Ты - мое отражение

      Его выпустили уже на следующий день.       В полном молчании в сопровождение двоих жнецов, одним из которых был Эрик, Грелля довели до кабинета Спирса, где за его столом восседал Роберт Харди. Спирс же стоял за спиной начальника, смотря в окно, будто наблюдал за занимающимся рассветом. Было темно, на столе горела одна лампа, да и еще одна на тумбе в противоположном от письменного стола углу.       Грелль вздрогнул, когда дверь за его спиной захлопнулась, но повернув голову, увидел, что его конвоиры встали так, чтобы при попытке сбежать он потерпел бы поражение. Грелль и не собирался.       Хмыкнув, он уверенной походкой подошел к столу и небрежным движением, выдвинув стул, с вымученным вздохом опустился на него.       В прошлый раз, когда он видел главу Департамента, он был в облике дворецкого-простачка в безвкусной одежде, зализанными назад каштановыми волосами. Сейчас он был в своем истинном облике, и ему было совершенно плевать на выговор за несоответствие его одежды прописанному уставу. — Мистер Сатклифф, — начал Харди, сцепив пальцы в замок перед собой, облокачиваясь на локти, он следил за аловолосым жнецом внимательным настороженным взглядом. Его удивляло совершенно безразличное, даже где-то надменное выражение лица жнеца, с искривленными в презрение губами с четко виднеющимися острыми зубами, отведенным в сторону скучающим взглядом, будто все происходящее его совсем не касается. — С вас снимаются все обвинения. — Что…? — растерянно переспросил Грелль, поворачивая к начальнику голову, смотря ему прямо в глаза, в попытке найти скрытый подвох, понять, почему с ним так жестоко шутят. — Ваша дочь, диспетчер, — встрял в разговор Спирс, медленно поворачиваясь лицом к нему, — под пытками созналась, что пыталась высосать из вас жизненные силы, но вы каким-то неведомым ей образом смогли переместиться с ней в зал… — Да, хорошая работа, — перебил Уильяма Харди, и улыбнулся уголками губ, — благодаря вам мы смогли найти предателя.       Грелль потрясенно молчал. Потупив взгляд, глядя на сероватую поверхность столешницы, на удивление не захламленную документами, он пытался осознать услышанное.       Как так, созналась под пытками? Ах да… он и забыл, что она идиотка.       Он растянул тонкие губы в довольной улыбке, пожав плечами, он с радостным блеском в глазах посмотрел прямо в глаза начальнику Английского Департамента. — Рад стараться, сэр, — ответил он, — надеюсь, мне полагается за это какая-то награда?       Играть. Играть так до конца.       Скарлетт спасла его, взяв всю вину на себя, выставив себя сосредоточием зла, сознательно сделала его героем, решившим в одиночку остановить опасную дьяволицу… Ей уже не помочь, она поняла это сразу, когда осознала, где появилась. — Не спешите, диспетчер, — холодно осадил его Спирс, делая шаг к креслу Харди, вставая у него за спиной, чуть правее, за плечом. — Вам придется объясниться своим родством с демоном. — Ну… — начал Грелль, подбирая слова. Он прекрасно понимал, что бы он сейчас не сказал, ситуации это не изменит. Скарлетт не выпустят. Ее казнят. Он же может постараться выйти из этой ситуации с наименьшими потерями для себя… но… — Было дело. По молодости, по глупости, ну, знаете, как это бывает… - он сделал паузу, выразительно посмотрев сначала на Уильяма, задержав на нем взгляд, а потом медленно перевел его на Харди. — Я узнал-то о ней только этим летом. Так что… хотите отправить меня работать в архивы за мимолетную ошибку полувековой давности — валяйте, но… — Вы знали, что она является демоном, когда выявили свое родство с ней? — жестко осведомился Роберт Харди, не дослушав предыдущих объяснений, которые были итак слишком очевидны и предсказуемы.       Грелль замер, позволив себе на секунду смежить веки и подавить в себе судорожный волнительный вздох. — Знал, — выдохнул он. Это вырвалось не против воли, а вполне осознанно. Что-то надломилось в нем, когда он услышал, что даже под пытками, Скарлетт думала, как спасти его. Нет, он не любил ее. И он не сможет заставить себя ее полюбить. Но она была его дочерью. Она была тем, к чему он всегда неосознанно стремился, еще тогда, в человеческой жизни. Он всегда хотел иметь родственную душу, родного человека, того, кто понимал его и принимал таким, какой он есть. И Скарлетт принимала. Более того, она была его дочерью, что многократно усиливало этот эффект. Она тоже не любила его. Но, не раздумывая, отдала бы свою жизнь за него, как сделала это тогда, когда бросилась на мать, подставляя свою руку под удар и отшвыривая демонессу от себя сгустком зеленого пламени, воспользовавшись ее секундным промедлением. — Знал, — повторил Грелль увереннее, — и хотел выяснить все… — Похвально, что вы, мистер Сатклифф взвалили на себя такой непосильный груз ответственности… — не дал ему закончить Харди, - … и решили в одиночку разобраться с последствиями своих ошибок, думаю… — Я не закончил, — с нажимом процедил Грелль. – … Выяснить, чтобы помочь ей. Потому что ее заставили это делать, против ее воли.       Повисла тишина. Если, конечно, не считать тихие ругательства Эрика за его спиной. Взгляд всех присутствующих был прикован к Греллю, все ждали продолжения, но его не последовало. — Объяснитесь, Сатклифф, — угрожающе потребовал Спирс. Грелль же нахмурился от этого тона, пытаясь подавить в себе мысль, что они вернулись к отправной точке их отношений. Что ж… другого он и не ожидал. Слишком многое случилось с ним за эти сутки, слишком многое в нем изменилось, чтобы предавать сейчас какое-то значение этому ледяному прожигающему взгляду любимых глаз. Пусть. Сейчас не время и не место строить из себя шута, одевать насмешливые маски. Все это потом, когда все уляжется… …когда и если… — Она служит высшему демону, какому — не знаю. Видимо, он обманом заставил ее заключить с ним контракт и, судя по всему, односторонний. У нее нет выбора, иначе, она умрет. — О, конечно, Сатклифф, блеск! — фыркнул Слингби и в мгновение ока оказался рядом с коллегой, нависнув над ним, держась рукой за спинку его стула. — А ты подумал, скольких жнецов она отравила Шипами Смерти, подумал, сколько погибли из-за нее?       Грелль откинулся на спинку, закинув ногу на ногу и с выражением брезгливости и полнейшего равнодушия к его эмоциональному всплеску, посмотрел на Эрика, прямо в глаза. — Достаточно, мистер Слингби, — раздался сдержанный голос Харди. Эрик нехотя выпрямился, сделал шаг назад, бросив перед этим на Грелля тяжелый, полный гнева взгляд.       О, Грелль понимал, как болезненно Эрик воспринимает все случаи с Шипами, будто через себя пропускает. Сколько лет он безуспешно пытается найти лекарство для своего подопечного и как с каждым годом звереет все больше, не находя решения проблемы. Грелль понимал его терзания, понимал причины его ярости, но не собирался сдаваться и уж тем более обращать внимания на возмущения Слингби. — Она никого не отравляла и никого не убивала, — возразил он, качнув ногой, Грелль уставился на мысок своего замызганного батильона и, скривившись, поспешил отвести взгляд, переведя его на слишком спокойное начальство.       Да, Роберт Харди вызывал восхищение. Так трезво оценивать ситуацию и сохранять абсолютное хладнокровие может не каждый. И Грелль ни секунды не сомневался, что так же хладнокровно он отдаст приказ их со Скарлетт казни. — Так что причин ненавидеть ее, у тебя нет. Поэтому отойти в уголочек и возьми себя в руки, Эричка. И не мешай умным людям делать свои выводы самим. Конечно, это хорошо, что ты хочешь давать подсказки и советы во время моего допроса, но… — Закрой рот, больной идиот, иначе, клянусь, я вырву тебе твой поганый язык…       Мощный удар удлинившегося секатора в стену, заставил заткнуться обоих, переводя взгляд на разгневанного Спирса. — Выйдите, Слингби. Вы тоже, Коллинз, — выделяя каждое слово, с явной угрозой в голосе приказал Уильям Эрику и второму жнецу, что привел Грелля в этот кабинет.       Грелль проводил свой конвой хмурым взглядом, пока дверь за ними тихо не закрылась, и он не остался наедине с начальниками. Посмотрев на них, он невольно отметил, как солнце встало уже достаточно высоко, чтобы потребность в лампах была не такой острой. Греллю вдруг мучительно захотелось выключить их, потому что они создавали ощущение чего-то неправильного. Их свет был белым, ровным, а не тем зеленовато-желтым, к которому он привык в последнее время, приходя в кабинет Скарлетт. Неуместность этих мыслей позабавили бы Грелля, если бы ситуация не была настолько паршивой. — Вы понимаете, что своим молчанием помогали демону? — нарушил тишину Харди, опустив подбородок на все еще сложенные в замок пальцы. Он внимательно, почти не моргая смотрел на Грелля, будто ожидал, что вот сейчас этот жнец в чем-то проколется, не выдержит давления, расскажет все, выдаст остальных участников заговора, но неожиданно для всех, тот рассмеялся. — Серьезно? И в чем же, интересно, я ей мог помочь? — задал встречный вопрос Грелль, подавшись вперед, наклоняясь ближе к столу. Он по птичьи склонил голову набок, хищно улыбаясь и с плохо скрываемой заинтересованностью глядя на Харди. — Не юлите, диспетчер, — нервно поправив очки, порекомендовал ему Уильям, — сейчас вы не в том положение, чтобы… — А я всегда не в том положение, Уилли, так что — не важно.       Вновь откинувшись на спинку стула и вальяжно вытянув ноги перед собой, Грелль махнул рукой слишком изящно для мужчины, но слишком грубо для него, а потом прошелся пятерней по спутанным липким волосам. — Тогда как вы объясните свое появление в конференц-зале вместе с ней, да еще в таком плачевном состояние? — Ах это… — Грелль немного помолчал, давая себе время подумать над ответом, — та их пособница в маске призвала ее. В этот момент я находился с ней рядом. Вот как-то так и получилось.       Он видел, он готов был поклясться, что Уильям вздрогнул, опустив взгляд, он крепко зажмурился. Наблюдая за ним, Грелль не услышал, что говорил ему Харди, и собственно, его это ничуть не интересовало, в отличие такого проявления чувств со стороны Спирса совсем ему несвойственных. Он что-то понял? Или, что было более невероятным… волновался за него? — Могу я вернуться в камеру? — понизив голос, поинтересовался Грелль. — В этом нет необходимости, — после минутного молчания ответил Харди и махнул рукой в сторону выхода, — я уже говорил, что в ваших действиях нет состава преступления, а если что-то и было — это не доказано, а потому, пока вы можете быть свободны. Но я настойчиво рекомендую не покидать пределы Департамента и не приступать к своим прямым обязанностям до полного доказательства своей невиновности. Надеюсь, вам это понятно, диспетчер Сатклифф.       Быстро покивав, Грелль поднялся и сухо попрощавшись, покинул этот кабинет.       Когда он вышел, коридор был пуст, тих и неприветлив. Постояв немного, Грелль решительно направился к себе, принять душ, смыть с себя остатки этого тяжелого и долгого дня. Пожалуй, самого сумасшедшего в его жизни.       Приведя себя в порядок, и не утруждаясь обычными долгими процедурами перед зеркалом, приведя кое-как волосы в порядок, он стремглав помчался в архивы, но не те, где хранились дела жнецов, нет, он искал книги жизней уже ушедших, давно покинувших мир людей, воспоминания душ.       Вальтер Эрдман.       Рихард Эрдман.       Аннет Эрдман.

***

      Маркус Эрдман. Маленький ублюдок с каштановым пушком на голове, выразительными, слишком большими глазами насыщенного зеленого цвета, ближе к болотному, чем к изумрудному, как у его матери.       Рихард смотрел на спящего мальчика, всматриваясь в его черты. Что-то неуловимое в нем было похоже на Рихарда. О, это мог быть его ребенок! Конечно, мог бы, если бы он отбросил сомнения и взял эту лживую потаскушку раньше, чем это успел сделать какой-то пройдоха. Но, нет. Маркус был его братом, этим и объяснялась похожесть. Этот ублюдок был сыном его отца.       Черный комок ненависти, что итак терзал душу Рихарда, вдруг завибрировал, разорвался и затопил все его существо. Он не понимал, кого сейчас ненавидит больше: брата, что всего за неполных пять месяцев своей жизни успел забрать себе всю любовь в доме, все деньги и все внимание отца; его мать, эту дешевку с вульгарным цветом волос, неподобающе открытым взглядом, нежелающую увидеть, понять, как он желал обладать ею; или отца, забывшего о своем старшем сыне, переключив все свое внимание на это маленькое отродье. Конечно, отец виноват. Не притащи он тогда с какой-то помойки эту Скарлетт, ничего этого не было. Они жили бы как раньше, все было бы хорошо, глядишь, старик бы ушел в мир иной уже через пару лет. Но нет, у него будто открылось второе дыхание. После года совместной жизни с молодой супругой, заимел еще одного отпрыска, а по истечению второго и думать забыл, что у него есть старший сын.       Он прикрыл глаза, стиснув руку в кулак. Рихард колебался, боялся переступить эту невидимую черту, боялся того, что лежало по ту сторону. Когда же он решился сделать то, зачем явился в детскую, он наткнулся на взгляд болотно-зеленых глаз, с интересом его рассматривающих. Рихард даже вздрогнул, отпрянул от колыбели, когда Маркус улыбнулся ему, обнажая розовые десна. А потом потянулся к нему своими маленькими пухлыми ручками, будто хотел забраться к нему на шею, вцепиться в горло, заглянуть в глаза, а умей он говорить, наверняка бы посмеялся и сказал: видишь, брат, все твое — теперь мое, а тебе придется поискать другое место жительства, а лучше сразу пойди убейся.       Мотнув головой, отгоняя прочь все сомнения, он решительно откупорил пузырек, протолкнул палец в плотной кожаной перчатке в рот Маркуса, не сильно, ровно на половину фаланги и тут же влил несколько смертельных капель в глотку этого ублюдка.       Маркус не сопротивлялся. Конечно, ему это казалось забавной игрой. Он еще ничего не понимал и ничего не знал в этой жизни. Когда Рихард ушел, он снова заснул.       К утру у Маркуса поднялась температура. Он пронзительно кричал, а потом затихал, жалобно хныкал, прижимаясь к матери, хватаясь за нее своими маленькими ослабевшими пальчиками. — Это оспа, — сказал пришедший врач, — мне жаль.       Скарлетт казалось, что она теряет почву под ногами, что ее хрупко выстроенный мир летит куда-то в бездну, рассыпается на миллиарды осколков, без возможности склеить, вернуться назад. — Что? — растерянно спросила она, с затаенной надеждой глядя на врача, надеясь, что ослышалась. — Что вы только что сказали?       Но врач не повторил своего приговора. Вместо него она почувствовала руку супруга на своем плече и неуверенный поцелуй куда-то в макушку. Это сказало ей куда больше, это было ее приговором, ее концом.       Она не спускала сына с рук, ходя с Маркусом из угла в угол, качая, убаюкивая, она пела колыбельные дрожащим голосом, что-то бессвязно шептала, отказываясь от еды и отдыха. Она молила Бога забрать ее, сделать все, чтобы ее сын вылечился. Она была готова заплатить за это любую цену.       Но Небо оказалось глухо к ее мольбам, как, впрочем, и обычно. Спустя несколько дней после страшной новости, Маркус больше не проснулся.       Она постарела разом на десяток лет. Плечи ее поникли, былое очарование навсегда ушло с лица, оставляя лишь полное безразличие, полную апатию ко всему, что происходит вокруг. Ей казалось, что вместе с маленьким гробом она закопала в земле и свое сердце, рассталась со своей душой… — На все воля божья, — сказал ей Рихард, когда через год нашел ее на могилке Маркуса.       Она подняла на пасынка хмурый, нечитаемый взгляд и снова отвернулась, не произнося ни слова. Скарлетт позволила ему увести ее в дом, проводить до спальни. Пройдя к широкому подоконнику, она опустилась на него, уставилась хмурым взглядом на улицу. А Рихард, расположившись рядом в кресле, рассказывал что-то о своих недавних балах, а потом вдруг предложил и мачехе сходить с ним на прием. — Ты опорочил меня в глазах света, — ответила она, ничего не выражающим взглядом смотря на пасмурное небо, сидя на подоконнике, она с отстранением наблюдала, как сильный порыв ветра срывает с деревьев черные пожухлые листья, кружит их в воздухе, подкидывает, и уносит куда-то за ограду поместья. — Ты выставишь себя в невыгодном свете, если придешь туда со мной. Или круглым дураком. — Закончила она, чуть помедлив, но, не сбавив тона.       А Рихард вскипел. В мгновение ока он оказался перед женщиной, схватив ту за плечи, силой разворачивая к себе. — Дураком? О, да, Скарлетт, я дурак! Я дурак, что влюбился в тебя, как мальчишка, что хочу тебя с того самого дня, как ты переступила порог этого дома!       Она с омерзением смотрела на него, и Эрдману показалось, что он задыхается от переполняющих его эмоций. Она не имеет права так на него смотреть!       Решительно скинув его руки со своих плеч, Скарлетт презрительно выплюнула: — Любишь? Это не любовь, Рихард, это каприз и не более того. А теперь уходи. Я хочу отдохнуть.       Она, было, снова хотела вернуться к своему посту у окна, но ее бесцеремонно подхватили под руки и с силой швырнули на постель. Она не успела подняться, когда тяжелое тело вдавило ее в матрац. Длинные крючковатые пальцы Рихарда прошлись по ее ноге, задирая юбки. И Скарлетт затрепыхалась под ним, желая вырваться, убежать как можно дальше, закрыться где-нибудь в другом конце поместья, дождаться приезда мужа. Изловчившись, Скарлетт ощутимо пнула Рихарда куда-то в живот.       Секунда.       Глаза в глаза.       Взгляд Рихарда затуманился, щеки раскраснелись от гнева. Тяжелая рука ударила ее наотмашь по лицу, а потом еще и еще.       На крики хозяйки так никто и не пришел. Мистическим образом вся прислуга уснула и проспала вплоть до самого вечера, когда было слишком поздно, чтобы помочь. Вальтер Эрдман вернулся лишь через пару дней. Застигнутый непогодой в поместье своего друга графа, он вынужден был задержаться у него подольше.       Ее жизнь проносилась перед Греллем, как в сломанном калейдоскопе. Он присутствовал рядом в каждый значительный миг ее жизни, стоял в стороне. Наблюдая исподлобья, он спрашивал себя снова и снова: кто она? Откуда черпала столько сил, находила в своей душе место прощению. Стойко сносила все удары судьбы. Нет. Ему бы не хватило сил. Но ей хватило, чтобы не стать демоном, не дать черноте поглотить свою душу, став подобием Эвелин.       Грелль отвернулся, не находя в себе сил смотреть на то, как этот выродок насилует его дочь. Шагнул в сторону, переносясь в другое воспоминание.       Сколько прошло времени? Год, может… Скарлетт потеряла счет времени, потеряла счет бессонным ночам, что она захлебывалась злыми слезами. И каждый раз видя Вальтера, она хотела рассказать, что сотворил его сын, но не находила решимости отобрать у мужа его последний лучик света в этой жизни. Несмотря на все, барон Эрдман любил своего сына и верил, что Рихард одумается, все изменится, поймет, что жизнь быстротечна на скорбном примере его не успевшего пожить брата.       Вот только Вальтер не знал, что «лучик» давно погас, что злые духи подобрались вплотную к Рихарду и нашептывают ему свои советы, как расхищают по кусочкам каждый светлый участок его души. Осталось лишь черное злое сердце, погрязшее в похоти, погрязшее во лжи и жадности.       А Скарлетт сломалась. Что-то погибло в ней со смертью Маркуса, что-то надломилось внутри после совершенного над ней насилия. Ей вдруг стало все равно, что будет с ней, кто берет ее: муж, проявляющий не частую отстраненную нежность, после смерти младшего сына, или же Рихард, что в последнее время захаживал к ней все чаще, как только отец куда-нибудь уезжал. Правда, после первого раза, ему понадобилось время, чтобы вновь решиться на подобное. Целый год он скрывался по заграничным поместьям, целый год пропадал неизвестно где, соря деньгами направо и налево, будто те могли заглушить его страх перед отцом. Он был уверен, что Скарлетт все рассказала. И какого же было его удивление, когда старик принял сына в своем доме с распростертыми объятиями. За его спиной маячила Скарлетт, взирая на него хмурым, пропитанным скрытым отвращением взглядом. Она будто кричала: я ничего не забыла, держись от меня подальше. Но ни слова не было произнесено. Она старательно избегала его, а если они вдруг где-нибудь пересекались, то спешила отвернуться. Чаще всего это происходило за обедом при слугах и отце.       Барон Эрдман видел, с какой холодностью смотрит на старшего сына супруга, смотрит, буравя тяжелым взглядом, пока, как ей кажется, никто этого не видит. Как спешит отойти, когда Рихард оказывается в паре футов. Как-то раз он попробовал поговорить об этом со Скарлетт, попытался донести до нее мысль, что ему было бы приятно, если бы они общались более приветливо, ведь они одна семья, а ему, старику, было бы отрадой, уходя, знать, что у них есть поддержка друг в друге.       Скарлетт долго молчала, прежде чем ответить: — Ничего такого нет, за что стоило бы волноваться. Я привыкну. Дайте мне время.       И Вальтер верил. Верил, пока однажды не вернулся раньше, чем нужно, в звенящую тишину, пропитанную безумием и ненавистью.       Это был обычный, ни чем не примечательный вечер, в череде таких же серых, однообразных дней. Скарлетт сидела на кухне, как единственном месте, куда побрезговал бы придти Рихард, греясь у печи, за рукоделием. Правда, пока руки совершали монотонную работу, мысли ее были далеко. Это стало обычным, отдаваться Рихарду, уже не морщась от неприязни, но и не испытывая никаких радостных чувств. Просто — так проще, не так больно. Да и какая, собственно, разница? Ей было плевать на весь белый свет, уже ничто не могло ее тронуть и ранить, ведь она уже погибла. Скарлетт не сопротивлялась, когда он появлялся на пороге ее спальни, стоило барону только покинуть поместье, но и не отвечала на его порывы, предпочитая в моменты близости с ним закрыться от него, отгородить свою душу и мысли от того, что сейчас делали с ее телом. Ей это почти удавалось. Уроки ее наставника не прошли даром. Она умела игнорировать физическую боль, правда потом, она приходила, мучила ее, как и должна была терзать.       Но укрытие не оправдало ее надежд, и ее насильник все-таки нашел ее и здесь. В кухне сидели только они вдвоем. Скарлетт — углубившись в свои занятия, отвлекаясь и развлекая себя монотонной работой, и Рихард, успевший вылакать целую бутылку виски. — Дьявол! — неожиданно взвинтился он, швыряя бутылку в стену. Та с треском разбилась, разлетаясь осколками по всей кухне. Скарлетт ощутимо вздрогнула и подняла взгляд на пасынка. Тот стоял, раскрасневшись от выпитого алкоголя, от сдерживаемой внутри неконтролируемой ярости, словно разъяренный бык, и Скарлетт к своему ужасу понимала, к чему это может привести. — Почему?! Почему ты терзаешь меня?! Почему я не могу выкинуть тебя из головы? — кричал он, сжимая в бессильной ярости кулаки.       Скарлетт стиснула пяльцы, скользнув взглядом по кухне, ища то, чем можно было бы защититься в случае, если Рихард совсем потеряет над собой контроль. — Смотри на меня! — взревел он, вдруг оказавшись рядом с мачехой и хватая ту за плечи, рывком поднял на ноги, встряхнул так, что на секунду у Скарлетт все поплыло перед глазами.       Вышивка упала к их ногам и тут же была придавлена к полу подошвой ботинка Рихарда.       Они смотрели друг на друга. Он — с нескрываемой бессильной злобой, и она — предупреждающе-холодно.       Но он вдруг отпустил ее, ударив обеими руками по столу, а потом, взглянув на ее побледневшее лицо, совершенно неожиданно упал на колени, хватаясь за ее юбки, плача, прося прощения.       Скарлетт стояла, словно громом пораженная, не понимая, что лопочет Рихард, откуда такая резкая перемена настроения. А он все говорил-говорил. Говорил что-то о каком-то аптекаре, говорил о Маркусе, говорил, как любит ее, Скарлетт, что не знал другого выхода…       Пьяные откровения, неконтролируемые эмоции лились из него, это было слишком много для морально истощенного человека — еще чуть-чуть и Скарлетт захлебнется в этом потоке. Ей стало страшно.       Выдернув ткань платья из его цепких пальцев, она отпрянула от него, неверяще смотря на него сверху вниз, на него, разбитого, плачущего в ее ногах. Чего он хочет от нее?       Она не увидела, но почувствовала, как колыхнулась тень в дальнем углу, но ей не дал разобраться в ощущениях гневный крик Рихарда, внезапно подскочившего с пола и стремглав очутившегося возле нее: — Тварь! Только ты виновата в смерти своего ублюдка! Если бы ты отдалась мне сразу, ничего бы этого не было! — Чего не было…? — хрипло выдохнула она. Нет, она не понимала, отказывалась понимать… — Он дал мне этот яд…. Я отравил его… Я! Этот ублюдок не должен был рождаться!       За последующей тишиной не осталось ничего. Ни звуков, ни образов, ни помещения и ничего вокруг. Скарлетт закричала, бросилась, как разъяренный зверь, вцепившись в горло подонка, желая лишь одного — убить.       Рихард оступился, стал заваливаться назад, и они вместе упали, ломая стол. Рихард, вцепившейся в ее руки, пытался отстранить ее, скинуть с себя. А она, будто была одержима. Глаза ее горели ведьминским изумрудным огнем. Выкрикивая бессвязные проклятия, удерживая одной рукой его за горло, она методично била его по лицу другой.       Унижение от того, что его бьет какая-то безродная девка, подстегнуло Рихарда не жалеть эту ведьму. С силой пнув ту в живот, он воспользовался ее заминкой, сбросил ее с себя и поднялся на ноги. Но Скарлетт на удивление быстро подскочила следом, не оставляя попыток добраться до него. Рихард перехватил ее руки, когда она в очередной раз замахнулась, крепко удерживая на расстояние от себя. А Скарлетт брыкалась, пытаясь вырваться из хватки, желая закончить начатое. Эрдман не понимал, откуда в этой мерзавке столько силы, почему ему так тяжело ее удерживать. Испугавшись, что она и правда исполнит свои угрозы, он оттолкнул ее, вложив в это все свои силы. Скарлетт отлетела к стене, снося собой тумбу с посудой. Послышался звук бьющегося фарфора, как осколки падают, стучат друг о друга, как гремят ножи и вилки.       И только потом Рихард понял, какую ошибку совершил, когда увидел, что рядом со Скарлетт, с тем местом, где она лежала, оказался топор, которым слуги рубили дрова.       Он медленно попятился, когда эта чертовка проследила за его взглядом и ее рука тут же легла на рукоятку, крепко сжав, и медленно стала подниматься. Глаза ее горели дявольским огнем, поднявшись, она замерла, с ненавистью смотря на Рихарда, а потом кинулась вперед, замахнувшись своим оружием…       И никто из них не заметил появление еще одного действующего лица в тот момент, когда Скарлетт еще лежала на полу.       Вальтер кинулся супруге наперерез. — Скарлетт! — крикнул он, пытаясь перехватить ее руку, но…       Вырабатываемые годами рефлексы среагировали быстрее старика. Животный инстинкт бился изнутри о черепную коробку, невыносимо стуча по вискам, заставляя ее реагировать на все исключительно механически, не думая, не понимая.       Прежде чем пальцы мужа коснулись ее, Скарлетт резко остановилась, делая почти неуловимое движение назад, оставляя между ними расстояние, слишком маленькое, чтобы Вальтер успел поменять траекторию своих движений, но слишком большое, чтобы Скарлетт могла опустить оружие на голову ненавистного врага.       Удар пришелся прямо на грудь. Горячая кровь брызнула во все стороны, а на лице барона застыла гримаса ужаса, непонимания. Он так и не понял, как оказался под ударом, почему не смог остановить ее.       Скарлетт закричала, когда поняла кто оказался ее жертвой. Но было уже поздно. Смотря на нее остекленевшими глазами, Вальтер медленно осел на пол к ее ногам. Но вместо того, чтобы помочь отцу, Рихард опрометью выскочил вон. — Убийца! — выплюнул он, перед тем, как захлопнуть дверь. И это стало его приговором. — Убийца! В доме убийца! Помогите! — кричал он.       Кинувшись за ним, Скарлетт быстро нагнала его в коридоре почти у парадного входа и обрушила удар острого топора прямо по темечку. И рубила еще, еще, пока вместо головы ненавистного ублюдка не образовалась кровавая каша.

***

      Кровавое марево застилало воспоминания. Та пелена, что стояла перед ее глазами с того момента, когда прозвучало страшное признание и вплоть до рассвета, когда полицейские по вызову слуг, не подняли ее под локти, сковав тяжелыми кандалами и не увели навстречу смерти, окрашивала пленку в кроваво-алый.       После убийства Рихарда, топор выскользнул из ослабевших пальцев, глухо бухнувшись возле изуродованного трупа. На негнущихся ногах, держась рукой за стены, оставляя на них кроваво-красный след, Скарлетт медленно побрела обратно.       Медленно пройдя к телу мужа, будто боясь того, что увидит, она обессиленно опустилась рядом с ним, осторожно, подтянув его к себе на колени. Она долго всматривалась в его лицо, будто ждала, что он сейчас моргнет, а все, что произошло окажется самым страшным сном. Но этого не происходило. Дрожащими пальцами она опустила его веки. И только после этого позволила себе разрыдаться, крепко стиснув еще не успевшее остыть тело в своих объятиях.       Грелль видел. Вся жизнь девушки по имени Аннет Эрдман пронеслась перед ним, как тысячи других до нее. Когда последнее видение — завертевшийся перед глазами мир, после того, как палач нажал на рычаг — пропало, Грелль еще долго стоял, сжимая в руках книгу воспоминаний, до боли кусая губу.       Что-то неимоверно тяжелое, леденящее сдавило грудь, болезненное, неприятное, такое, чему нельзя найти сравнение. Глазницы защипало, и Грелль устало зажмурился, опускаясь на стоящую рядом лавку. Сделав над собой усилие, он с трудом выпустил воздух из легких, и медленно сосчитав до десяти, постарался взять себя в руки.       Он не знал, почему увиденное так затронуло его, почему ему было так противно-горько от увиденного? Он видел жизни и хуже, видел людей, что прошли через больше испытания, да хоть тот же Сиэль! Может тот факт, что она являлась его дочерью сыграл здесь свою роль? Дочерью, которую он не желал и которую не мог защитить. Он вообще не знал о ее существовании…       Но… что если бы знал? Что тогда? — ехидный голос в голове усмехнулся, не стесняясь добавлять к непривычным эмоциям, что сейчас бурлили в нем, все новые и новые. Ответ был прост — ничего. Он бы ничего не сделал. Оставил бы на пороге какого-нибудь приюта, может, навещал бы время от времени посмотреть, как у девчонки дела и не померла ли еще, но ни за что не показываясь на глаза. Значит, в ее жизни все равно бы ничего не поменялось, и в конечном итоге они все равно пришли бы к этому.       Но Грелль познакомился с ней совсем недавно, как уже с сформировавшейся личностью с таким тяжелым прошлым. Возможно, это и помогло ему принять ее. Ведь знай он о ее существовании всегда, то мучился бы беспокойством о том, что о его тайне может стать известно, он ненавидел бы ее, и это чувство росло бы вместе с ней и в конечном итоге вылилось бы во что-то ужасное. Но Высшие силы уберегли их обоих от подобного. И Грелль не знал благодарить ли их за это или, наоборот, проклинать.       Откинувшись назад, привалившись спиной к стеллажу, он попытался отрешиться от собственных эмоций и проанализировать то, что увидел. «Успокойся. Дыши» — приказал он себе — «Думай».       Ответ был совсем близко, лежал на поверхности, оставалось только собрать все кусочки мозаики воедино. В итоге все ниточки вели к этому демону, лицо которого все время было другим, как в воспоминаниях его дочери, так и ее пасынка. Но воспоминания не могли передать энергетику, ощущения от присутствия нечистой силы так, если бы сам Грелль в этот момент находился бы там. Рихард так вообще не знал, с чем столкнулся, а Скарлетт была слишком молода, благодарна и влюблена, чтобы обращать внимания на подобные вещи. Но из общей картины, что Грелль смог почувствовать в ее воспоминаниях, ему показалось, что когда-то он уже чувствовал это и сталкивался с чем-то подобным.       Энергетика Эвелин была холодной, обжигающе ледяной, как и она сама. Когда демоница входила в комнату, все чувствовали непонятный озноб от ее присутствия, а если та была чем-то раздражена, но еще контролировала свою силу, то температура в помещении заметно опускалась. Но этот демон был другим, абсолютная противоположность его бывшей любовницы. Пылкая натура, имеющая сродство со стихией огня. Нет, даже не так… казалось, будто он сам был рожден в огне, вышел из его недр, приняв человеческое обличье, как какую-то шутку. Нет, Грелль был уверен, что он никогда раньше не встречал этого демона. Такую силу он бы запомнил и, что еще более вероятно, никогда бы не ушел от него живым.       Единственной реальной подсказкой о его личности был контракт, от которого этот демон желал избавиться. И еще главный ингредиент — сердце жнеца, отравленного Шипом Смерти, который создала Скарлетт.       Как, демон ее дери, она вообще до этого додумалась? Шипов Смерти не было уже несколько столетий, так как она…       Грелль вздрогнул от внезапной догадки.       Когда он снова открыл глаза, прежняя уверенность читалась в его взгляде. Поднявшись, и поставив книгу обратно на полку, он быстрым шагом направился прочь из Архива. Четкий план дальнейших действий моментально сложился в голове и хоть жнец и сомневался, что это закончится чем-то хорошим, он был доволен. Наконец, прежняя уверенность вернулась к нему, наконец, он смог отбросить прочь все сомнения. Теперь был только один шанс, и он сделает все, чтобы выйти из этой истории победителем. У него не было права на ошибку.