***
Новость о том, что Скарлетт Эрдман предатель и даже хуже — демон, буквально в считанные часы облетела весь Департамент. Шарлотта услышала об этом в столовой, да так и замерла с ложкой у рта. Ей вдруг показалось, что слух ее подвел, и все, что только что было произнесено не более чем слуховая галлюцинация. Но тема быстро развилась, и теперь и за ее столиком это с энтузиазмом обсуждалось. — Нет, ну вы представляете! — щебетала ее коллега, понижая голос, будто поднятая тема была какой-то тайной. — Подумать только, среди нас настоящий демон! Никогда не видела демона… Шарлотте показалось, что ее мутит. Какое-то забытое чувство, когда плывешь на корабле, а перед глазами все расплывается, в животе крутит, а нёбный язычок завязывается узлом, и все что остается, это желать побыстрее оказаться на твердой земле. Вот только не было больше твердой земли. Не было того места, куда можно было бы причалить. Как она могла скрываться все эти годы? Нет, Скарлетт совершенно точно была жнецом. Иначе Дэвид не привел бы ее на службу в Департамент, иначе не сблизился с ней, иначе… Перед глазами встала та ночь, когда Шарлотта уличила Уотерса в измене. Вспомнилось, как он заверял Скарлетт, что все будет хорошо, что ничего не изменилось. Узнал ли он о ее истинной сущности? На этот вопрос уже никто, кроме самой Скарлетт не ответит, да, и не имело это значения. Другой вопрос, почему Дэвид хранил молчание, уже так и останется без ответа. И, пожалуй, именно это волновало Шарлотту больше всего. Решительно отодвинув стул, Ларкинз поспешила покинуть столовую, под недоумевающие взгляды коллег. Пусть думают, что хотят. Пусть. Сейчас ее не это волновало. Столько лет она ходила по лезвию ножа, столько лет злила демона, который в любой момент мог избавиться от нее только за то, что Шарлотта позволяла себе в его присутствии больше, чем следовало бы. Выбежав в коридор и пройдя несколько пролетов по лестнице, Ларкинз завернула в один из старых коридоров, где никто не ходил. Только после этого она позволила себе устало облокотиться о стену и закрыть глаза. Нет, этого просто не могло быть. Все это — дурной сон. Значит и ее Дэвид был предателем, раз помогал демону? Может, эта сучка Скарлетт его и погубила? Да, конечно, все это был ее хитроумный план, чтобы обезопасить себя и свои дьявольские козни от свидетеля. Теперь понятно, почему он крутил с ней шашни, теперь понятно, почему он был так напряжен! Все встало на свои места! Конечно, он не мог полюбить ее, конечно, где она, Шарлотта и где она, Скарлетт? Птицы разного полета. Абсолютно — во всем. Дэвид был слишком правильный, слишком добропорядочный, чтобы обманывать без серьезной на то причины. И когда он уже собирался рассказать обо всем, собрав достаточно доказательств, эта дьяволица все поняла и убила. Конечно. Другого объяснения и быть не могло. Уже столько лет прошло… десять? Пятнадцать? Не важно. Это не меняло сути. Для них, существ, с едва ли не бесконечной жизнью, это слишком маленький срок, чтобы забыть, чтобы раны на сердце еще были свежи. И вот правда предстала перед Шарлоттой во всем своем неказистом великолепии, а что с этим делать? Как принять, смириться и, главное, как дальше жить? Ей казалось, что ее грудь одна сплошная открытая рана, и что кто-то водит по сердцу острием ножа. Без намерения убить, но слишком остро и слишком неприятно, чтобы принимать и мириться с этим. Она и не заметила, как сползла по стене на пол, как подтянула коленки к груди, спрятав в складках юбки лицо, словно маленькая девочка. Злые, беспомощные слезы обожгли глазницы, вырвались из-под ресниц, прокатились по щекам, леденя горячую кожу. И было все равно, что светлая юбка запачкается, что потечет дорогая тушь, что обеденный перерыв давно закончился и что начальник сделает выговор за опоздание. Наплевать. Сейчас было не до этого. Чьи-то шаги впереди стали полной неожиданностью для Ларкинз. Замерев, вжавшись в стену, будто та могла ее спрятать, она наблюдала, как по коридору пролетел какой-то юный жнец, держа обеими руками, как обезумивший, какой-то конверт. Откуда он идет? В этом крыле уже давно никто не ходит. Он был заброшен, вековой слой пыли это подтверждал. Жнец даже не обратил внимания, что в темном углу кто-то притаился и наблюдает за ним. Он пронесся по коридору, как маленький ураган, да так же стремительно завернул за угол и вскоре его шаги совсем стихли. С трудом поднявшись, придерживаясь рукой о стену, Шарлотта недоуменно все еще смотрела вслед этому странному пареньку и обомлела повторно, когда шаги в этом злополучном коридоре раздались снова. Не желая быть застуканной, Шарлотта быстро скользнула в первую попавшуюся дверь. Его встретить здесь было совершенной неожиданностью. Грелль Сатлкифф, неторопливо шел по коридору, сунув руки в карманы темного пиджака. Его обычно прямой уверенный взгляд сейчас был каким-то задумчивым, отстраненным. Сатклифф казался растерянным и чем-то раздосадованным. Но это и не удивительно, учитывая, какую именно роль он играл во всей этой заварушке. Наблюдая за ним в небольшую щелку, крепко вцепившись похолодевшими пальцами в дверную ручку, Шарлотта с замиранием сердца следила, как он прошел мимо и, свернув за углом, скрылся из виду. Еще несколько минут она так и простояла в темном, пустом, заброшенном кабинете. Костяшки пальцев побелели, локтевые суставы заболели от перенапряжения, но Шарлотта этого, казалось, и вовсе не замечала. Что они делали здесь? Почему ушли не вместе, и почему эта встреча состоялась в таком странном месте? Неожиданная догадка была подобно грому. Он и Скарлетт работают заодно. Конечно, эта их показная ненависть друг к другу, эти вечные переругивания с ударами исподтишка, косые взгляды, слухи, что ходили по Департаменту… все это умелая игра, дабы создать им алиби, если вдруг одного из них поймают. Разумеется, отец и дочь не могли не быть заодно. И теперь, когда Скарлетт разоблачили, Грелль доводит дело до конца. Выскочив из кабинета, Ларкинз помчалась туда, куда ушел тот молодой жнец. Она не уберегла Дэвида, не смогла разглядеть за маской дурочки умело скрывающегося монстра. Теперь ее цель этот молодой, ни в чем неповинный паренек! О, Дэвид бы не позволил такому случиться, закрыть на все это глаза, дать ему так просто угодить в западню. Он, разумеется, что-нибудь предпринял бы… Уверенная в своем решение, она спрашивала у каждого встречного не видел ли кто того молодого жнеца. Через полчаса блужданий по Департаменту, она, наконец, добилась от кого-то информации, что этот, как оказалось, Алан Хамфриз, отправился в Лондон. Не теряя ни минуты больше, Шарлотта опрометью помчалась к порталу, ведущему в мир людей. У нее не было пропуска, не было разрешения покидать пределы Департамента, ведь она не была оперативником. Если ее поймают, особенно в такое время, у нее могут возникнуть серьезные проблемы. Но почему-то таких мыслей в ее голове даже не возникло. Единственным ее желанием было помешать случиться беде, испортить планы этих чудовищ. Неизвестно, что это было, роковое стечение обстоятельств, или тупое везение, но Шарлотте удалось прошмыгнуть к порталу и пройти сквозь него незамеченной. Оказавшись посреди захолустной Лондонской улочки, Шарлотта растерялась. Хорошо, вот она попала сюда, а что делать дальше? Она не была здесь уже более полувека. За это время здесь все изменилось, город разросся, изменились люди, мода, и все, что Шарлотта смутно помнила из своей человеческой жизни, растворилось, стерлось в этой действительности, что предстала ей перед глазами. Она не знала названия этой улицы, не знала даже, в какой части Лондона оказалась и, уж тем более не знала, куда мог отправиться Алан Хамфриз. Но стоя здесь, с широко распахнутыми в растерянности глазами, вертя головой по сторонам, она только теряла время. Выругавшись, коря себя за опрометчивость, Шарлотта вскочила на ближайшую крышу и помчалась к скоплению домов, что казались ей более высокими. Но даже с этой крыши вдалеке виднелся шпиль Биг Бена, значит, она где-то недалеко от центра. Перепрыгивая с крыши на крышу, она умудрялась одновременно следить и за дорогой и выискивать внизу того, кого видела только раз мельком и то сегодня. Шарлотта не знала, чем был этот паренек особенный, почему погубить решили именно его, но не сомневалась, что ее решимости хватит, чтобы смочь остановить его пока тот не встретился с бедой лицом к лицу. Но Хамфриза она не нашла. Бессмысленно бродя по городу, она уже жалела, что не сообщила кому-нибудь о том, что видела. Ругала себя за то, что решила поступить так необдуманно, да что там, она даже не взяла с собой никакого оружия. Устав от бессмысленных поисков, она вышла на мостовую, и поежилась от густого тумана, идущего от воды. Как же она отвыкла от этого пейзажа, от холода осенней ночи и мрачности этого города. Но сейчас у нее совершенно не было сил предаваться ностальгии. Она должна остановиться, подумать, что делать. По-хорошему — вернуться, рассказать, доложить обо всем. Но вместо этого, она вцепилась пальцами в парапет, покусывая губу, в голове не было никаких мыслей. Лишь тупое сожаление, бессильная злость неизвестно к кому. Подняв взгляд, она посмотрела на водную гладь, да так и замерла, не веря в то, что видит. В воде была женщина. Высовывая голову из воды, она с интересом разглядывала жницу, мечтательно улыбаясь. На худом бледном лице, ее болотистого цвета глаза казались слишком большими, в обрамлении темных длинных, слипшихся от воды ресниц, делали ее очаровательной. Ее глаза притягивали, как магнит, и Ларкинз не моргая тонула в этом спокойном, понимающем взгляде, будто незнакомка знала все о ней, сочувствовала и… была готова помочь. Медленно высовываясь из воды, она будто бы приближалась, протягивая к жнице тонкую руку, будто говорила, что непременно поможет, заберет все ее печали. Когда она высунулась из воды по пояс, с Шарлотты будто спало оцепенение, слетела сладкая дымка с глаз, и она отшатнулась, поняв, кто перед ней. Но было уже слишком поздно. Русалка выпрыгнула из воды, будто вылетела из цирковой пушки, и сбила Ларкинз с ног. Прекрасное лицо, вдруг стало пугающе-жутким. На впавших скулах отчетливо была видна зеленоватая чешуя, а вот радужка вдруг закатилась, как будто ее глаза перевернулись и теперь были абсолютно прозрачные, без единого намека на склеру. Шарлотта попыталась оттолкнуть монстра от себя, но русалка, шипя, как опасный хищник, обнажая заострившиеся, как у пираньи зубы, с явно выдающейся нижней челюстью, крепко впивалась желтоватыми когтями в свою жертву, раздирая кожу до крови. — Пусти меня! Пусти! — бессильно кричала Ларкинз, пытаясь отбиться от нее. Краем сознания, она подмечала, как трение голого тела русалки об мостовую, оставляло на обнаженном теле чудовища царапины. Вода, стекающая по ней, окрашивалась в розоватый цвет. Она думала, как воспользоваться этим, но острая боль от глубоких царапин и стучащий в висках адреналин не давали возможности связно мыслить. Но русалка не обращала никакого внимания на жалкие попытки своей жертвы отбиться, подавшись вперед, она больно укусила Шарлотту за ногу, от чего та взвыла и неожиданно обмякла, не находя в себе больше сил сопротивляться. Так некстати вспомнилась о том, что слюна русалки ядовита, что они обездвиживают своих жертв и утягивают на дно, где и пожирают. Как это глупо, как ужасно несправедливо вот так умереть, быть сожранным этим омерзительным существом. Почему все получилось так? Почему?.. Она видела, как русалка ударила по земле зеленовато-прозрачным хвостом, и как неожиданно вода перелилась через парапет и словно живое существо поползла к ним. Будто ласковые прохладные руки, она подхватила русалку и ее жертву и потянулась обратно, забирая в свою тягучую глубину. Когда вода сомкнулась над ее головой, Шарлотта смогла поднять голову, видя большую полную луну, и как она стремительно отдалялась, растворяясь в черноте, по мере того, как чудовище утягивало ее на дно. Последним, что запомнила Шарлотта, перед тем, как сознание совсем затуманилось, были горящие светло-красным пламенем демонические глаза и леденящий душу мелодичный смех чудовища, что крепко держало ее в своих лапах.Роковая печать
17 мая 2016 г. в 22:02
Когда-то здесь была окраина, сейчас — голый пустырь. Люди множатся, города растут, вот только никто не пожелал строить новые жилища на месте старого кладбища. Пусть люди и говорили, что верят лишь в одного Бога, языческие корни, слишком плотно укоренившиеся в людском восприятии мира на протяжении тысячелетней истории, говорили, что нельзя беспокоить духов. Надгробия разрушались, потому что некому было за ними ухаживать. Даже в те времена, почти век назад, это место считалось проклятым. Местные перешептывались, о том, что здесь обитала нечистая сила, а в Вальпургиеву ночь здесь собирался настоящий шабаш. Все гудело, звенело, тряслось в безумном веселье прихвостней дьявола. Иногда люди говорили, что видят в небе странные огни, поднимающиеся над землей от этого места. Считалось, что ты будешь настоящим храбрецом, если придешь на старое кладбище в эту ночь. Были такие добровольцы или нет, сказать было трудно. Скорее, были вруны, но им охотно верили. Почему нечисть выбрала именно это место никто толком объяснить не мог. Старожилы поговаривали, что когда-то здесь была похоронена могущественная ведьма, что наводила ужас на всех еще при жизни. Другие утверждали, что там некогда жрецы мертвых культов приносили кровавые жертвы, а земля впитала ужас и боль тех дней и теперь притягивала сюда зло.
Так или иначе, слухи Грелля интересовали мало, хотя он и чувствовал, что земля проклята, о чем свидетельствовала скудная растительность, умирающие деревья и абсолютная тишина, но отнюдь не потому, что здесь был похоронен кто-то отличный от других покойников, и, к сожалению, ключ этого проклятья принадлежал как раз ему. Миновав полуразрушенную изгородь кладбища, жнец уверенно прошел вперед мимо старых надгробий. В воспоминаниях Скарлетт это было местом, где она провела почти пять лет своей жизни.
Окинув место хмурым взглядом, и не заметив в досягаемом радиусе никаких построек, Грелль медленно двинулся дальше. На самом деле, он и не ожидал, что почти спустя полвека тот хилый домишко еще сохранился, когда еще в ту пору держался лишь на одном честном слове. Но приближаясь к тому месту, где раньше находилась хижина, он чувствовал возрастающее в груди волнение, а ощущение того, что здесь проводился по-настоящему темный ритуал, заставлял невольно ёжиться.
Грелль не понимал, насколько нужно быть безумным, чтобы заключать такие контракты с демоном, и скреплять их подобным образом. Скарлетт не просто отдалась демону в добровольное рабство, она ко всему прочему преподнесла ему свою душу на блюдечке, став для него бесплатным источником из которого он мог тянуть энергию, находясь в любом мире, в любой точке планеты. Но, нет, он не винил глупую девчонку за столь поистине идиотский поступок. Разве можно винить макаку, что ей дадут азбуку и заставят прочитать первую строчку, а она не сможет? Демоны искусны в своем вранье, и не вина Скарлетт, что она повелась на сладкие речи по незнанию. Может, она и понимала краем сознания, что так делать не стоит, но одиночество свело ее с ума… Впрочем, это было уже не важно. Что сделано, то сделано. Нужно думать о том, что, а главное, как можно все исправить.
На самом деле, Грелль не знал, для чего пришел сюда, что пытался найти. То, что здесь должны были остаться следы темной демонической магии, он был уверен, и он их найдет, уже почти нашел. Вот только что это ему даст? Грелль не был уверен, как заключаются такие контракты между демонами. С людьми все просто: человек говорит «желаю», демон гаденько ухмыляется, одевает на несчастного поводок и держит возле своих ног, гладит по головке, давая ощущение всесилия, а когда желание исполнено, натягивает поводок и душит. Все просто и понятно.
Но демоны…
Он пожелал, чтобы Скарлетт служила ему, выполняла каждый его приказ и была верна. Лазейки не было. Этот контракт никак не обойти. По крайней мере, Грелль не видел никаких подводных камней. Сам демон не обещал ей ничего, за что можно было бы ухватиться и предъявить претензии о невыполнении уговора, после чего на законных основаниях расторгнуть контракт и счастливо уносить ноги от взбешенного исчадья ада. Он мог ее убить и Небо не обрушится ему на голову. Что ж… Это была заведомо безвыходная ситуация. Либо Скарлетт убьют жнецы, либо демоны, но итог один — жить ей осталось недолго.
Тяжело вздохнув, и мрачно усмехнувшись собственным мыслям, Грелль остановился на пустыре, с неглубокой ямой, где раньше, по-видимому, стоял дом. Отсюда прямо-таки фонило чернотой. Теперь тут не росло ничего, ни кустов, ни травы, ни даже мха. Только голые камни, оставшиеся от подвала, запах гари, будто кто-то здесь что-то недавно жег. Хотя Грелль был уверен — давно. Просто тьма, что поселилась на этом участочке земли, сохранила в себе память об огне, как о разрушении, впитала в себя эту энергетику и теперь распространяет ауру пожарища по воздуху, как бы устрашая тех, кто рискнет подойти. Вопрос был в одном — кто уничтожил это место? Сам демон, чтобы скрыть следы своего пребывания здесь, либо же Скарлетт, как прощание с прошлой жизнью?
Нет, пожалуй, это было совсем не важно.
Смотря на старую кладку фундамента, Грелль глубоко задумался, понурив голову и искривив рот, будто хотел вздохнуть, да передумал. Ему вдруг показалось, что она всегда была с ним. Незримая тень, как отголосок прежней жизни, как-то, что он давно потерял. Здесь она жила, здесь прошла ее юность… Сам Грелль уже и не помнил себя в том возрасте, но знал, что его отрочество прошло беззаботно и относительно легко, если бы большую часть проблем он не выдумал себе сам. Он не помнил, почему это произошло, когда он осознал, что не похож на других? Кажется, он рос в семье купца, а его мать была набожной протестанткой… Да, кажется, так оно и было… Кажется, они были в бешенстве, когда узнали, что их сын никогда не подарит им внуков, никогда не продолжит дело отца, кажется, его мать что-то кричала о злом духе, завладевшем ее сыном.
О, да, родители его не принимали. Не понимали, и понимать не хотели. Его никто не принимал, но его любили. Кажется, любили. Но сам Грелль не понимал этого, не хотел видеть, как все вокруг хотят ему помочь, пряча слезы, убеждают себя и всех вокруг, что это временное, что это пройдет. А он, будто в отместку, кричал на каждом углу о том, что он не такой, не боялся плеваться ядом в лицо тем, кто протягивал ему руку помощи.
Когда он умер, он отказался от всего, что хоть как-то напоминало ему о прежней жизни. Вульгарный, по мнению его матери, алый цвет стал его самым любимым. Со временем и его волосы приобрели этот оттенок, с годами наливаясь цветом все больше. Заострились зубы. И окончательно испортился характер. Кажется, он даже подрос на несколько дюймов, когда расправил плечи, и гордо вздергивая нос, каждый раз не ленился показать всем насколько он лучше. И он был лучшим! Всегда!
Но вот сейчас, он, кажется, смог, наконец, понять свою семью и их переживания о нем. Стоя на руинах чужой, родной жизни, он с ужасом понимал, что те двери в его подсознании, что уже давно вросли в стену, вдруг с грохотом распахнулись, наполняя его былым стыдом, разочарованием, страхом и обидой. О, нет, он не был бы Греллем Сатклиффом, если бы позволил таким лишним, ненужным эмоциям взять над ним власть.
Сжав руку в кулак, он уверенно спустился к каменной кладке фундамента, разгребая, отодвигая камни и старые прогнившие доски, которые превращались в пыль при прикосновении. Стиснув зубы и стараясь не обращать внимания, что липкие после дождя комья земли пачкают его перчатки, он отбрасывал в сторону то, что казалось ему хламом, не стоящим внимания.
Что он искал? Он не имел ни малейшего понятия, что там должно быть, как оно выглядит, материальный ли это объект или остаточная энергия, которую можно лишь почувствовать. Он разбрасывал старые прогнившие доски, кирпичи и камни, вырывал из ямы горсти земли в бессильной ярости.
Все это происходит не с ним, нет… Как так случилось, что всего несколько месяцев назад единственной его проблемой была безответная любовь к начальнику, а сейчас он забыл об этом, и ринулся в самое пекло искать демона, от которого не сможет спастись? Когда вдруг приоритеты так резко поменялись, почему эта проклятая девчонка всего за месяц смогла перевернуть его жизнь с ног на голову?
— Ненавижу! — закричал Грелль, падая на колени, и с силой ударяя кулаком по сырой, грязной земле. — Ненавижу! Ненавижу… — повторял он, как заведенный, как помешанный бил по земле. Так становилось легче. Будто вся его ярость уходила, вытягивалась из него вместе с произнесенными словами.
А потом в глаза ударил яркий свет.
Подняв голову, Грелль с замиранием сердца наблюдал как прямо в яме, в паре дюймов над землей вспыхивает фиолетово-изумрудная демоническая пентаграмма. Прежде чем она разрослась и достигла его, жнец легко поднялся на ноги и отпрыгнул в сторону.
Уже стоя на краю двухметровой ямы, он неверяще смотрел на пятиконечную звезду, заключенную в круг, перечеркнутый множеством вытянутых ромбовидных линий. Между концами звезды на демоническом языке, которого Грелль не знал, были выведены пылающие строчки. Скорее всего, они означали условия контракта. Но не это поразило жнеца, пусть и подобного размера дьявольский знак он видел впервые, намного хуже было то, что он узнал, кому принадлежала эта печать.
— Не может… быть… — прошептал он, во все глаза, смотря на горящую в паре дюймов над землей проклятую метку. Метку демона, которого он слишком хорошо знал…