единственным способом избежать всей этой боли - уйти. Немедленно. Судорожно втянув воздух в легкие, Джон схватил дорожную сумку и быстро спустился по лестнице на пролет ниже, замирая напротив входа в гостиную. Шерлок прекратил играть, едва на лестнице послышались шаги – теперь он просто стоял у окна, освещаемый слабым солнечным светом, пробивающимся сквозь пелену лондонских туч. Он смотрел на улицу, растерянно и задумчиво, с нахмуренно сведенными бровями и потускневшими глазами. В одной бессильно повисшей руке он держал скрипку и смычок, а пальцами другой задумчиво касался губ. Скользнув по ним взглядом, Джон сглотнул и, тихо вздохнув, еле слышно постучал по косяку двери. Шерлок лишь кинул на него быстрый взгляд, но ничего не сказал – все, что он мог, он уже сделал. - Я оставлю это тебе. На всякий случай, - он не знал, зачем он это говорил – Холмс все поймет и без его глупых указок. Но ему было жизненно необходимо хоть чем-то заполнить ту тишину, которая давила на него со всех сторон, пока он заходил вглубь комнаты. Светло-голубой кожаный ремешок он, с еле слышным шорохом, положил на журнальный столик, поверх стопки газет и распечаток. Не поворачиваясь, Шерлок кивнул. - Ну… Пока? – Уотсон замялся, неуверенно переступая с ноги на ногу и теребя ремень сумки. Он судорожно скользил взглядом по гостиной, их гостиной – такой невыносимо уютной и родной. Джон не думал, что прощаться будет так тяжело, хотя вся его жизнь состояла из сплошных расставаний. - До встречи, - тихо ответил Шерлок, даже не взглянув на него. Несколько мгновений Уотсон стоял, нерешительно переминаясь, а затем схватился за сумку, и отвернулся, чтобы незаметно спуститься по лестнице, когда за спиной услышал тихий голос. - Ты должен знать, я не жалею о том, что сделал. - Ты никогда ни о чем не жалеешь, - с горечью в голосе произнес Джон и уверенно направился на улицу. Пальцы, сжимающие скрипку, еле заметно дрогнули и сжались настолько, что костяшки побелели, грозясь сломать изящное дерево. Неподвижным взглядом Шерлок следил за тем, как парень вышел на улицу и, ни на мгновение не замешкавшись и ни разу не обернувшись, направился по улице в сторону метро. Во рту появился железный привкус крови – он и не заметил, насколько сильно прикусил щеку изнутри, стараясь не выдать своих эмоций. Всю жизнь он полагался лишь на силу разума, и в который раз убеждался в разрушительности и страшной силе чувств. Слишком пусто стало внутри, слишком сильно застучало сердце, слишком сильно он стиснул зубы, сдерживая порыв побежать вслед за удаляющейся сгорбленной фигурой. Он ведь обещал себе, клялся, что не впустит никого в свою жизнь настолько близко – достаточно ему было язвительного брата. Но вчера он вновь пустил в свое сознание эмоции, позволив им заполнить весь разум. И это стало роковой ошибкой. - Слишком часто мы расстаемся, - еле слышно пробормотал он, отворачиваясь от окна. Внезапно в квартире стало невыносимо тихо. Никто не поскрипывал половицами наверху, не ворчал по поводу раскиданных на кухонном столе человеческих пальцев, не сидел в кресле, уютно устроившись с чаем в руке, и не смотрел на него заботливо и нежно. Внезапно во всем мире стало пусто. Шерлок, в который раз, до боли стиснул зубы, мягко, насколько мог, положил скрипку на кресло и в два шага дошел до дивана, бессильно опускаясь на него. Все на что он оказался способен - свернуться калачиком, прижав к груди колени, уткнуться лбом в спинку, и еле заметно вздрагивать от накатывающей волнами пустоты. - Слишком часто, - повторил он шепотом, и, зажмурившись, покачал головой.